- Ты был напуган, когда лежал там, - сказала она. - Смотрел на меня полными страха глазами - а потом сбежал!
Она стала подниматься; он чувствовал, как ее снова охватывает подозрение, и презрение в ее голосе вызвало в нем вспышку обжигающей ярости. Он схватил девушку и усадил рядом.
- Я был тем человеком, - сказал Кентон. - Но не моя вина в том, что тогда я ушел, и разве я не вернулся сразу же, едва смог? Но твои глаза солгали тебе. Не смей думать, что мой взгляд скрывает страх! Посмотри! - приказал он.
Она смотрела долго. Вздохнув, отстранилась, затем снова вздохнула и устало наклонилась к нему. Он заключил ее в объятия.
- Хватит! - Жрица оттолкнула Кентона. - Я не возьмусь толковать твой взгляд. Но я беру свои слова назад - ты не был напуган. Ты не бежал! И когда ты заговоришь, я, без сомнения, пойму. Отпусти меня! Иштар и Нергал, - продолжила она свою прерванную историю, - всегда были вовлечены в бесконечную вражду и ненависть. Ибо Иштар есть Дающая Жизнь, а Нергал есть Забирающий Жизнь, она есть добро, он же есть зло. И как могут сойтись небеса и преисподняя, или жизнь и смерть, или добро и зло? Но она, Царпанит, Кадишту, наисвятейшая Иштар, ее любимица, соединила эти вещи. Ибо, когда она должна была отворачиваться, она взирала со страстью, и, когда должна была ненавидеть, она любила! Да, жрица Владычицы Жизни любила Алузара, жреца Владыки Смерти! Ее любовь была пламенем, в котором она могла видеть его, и только его. Будь Царпанит Иштар, она пошла бы за ним в Обитель Потерянных, как сама богиня спускалась туда за своим любимым Таммузом, - чтобы освободить его или чтобы остаться с ним. Да, даже остаться с ним в холоде и мраке там, где обитают мертвые, взывая слабыми птичьими голосами. В холоде царства Нергала, в пустошах Нергалова дома, во мраке его города, где самые темные цвета земного царства кажутся ослепительным светом, Царпанит была бы счастлива - рядом с Алузаром. Так велика была ее любовь! Я помогла ей, - прошептала жрица. - Из любви к ней. Но Кланет всегда стоял за спиной Алузара, мечтая предать его и занять его место. И все же Алузар верил ему. И вот настала ночь… - Она запнулась, а на лице ее отразились ужасные воспоминания. - И вот настала ночь, когда Алузар возлег с Царпанит… в ее покоях. Он заключил ее в объятия… Она обвила руками его шею… Их губы соприкоснулись… И в ту ночь с небес спустилась Иштар и вошла в ее тело! И в то же мгновение из своего темного города пришел Нергал, войдя в Алузара… И в объятиях друг друга, охваченные пламенем смертной любви, пребывали Иштар и Нергал… небеса и преисподняя… сущность жизни и сущность смерти!
Она вздрагивала и всхлипывала, и прошли долгие минуты, прежде чем она заговорила снова.
- В тот же миг те, что держали друг друга в объятиях, оказались отторгнуты друг от друга. Мы были подхвачены ураганом, ослеплены молниями, покараны и отброшены к стенам. И когда мы пришли в себя, всем жрецам и жрицам Семи Святилищ был ведом наш грех! Да, даже несмотря на то, что Иштар и Нергал не успели слиться воедино, той ночью грех Царпанит и Алузара стал известен. Ибо Кланет, который стоял на страже, предал их и натравил на них эту свору. Будь Кланет проклят! - Шарейн воздела руки вверх. Ее ненависть была подобна пламенеющему молоту. - Ползти ему, ослепленному, но не умирающему, по холоду и тьме Нергалова царства! Но богиня Иштар! Гневная Иштар! Отдай его сперва мне, и я отправлю его туда!
ГЛАВА 5
Как судят боги
- Какое-то время, - продолжала она, - мы лежали во тьме, Царпанит и я, вместе, и не знали, что случилось с Алузаром. Велик оказался грех, к коему я была причастна. Не сразу нашлось для нас подходящее наказание. Я утешала ее, как могла, я любила ее и не заботилась о себе, ибо ее сердце было разбито, пока она томилась в неведении о судьбе того, кого она любила. Наступила следующая ночь, и жрецы пришли за нами. Они вывели нас из кельи и в тишине проводили нас ко входу в Ду-аззага, Сверкающую Комнату, где советовались боги. Там ждали нас другие жрецы и Алузар. Они открыли дверь, трепеща, и втолкнули нас троих внутрь. По правде говоря, мой дух дрогнул, я испугалась и чувствовала, как трепещет душа Царпанит. Ибо Ду-аззага была наполнена светом, а на местах богов располагались не их изображения, но сами боги! Скрытые искрящими облаками, боги смотрели на нас. На месте Нергала царила пламенеющая тьма. Из сияющего лазурного тумана перед алтарем Набу послышался голос Владыки Мудрости. "Столь велик твой грех, женщина, - сказал он, - и твой, жрец, что потревожил он самих богов! Что хотите вы сказать перед тем, как мы вынесем приговор?"
Голос Набу был холоден и бесстрастен, как свет далеких звезд, но в нем слышалось понимание. И вдруг в своей любви к Царпанит обрела я силу, и чувствовала я рядом с собой ее непокорную душу - ее любовь, будто щит, защищала ее. Она не ответила, лишь протянула руки к Алузару. Защищенный своей любовью, он тоже не выказывал страха, обнимая ее. Их губы встретились, и боги, что выносили приговор, оказались забыты. Затем Набу заговорил вновь: "В этих двоих горит пламя, загасить которое не под силу никому, кроме Иштар, а может, и ей самой!"
На это Царпанит, высвободившись из объятий своего любимого и подойдя к сиянию, скрывавшему Иштар, ответила с почтением: "Да, о Мать, разве не ты матерь того пламени, что мы зовем любовью? Разве не ты создала его и зажгла над бездною Хаоса? И, создав его, не знала ли ты, сколь могущественно оно? Любовь, матерью которой ты, о великая Иштар, являешься, вошла, непрошенная, в мое тело, которое принадлежало тебе и все еще принадлежит, хотя ты и оставила его. Моя вина в том, что любовь оказалась столь сильна, что прорвалась в двери твоего храма, или же она в том, что ее свет ослепил меня и могла я видеть лишь того, для кого она сияет? Ты сотворила любовь, о Иштар, и если ты не хотела, чтобы она поглощала все, то зачем ты создала ее столь могущественной? Или же, если любовь сильнее даже тебя, можно ли винить нас - смертных мужчину и женщину - за то, что не смогли противиться ей? И если любовь не сильнее тебя, она все же сильнее смертного человека. Так карай же любовь, о Иштар, не нас!"
И Владыка Набу нарушил тишину молчания богов: "Истинно то, что говорит она. Пламя, которое они несут в себе, известно тебе, о Иштар, лучше, чем нам. Потому тебе и отвечать ей".
Сквозь вуаль сияния стал слышен голос богини, мягкий, но с нотками горького гнева: "Истинно то, что ты говоришь, Царпанит, та, кого я некогда звала дочерью. И из-за того, что это истина, я умерю свой гнев. Ты спросила, сильнее ли любовь, чем я, ее создательница. Мы узнаем это! Ты и твой возлюбленный будете жить в месте, открытом вам. Вечно вы будете пребывать рядом. Вы сможете видеть друг друга, касаться друг друга взглядом - но никогда губами или руками! Вы сможете говорить друг с другом - но никогда о пламени, что зовется любовью! Ибо едва оно сведет вас вместе, я, Иштар, войду в тебя, Царпанит, и сражу его! И я не буду той Иштар, что ты знала. Нет, мое иное воплощение, которое смертные зовут Гневной, Разрушительницей, овладеет тобою. И так будет до тех пор, пока пламя в тебе не одолеет ее или же не угаснет".
Голос Иштар умолк. Боги сидели в тишине, и вдруг из пламенеющей черноты алтаря Нергала послышался голос Владыки Смерти!
"Таково твое слово, Иштар! Теперь же я, Нергал, скажу следующее: я не оставлю этого мужчину, своего жреца! Хотя я и разгневан на него, ибо через него я взглянул в твои глаза, о Матерь Жизни. - В его голосе прозвучала насмешка. - Я пребуду с ним, и я встречу тебя, Иштар-Разрушительница! Да, с искусностью под стать твоей и с силой, сравнимой с твоею, я, а не ты, погашу это пламя. Ибо в моем царстве нет этого пламени - и я погашу его в них, чтобы мою тьму ничто не потревожило, когда они наконец явятся ко мне!"
И вновь покров тьмы заколыхался от смеха, когда сияние, скрывавшее богиню, затряслось от гнева. Но мы трое слушали это, исполнившись отчаяния, ибо, хотя и была горька судьба наша, горше было видеть, как Черный смеется над Матерью Небес. Раздался голос Иштар: "Быть посему, о Нергал!"
Повисла тишина, и я подумала, что боги, скрытые своими покровами, вопросительно переглядываются. Наконец послышался бесстрастный голос Набу: "Что с другой женщиной?"
И голос Иштар нетерпеливо ответил ему: "Да будет ее судьба связана с судьбой Царпанит. Она отправится вместе с Царпанит в то место, куда суждено направиться ей".
И вновь голос Набу: "Жрец Кланет может быть свободен?"
"Что? Разве мой Алузар не сможет взять с собой свиту? - насмешливо спросил Нергал. - Нет, пусть Кланет и остальные отправляются с ним".
Вновь показалось мне, что боги вопросительно переглядываются, и затем Набу спросил: "Будет ли так, о Иштар?"
И Иштар ответила: "Быть посему!"
И Ду-аззага растворилась, оставляя меня одну во тьме. Когда мы пришли в себя, мы были на этом корабле в этом странном море, в этом странном мире, и все, о чем боги договорились в Ду-аззага, сбылось. С Царпанит оказалась я и половина храмовых девушек, коих она любила. А с Алузаром - Кланет и его черные аколиты. Они дали нам гребцов, крепких храмовых рабов, по двое на весло. Они сделали этот корабль прекрасным и позаботились о том, чтобы мы ни в чем не нуждались. - Пламя гнева на мгновение полыхнуло в ее глазах. - Да, милостивые боги сделали все, чтобы нам было удобно; они пустили этот корабль по водам этого странного моря, ставшим полем боя между любовью и ненавистью, ареной сражений Гневной Иштар и Темного Нергала, пыточной для их жрицы и жреца. В этой каюте проснулась Царпанит с именем Алузара на устах. Затем выбежала она в дверь, а из черной каюты явился Алузар, зовя ее. Я видела, как она добежала до границы, где черная палуба встречается с нашей, и была отброшена, будто чьи-то руки оттолкнули ее. Ибо там находится барьер, посланник, - барьер, поставленный богами, пройти сквозь который не может никто на корабле, - но тогда мы не знали о том. И Алузар тоже был отброшен. Затем, когда они поднялись, взывая друг к другу, протягивая руки, стремясь коснуться друг друга пальцами, Царпанит овладело гневное воплощение Иштар-Разрушительницы, а вокруг Алузара сгустились черные тени и поглотили его. Когда же они расступились, лицо Алузара стало лицом Нергала, Владыки Мертвых! Все было так, как повелели боги. И бессмертные, заключенные в телах смертных, которые любили друг друга, сражались, используя свою ненависть как оружие, пока рабы, прикованные к веслам, прятались или падали без чувств от ужасов, что творились над их головами. И девушки из храма бросались ничком на палубу или с криками прятались в каюте. Только я не бежала и не кричала, ибо, увидев самих богов в Ду-аззага, не могу более испытывать страха. Так и продолжалось - как долго, неведомо мне, ибо в этом месте, кажется, не существует времени, ибо здесь нет ни света, ни дня, таких как в Вавилоне. Но все время Царпанит и Алузар пытались встретиться, и все время Гневная Иштар и Темный Нергал разлучали их. Многие хитрости ведомы Повелителю Теней, и многим оружием владеет он. Многими искусствами владеет Иштар, и разве не всегда полон ее колчан? Посланник, я не знаю, как долго они выносили это. Но все время они пытались разрушить барьер, ведомые своей любовью. И все время в них горело пламя, - прошептала она. - Ни Нергал, ни Иштар не могли погасить его. Их любовь лишь крепла. Затем настал день… Это случилось посреди битвы. Иштар овладела телом Царпанит и стояла там, где палуба нависает над ямой гребцов. Нергал вошел в тело Алузара и бросал свое отродье через яму на молнии богини. А я, присев, смотрела из-за двери этой каюты. Я видела, как сияние, окутывавшее Иштар, начало угасать. Я видела, как черты лица Иштар расплылись и лицо Царпанит проступило сквозь них. Тьма, скрывавшая Владыку Мертвых, принялась рассеиваться, будто яркое пламя горело в ее сердце. Затем Иштар сделала шаг - и еще один, и еще - к барьеру между черной палубой и этой. Но я поняла, что не ее воля ведет ее. Нет! Она шла неуверенно, неохотно, будто ее заставляло двигаться что-то более могущественное. И когда она шагнула вперед, так же сделал и Нергал из своей тени! Все ближе и ближе сходились они. И сияние Иштар все меркло. И тени Нергала все таяли. И медленно, неохотно, но неумолимо они сближались. Я видела лицо Алузара, жреца, проступающее сквозь Нергалову маску. Медленно, медленно белоснежные ноги Царпанит влекли Иштар к барьеру, и медленно, медленно, будто ее отражение, шел ей навстречу Алузар. И они встретились! Соприкоснулись их руки, их губы, и бог и богиня отступили. Они целовались, слившись в объятиях. И пали на палубу - мертвые, погибшие в объятиях друг друга. Ни Иштар, ни Нергалу не удалось восторжествовать! Нет! Любовь мужчины и женщины - вот что восторжествовало. Пламя, одержавшее победу над богом и богиней, было свободно! Жрец упал на эту сторону барьера. Мы не разжимали их рук. Мы швырнули их тела за борт, лицом к лицу. Затем я бросилась вперед, чтобы сразить Кланета. Но я забыла, что ни Иштар, ни Нергал не восторжествовали. И моим телом овладела богиня, а в Кланета вернулся Нергал! Издревле враждовали эти две силы. И вновь, как издавна, стал силен незримый барьер, разделявший белую палубу и черную. Но я была счастлива, ибо знала, что Царпанит и Алузар были забыты богами. И открылось мне, что удалось им спастись из этого вечного сражения. Для Гневной Иштар и для Нергала не имело значения, что их жрица и жрец мертвы, ведь посредством моего тела и тела Кланета могли они продолжать битву за владение кораблем… Так мы плывем и сражаемся, плывем и сражаемся… Как долго, я не знаю. Прошли многие и многие годы с тех пор, как в Уруке мы стояли перед богами, но узри: я все так же молода, как тогда, и так же прекрасна! По крайней мере, об этом говорит мне зеркало. - Она вздохнула.
ГЛАВА 6
Разве я не женщина?
Кентон сидел молча, не в силах найти слов для ответа. Воистину она была молода и прекрасна - а Урук и Вавилон уже поглотили пески времени!
- Скажи мне, Владыка. - Ее голос привел его в чувство. - Скажи мне, возвышается ли храм в Уруке надо всеми племенами? И гордо ли царит Вавилон над всеми землями?
Он не ответил. Осознание того, что он попал в какую-то чуждую реальность, боролось со здравым смыслом. И Шарейн, подняв глаза, видела его растущее сомнение. Она встала, дрожа от гнева, как покинувший ножны клинок.
- Принес ли ты мне послание? - выкрикнула она. - Говори, и быстро!
Была ли она женщиной из царства сна или женщиной из царства древнего чародейства, лишь один ответ имелся у него для нее - правда.
И Кентон поведал ей правду, начав с появления камня из Вавилона в его доме, не вдаваясь в детали, чтобы ей было понятно. Она слушала, впиваясь в него взглядом, жадно ловя его слова, со смесью удивления и недоверия, которые после сменились ужасом и отчаянием.
- Даже то место, где стоял древний Урук, потеряно, - закончил он. - Дом Семи Святилищ теперь лишь холм в пустыне. А Вавилон, могучий Вавилон, сравняли с землей тысячелетия!
Она вскочила на ноги и набросилась на него, сверкая глазами.
- Лжец! - выкрикнула она. - Лжец! Теперь я узнала тебя, ты тень Нергала!
В ее руке сверкнул кинжал. Он перехватил ее запястье и, борясь с нею, опрокинул на диван. Она обмякла в его руках.
- Урук - лишь пыль! - всхлипнула она. - Дом Иштар - лишь пыль! Вавилон - пустыня! А Саргон Аккадский умер шесть тысяч лет назад, говоришь ты, шесть тысяч лет назад! - Она вздрогнула, вырываясь из его рук. - Но если это так, то что же я такое? - прошептала она побелевшими губами. - Что я такое? Шесть тысяч лет и более прошли с тех пор, как я была рождена, но я все еще жива! Тогда что я такое?
Шарейн овладела паника. Ее глаза потухли, она опустилась на подушки. Он склонился к ней, и она обвила его руками.
- Я жива? - вскричала она. - Я человек? Я женщина?
Ее мягкие губы приникли к его губам, ее ароматные волосы окутали его. Она держалась за него, прижимаясь к нему в отчаянии. Он чувствовал сквозь биение своего сердца ритм ее пульса. И между поцелуями она шептала:
- Разве я не женщина? И разве я не жива? Скажи мне - разве я не жива?
Страсть наполнила его, он целовал ее в ответ, но понимание, что не любовь и не влечение толкнули ее к нему в объятия, приглушило пламя. За ее ласками стоял страх. Она была напугана бездной в шесть тысяч лет, разверзшейся между его жизнью и той, которую она знала. Прижимаясь к нему, она обретала уверенность, прибегая к последнему козырю женщины - первородному притязанию на саму суть женственности, непреложность этой сути и сокрытый в ней неодолимый соблазн. Она делала это не для того, чтобы убедить его, будто ее поцелуй способен обжечь его губы, а чтобы убедить себя.
Но для него это не имело значения. Она была в его объятиях. И он отвечал поцелуями на поцелуи.
Шарейн отстранилась, поднявшись.
- Я женщина, верно? - торжествуя, выкрикнула она. - Я женщина, и я жива?
- Женщина! - быстро ответил он, потянувшись к ней всем телом.
- Жива! Боже, да!
Она прикрыла глаза, облегченно выдохнув.
- И это правда, - всхлипнула Шарейн. - И это единственная правда, которую ты сказал. Нет, молчи! - предостерегла она его. - Если я женщина и жива, значит, все прочее, что ты сказал, - ложь, поскольку я не могу быть прахом Вавилона и не могло пройти шесть тысяч лет с тех пор, как я впервые увидела корабль. Ты лживый пес! - воскликнула она и ударила Кентона по губам украшенной кольцами ладонью.
Кольца глубоко рассекли кожу. Когда он упал, оглушенный как ударом, так и внезапным поворотом судьбы, она открыла внутреннюю дверь.
- Луарда! Атнал! Все! - гневно призвала она. - Быстрее! Свяжите этого пса! Свяжите, но не убивайте!
Из каюты вышли семь дев-воительниц, обнаженных по пояс, сжимавших легкие копья в руках. Шарейн вырвала меч Набу из его руки.
Затем на него набросились юные свежие тела, сокрушая его. Синяя накидка оказалась у него на голове, обернутая вокруг шеи. Кентон стряхнул с себя оцепенение, взорвавшись яростью. Он вырвался, сбросив плащ, и метнулся к Шарейн. Но воительницы оказались проворнее, закрыв ее своими телами. Они выставили вперед копья, отгоняя его, как матадоры отгоняют быка, все дальше и дальше назад, разрывая одежду и оставляя кровоточащие раны. Сквозь эту пытку он слышал ее смех.
- Лжец! - издевалась она. - Лжец, трус и глупец! Орудие Нергала, присланное ко мне, чтобы пошатнуть мою отвагу! Убирайся к Нергалу со своими сказками!