Кровь ударила в голову, его сердце выпрыгивало из груди, стремясь к ней. Его охватило столь сильное желание, что он испугался, что сердце не выдержит.
- Шарейн! - забывшись, позвал Кентон. - Шарейн!
Жрица прошла сквозь расступившиеся ряды солдат, опускавшихся перед ней на колени. Она приблизилась к алтарю и встала рядом со жрецом Бела, тихая, неподвижная.
Раздался очередной металлический раскат грома. Когда он затих, жрец обернулся к алтарю и воздел руки. Песнь его последователей зависла на одной ноте. Руки жреца вздымались и вздымались, семь раз он склонился перед алым пламенем. Наконец он выпрямился. На колени опустились лучники и копейщики, застучали о землю луки и копья.
Под мерный гул хора жрец Бела начал читать:
- О милосерднейший из богов! О могущественнейший из богов! Бел-Меродах, царь небес и миров! Небеса и земли принадлежат тебе! Вдохновитель жизни есть ты! Твой дом готов для тебя! Мы молимся и ждем.
Кентон услышал дрожащий шепот:
- Я молюсь и жду!
Голос Шарейн! Золотистый голос Шарейн, от которого его нервы зазвенели, как туго натянутые струны арфы от прикосновения мириад нежных пальцев!
Вновь заговорил жрец Бела:
- О прародитель! О тот, что породил себя сам! О прекрасный, что дарует жизнь младенцу! О милосердный, что дарует жизнь мертвецу! Ты царь Эзиды! Владыка Эмактилы! Обитель Царя Небес - дом твой! Обитель Повелителя Миров - дом твой! Мы молимся и ждем тебя!
И опять дрожащий голос Шарейн произнес:
- Я молюсь и жду тебя!
Жрец продолжил:
- Владыка Безмолвного Оружия! Взгляни благосклонно на дом свой, о Владыка Отдохновения! Да подарит Эзида тебе мир в доме твоем! Да подарит Эмактила отдохновение тебе в доме твоем! Мы молимся и ждем тебя!
И вновь Шарейн:
- Я молюсь и жду тебя!
Теперь Кентон увидел, что в жестах жреца над алтарем сквозит вызов. Он повернулся, глядя на Шарейн. Его голос звучал громко, торжественно:
- Полно отрады владычество твое! Открываешь ты двери утра! Открываешь ты двери вечера! Открыть двери небес во власти твоей! Я молюсь и жду тебя!
С первыми словами песнопение жрецов прекратилось. Кентон видел, как они неуверенно переглядываются, видел, как колеблются ряды коленопреклоненных солдат и простых людей, как те поднимают головы, переговариваются с беспокойством.
- Этого не было в ритуале, - пробормотал коленопреклоненный ассириец.
- Чего не было в ритуале? - спросил перс.
Женщина ответила ему:
- Последних слов священника. Это не молитва Белу. Эти слова обращены к Владычице Иштар!
- Да! - прошептал юноша. - Да, он тоже знает! Она и есть Иштар!
- Вы видели, как химеры выпустили когти? - всхлипнула женщина с ребенком. - Я боюсь. Я боюсь, а это плохо для моего молока. Свет на алтаре - будто пролитая кровь!
И ассириец добавил:
- Мне это не нравится! Это не ритуал Бела! И буря приближается!
Нарада резко поднялась. Ее служанки прильнули к барабанам и арфам, поднесли к губам флейты. Мягкая, нежная мелодия полилась из них, напоминающая биение крыльев множества голубей, хлопки множества нежных маленьких ручек, стук множества маленьких розовых сердечек. В такт музыке тело Нарады извивалось, как зеленый тростник под дуновением весеннего ветра. Толпа воззрилась на нее, замерев, затаив дыхание.
Но Кентон видел, что глаза жреца неотрывно смотрели на Шарейн, будто спящую под вуалями.
Все громче звучала музыка, все быстрее, со страстью и жаром самума. И в такт, будто ее тело впитало каждую ноту и обратило ее движение, Нарада принялась танцевать. В ее глазах цвета полуночи, что были раньше столь печальны, вспыхнули звездочки радости. Ее алый рот обещал неизведанные наслаждения, а рой золотистых бабочек в гагатовой паутине взмыл в воздух, обвивая ее тело, лаская жемчужную и розовую плоть, будто волшебный цветок. Стайки золотистых бабочек устремлялись к ней, покрывая поцелуями, сияя среди призрачной сети, окутывавшей ее, но не скрывавшей изгибов ее стана.
Все сильнее затягивали, заставляя забыть обо всем, музыка и танец, и в танце и музыке Кентон видел, как сливаются в экстазе звезды и солнце, как округляется чрево луны, суля новую жизнь.
Музыка замедлилась, затихла. Танцовщица замерла, и по толпе пронесся тихий вздох. Кентон услышал хриплый голос Зубрана:
- Кто эта танцовщица? Она будто пламя! Будто пламя, пляшущее перед Ормуздом на алтаре Десяти Тысяч Жертв.
Женщина отозвалась ревниво:
- Этим танцем Иштар взывает к Белу. Она много раз уже танцевала так. Ничего нового.
- Он спросил, кто она, - злобно произнес фригиец.
- Боги! Говорю вам, нет ничего в этом танце, - выплюнула женщина. - Его исполняли многие.
- Это Нарада. Она принадлежит Белу, - сказал ассириец.
- Неужто все красивые девушки в этих краях принадлежат Белу? - гневно вопросил перс. - Клянусь девятью преисподними, царь Кир отдал бы десять талантов золота за нее!
- Тише! - прошипел ассириец, и остальные двое вторили ему: - Тише!
Нарада вновь начала танцевать. Музыка зазвучала громче. Но теперь она была тягучей и сладкой, вобравшей в себя саму суть страсти.
Кровь застучала в жилах Кентона.
- Этим танцем Иштар отдается Белу, - хмуро сказал ассириец.
Перс встал.
- Айе! - вскричал он. - Кир отдал бы за нее пятьдесят талантов золота! Она подобна пламени! - Голос Зубрана был сдавленным. - И если она принадлежит Белу, почему так смотрит на жреца?
Его слова заглушил рев толпы. Солдаты и паломники не сводили глаз с танцовщицы.
Как и Кентон!
Затем чары спали, и, злясь на себя, Кентон бросился телом на камень. Ибо пелена неподвижности спала с Шарейн. Ее белоснежная рука коснулась пурпурных складок вуали. Она повернулась и быстро направилась в сторону тайного прохода, из которого явилась.
Танцовщица замерла. Музыка затихла. Вновь по толпе пробежало движение, возрастающий гомон.
- Этого не было в ритуале! - Ассириец вскочил. - Танец не окончен!
Над головами прогремел раскат грома.
- Ей не терпится повидаться с богом, - цинично заявила женщина.
- Она есть Иштар! Она луна, которая прячется за облачком! - Юноша шагнул вперед - к солдатам, охраняющим жрицу.
Дерзкая женщина поднялась за ним, поймала его за руку и сказала солдатам:
- Он безумен! Он живет в моем доме. Не трогайте его! Я отведу его домой!
Но юноша вырвался, оттолкнув ее в сторону. Он рванулся вперед сквозь охрану, побежал через двор навстречу жрице. Он бросился к ее ногам, зарылся лицом в подол ее накидки.
Жрица замерла, глядя на юношу сквозь вуаль. В мгновение ока жрец Бела оказался рядом. Ногой он ударил юношу в лицо, отбрасывая его на ярд в сторону.
- Хо! Алрак! Друхар! Заберите этого человека! - крикнул он.
Два офицера, вынув мечи, подбежали к юноше. Жрецы принялись перешептываться. Толпа затаила дыхание. Юноша изогнулся, вскочил на ноги напротив жрицы.
- Иштар! - вскричал он. - Покажи мне свое лицо. Затем позволь мне умереть!
Она стояла молча, будто не видела и не слышала. Офицеры схватили юношу, заломили его руки. Но затем мышцы юноши наполнились силой. Он вырвался из хватки воинов и ударил жреца Бела промеж глаз, а затем вцепился в вуаль жрицы.
- Я не умру, пока не увижу твое лицо, о Иштар! - воскликнул юноша и сорвал вуаль прочь.
Кентон смотрел в лицо Шарейн.
Но не той Шарейн, которая была на корабле, полной пламени жизни.
Эта Шарейн смотрела на мир распахнутыми незрячими глазами, ставшими вместилищем сна. Ее разум был заперт в лабиринте иллюзий.
Пронзительно взвизгнул жрец Бела:
- Убейте этого человека!
Мечи двух капитанов вонзились в грудь юноши.
Он упал, все еще сжимая в руке вуаль. Глаза Шарейн взирали на него с безразличием.
- Иштар! - прохрипел он. - Я видел тебя… Иштар!
Его глаза потухли. Шарейн вырвала обратившуюся в лохмотья вуаль из застывших рук и прикрыла ею лицо. Она продолжила свой путь к храму и вскоре пропала из виду.
Толпа зашумела. Лучники и копейщики принялись оттеснять людей к колоннам, смешались с толпой и исчезли вместе с людьми из поля зрения Кентона. Мимо верховного жреца Бела прошли его солдаты и жрецы, за ними - арфистки, флейтистки и барабанщицы Нарады.
Лишь танцовщица и жрец остались в окруженном колоннами дворе. Небо стремительно темнело. Тучи сгущались все быстрее. Пламя на алтаре Бела горело ярче - злобно, как обнаженный алый клинок. Тени сгущались вокруг присевших химер. Металлические раскаты грома следовали один за другим, приближаясь.
Кентон подумал, что теперь, когда Шарейн ушла, он должен открыть бронзовую дверь, но что-то подсказало ему, что время еще не настало, что стоит подождать еще немного. И пока он ждал, танцовщица и жрец подошли к странному окошку, через которое он смотрел наружу. Они остановились неподалеку.
ЧАСТЬ 5
ГЛАВА 23
Жрец и танцовщица
- Бел должен быть доволен ритуалом, жрец! - услышал Кентон слова танцовщицы.
- Что ты имеешь в виду? - непонимающе переспросил жрец.
Нарада подошла ближе, протянув к нему руки.
- Шаламу, - прошептала она, - разве я танцевала для бога? Ты знаешь, что я танцевала для тебя. А кому ты возносишь хвалу, Шаламу? Богу? Нет - жрице. А кому, думаешь ты, поклоняется она?
- Она поклоняется Белу! Нашему господину Белу, который владеет всем, - горько ответил жрец.
- Она поклоняется сама себе, Шаламу! - насмешливо возразила танцовщица.
- Она поклоняется Белу, - упрямо ответил жрец.
Нарада подошла ближе, коснувшись его дрожащими, жаждущими руками.
- Поклоняются ли богу женщины, Шаламу? - спросила она. - Ах, нет! Я женщина - я знаю. Эта жрица принадлежит богу, не мужчине. Слишком она дорожит собой, слишком высоко себя ценит, чтобы отдаться мужчине. Она любит себя. Она поклоняется себе. Она преклонится пред собой, как пред женщиной бога. Женщины делают мужчин богами и лишь тогда любят их. Но ни одна женщина не любит бога, который не был сотворен ею, Шаламу!
- Но… я поклонялся ей, - угрюмо сказал жрец.
- Так же, как и она поклонялась себе! - воскликнула танцовщица. - Шаламу, жаждет ли она дарить радость Белу? Нашему владыке Белу, чья жена - Иштар? Можем ли мы дарить радость богам, которые владеют всем? Лотос цветет под лучами солнца, но делает ли он это, чтобы подарить солнцу радость? Нет! Чтобы подарить радость себе. Так и эта жрица! Я женщина, я знаю.
Ее руки лежали на его плечах. Он взял их в свои.
- Почему ты говоришь мне это?
- Шаламу! - пробормотала она. - Посмотри мне в глаза. Посмотри на мои губы, на мою грудь. Как и жрица, я принадлежу богу, но отдаю себя тебе, любимый!
- Да, ты прекрасна, - томно ответил он.
Танцовщица обвила шею жреца руками, приблизив губы к его губам.
- Люблю ли я бога? - прошептала она. - Когда я танцую, для того ли это, чтобы усладить глаза его? Для тебя я танцую, любимый. Ради тебя я готова навлечь гнев Бела… - Она нежно склонила его голову к себе на грудь. - Разве я не красива? Разве я не красивее, чем жрица, которая отдала себя Белу, которая поклоняется себе и никогда не отдастся тебе? Разве не сладок мой аромат? Ни один бог не владеет мною, любимый!
И вновь, как во сне, ответил жрец:
- Да, ты очень красива.
- Я люблю тебя, Шаламу!
Он оттолкнул танцовщицу.
- Ее глаза подобны озерам мира в долине забвенья. Когда она проходит мимо, я слышу хлопанье голубей Иштар над головой, и каждый ее шаг отзывается в моем сердце!
Нарада отпрянула, ее алые губы побледнели, брови угрожающе нахмурились.
- Жрица?
- Жрица, - ответил он. - Ее волосы подобны вуали, что укрывает солнце на закате. Колыхания ее одежд обжигают меня, как ветер полудня в пустыне обжигает ладони. Они бросают меня в холод, как ветер полуночи в пустыне холодит ладонь.
- Тот юноша был храбрее тебя, Шаламу, - ответила танцовщица.
Кентон видел, как налилось кровью лицо жреца.
- Что ты имеешь в виду? - прорычал он.
- Почему ты приказал убить юношу? - Ее голос был холоден.
Жрец с жаром ответил:
- Он совершил кощунство. Он…
- Он был храбрее тебя, - оборвала его она. - Он осмелился сорвать с нее вуаль. А ты знаешь, что ты трус. Вот почему ты приказал убить его!
- Ты лжешь! - Его руки протянулись к ее горлу. - Ты лжешь! Я осмелюсь!
И вновь танцовщица залилась смехом:
- Ты даже не осмелился убить его сам!
Его руки вцепились в ее горло. Она отпихнула их.
- Ты трус! - сказала танцовщица. - А тот юноша не побоялся сорвать вуаль с той, которую любил. Не побоялся накликать гнев Иштар и Бела!
- Я бы не осмелился? - простонал сломленный жрец. - Боюсь ли я смерти? Боюсь ли я Бела?
В ее глазах плясала насмешка.
- Хаи! Поистине велика твоя любовь! - дразнила его танцовщица. - Жрица ожидает бога в его пустом доме! Возможно, он не придет с этой бурей! Возможно, он забавляется с другой девой! О, бесстрашный! Отважный влюбленный! Займи его место!
Жрец отпрянул.
- Занять… его… место! - прошептал он.
- Тебе ведомо, где спрятаны доспехи бога. Войди к ней как бог! - сказала танцовщица.
Долгие мгновения жрец молчал, колеблясь. Затем Кентон увидел, как колебания на его лице сменились решимостью. Он направился к алтарю - пламя на нем задрожало, опало, умерло. В наступившей темноте силуэты химер будто расправляли крылья.
Затем сверкнула молния.
В ее свете Кентон увидел, как жрец Бела быстро проходит по тому же пути, по которому прошла Шарейн, увидел Нараду, дрожащую в своей гагатовой сети, окруженную золотистыми бабочками, услышал горестные всхлипы.
Медленно Кентон отошел от рычага. Теперь настало время использовать ключ, последовать в направлении, указанном синим жрецом.
Его рука замерла на рычаге.
Тень, что чернее сумерек, прошла мимо оконца, встала над танцовщицей - огромная, знакомая.
Кланет!
- Хорошо! - пророкотал черный жрец, толкнув танцовщицу ногой. - Теперь ни он, ни Шарейн не потревожат тебя более. Ты заслужила награду, обещанную мною.
Нарада подняла на него белое заплаканное лицо, протянула к нему дрожащие руки.
- Если бы он любил меня, - всхлипнула она, - он бы не ушел. Если бы он любил меня хоть немного - я бы не отпустила его. Но он разгневал меня, опозорил меня, отбросив мою любовь. Не ради тебя, черный змей, несмотря на нашу сделку, я отправила его к ней - и к смерти!
Черный жрец посмотрел на танцовщицу и рассмеялся.
- Какова бы ни была причина, ты сделала это, - сказал он. - А Кланет платит свои долги.
Он швырнул пригоршню драгоценных камней в ее ладони. Она закричала, разжала пальцы, будто камни обжигали ее. Они упали, рассыпались по булыжникам двора.
- Если бы он любил меня! - всхлипнула она. - Если бы он любил меня хоть немного!
Она снова свернулась среди своих бабочек.
Теперь Кентону стал ясен план черного жреца. Он отпустил рычаг, направился к бронзовой двери, вставил в нее ключ, прошел в медленно открывшийся проем и побежал по коридору. В нем горели два пламени - белое пламя любви к этой женщине, черное пламя ненависти к Кланету. Он знал, что Шарейн находится там, куда направляется жрец Бела.
Если Кентон не успеет добраться до Обители Бела вовремя и победить, это будет конец. Нарада раскаялась, но слишком поздно. Черный жрец сделал ставку и выиграл!
Кентон бежал вперед, ругаясь. Если Шарейн, одурманенная сном, примет жреца Бела за самого бога, она возляжет с земным любовником! Ее невинность не спасет ее. Кланет позаботится об этом.
А если Шарейн очнется… Господи, очнувшись, она примет жреца Бела за него - за Кентона!
Так или иначе, одного лишь присутствия жреца и жрицы в Обители Бела будет достаточно, чтобы приговорить их обоих. Да уж, Кланет позаботится об этом.
Он вслепую бежал по коридору, охраняемому каменными химерами. Наконец Кентон остановился у широкого прохода, завешенного неподвижными занавесями, сделанными, казалось, из чистого серебра. Кентон вытянул руку, раздвинул металлические занавеси, заглянул внутрь…
Он обнаружил за ними собственную комнату.
Вот она перед ним, его старая комната в его старом мире!
Он видел драгоценный корабль - сияющий, мерцающий, но будто светящийся туман окутывал его. Зеркало было полускрыто тем же светящимся паром. Между Кентоном и его комнатой висела завеса из бесконечного числа микроскопических атомов.
Комната находилась в Нью-Йорке, а он - здесь, в этом странном мире!
Комната была зыбкой, призрачной, то проступая четче, то расплываясь перед его глазами.
А Кентон смотрел на нее с неверием, и отчаяние сжимало его сердце. Он чувствовал, как занавеси под его руками то становятся легче, то вновь превращаются в металл, то ускользают из-под его рук, по мере того как очертания комнаты проступают через туман или растворяются в нем. Но в этих колебаниях очертания драгоценного корабля виднелись все яснее, светились ярче - призывая его, вытягивая обратно!
ГЛАВА 24
Боги и страсть человеческая
Кентон собрался, крепче ухватился за занавеси. Всю свою волю он направил на то, чтобы удержать их. Занавеси были словно дверь между его старым миром и этим - миром его величайшего приключения.
Сила, подобная подводному течению, влекла его вперед всякий раз, когда они таяли в его руках, а очертания комнаты прояснялись. В такие моменты он мог рассмотреть в комнате каждую деталь: большое зеркало, тумбочки, диван, следы крови на полу - все еще свежие.
И всегда, были ли очертания комнаты туманом или четкими линиями, драгоценный корабль сиял ясно.
Вот его повлекло внутрь и вверх - древняя китайская ваза на полу оказалась под ним, одновременно близко и бесконечно далеко. Кентон услышал завывания ветров пространства! В эту секунду он осознал, что это сияющая игрушка влечет его назад!
Что-то тянулось к нему с темной палубы корабля! Что-то зловещее и насмешливое! Тянуло, притягивало к себе!
Черная палуба становилась все темнее, все сильнее влекла его к себе.
- Иштар! - взмолился Кентон, обратив взгляд к розовой каюте. - Иштар!
Кажется, каюта озарилась вспышкой света! Очертания комнаты расплылись, занавески опять обрели под его руками плотность, вновь он стоял на твердой поверхности на пороге дома бога Луны.