И лежа на влажных прохладных простынях, Джат Маан, пятидесятидвухлетний старший инспектор двадцать шестого социального класса, признался себе, что впервые за всю свою жизнь счастлив по-настоящему.
И поняв это, он отчего-то почувствовал страх.
Страх тонкой паучьей лапкой коснулся его щек, отчего те покрылись инеем. Абсурдный, но очень настойчивый, он заскребся в груди. Маан, все еще охваченный эйфорией и пытающийся не замечать этого нового ощущения, был вынужден сдаться.
Страх счастья? Как глупо.
"Глупо, - повторил он себе, - Действительно глупо. Какой-то рефлекс. Наверно, я приучил себя к тому, что жизнь инспектора Контроля - это бездна отчаянья и лишений, а теперь, стоило судьбе подкинуть мне золотую монету, я уже начинаю бояться этого. Как будто счастье может быть грузом, который доставили по ошибке и немедленно отберут, как только удостоверятся в имени получателя".
У него не было никаких причин опасаться чего бы то ни было. Он заслужил жизнь, вернул ее себе и теперь наслаждался ею, как законным трофеем. Он, новый Маан, знал, чего хочет от жизни, и брал это. Только и всего.
Но страх, каким бы глупым он ни был, успел поселить внутри неуверенность. Маан слушал ровное дыхание Кло в темноте и пытался вернуть былое расположение духа, умиротворенное созерцание человека, которому не надо ничего и который вдруг понял, что безапелляционно и полностью счастлив. Но это было трудно. Как камешек в обуви, не ранящий, но досаждающий, эта неуверенность свербела в нем, вызывая на поверхности безмятежности жгучие пузыри.
Он не привык к этому. Вот и все. Слишком много ему пришлось пронести сквозь годы, сперва во время голодного детства, потом в армии и в СК чтобы он мог назвать себя счастливчиком. И вот теперь, на пороге пенсии… Незваное неожиданное счастье начало тревожить его, гнести, как что-то чуждое, незаслуженное. Глупее этого и придумать нельзя. Когда, как не сейчас, наслаждаться жизнью, точнее, теми ее годами, которые остались у него?
А может, все это - нарушение психики? С чего ему быть счастливым, особенно сейчас? Одной ногой на пенсии, уже забытый всеми сослуживцами, едва не лишившийся жизни. Может, то, что он сейчас ощущает, пугает именно оттого, что оно нерационально? Нерациональное счастье, не имеющее объективного права на существование - Маан вздохнул - с кем еще о таком можно поговорить? Уж точно не с доктором Чандрама, он лечит тело, но не бесплотные внутренности черепа.
Ему просто надо отдохнуть. Слишком много событий в последнее время. Переменить обстановку. Жаль, что на Луне это практически невозможно. Все жилые блоки похожи друг на друга как братья-близнецы, переедешь из одного в другой и не ощутишь никакой разницы. Но как и всякий лунит, он настолько к этому привык, что не считал серьезным неудобством. Конечно, живи они на Земле, это было бы куда проще устроить. Взять отпуск на службе и махнуть куда-нибудь… Туда, где люди почти не встречаются, в какую-нибудь непролазную глушь. Например, в джунгли Бразилии. Или на Юкон. Но кого он пытается обмануть, разве выжить ему там, где некому принять соцкарту, указать столик и принести кофе…
И опять он ощутил нечто. Мысль, скользнувшую слишком быстро чтоб он успел ее заметить или определить форму. Просто мимолетнее ощущение, как угол мягким детским ноготком. Что-то, имеющее отношение к нему, Маану. Даже не мысль, а крошечную часть, занозу мысли. Она была важной, и то, что он ее упустил, в сочетании с этим беспокойным, тревожащим счастьем, тоже начало тяготить.
"К дьяволу. Завтра пойду к Чандрама. Пусть выпишет таблеток или еще какой-нибудь дряни. Кончится тем, что я разбережу сам себя до такой степени, что стану настоящим параноиком. Завтра, завтра…"
Он начал засыпать, чувствуя щекой соленое дыхание Кло. Рассудок его еще бодрствовал, но постепенно утрачивал контроль над телом, которым овладевало оцепенение глубокой дремы, тяжелое, как толстое шерстяное одеяло. Мысли стали дробиться, налезать друг на друга, готовясь стать крошечными звездами на черном небосводе сна.
Чандрама… Кло… Сорокаметровый орех… Завтра… Юкон…
Наверно, так ощущаешь себя, когда сидя за рулем быстрого спортивного автомобиля вроде "Кайры" Геалаха, несущейся ночью по засыпающему городу, врезаешься в выросшую из темноты преграду. Ослепляющие пятна света перед глазами, несущиеся мимо лица куда-то в сторону, скрежет, пронизывающий удар тока сквозь все тело…
Юкон.
Маан проснулся резко, как в последний раз просыпался в казарме, разбуженный гнусавым ревом дежурной сирены. Пробуждение было настолько неожиданным, что он не сразу понял его причину, лишь ощущение жестоко столкновения еще гудело в костях.
Юкон.
"Я хочу вновь оказаться на Юконе. Вспомнить, что такое настоящая трава и настоящий ветер" - сказал как-то один человек. Старый неуклюжий человек в смешном старомодном костюме из тяжелого твида. Который лежал на полу, уткнувшись лицом в пол. Вероятно, пуля, отшвырнувшая его, заставила тело повернуться вокруг своей оси…
Маан сел в кровати, простыни вдруг показались ему тяжелыми и раскаленными добела. Наверно, он сделал это слишком резко - Кло во сне что-то неразборчиво пробормотала.
"Юкон, - стучало в мозгу ровными семафорными вспышками, - Юкон. Юкон. Юкон. Конечно же, это так просто. Объяснение. Юкон".
Маан поднес руку ко лбу чтобы вытереть внезапно выступивший обжигающий пот, и, несмотря на почти полную темноту, обступившую кровать, увидел, как мелко и гадко дрожат пальцы. На какую-то секунду этот приступ ужаса вдруг показался ему смешным и он затрясся в беззвучном приступе нервного смеха, похожего на судорогу.
Вздор. Чистый вздор.
"Мне просто стало легче. Совсем немного. Как будто старость забыла про меня на один месяц". Так сказал старик, которого звали Бэнт Менесс, перед тем как вытащить пистолет и принять последний в его жизни бой. И умереть с пулей в позвоночнике, лежа на грязном полу скверного ресторана.
Маан встал с постели и, как был, нагишом, вышел в гигиенический блок. Несмотря на то, что Кло спала, он зачем-то запер за собой дверь и проверил замок. Затем он включил все освещение - и стенные панели тотчас залили крохотную комнатушку неживым венерианским голубоватым светом. Эти действия были так глупы и незнакомы ему, что возникла иллюзия, точно его телом управляет кто-то другой. Маан даже удивленно уставился на себя в зеркало, точно пытаясь узнать у человека, чье лицо отразилось в прозрачной поверхности, что же он, черт возьми, вытворяет.
"Ты рехнулся, - сказало ему отражение человека с короткой сероватой щетиной на впалых щеках, - Вот теперь ты точно рехнулся, парень. Иди-ка обратно и залазь под одеяло, пока жена не обнаружила тебя тут. Иначе она упрячет тебя в подходящие для таких парней место, и хрен ты вылезешь оттуда до конца своей жизни".
У этого человека были уверенные черты лица и жесткая линия подбородка, но глаза его не понравились Маану - они блестели, как у пьяного, и казались в отражении маслянисто-черными. Глаза испуганного человека.
Маан положил руку на замок двери, но почему-то не смог открыть его, мышцы отказались повиноваться. Он почувствовал себя глупо - голый, освещенный ровным светом панелей, замерший в одной позе…
- Проклятый идиот, - сказал он вслух.
Как будто старость забыла про меня на один месяц.
Так просто. Странно, что это не пришло ему в голову раньше. Основы, то, что любой инспектор, даже стажер, знает с первого дня. Строки, которые вбиваются в память на уровне рефлексов, неосознанных движений. Сколько раз он сам цитировал их? Тысячу? Пять тысяч?
Просто нервы. Он улыбнулся Маану в отражении и тот ответил оскалом. Спокойнее, дружище. Ты нагнал сам на себя страху, но его не сложно побороть. Особенно когда ты знаешь, что этот страх нереален. На сто процентов. Даже на сто десять. Тебе просто надо придти в себя и загнать твое разбушевавшееся воображение в рамки, пока оно не спалило тебе мозг очередной такой вспышкой паники. Вот и все. Это же просто? Давай. Осмотри себя. Это позволит твоим рукам заняться чем-нибудь, и заодно проветрит голову. Валяй, приятель, учини себе настоящий досмотр! Покажи, как работает профессионал!
Сперва он чувствовал себя очень неудобно - это выглядело так нелепо и жалко, что он старался не смотреть в зеркало. Он действовал почти вслепую, как зомби. Касался своего тела, так напряженно, словно оно было чужим и прикосновение к нему могло причинить боль.
"Или что-то в тысячу раз хуже боли", - подумал он, разглядывая свой живот.
Кожа в искусственном свете казалась синеватой, Маан мял ее до боли, оставляя под пальцами красные пятна, собирал в складки, тянул, точно пытаясь сорвать с костей. Как неопытный врач, он ощупывал свое тело, каждый его сантиметр, стыдясь в этот момент себя, как школьник, совершающий что-то недозволенное в гигиеническом блоке.
Грудь, покрытая коротким плотным волосом. Плечи с их немного обвисшими, но все еще крепкими мышцами. Живот, плоский, в складках, с аккуратным отверстием пупка. Пах, мошонка. Маан старался делать все механически, нарочито равнодушно, как диагностический автомат проверяет исправность механизма. Это позволяло не думать, сосредоточиться на работе.
"Ты закончишь и успокоишься, - сказал он себе, - И пойдешь наконец спать. Впрочем, я разрешу тебе выпить бокал джина, кажется ты заслужил, проклятый параноик".
Он рассмотрел с помощью зеркала спину, шею, ягодицы, тыльные стороны рук и ног. Это было похоже на унизительную процедуру у врача. Ему приходилось осматривать те уголки своего тела, которых он не видел многие годы, и не сожалел об этом.
Просто осмотр. Успокоить мнительность. Ничего опасного. С таким же успехом ребенок может искать под кроватью кровожадного дракона. Процесс поиска упрощается, если тебе доподлинно известно, что ты ничего не найдешь, не так ли?
С каждой минутой сердце билось все ровнее и спокойнее. Он осмотрел почти все и не нашел ни малейших признаков. Одеревеневшие от напряжения губы позволили ему по-настоящему улыбнуться. Вот так и сходят с ума, парень. Эти старые, выжившие из ума бывшие работники Контроля, они же все психи до мозга костей, разве ты не знал? Сегодня тронется умом один, завтра другой… Обычное дело.
На все у него ушло минут десять. И когда он закончил осмотр, оказалось, что спина покрыта крошечными льдинками пота. Маан набрал воды и несколько раз плеснул себе в лицо, с наслаждением смывая с кожи липкую адреналиновую слизь, выступившую через поры. Он чувствовал себя выжатым, точно несколько часов к ряду толкал многотонную вагонетку где-нибудь в технических тоннелях под землей. Правду говорят, страх съедает силы. Особенно такой, невозможный, неконтролируемый.
Маан с облегчением вытерся полотенцем, отпер дверь и вышел из гигиенического блока. После пережитого тело казалось невероятно легким, в голове слегка шумело. Как легкая степень опьянения. Сейчас пропустить стаканчик чтобы вымыть адреналин из тела, и под одеяло…
Вспоминая приступ пережитого ужаса, тягучего, словно ночной кошмар, Маан с неудовольствием подумал, что мог поседеть куда серьезнее. Воистину, никто не может напугать так, как собственное воображение. Он ухмыльнулся, представляя, как расскажет эту историю кому-то из ребят в отделе. То-то будет смеху. Старый опытный Маан, и тут…
На пороге гигиенического блока он заметил, что забыл потушить осветительные панели. Чтобы не возвращаться, он потянулся рукой к выключателю через дверной проем, оглянувшись на свое зеркальное отражение. Теперь зеркало отражало залитую светом комнату и голого мужчину, стоящего к нему спиной. Маан машинально скользнул по нему взглядом. Стройные крепкие ноги, острые выступы лопаток, ровные пласты дельтовидных мышц. Хорошо сложенное тело, принадлежащее отнюдь не пенсионеру.
Ему показалось, что в отражении есть какая-то ошибка, но неявная, смутная. Как будто к поверхности зеркала что-то приклеилось. Пока его рука тянулась к выключателю, он немного подался назад, пытаясь рассмотреть этот дефект под другим углом. Но тот тоже сместился, оставшись где-то во внутренней впадине его правого колена.
Страха не было. Маан хорошо помнил все то, что он сделал после этого. Он вернулся в гигиенический блок, пошарил рукой в ящике туалетного стола, нащупывая зеркальце Кло, которое она использовала по утрам, накладывая макияж. Небольшой овал, холодный и блестящий как хирургический инструмент. Маан сел на борт ванны и. распрямив правую ногу, завел под нее зеркало.
Он был совершенно спокоен и даже медлителен. В маленьком овальном осколке мелькнула покрытая густым рыжеватым волосом кожа, морщинистые складки колена, рисунок из трех знакомых родинок… Маан повел руку еще дальше, наблюдая за отражением.
И почти сразу нашел то, что искал.
То, что не могло существовать. Но он видел его - в сверкающем овале, изображение в котором почему-то начало дрожать.
Большое, с монету размером, идеально круглое пятно, похожее на аккуратную чернильную кляксу.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА 10
Он пришел в себя от звона. Звук стеганул по ушам и воссоединил его блуждающее лишенными цвета закоулками сознание с застывшим, терпеливо ждущим, телом. Кажется, он долго просидел в этой позе. Может, час. Память не хранила воспоминаний об этом отрывке его жизни. Провал. Незанятое пространство в подкорке головного мозга. Отсутствие всего.
Маан опустил взгляд и увидел разбитое зеркало, россыпь неровных треугольных осколков, похожих на какое-то затейливое праздничное украшение, которое зачем-то положили на пол гигиенического блока. В каждом осколке горела синеватая искра и Маан, как зачарованный, глядел на этот ворох застывших мертвых светлячков, совершенно забыв о том, как он оказался здесь.
- Джат?
Кло.
- Джат, ты здесь?
Чьи-то мягкие шаги за дверью. Скрип половицы. Шелест ткани.
Он мог видеть собственные мысли - простые, как геометрические фигуры, ровные, складывающиеся друг с другом с негромким деревянным клацаньем. Смести осколки с пола. Открыть дверь. Улыбнуться Кло.
Но он не мог пошевелиться. Мышцы всего тела стали мертвыми кусками плоти, остывающей прямо на глазах. Нужна была искра чтобы оживить их, как искра аккумулятора заводит двигатель, но неоткуда было взять этой искры, все его тело коченело изнутри, и Маан, ощущая этот жуткий, выбирающийся из его тела и распространяющийся по всему блоку, холод, не мог оторваться от созерцания осколков. Было в их положении что-то гипнотизирующее, подчиняющее волю.
Зачем-то он протянул руку и коснулся их, сместив пальцем один или два. Холодные, твердые. Беспорядок их расположения казался хаотичным, но глаз Маана улавливал в этой кажущейся произвольности свой, неповторимый, рисунок.
- Джат?
Шорох, какой бывает, когда кто-то проводит рукой по твердой поверхности. Соприкосновение живого человеческого тела с облицованной керамической плиткой стеной. Чей-то голос, знакомый, но доносящийся издалека, приглушенный огромным, в несколько световых лет, расстоянием.
- Джат?
Его сознание дрейфовало в открытом космосе. Холод бесконечных космических просторов обнимал его со всех сторон. Он видел яркую пульсацию звезд и чувствовал дыхание гигантских планет. И отсюда не было видно ни Луну, сморщенного желтого карлика, ни крошечную каморку гигиенического блока, в которой скорчился, сидя на корточках, голый мужчина, невидящим взглядом уставившийся в разбитое зеркало.
Маан сам не мог понять, в какой момент вернулся, и когда сознание соединилось с телом. Он вдруг понял, что сидит, обхватив себя руками за плечи, немного раскачиваясь, а дверь дрожит от чьих-то несильных, но частых ударов. Он поднялся, медленно, осторожно, точно боясь, что его тело, сделав один шаг, рассыплется, сейчас оно казалось ему хрупким, его части были соединены между собой крайне непрочно. Неосторожный шаг - и оно разобьется на куски, как зеркало. Голова, руки, ноги - все вперемешку.
Ушло секунд десять чтобы открыть дверь - пальцы беспомощно скользили по защелке, не в силах ее ухватить. Проклятая металлическая головка сделалась крошечной, не поймать рукой. Но Маану это наконец удалось и он открыл дверь.
Кло стояла в темноте коридора и неживой синеватый свет гигиенического блока, отражаясь в кафеле, падал на ее лицо, отчего оно казалось синюшным, как у утопленницы.
Маан лишь однажды видел утопленника. Память, оказавшаяся вдруг необычайно послушной, выкинула информацию на поверхность, точно плоскую, в потемневших тонах, фотографию. Шесть лет назад его вызвали в Коррекционную колонию соседнего жилого блока. Самоубийство с подозрением на синдром Лунарэ. Маан мог бы послать любого инспектора - дело неважное, проформа, был покойник Гнильцом или нет, по большому счету уже не так и важно. Просто одна цифра в статистике поменяется на другую. Но в отделе никого не было, кроме дежурного, пришлось ехать самому.
Коррекционная колония - не самое приятное место даже для того, кому пришлось немало полазить в тесных смердящих лабиринтах трубопроводов и подземных гидропонических ферм. Там оказываются те, которые совершили проступок слишком серьезный чтобы отделаться просто социальным деклассированием. Убийцы, насильники, грабители-рецидивисты. Глядя на почерневшие лица построенных в шеренгу заключенных, и вдыхая непереносимый, дерущий носоглотку, запах хлорки, Маан, отвлекая разум от окружающего, думал лишь о том, каким образом, черт возьми, этому парню удалось свести счеты с жизнью - здесь, в этом холодном царстве начищенных, но мутных полов, забранных грубой решеткой окон и многотонных бронированных дверей. О том чтобы вскрыть вены не могло быть и речи - заключенные, содержащиеся здесь, были лишены права владеть каким бы то ни было имуществом, у них не было даже авторучек, которые можно было бы загнать в глотку, или канцелярских скрепок, острыми концами которых можно провертеть отверстие в вене. Посуда из мягкого пластика - такой не заточишь об пол, получив примитивное, но функциональное лезвие. Высокие, в четыре метра, потолки - даже раздобыв веревку, не повесишься. Стены здесь были обшиты плотной губчатой резиной, один из надзирателей сказал, что это ввели несколько лет назад, когда какой-то сообразительный парень из деклассированных, уставший, видимо, и от окружающего, и от себя самого, разбежавшись, разбил голову о стену, да так удачно, что рухнул мертвым на месте.
У людей, собранных здесь, не было права распоряжаться собственной жизнью, поскольку они не до конца искупили свой долг перед обществом. Должно быть Гниль, поселившаяся в его теле, наделила доселе дремлющее сознание на удивление сильной фантазией. Весь интерьер - небольшие рукомойники с коричневой, тронутой маслянистой пленкой, водой и лежанки, больше похожие на груды тряпья. Глядя на этот интерьер, Маан размышлял о том, насколько же Гниль должна испугать человека чтобы побудить его свести счеты с жизнью здесь, где это практически невозможно.
Но когда ему показали скорчившееся в углу камеры тело, казавшееся необычайно тощим и серым, как огромное, выросшее до человеческих размеров, насекомое, Маан понял - иногда обстоятельства бессильны задержать того, кто твердо решил уйти из этой жизни.