- Вместо этого девица за прилавком уговорила меня взять дюжину перчаток. А когда их доставили мне домой, оказалось, они на три размера больше, чем надо. По-моему, мисс Линдон вообразила, что я с ней заигрываю, потому что ушла, оставив меня в лавке. Вот после этого девчонка и продала мне кучу всего: я никак не мог от нее отделаться. И все на меня глазом зыркала. Кажется, стеклянным.
- Заигрывал-то ты с кем - с мисс Линдон или с продавщицей?
- Как будто с продавщицей. Она прислала мне полную коробку зеленых галстуков и заявила, что я сам их заказал. Денек выдался незабываемый. С той поры я в Пассаж ни ногой и не собираюсь.
- Мисс Линдон неправильно тебя поняла.
- Не знаю. Вечно она неправильно меня понимает. Однажды сказала, что я убежденный холостяк, что такие, как я, не женятся, потому как это, по ее словам, у меня на лице написано.
- Тяжко тебе тогда пришлось, с твоими-то намерениями.
- Очень тяжко. - Перси опять вздохнул. - Что ж я такой пропащий. Не тот я человек, что специально все портит, но если попадаю впросак, то всерьез.
- Говорю тебе, Перси, выпей!
- Сам знаешь, я в рот ни капли не беру.
- Вот ты заявляешь, что твое сердце разбито, а потом, тем же тоном, что в рот не берешь: да будь твое сердце действительно разбито, вся трезвость отправилась бы к чертям.
- Ты считаешь? Почему?
- Потому что так и было бы - все, у кого сердце разбито, всегда пьют; и меньше большой бутыли вина ты бы не выпил.
Перси застонал.
- Мне бывает плохо, когда выпью, но я попробую.
Он попробовал: лихо начал, осушив одним глотком только что наполненный официантом бокал. Затем впал в уныние.
- Признайся мне, Перси, - как на духу! - ты правда ее любишь?
- Люблю ее? - Его глаза округлились. - Я разве тебе не сказал, что люблю?
- Я помню, но про это легко говорить. Что именно ты чувствуешь, когда утверждаешь, что любишь?
- Что чувствую?.. Что-то такое - и этакое. Тут надо в душу мне заглянуть, чтобы понять.
- Ясно… Как-то так, да?.. А представь, что она любит другого, какие чувства ты станешь испытывать к нему?
- Она любит другого?
- Говорю, представь.
- Точно, любит. Так я и знал… Ну я и идиот, что раньше об этом не подумал. - Он вздохнул - и наполнил опустевший бокал. - Кем бы он ни был, он счастливчик. Так… так я ему и скажу.
- Так ему и скажешь?
- Знаешь, ему чертовски везет.
- Возможно, но если ему чертовски везет, то тебе чертовски не везет. Ты готов, не говоря ни слова, отдать ее ему?
- Если она его любит.
- Но ты сказал, что сам любишь ее.
- Сказал.
- И как это совместить?
- Не считаешь ли ты, что если я ее люблю, мне не хочется видеть ее счастливой?.. Я не такой негодяй!.. Все бы отдал, лишь бы она была счастлива.
- Ладно… Даже если она счастлива с другим?.. Боюсь, у меня несколько иная философия. Если бы я любил мисс Линдон, а она любила, скажем, Джонса, вряд ли я испытывал бы что-то хорошее к этому Джонсу.
- А что бы ты чувствовал?
- Хотел бы его убить… Перси, пошли ко мне домой - вместе начали вечер, вместе его и закончим: я покажу тебе одно из великолепнейших средств для умерщвления, такие чудеса тебе и не снились. Я бы хотел с его помощью продемонстрировать, что я испытываю по отношению к этому Джонсу: он сразу смекнет, какие чувства я к нему питаю, стоит только мне эту штуку на него направить.
Перси без слов пошел со мной. Выпил он не очень много, но ему оказалось достаточно и этого, чтобы впасть в состояние плаксивой чувствительности. Я втащил его в кэб, и мы помчались вдоль Пикадилли.
Он молчал, вперив в пустоту перед собой задумчивый взгляд. Я попросил извозчика проехать по Лаундес-сквер. Возле особняка Апостола я приказал остановиться.
- Видишь, Перси, это дом Лессинхэма! - сообщил я, показывая его Вудвиллю. - Это дом человека, ушедшего вместе с Марджори!
- Да. - Перси говорил медленно, произнося каждое слово с излишним напряжением. - Потому что он выступал… Мне бы тоже хотелось выступить… Однажды я так и сделаю.
- Потому что он выступил - только по этой, а не иной причине! Когда чей-то язык подвешен, как у Апостола, он может околдовать любую женщину в стране… Эй, кто там идет?.. Лессинхэм, это вы?
Я заметил или подумал, что заметил, как кто-то или что-то скользнуло вверх по ступенькам крыльца и исчезло в темноте у двери, словно скрываясь от посторонних глаз. На мой призыв никто не откликнулся. Я крикнул опять:
- Не робейте, друг мой!
Выскочив из кэба, я быстро пересек тротуар и взбежал по лестнице. К моему удивлению, на крыльце никого не оказалось. Я поверить не мог, что там никого нет. Будто изображая слепого, я рассек пространство вокруг себя руками, ничего не нащупав. Затем отошел на пару ступеней вниз.
- На вид лишь пустота, коей природа не приемлет… Эй, возница, не видал, поднимался кто на крыльцо или нет?
- Кажется, поднимался, сэр; я мог бы поклясться, что кого-то приметил.
- Я тоже… Очень странно.
- Может, сэр, этот кто-то разом в дом вошел.
- Это вряд ли. Мы бы услышали, как открылась дверь, даже если бы этого не видели; впрочем, тут не настолько темно, чтобы не увидеть… Меня так и тянет позвонить в звонок и уточнить.
- На вашем месте я бы не стал, сэр; забирайтесь-ка обратно, и поедем. Тут Пол Лессинхэм живет, великий Пол Лессинхэм.
По-моему, извозчик подумал, что я пьян - и недостаточно респектабелен для знакомства с именитым политиком.
- Вудвилль, просыпайся! Знаешь, мне отчего-то кажется, что это место таит секрет, - да я в этом уверен. Ощущение такое, будто здесь кроется нечто необъяснимое, что-то, чего мне не дано ни увидеть, ни услышать.
Кучер свесился с козел и попытался заманить меня обратно в экипаж:
- Садитесь, сэр, ехать пора.
Я прыжком забрался в кэб, и мы тронулись - но далеко не уехали. Метров через десять я вновь выпрыгнул наружу, не потрудившись предупредить возницу. Раздосадованный, он остановился сам.
- Ладно, сэр, теперь-то что? Вот в следующий раз поранитесь, соскакивая, а винить меня станете.
Я заметил кошку, крадущуюся во тьме у перил, - черную кошку. За ней-то я и отправился. Кошка оказалась то ли сонной, то ли медлительной, то ли глупой, а, может, и вовсе сумасшедшей - с кошками такое редко, но случается! - так или иначе, она не попыталась сбежать от меня, позволив схватить себя за шкирку.
Как только мы прибыли ко мне в лабораторию, я посадил кошку в застекленный ящик. Перси смотрел на это.
- Ты зачем ее туда сунул?
- А вот это, дорогой мой Перси, ты сейчас увидишь. Будешь присутствовать при эксперименте, и им, как законодатель - ты же таковым являешься! - должен всенепременно и чрезвычайно заинтересоваться. Я собираюсь продемонстрировать тебе малые возможности оружия, которое, если использовать его в полную мощь, способно послужить во благо моей родной стране.
Перси оставался совершенно безразличен. Плюхнувшись на стул, он возобновил тоскливые причитания:
- Ненавижу кошек!.. Отпусти ее!.. Мне всегда тошно, если в комнате кот.
- Чепуха, ты все придумываешь! Тебе просто нужно глотнуть виски - зачирикаешь, как воробушек.
- Не хочу я опять пить!.. Я и так перебрал!
Я не стал обращать внимания на его слова. Просто плеснул две щедрые порции в стаканы. Не особо понимая, что делает, Перси одним глотком влил в себя добрую половину полученного виски. Поставив стакан на стол, он закрыл лицо руками и простонал:
- Что подумала бы Марджори, если бы увидела меня сейчас?
- Подумала? Да ничего. Зачем ей думать о таком, как ты, если у нее есть рыбка пожирнее?
- Мне так ужасающе плохо!.. Напьюсь-ка я от души!
- Напейся!.. только, ради бога, веселись, а не наводи скуку смертную… Выше нос, Перси! - Я похлопал Вудвилля по плечу, тем самым едва не свалив его со стула на пол. - Сейчас я проведу перед тобой небольшой опыт, о котором уже говорил!.. Кошку видишь?
- Конечно, вижу!.. зверюга!.. Ну отпусти ты ее!
- Зачем мне ее отпускать?.. Знаешь, чья это кошка? Это кошка Пола Лессинхэма.
- Пола Лессинхэма?
- Да, Пола Лессинхэма; того самого, что выступал с речью; того, с кем ушла Марджори.
- Откуда ты знаешь, что кошка его?
- Понятия не имею, мне просто так кажется; мне хочется думать, что она его!.. Я намерен так думать!.. Она гуляла у его дома, следовательно, это его кошка; вот и все мои доводы. Я не могу посадить в этот ящик Лессинхэма, поэтому вместо него сажаю кошку.
- Зачем?
- Увидишь… Заметил, как она радуется?
- Что-то не похоже, что она довольна.
- Все мы радуемся по-разному - она делает это так.
Животное вело себя как сбесившееся, бросалось на стенки своей стеклянной тюрьмы, металось туда-сюда, из стороны в сторону, завывало от ярости, или от страха, или от того и другого одновременно. Возможно, оно предчувствовало угрозу; нельзя догадаться, что происходит в голове у тех, кого мы называем неразумными тварями.
- Занятно.
- Некоторые из нас, не только кошки, тоже ведут себя занятно. А теперь внимание! Взгляни на эту игрушку - ты наверняка уже видел нечто подобное. Это пружинное ружье: сжимаешь пружину, бросаешь снаряд в ствол, отпускаешь пружину, снаряд летит. Сейчас я открою этот встроенный в стену сейф. У него буквенный шифр, и прямо сейчас его открывает слово "виски" - видишь, это тебе знак. Ты уже заметил, насколько этот сейф прочен: воздухонепроницаемый, огнеупорный, с тройной внешней обшивкой из стали, которую нельзя просверлить; то, что внутри, очень ценно - для меня! - и чертовски опасно; жаль мне того вора, что, в невинном своем невежестве, попытается его взломать. Загляни внутрь; видишь, в нем шарики, стеклянные, каждый в специальной выемке, легкие как перышко, прозрачные - сквозь них все видно. Достанем пару, маленьких, как пилюльки. В них нет ни динамита, ни кордита, ни единого подобного им вещества, однако в равных условиях эти шарики натворят такого, что не под силу ни одной взрывчатке, изобретенной человеком. Возьми один - раз утверждаешь, что сердце твое разбито! - раздави у себя под носом: много сил не потребуется - и через миг окажешься в краю, где, как говорится, не бывает печалей.
Он отпрянул назад.
- Понятия не имею, о чем ты… Не нужна мне эта штука… Убери ее.
- Подумай еще: второго шанса может и не быть.
- Говорю тебе, не надо.
- Уверен?.. Поразмысли!
- Конечно, уверен!
- Значит, отдадим это кошке.
- Отпусти бедняжку!
- Отпущу бедолагу - в страну столь близкую, сколь и далекую. Сейчас, пожалуйста, будь внимателен. Смотри, что я делаю с игрушечным ружьем. Сжимаю пружину; вкладываю в дуло шарик; опускаю ствол в отверстие стеклянного ящика с апостольской кошкой… видишь, отверстие как раз по размеру, что, в общем-то, должно нас радовать… Вот сейчас я разожму пружину… Сосредоточься, пожалуйста… Наблюдай за происходящим.
- Атертон, отпусти зверя!
- Отпустил! Пружина разжалась, шарик вылетел, стукнулся о крышку ящика, разбился при ударе - и вуаля! - кошка мертва, несмотря на все ее девять жизней. Заметил, как она притихла - тише воды! Будем надеяться, что она в своем кошачьем раю. Кошка, которую я предпочитаю считать питомицей Пола Лессинхэма, отправилась на покой; утром я отошлю ее к нему, с полагающимися поздравлениями. А то вдруг он не заметит пропажи… Подумай! - вообрази огромный снаряд, наполненный тем, что мы назовем "Волшебным паром Атертона", выпущенный из стодвадцатитонного орудия и разорвавшийся на определенной высоте над головами армии противника. Если все сделать правильно, то не успеешь и глазом моргнуть, как сто тысяч человек - а может, больше! - рухнут замертво, будто сраженные молнией с небес. Вот это настоящее оружие, понимаешь?
- Мне нехорошо!.. Хочу уйти!.. Сам не знаю, зачем пришел к тебе!
Как будто сказать Вудвиллю было больше нечего.
- Вздор!.. Каждую секунду ты расширяешь свои представления о мире, а в наши дни, когда член Парламента должен знать все обо всем, информация просто необходима. Осуши бокал, приятель, - настал твой час!
Я вручил ему стакан. Он выпил его содержимое, а затем, в порыве пьяного озорства, отшвырнул его от себя. До этого я - довольно легкомысленно - оставил второй шарик недалеко от края стола. Тяжелый бокал, ударившись о столешницу, заставил ее затрястись, отчего шарик покатился. Все это произошло не с моей стороны, и хотя я метнулся вперед, пытаясь остановить движение, я опоздал. Я не смог дотянуться до хрустальной капсулы, и она, соскользнув на пол, упала к ногам Вудвилля и раскололась. В этот момент он посмотрел вниз, недоумевая, конечно, по глупости своей, что происходит, ибо я надрывался от крика, пытаясь предотвратить грядущую катастрофу. Стоило пару вырваться наружу из разбившейся оболочки и попасть в воздух, как Вудвилль тут же упал ничком. Ринувшись к нему, я приподнял бесчувственное тело и, спотыкаясь, поволок к двери, выходящей во двор. Распахнув ее, я вытащил Перси на свежий воздух.
Оказавшись на улице, я обнаружил, что во дворе я не один. Там стоял таинственный египетско-арабский дружок Лессинхэма, тот самый, что заглянул ко мне утром.
Глава 17. Магия?.. Или чудо?
Переход во двор из яркого электрического света лаборатории был попаданием из сияния во мрак. Закутанный в светлый плащ человек, стоявший во тьме, показался видением из сна. Мир плясал у меня перед глазами. А все потому, что я до этого старательно сдерживал дыхание и отворачивался в сторону, стараясь избежать участи Вудвилля. Задержись я в помещении на миг дольше, и мне оттуда было бы не выбраться. И сейчас, опустив Перси на землю, я сам же об него споткнулся. Сознание меня покинуло. За мгновение до обморока я понял, что успел кое-что выкрикнуть, вспомнив высказывание об инженере, взорвавшемся на собственной петарде: "Волшебный пар Атертона!"
Очнулся я с весьма любопытными ощущениями. Чьи-то руки поддерживали мое тело, надо мной склонилось незнакомое лицо, а глаза, заглядывавшие в мои, поразили своей необычностью.
- Кто, черт побери, вы такой? - спросил я.
Затем, сообразив, что это мой утренний незваный гость, я, не особо церемонясь, вырвался из его рук. В свете, льющемся из двери лаборатории, я видел, что рядом со мной лежит Вудвилль - тихий и неподвижный.
- Он умер? - вскричал я. - Перси - очнись, дружище!.. не может же быть все так плохо!
Но оно было - стряслась такая беда, что, когда я склонился и взглянул на него, сердце мое забилось с немыслимой скоростью, ибо состояние его оставляло желать лучшего. Кажется, он не дышал: пар воздействовал непосредственно на кардиальные ткани. Первым делом - и немедленно - надо было восстановить биение сердца. Однако в голове моей бушевала такая сумятица, что я не знал, как и с чего начать. Окажись я один, Вудвилля, скорее всего, ожидала бы смерть. Пока я тупо и бесцельно смотрел на Перси, незнакомец, просунув руки под моего бесчувственного друга, в полный рост улегся на его недвижном теле. Прижавшись губами к его губам, он будто бы перекачивал жизнь из себя в бездыханного человека.
Я смотрел на них в крайнем изумлении, и вскоре тело Перси шевельнулось. У него, словно от боли, свело руки и ноги. Постепенно движения стали походить на конвульсии, пока вдруг он не дернулся так, что незнакомец скатился с него. Я наклонился над Вудвиллем, но обнаружил, что его состояние по-прежнему плачевно. Мышцы его лица застыли, на коже выступил липкий пот, белки глаз и оскаленные зубы выглядели столь неприятно, что хотелось отвернуться.
Араб, кажется, понял, что у меня на уме; впрочем, это было несложно. Указывая пальцем на лежащего Вудвилля, он сказал с тем же странным акцентом, который, пусть и не понравился мне с утра, сейчас звучал весьма мелодично:
- С ним все будет хорошо.
- Не уверен.
Незнакомец не снизошел до ответа. Он встал на колени с одной стороны от жертвы современной науки, я - с другой. Он водил рукой над застывшими чертами Перси, и, как по мановению волшебной палочки, мука и боль исчезли с лица моего друга, отчего стало похоже, что он мирно спит.
- Вы загипнотизировали его?
- Какая разница?
Если это и был гипноз, то очень бережный и аккуратный. В этом выходящем из ряда вон, сложнейшем случае эффект превзошел любые ожидания: то, что удалось сделать за несколько секунд, поражало воображение. Я начал ощущать нечто вроде уважения к приятелю Пола Лессинхэма. Его рассуждения удивляли, а манеры вызывали негодование, но в данном случае результат оправдывал всякие средства. Незнакомец продолжил:
- Он спит. Когда проснется, не вспомнит ничего из произошедшего. Оставьте его здесь, ночь теплая - все будет хорошо.
Как он сказал, на улице было тепло - и сухо. Вряд ли Перси стало бы хуже от того, что ему, на некоторое время, позволят насладиться приятным ветерком. Поэтому я последовал совету гостя, оставив Вудвилля лежать во дворе; сам же решил коротко переговорить с внезапно проявившим себя целителем.