- Два факта. Во-первых, мастер-ювелир Хеннеси фу-линь помнит твою цепочку. Он взял ее под залог у человека с Арфалуна. Тот за ней не вернулся, поэтому он продал ее твоей матери.
- Арфалун. Следующая остановка матери. Она следовала за цепочкой? А во-вторых?
- Терране помнят, что она пару раз встречалась с человеком с Кàунтусульфалýги, который застрял здесь из-за землетрясения. Это все, что я услышал, кроме бесед о восстановительных работах.
- И кто он? О чем разговаривал с матерью?
Фудир поднял руку.
- Это может совершенно ничего не значить. Ищейка всегда слишком рьяно пытается найти связь. Остальные указали ему на это, а он обиделся и ушел…
- Фудир… Ищейка внутри твоей головы. Куда он мог уйти?
- Он дуется, не разговаривает. Из-за этого остальным сложно собрать мозаику воедино. Терране говорят, что, когда твоя мать вернулась, она спрашивала о том каунтлинге. Дебли Джин Софвари. Он был ученым-валлахом или притворялся им, поскольку носил любимую ими белую одежду. По словам терран, он мотался по всему блеску и брал мазки у людей из ртов.
- Что он делал?
Фудир развел руками.
- Показать?
- Наверное, поэтому мать встречалась с ним. Она хотела узнать, не безумен ли он.
- Я дал взятку диспетчеру на посадочном поле Дьюпорта, но, похоже, у Софвари был личный корабль. В записях об отбытии о нем не упоминается. Автоматическая система была повреждена во время землетрясения, поэтому все приходится делать вручную. Я провел еще один день, вынюхивая что-нибудь насчет Софвари, но, если бы терране знали больше, я бы понял. Непонятно, чем он заинтересовал твою мать. Он был слишком молод для ее постели.
Мéарана ощетинилась.
- Ня болтай так о моей матери.
- Мéарана… тебе следует понимать, что постель твоей матери не была запретной зоной. Маленький Хью бывал там, я бывал там. Даже Грейстрок там бывал. Как и бизнесмен с Ди Больда, директор КТК Павлина…
- Прекрати!
- И все это лишь за то короткое время, что мы с нею были напарниками. Не стоит затыкать уши. Твой внутренний голос не лжет.
Мéарана убрала ладони от ушей.
- Ты не знал ее так, как я.
- Надеюсь, что нет.
- Она больше не такая.
Человек со шрамами промолчал. В памяти всплыла пословица насчет леопардов и пятен. Спор продолжился, но уже у него в голове.
"Заткнись! - сказал он себе. - Заткнись! Заткнись! Заткнись!" Он отвернулся от арфистки, согнувшись и сжав руки, повалился на колени на ворсистый ковер гостиной, и…
…Вдруг все вокруг стало незнакомым, как будто он сошел со сцены. Что он тут делает, в этой неуютной комнате, так далеко от Иеговы? Он проклял Зорбу де ла Сусу. Проклял Мéарану Быстрые Пальцы. И сильнее всего он проклял бан Бриджит.
"Но все случилось в ином месте, - произнесла какая-то часть его, - и к тому же распутница мертва".
Из глаз брызнули слезы. Но почему он скорбит о смерти баи Бриджит? Она была мертва для него много лет.
Кто-то содрогнулся от утробного смеха, Внутренний Ребенок кинулся наутек, а безмолвствующий Донован притих - ибо есть тишина более глубокая, чем просто молчание.
Каждая его часть осознавала себя как личность, несмотря на то что тело у них было одно на всех. Его охватило ужасное предчувствие. Возник образ ссутулившейся вдалеке тени. "Мертва", - подумал он, или часть его. "Все слезы - прах".
И слово - "прах, прах, прах" - эхом прокатилось по закоулкам его разума. Он увидел маленькую группу людей как будто с высоты птичьего полета. Один из них указал посохом на тьму под ногами. "Там что-то есть, - произнес он, - что не может говорить".
Когда Фудир пришел в себя, была ночь. Комната утопала во мраке, единственный свет исходил от настольной лампы в углу. Терранин лежал на кровати, свернувшись калачиком, а в мягком кресле дремала арфистка. Он медленно выпрямился, стараясь не шуметь, но Мéарана тут же открыла глаза.
- У тебя был припадок, - сказала девушка. - Хуже, чем раньше.
Он еще немного полежал, потом рывком поднялся и сел на край кровати, положил руки на колени.
- Было легче, - сказал он, - когда я думал, что забыл.
Арфистка не стала допытываться, о чем он думал, что забыл. Она сказала:
- Я вызвала доктора. Он прописал отдых и какие-то травы.
Старик тихо и невесело рассмеялся.
- Знаменитые травники Чертополохова Пристанища. Он не втыкал в меня иголки? Слышал, они это любят. Куриный бульон?
Он вспомнил преследовавшие его мысли о смерти. Но чьей смерти? И чьи мысли? С его головой что-то не так. Он снова грустно усмехнулся. Было бы удивительно, если бы в его развороченном разуме остался хоть какой-то порядок. Как такая мешанина поможет уберечь Мéарану? Де ла Суса не понимал, чего просит у него.
’Полохи делили световой день на двенадцать часов, начиная с церемонии восхода, но, в отличие от жителей других миров, они не обозначали часы цифрами. Вместо этого каждый час носил свое название. Таким образом, третий час после экваториального восхода именовался Часом Самоотверженного Труда - вероятно, потому что к тому времени большинство людей были на работе. Остальные часы назывались схожим образом, согласно ритмам жизни, - так полохи упорядочивали свою деятельность. Когда в Час Полуденного Перекуса человек ел бисквиты и сыр, он чувствовал гармонию, зная, что каждый в блеске делал сейчас то же самое. Существовал диссонанс с другими блесками и даже с районами в Восточных Топях, где рассвет начинался до назначенного времени, но все сходились во мнении, что Восточные Топи негармоничны не только из-за восхода солнца, а жителей других блесков считали странными.
Общедоступных часов не существовало. Право объявлять наступление следующего часа принадлежало императору. В дворцовом комплексе стояли единственные, невероятно древние цезиевые часы. Давным-давно они были откалиброваны для совершенно иного мира и не сходились с чертополоховым временем, но Мудрецы Часов отмечали отображаемое время и проводили ритуал, называемый Переводом Времени, дабы определить наступление нового местного часа. Несметное количество людей в бесчисленных мирах проводили рабочие дни следя за стрелками часов, и только на Чертополоховом Пристанище за это платили деньги. Глас блеска под рев труб и удары в гонг объявлял час с парапета имперского дворца, а кабельные каналы транслировали его слово по всему блеску.
Мéарана услышала трубы, шагая по Птицеводческой улице - узенькому проулку, где курятники и бойни давно уступили место торговым пассажам и лишь ароматы напоминали об изначальных обитателях. Мéарана выругалась и ускорила шаг, ибо рев труб означал, что она опаздывает на выступление. Она терпела причуды Донована, но на этот раз он попытался помочь ей собраться, и из-за этого она задержалась.
Белый Жезл был бледен, как его служебный скипетр, когда Мéарана наконец пришла. Дрожа, он провел ее в тронный зал, где за столом в одиночестве сидел Восстанавливающиеся Службы, всем своим видом выражая разочарование. Мéаране подумалось, что придется сыграть сунтрэй, дабы успокоить его. Она подождала, пока подчиненные Белого Жезла отодвинут для нее кресло. Слуги топтались в нерешительности, но император поднялся, и гости принялись рассаживаться. Очевидно, традиция требовала, чтобы тот, кто подает чай, садился последним, но, поскольку напиток разлили до прибытия Мéараны, гармония нарушилась. Девушка не понимала, что в этом такого важного и, тем более, ужасного, но подумала, что где-то наверняка родился двухголовый теленок и это непременно спишут на ее опоздание. Она была дибольдкой до мозга костей и реалисткой. Сакральные связи между событиями казались ей абсурдом.
Предполагалось, что арфистке известно все о гармонии, сказал ей император, как только порядок восстановился. Это был завуалированный упрек, в котором крылась немалая доля осуждения.
- Это страшная грубость с моей стороны, так закончить свои визиты, - извинилась она.
Император Утренней Росы откинулся на спинку кресла. Сегодня на нем был ярко-зеленый смокинг с красной вышивкой и широкий, собранный складками галстук на шее. На голове красовался белый напудренный парик с длинной, ниспадающей на плечи косой.
- Закончить свои визиты? - протянул он, словно проверяя, может ли быть у фразы иной смысл.
- Да. Мы с Донованом отбываем с вечерним ботом, чтобы встретиться с маршрутным лайнером "Шрини Сиддики". Мать ждет меня.
- Твоя мать. Да. Сыграй мне, - сказал он, налив вторую чашку чая и серебряными щипцами бросив в нее кусочек сахара, - песню о своей матери.
До сих пор император просил песни о приключениях, чужих планетах, романтике и космических далях. Арфистка начала играть о матери гянтрэй: быструю мелодию о том, как бан Бриджит шагала по палубам "Пылающих врат", словно королева Верховной Тары, - высокая, величественная, решительная. Но отчего-то, когда ее пальцы бродили по струнам, в них вкрался голтрэй: плач, душераздирающий, как все скорби мира. Ее подхватил вихрь музыки, что иногда случалось, когда арфа брала верх и струны играли ее пальцами, а не наоборот.
Всхлипывания императора вывели ее из транса, и, осознав, что натворила, девушка перевела музыку обратно в гянтрэй, последовательно поднявшись из седьмого лада и ослабив его черную горечь восьмым. Чтобы так быстро найти правильный каданс, не вызвав диссонанса, требовалась умелая работа пальцев. Закончив, она накрыла рукой струны, чтобы они затихли, хотя ей казалось, будто они хотели, чтобы их перебирали еще, и продолжали слабо вибрировать.
- Я не хотела тебя расстроить, Джимми, - сказала она.
- Нет-нет, вовсе нет. Чин-чин. Император должен иногда расстраиваться. Трудно всегда оставаться в равновесии, в гармонии. - Быстрая улыбка и кивок на арфу. - Как ты, должно быть, знаешь.
- Возможно, я смогу сыграть песню о твоем мире. Что-то ласковое и исполненное надежды.
- Мир безнадежен. Постоянно ломается.
- Но вы продолжаете жить. Моя мать всегда говорила, что храбрость - одно из четырех великих достоинств.
- Твоя мать. Да. Какие остальные три?
- Рассудительность, справедливость и сдержанность.
Император кивнул.
- Это хорошие достоинства для правителя.
- Как начинается ваша "Первая поучающая книга"? Я попробую сыграть это.
Пальцы Мéараны приготовились извлечь мелодию из струн, а Джимми затянул монотонным голосом:
В дни богов явились семенные корабли.
Из ночи вечной, дабы жизнь принести И всколыхнуть оливковые моря. "О, облучаем,
О, облучаем", - молвили отважные капитаны.
И ян с небес встретилось с инь на земле,
Глубоко пронзив ее…
После окончания песни Мéарана сказала:
- Сей червь дрожит от одной мысли, что должен уходить так скоро.
Но она мало походила на дрожащего червя, поскольку не оттачивала мастерство в этом искусстве.
Джимми положил руку на ее обнаженный локоть.
- Не уходи, - попросил он с увлажнившимися от горя глазами. - Когда еще я услышу о далеких краях? Долг навсегда приковал меня к Йенлýши, словно бабочку к дощечке. Останься. Станешь императрицей. Будешь играть мне песни о местах, которых я никогда не видел.
Мéарана мягко освободила руку и набросила зеленую шаль на плечи.
- Я не могу. Я буду здесь пленницей.
- В золотых цепях, - ответил он. - В бархатных оковах.
- Разве золотые цепи перестанут быть цепями? Мне нужно идти. На мне гейса.
Император Утренней Росы поник.
- Обязательство, да, я понимаю. Ты должна найти ее.
Она помолчала, перебирая струны арфы так, что они только шептали, но не говорили.
- Как ты узнал?
Император элегантно указал на арфу.
- А как иначе? Подобную скорбь вызовет лишь смерть или потеря. А смерть не повела бы тебя через весь Спиральный Рукав.
Мéарана закрыла глаза.
- От нее не было вестей три метрических года. Многие искали, я больше всего.
Джимми Барселона поднес чашку к губам и окинул взглядом придворных у стен, которые притворялись, будто разговаривают.
- Тогда, - сказал он, понизив голос, - я тоже буду искать. Отправлюсь вместе с тобой…
Мéарана ждала приглашения остаться, но не предложения уйти с ней.
- Ты… ты ня’можешь, - сказала она, сбившись на родной акцент. - Ты нужен Йенлýши. Мать выбрала тебя из-за познаний в инфраструктуре. Ты должен остаться и отстроить Утреннюю Росу, чтобы она пережила следующее землетрясение.
Но Джимми отбросил ее доводы взмахом руки.
- Ни одно здание не прочнее Чертополохова Пристанища. Сей жалкий червь, он инженер. Прокладывает трубы, просчитывает пропускную способность водостоков по древним правилам. Оценивает нагрузки домов и строительные издержки. Мосты… он любил строить мосты. Никогда не просил об этом.
Арфистка коснулась струн.
- Никто не просил, - прошептала она.
- Я отдаю приказы. Модифицирую систему, внедряю сдвиги установочных допусков и степени статистической неопределенности, усиливаю надежность инфраструктуры. Министры… пресмыкаются передо мной, чтобы порадовать и держать в рамках. Древние правила. Однажды все рухнет снова. Нет. Лучше уж искать бан Бриджит по всему Спиральному Рукаву. Возможно, в этом мы преуспеем.
Поддерживать гармонию, стараясь при помощи закономерностей астрологии определять поведение людей, казалось настоящим безумием. И все же мистики, от астрологов до составителей компьютерных моделей, на протяжении веков пытались сделать это. Но они забывали, что даже небеса таят сюрпризы.
Джимми Барселона, по крайней мере, видел тщетность своих усилий, пускай не вполне понимал, почему они тщетны. Мéарана едва не проговорилась, что ее поиск почти столь же безнадежен, но пока она не призналась в этом даже самой себе.
Поэтому она решила сказать олицетворению власти правду:
- Ты долшен искать бан Бриджит ради ее блага, а ня потому, что хочешь избавиться от ответственности.
Олицетворению власти не понравилось то, что оно услышало, иначе император понял бы, что девушка говорит правду.
- Если цель одна, - прошептал император, - то какая разница, что мотивы разные? Продолжай улыбаться. Мы притворимся, что болтаем о пустяках. Придворные не должны догадаться. Послушай. Если бан Бриджит потерялась, одобрение небес тоже утрачено. Если что-то в вышних небесах не поддержат в Йенлýши, наверху наступит хаос.
- Это абсурд, Джимми! То, что происходит в Спиральном Рукаве, не зависит от того, как хорошо ты правишь Утренней Росой!
- Это Чертополохово Пристанище. Ничего абсурдного. Ты знаешь, где "Сад семи услад"?
- Что? Но… Это переход на светскую беседу? Да. Мы с Донованом были там пару раз. Еда…
- Слушай. В "Саду" есть сквозной проход. Я приду ночью, в Час Домашнего Веселья. Зайду с парадного входа, запру дверь для свиты и выйду сзади. Ты будешь ждать меня там с фливвером. Возьми самый быстрый во всем блеске. Я выйду, запрыгну в него, а ты "помчишься до Техаса", как говаривал мой друг. Полетим так быстро, как только это возможно, к большому городу Хифокалю в соседнем блеске. Возьмем челнок. Как только купим билеты… - Он расслабился и откинулся на спинку кресла. - Власти порта защитят. Затем ты, я, твой Донован - мы полетим в небеса, отправимся… может, в Техас, может, за бан Бриджит.
Арфистка взяла салфетку и вытерла губы. Полдник подошел к концу, и слуги собирались укатить кофейный столик и привести тронный зал в порядок.
- Я должна поговорить со своим другом.
Император взглянул на приближающуюся свиту.
- Нет времени. Никаких обсуждений. Решай.
Мéарана сделала глубокий вдох, выдохнула.
- Второй ночной час. За "Садом семи услад".
- С самым быстрым фливвером. Давай. - Он поднялся из-за стола и заговорил так, чтобы его услышали остальные: - На сегодня хватит песен. Приходи завтра, споешь о Верховной Таре.
Мéарана встала, изящно поклонилась и подняла футляр для арфы.
- Ваше величество повелевает, сие ничтожество подчиняется. - Она перекинула футляр за плечо и направилась к двери.
По пути девушка задавалась вопросом, что скажет Донован о таком развитии событий, но ей казалось, что она догадывается.
- Ты с ума сошла? - воскликнул Донован.
Фливвер "Золотой орел" с обтекаемыми обводами скользил по улице Двойной Луны на подушке, создаваемой магнитным полем в плитке.
- Лучше надейся, что нет, - ответила арфистка. - Ведь я за рулем.
На западе темнели холмы Килуорси, их высокие пики ловили последние лучи солнца, переливаясь ослепительными бликами.
- Похитить императора? Еще скажи, что это разумно.
- Это не похищение. Он сам это предложил.
- Тогда ты не знаешь Чертополохово Пристанище. Пусть он император, но "над всем властвует традиция".
- Донован, послушай. Пусть он подчиняется традициям, хотя как раз от них хочет сбежать, но он способен задержать нас здесь и требовать, чтобы я развлекала его каждый полдень до конца своей гребаной жизни! И как тогда я найду свою мать?
- Дядя Зорба сказал, чтобы я оберегал тебя от неприятностей. Думаю, он вряд ли мог предположить, что ты сама будешь в них вляпываться.
- Тебя император отпустит. Тебе нечего ему сыграть.
Часть разума человека со шрамами вспыхнула от злости, и Донован хохотнул.
"Это ты, Фудир? Тебя уязвило, что она считает, будто ты бросишь ее? Я потрясен".
Фудир доходчиво объяснил ему, куда он может засунуть свое потрясение.
"Это опасно, - сказал Внутренний Ребенок. - Похищать императора, даже с его согласия".
"Нам не нужно вывозить Джимми с планеты, - возразил Шелковистый Голос. - Нужно лишь похитить Мéарану из лап императора".
"Эх, - вздохнул Силач, - с тобой не повеселишься, дорогуша".
"Много не потребуется, - прошептал еще один голос. - Легкий удар в висок - и она очнется на полпути к Арфалуну".
"Императору это не понравится", - подсказал Внутренний Ребенок.
Донован хранил молчание.
"Силач, сможешь это сделать, не навредив ей?"
"Без проблем".
"Да? А потом ты расскажешь об этом дяде Зорбе или это должен сделать я? - спросил Фудир. - Если мы огорчим императора, он перекроет границы. И даже если мы каким-то образом выберемся, нас мигом вернут".
"Каким образом? - спросил Донован. - Разве были такие границы, которые ты или я не могли преодолеть?"
"В одиночку, а не с бесчувственной арфисткой на плечах".
"И не останавливаясь на каждом перекрестке, чтобы поспорить", - сказал Ищейка, хранивший до этого молчание.
Мéарана потрясла его за плечо:
- Фудир. Мы на месте.