К людям, поселившимся на границе между равниной и холмами, направили на переговоры Алису. Она знала три пары, которые жили в подходящем месте и были очень недовольны своими соседями; она смогла убедить их перебраться в хижины, где обитала группа Бартона. Это произошло на двенадцатый день после Воскрешения, в четверг. Первый день жизни в новом мире по общему решению считался воскресеньем. Правда Руах заметил, что он предпочел бы назвать этот день субботой или просто Первым Днем, Но вокруг, в основном, жили христиане - или бывшие христиане - и его предложение не получило поддержки. Ведь любой, ставший однажды христианином, остается им навсегда - во всяком случае, в том, что касается счета дней недели. В порядке компенсации Руах решил заняться календарем. Последний представлял из себя деревянный шест, вкопанный в землю перед хижиной Руаха; на нем он каждое утро делал зарубку.
Заготовка и перетаскивание леса для постройки судна отняли у них четыре дня, наполненных тяжелой работой. К этому времени итальянские пары решили, что с них хватит; по их словам, они сбили руки до самых костей на строительстве этого никому не нужного корабля. Затем плыть куда-то в другое место, которое, скорее всего, окажется похожим на это? Ведь их, несомненно, воскресили из мертвых для того, чтобы они могли снова наслаждаться жизнью. Иначе зачем их снабжают спиртным, сигаретами, марихуаной, Жвачкой Сновидений... наконец, зачем же их воскресили нагими?
Итак, итальянцы покинули группу, не затаив, впрочем, камня за пазухой. Они даже устроили на прощанье пирушку.
На следующий день - двадцатый день 1 года - произошли два события; первое разрешило одну из загадок, второе - добавило новую, хотя и не столь важную.
На рассвете группа Бартона отправилась, как обычно, к ближайшему грейлстоуну. Тут, около камня, они обнаружили двух мужчин, спавших прямо на земле. Незнакомцев разбудили; они выглядели удивленными и испуганными. Один из них, стройный смуглолицый парень, говорил на никому не известном языке. Речь другого, мускулистого черноволосого великана с красивым лицом и серыми глазами, тоже казалась непонятной. Но внезапно, Бартон сообразил, что этот человек говорит на английском! Это был камберлендский диалект, на котором изъяснялись в этой части Британии во времена Эдуарда I. Когда Бартону и Фригейту удалось разобраться с необычным произношением незнакомца, они смогли вступить с ним в переговоры.
Джон де Грейсток родился в наследственном владении Грей-стоков в графстве Камберленд. Он сопровождал Эдуарда во Францию и участвовал в том походе, когда королю удалось захватить Гасконь. Если верить Грейстоку, там он отличился в многочисленных рукопашных схватках. Позднее, став бароном, Грейсток заседал в парламенте, а затем снова отправился воевать в Гасконь. Он состоял в свите епископа Антонина Бека, патриарха Иерусалимского. Двадцать восьмой и двадцать девятый года правления Эдуарда он провел на севере, сражаясь с шотландцами. В 1305 году он умер, не оставив потомства. Его владения и титул барона перешли к его кузену Ральфу, сыну лорда Гримпторпа из Йоркшира.
Он восстал из мертвых где-то на берегах Реки, в местности, населенной англичанами и шотландцами 14 века с десятипроцентной примесью жителей древнегреческого полиса Сибариса. Напротив, за Рекой, обитали монголы эпохи Кубла-хана и какие-то смуглокожие люди неизвестного Грейстоку племени. Судя по его описанию, это были североамериканские индейцы.
На девятнадцатый день после Воскрешения дикари перебрались через Реку и атаковали англичан. По-видимому, причина нападения заключалась только в их врожденной воинственности, Оружием служили, в основном, палки и чаши, так как в той области было очень мало камня. Джон де Грейсток уложил десяток монголов своей чашей, но его ударили обломком булыжника по голове и проткнули бамбуковым копьем с обожженным на огне наконечником. Он снова пробудился к жизни, нагой, целый и невредимый, около этого грейлстоуна; рядом стояла его чаша.
Второй воскрешенный изложил свою историю, разыграв целую пантомиму. Он ловил рыбу, и его крючок заглотила какая-то тварь, настолько сильная, что она смогла утащить его в воду. Когда он попытался вынырнуть, то ударился головой о днище лодки и потерял сознание.
Итак, был получен ответ на вопрос, что происходит с теми, кого в этом мире настигает смерть. Оставалось, однако, неясным, почему они восстают из мертвых совсем в другой местности.
Вторым событием было отсутствие пищи в чашах после их зарядки в полдень. Вместо еды внутри каждого цилиндра находилось шесть кусков материи. Они были различного размера, разных цветов и толщины. Четыре предназначались, очевидно, для того, чтобы их носили на манер шотландских юбок-кильтов. Их можно было обернуть вокруг талии и застегнуть с помощью какого-то устройства, напоминающего магнитную кнопку. Оставшиеся два куска из более тонкого, почти прозрачного материала, скорее всего предназначались для нижнего белья, хотя их можно было использовать и для других целей. Ткань на ощупь казалась мягкой, но она выдерживала любые нагрузки, и ее не мог разрезать ни нож из бамбуковой пластины, ни острейшее лезвие из сланца.
Человечество издало громкий вопль восторга, обнаружив эти "покрывала". Хотя к этому времени и мужчины, и женщины привыкли - или, как минимум, смирились с наготой, натуры более утонченные или менее адаптабельные находили неэстетичным или даже отталкивающим вид человеческих гениталий, выставленных напоказ. Теперь у них имелись кильты, нагрудные повязки и тюрбаны. Последние должны были покрывать их головы, пока волосы не отрастут вновь.
Волосы росли всюду, где предназначено природой - кроме лица. Это очень огорчало Бартона. Он всегда гордился своими длинными усами и густой, раздвоенной бородой; как-то он заявил, что потеря этих знаков мужского достоинства делает его более нагим, чем отсутствие брюк.
Вильфреда рассмеялась и сказала:
- А я довольна, что они исчезли. Терпеть не могу эти колючие волосы на мужских подбородках. Целовать такого типа - все равно, что сунуть лицо в клочья рваного матраса.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Миновало шестьдесят дней. Судно перетащили по равнине к Реке на больших катках из стволов бамбука. Наступил день спуска "Хаджи" на воду. Катамаран состоял из двух бамбуковых корпусов с сильно заостренными носами, которые соединялись платформой. Между бушпритом и единственной мачтой корабля ставился дополнительный парус, выпуклый, как половинка воздушного шара. Высокая мачта несла переднее и заднее парусное вооружение; паруса были сотканы из бамбуковых волокон. Управление судном производилось с помощью большого соснового весла, так как установка настоящего руля и штурвала оказалась практически неосуществимой. В настоящий момент они располагали только сплетенными из травы канатами, значительно уступавшими леерам, которые можно было сделать из дубленой кожи и внутренностей некоторых крупных речных животных. На передней палубе, крепко привязанный к перилам, находился челнок, выдолбленный Каззом из соснового бревна.
Торжественную церемонию спуска судна на воду несколько подпортил Казз. Теперь он уже мог как-то изъясняться на ломаном английском с добавлением крепких словечек на арабском, итальянском и суахили, которые он подцепил у Бартона.
- Нужно... как назвать это?... ва аллах!... что за слово?... когда убить кого-нибудь, раньше класть лодку в воду... ты знаешь... мерд... нужное слово, Бартон-нак... дай нужное слово, Бартон-нак... слово... слово... когда убить человека для духа, для Каббурканакрубимсе... водяного духа... чтобы не утопил лодку... иначе рассердится... утопит и съест нас...
- Ты говоришь о жертве? - догадался Бартон.
- Благодарю кровью своей, Бартон-нак. Да! Жертва! Перерезать ему... ей... горло... положить в лодку... тереть его о дерево... чтобы дух воды не гневался на нас...
- Мы этого не сделаем, Казз, - покачал головой Бартон.
Казз долго спорил, но, наконец, согласился подняться на
палубу. Его лицо вытянулось, он заметно нервничал. Чтобы успокоить неандертальца, Бартон напомнил ему, что они не на Земле. Это совсем другой мир, в чем он легко может убедиться, бросив взгляд вокруг - особенно, посмотрев на звездное небо. Духи старой Земли не обитали в этой долине. Казз слушал и улыбался; однако он все еще выглядел так, словно ожидал появления из речных глубин чудовищной головы Каббурканакрубимсе, с зеленой бородой и выпученными рыбьими глазами.
Утром около корабля собралась большая толпа. Сюда пришли люди, жившие за многие мили вокруг - спуск судна на воду сулил необычное развлечение. Они кричали, смеялись, отпускали шутки; у всех было отличное настроение. Корабль еще стоял на берегу, когда Бартон, поднялся на его невысокий мостик и поднял руку, требуя тишины. Шум толпы замер, и он заговорил на итальянском.
- Беспечные мои собратья, друзья, поселившиеся в этой долине Земли Обетованной! Через несколько минут мы покинем вас...
- Если только эта лохань не перевернется! - пробормотал Фригейт.
- ...чтобы пуститься в путь вверх по Реке, против ветра и течения. Мы предпринимаем это тяжелое путешествие потому, что испытанные трудности всегда вознаграждаются сторицей, если верить поучениям наших земных моралистов --ну, а вы сами знаете, насколько им можно доверять.
Раздался смех. Кое-где послышались протестующие выкрики особо твердолобых верующих.
- На Земле, как известно некоторым из вас, я когда-то осуществил экспедицию в глубины Африки, чтобы отыскать истоки Нила. Я не добрался до них, хотя и подошел очень близко. Меня обманул и лишил заслуженной славы человек, который был обязан мне всем! Его имя - Джон Ханнинг Спик, и если мне доведется встретить его во время нашего путешествия, я знаю, что сделать с ним!
- Боже праведный! - произнес Фригейт. - Вы что же, заставите его еще раз покончить с собой от стыда и угрызений совести?
- Но не в этом суть. Дело в другом. Эта Река может оказаться больше Нила, который, как вы, возможно, знаете - или не знаете - является самой длинной рекой на Земле, несмотря на то, что американцы настаивают на приоритете Амазонки или Миссисипи и Миссури. Некоторые из вас могут спросить, зачем нам задаваться целью, которая находится неизвестно где и, может быть, вообще не существует? Я отвечу вам так: мы отправляемся в путь потому, что впереди лежит Неизведанное и наша цель - сделать его Познанным! Это - все! И здесь, в отличие от нашего печального земного опыта, не нужны деньги для организации такого похода. Король Толстый Бумажник отдал концы - и скатертью ему дорога! Не нужно писать сотни прошений и заполнять кучи бланков и форм, выпрашивать аудиенции у влиятельных особ и мелких чинуш, чтобы получить дозволение пройти по этой Реке! Здесь нет национальных границ...
- Пока что, - шепнул Фригейт.
- ...нет паспортов и чиновников, вымогающих взятки. Мы построили этот корабль, ни у кого не спрашивая разрешения. И мы отправимся в путь без высочайшего соизволения от какого-нибудь дерьма - высокого, среднего или мелкого ранга. Мы свободны - свободны впервые за всю историю рода человеческого! Свободны! И я не могу сказать вам - прощайте; нет, я говорю вам - до свидания...
- Вы и раньше никогда не прощались... - пробормотал Фригейт.
- ...потому, что мы можем вернуться через тысячу лет. До свидания, говорю я вам; до свидания, говорит вся наша команда. Мы благодарим вас за помощь при постройке этого судна и его спуске на воду. При сем я препоручаю свою должность консула Ее Величества в городе Триесте любому, кто пожелает занять это место, и объявляю себя свободным гражданином мира Реки! Я никому не буду платить дань, никому не стану присягать на верность! Отныне я буду верен только самому себе!
Фригейт гнусаво затянул:
- Твори то, что диктует тебе мужская доблесть,
И не ищи одобрения своих подвигов.
Тому, кто следует своим законам,
Суждена благородная жизнь и благородная смерть.
Бартон бросил взгляд на американца, но не прервал его. Фригейт декламировал строки из собственной поэмы Бартона "Деяния Хаджи Абд-аль-Язди", Уже не первый раз он цитировал прозу и стихи Бартона. Иногда поведение американца раздражало Бартона, но он не мог слишком сердиться на человека, который испытывал к нему такое уважение, что сохранил в памяти написанные им строки.
Через минуту, когда под аплодисменты толпы несколько человек принялись толкать катамаран к Реке, Фригейт процитировал его снова. Американец посмотрел на тысячи молодых людей, заполнивших берег, на их стройные бронзовые тела, их пестрые кильты и тюрбаны, на разноцветные накидки, развевающиеся по ветру, и произнес:
Ах, в этот день беспечный,
Весь в солнечном сиянье и порывах ветра,
Толпу друзей я встретил на брегах Реки И веселился с ними, когда был молод я,
Когда был молод.
Судно скользнуло в воду, и течение развернуло его нос в сторону Низовья. Но Бартон отдал команду и на мачте распустились паруса. Он взялся за рукоять рулевого весла и направил катамаран поперек течения; паруса захлопали, ловя ветер. "Хаджи" покачивался на волнах, шипела вода, разрезаемая двумя форштевнями судна, ярко светило теплое солнце, свежий бриз касался разгоряченных тел. Они были молоды и счастливы, и только легкое сожаление коснулось их сердец, когда знакомые берега и лица растаяли вдали. У них не было карт и лоции, облегчающих путь; мир, неожиданный и неведомый, открывался перед ними с каждой милей пройденного пути.
В тот вечер, когда они впервые пристали к берегу, случилось нечто, озадачившее Бартона. Казз, сошедший на твердую землю и мгновенно оказавшийся в толпе глазеющих на него людей, вдруг пришел в сильное возбуждение. Он стал что-то тараторить на своем родном языке, затем попытался схватить стоявшего рядом с ним человека. Тот увернулся и быстро затерялся в толпе.
Когда Бартон начал расспрашивать его, Казз невнятно пробормотал:
- У него не было... ух... как это назвать?.. этого... этого... - тут он указал на свой лоб, а потом начертил в воздухе несколько непонятных символов.
Бартон собирался разобраться с этим делом, но его отвлекла Алиса. С внезапным криком она подбежала к какому-то мужчине и вцепилась в него. Выяснилось, что она приняла его за своего сына, который погиб во время Первой мировой войны. Недоразумение разъяснилось, как только Алиса поняла свою ошибку. Но затем другие дела отвлекли Бартона, и так как Казз не делал попыток напомнить ему об этом инциденте, он позабыл о нем.
Но придет время, когда он снова о нем вспомнит.
Через 415 дней они миновали двадцать четыре тысячи девятисотый грейлстоун по правому берегу Реки. Лавируя против ветра и течения, они проходили в среднем шестьдесят миль в сутки, останавливаясь днем для зарядки чаш и ночью располагаясь на ночлег у берега. Иногда они задерживались на суше на целый день, чтобы размять ноги и поговорить с местными жителями. И, тем не менее, они прошли уже около тридцати тысяч миль. На Земле это расстояние равнялось бы длине экватора. Если вытянуть в одну линию Миссисипи и Миссури, Нил, Конго, Амазонку, Янцзы, Волгу, Амур, Ганг, Лену и Замбези, то все эти земные реки не могли бы покрыть пройденного ими пути по великой, нескончаемой Реке нового мира. И она тянулась все дальше и дальше, текла то на юг, то на север, извиваясь гигантскими петлями. Повсюду вдоль речных берегов тянулись равнины, за ними простирались покрытые лесом холмы, упиравшиеся в невообразимой вышины горный хребет.
Случалось, низменности сужались и холмы подступали к самой Реке. Иногда водный поток раздавался, разливаясь в озера шириной три, пять, шесть миль. То здесь, то там горы сближались, и судно стремительно неслось по каньонам, где вода кипела, как в котле, и небо превращалось в узкую голубую полоску, повисшую между гигантских черных стен.
И повсюду жили люди. Днем и ночью мужчины, женщины, дети толпились на берегах Реки.
К этому времени путешественники установили некоторую закономерность. Люди были расселены вдоль Реки в определенной национальной и хронологической последовательности. Они проплыли между областей, где жили славяне, итальянцы и австрийцы, умершие в последнее десятилетие девятнадцатого века, затем миновали районы, населенные венграми, норвежцами, финнами, греками, албанцами, ирландцами. Иногда они попадали в местности, населенные людьми из других времен и регионов Земли. В одной на двадцатимильном участке обитали австралийские аборигены, никогда не видевшие белого человека. В другой, протянувшейся на сотню миль, жили тохары, соплеменники Логу. На Земле они обитали в китайском Туркестане во времена зарождения христианства; они являлись самой восточной ветвью индоевропейской расы. Их культура процветала столетия - и затем угасла под натиском пустынь и диких кочевников.
С помощью торопливых и не очень точных наблюдений Бартон определил, что каждую область населяло около 60% представителей одной национальности и 30% другой; эти народы, как правило, обитали на Земле в разные эпохи. Остальные 10% относились к различным временам, расам и племенам.
Все мужчины пробуждались от смерти подвергнутыми обрезанию. Все женщины воскрешались девственницами. Большинство из них, как однажды отметил Бартон, сохранили это состояние не дольше первой ночи в новом мире. До сих пор они не видели и не слышали ни об одной беременной женщине. Существа, воскресившие род людской, должно быть, подвергли всех стерилизации, причем - из самых благих намерений. Если бы человечество получило возможность размножаться, то всего за одно столетие речная долина была бы закупорена телами людей.
Вначале казалось, что здесь нет других живых существ, кроме людей. Теперь стало известно, что в почве обитает несколько видов червей. И Реку населяла, как минимум, сотня пород рыб - начиная от крошечных, шести дюймов в длину, и кончая огромными "речными драконами" размером с кашалота, обитавшими у самого дна. Фригейт говорил, что все животные выполняют здесь определенные задачи. Речные обитатели поддерживали чистоту водного потока, черви уничтожали отходы и трупы.
Гвиневра немного подросла. Все дети росли тут нормально. Через двенадцать лет в долине не будет ни одного ребенка или подростка - если условия жизни везде адекватны тем, что наблюдали путешественники.
Размышляя об этом, Бартон как-то сказал Алисе:
- Этот ваш друг, преподобный Доджсон, который любил только маленьких девочек, скоро окажется, пожалуй, в безвыходном положении.
- Доджсон вовсе не был каким-нибудь извращенцем, - возразил ему Фригейт. - Но что ждет тех, для кого дети являются единственным объектом сексуального влечения? Что они будут делать, когда тут не останется детей? И что сейчас происходит с теми, кто получал наслаждение используя или мучая животных? Вы знаете, сначала меня ужасно огорчало это отсутствие птиц и зверей... Я люблю собак и кошек... и медведей, слонов - словом, большинство животных. Кроме обезьян, они до отвращения, похожи на людей. Но теперь я рад, что их тут нет. По крайней мере, их не будут мучить... Всех этих несчастных беспомощных созданий, которым причиняют боль, морят голодом или заставляют погибать от жажды... как часто на Земле они оказывались во власти легкомысленных или жестоких людей... на Земле, но не здесь.
Он нежно коснулся золотистых волос Гвиневры, которые уже отросли почти на шесть дюймов.
- И те же чувства я испытываю ко всем беспомощным существам, познавшим жестокость старого и нового миров...