20. Палаточная столица
Спустя два дня, на рассвете, гонец вернулся в селение. По всей видимости, судьба космонавтов была решена.
Монголам пришлось растолкать Сейбл, чтобы она проснулась, зато Коля быстро разомкнул свои слипшиеся от бессонницы глаза. В затхлой атмосфере юрты, в которой тихо сопели дети, космонавтам подали завтрак: пресный хлеб и чашу с чем-то, по вкусу напоминающим чай. Напиток, предположительно сваренный из степных трав, был ароматным и на удивление бодрящим.
Космонавты уже хорошо двигались. Оба они быстро отходили от долговременного пребывания на орбите, и Коля просто мечтал принять горячий душ или хотя бы умыться.
Их вывели из юрты и разрешили сходить в туалет. Небо прояснялось, а привычное покрывало из туч и пепла казалось сравнительно тонким. Некоторые из кочевников воздавали хвалы рассветному солнцу, стоя на коленях по направлению к югу и востоку. Среди монголов такое публичное проявление религиозности было редкостью: шаманисты обычно воздерживались пророчить будущее, изгонять злых духов и колдовать вне своих юрт.
Космонавтов подвели к небольшой группе воинов. Возле них стояла небольшая телега на деревянных колесах, запряженная парой лошадей, и еще шесть оседланных скакунов. Кони были коренастыми и на вид дикими, как и их хозяева. Животные нетерпеливо озирались по сторонам, словно горели желанием поскорее покончить с предстоящей работой.
- Наконец-то мы отсюда выберемся, - громко проворчала Сейбл. - Дождись нас, цивилизация.
- Есть одна русская пословица, - попытался предупредить ее Коля. - Из огня да…
- К черту русские пословицы.
Космонавтов подтолкнули к телеге. Им пришлось карабкаться на нее со связанными за спиной руками. Едва они уселись на голые доски, монгол, на вид очень сильный даже по меркам своего народа, подошел к ним и стал что-то рассказывать громким голосом. Его обветрившееся лицо было усеяно морщинами и напоминало карту рельефа.
- Что он говорит? - спросила Сейбл.
- Без понятия. Но мы с ним уже встречались, помнишь? Мне кажется, что он - вождь и его зовут Скакатай.
Вождь пришел обыскать пришельцев в тот же день, когда их пленили.
- Этот малорослый подонок хочет на нас нажиться. Что ты тогда им сказал у "Союза"?
- Даругхачи. Тенгри.
Сейбл сердито уставилась на Скакатая.
- Понял? Тенгри, Тенгри. Мы посланники Бога. И я не собираюсь катиться в роскошный дворец вашего правителя со связанными руками. Прикажи развязать, иначе я молниями поджарю твою уродливую рожу.
Скакатай, естественно, из всего понял лишь обрывки монгольских слов, но тон Сейбл возымел действие. После непродолжительной перепалки, в которой одна сторона не понимала аргументы другой, он кивнул одному из своих сыновей, и тот перерезал веревки на руках космонавтов.
- Отличная работа, - похвалил ее Коля, разминая онемевшие запястья.
- Раз плюнуть, - сказала Сейбл. - Теперь следующее.
Она стала показывать на "Союз" и на парашютный шелк, сложенный у одной из юрт.
- Я хочу то, что принадлежит мне. Скажи, чтобы положили шелк в телегу. И пусть вернут все, что стащили с "Союза"…
Ей пришлось долго жестикулировать, прежде чем ее поняли, но в конце концов с большой неохотой Скакатай все же велел своим людям погрузить парашют на телегу, а также элементы их снаряжения, которые монголы успели растащить по юртам. Вскоре телега была доверху заполнена: парашют, скафандры и прочее имущество космического корабля. Коля проверил, на месте ли их аварийные аптечки и сигнальные пистолеты, а также не забыли ли монголы вернуть любительскую радиостанцию, которая была для космонавтов единственной возможностью связаться с внешним миром, с Кейси и остальными в Индии.
Сейбл порылась в снаряжении и откопала из него спасательный плот. Она торжественно вручила его вождю.
- Вот вам, держи, - сказала она, - подарок с Небес. Когда мы уедем, потяни за этот вытяжной трос вот так. Понял?
Она повторила движение несколько раз, пока не убедилась, что монгол все понял. Затем она поклонилась - и Коля последовал ее примеру, - и они оба запрыгнули в телегу.
Сопровождающие их кочевники вскочили на лошадей, и один из них повел за собой запряженных лошадей.
- Спасибо за баранину, урод! - крикнула Сейбл на прощание.
Коля внимательно на нее посмотрел. Вначале буквально слабая и беззащитная, она потихоньку стала брать ситуацию под свой контроль. Казалось, что с момента их приземления она за несколько дней сожгла в себе страх усилием воли. Но та энергичность, с которой она добивалась своего, почему-то внушала Коле тревогу.
- А у тебя крепкая хватка, Сейбл.
Женщина улыбнулась.
- Женщина в Космическом агентстве ничего не добьется, если не научится быть жесткой. Как бы там ни было, а приятно уезжать отсюда с большим почтением, чем нас здесь встретили…
Тут послышался громкий хлопок и крики озадаченных людей. Скакатай дернул за вытяжной трос плота. От изумления монголы открыли рты и смотрели на доселе не виданный ярко-оранжевый предмет, который вдруг появился из ниоткуда. Не успело селение раствориться вдали, как ребятишки уже начали прыгать на надувных стенках плота.
За короткое время они успели покрыть значительное расстояние. Четыре часа кряду монголы гнали своих коней рысью, отчего, по мнению Коли, животные должны были быстро выдохнуться. Но, по всей видимости, те лошади были рождены для путешествий в подобном темпе. Кочевники ели в седле и ожидали, что космонавты будут делать то же. Они даже не останавливались, чтобы сходить в туалет, поэтому Сейбл и Коля быстро научились не становиться преградой для монгольской струи, когда ее подхватывал ветер.
По мере того как они двигались, Коля стал замечать вдали мимолетные вспышки в воздухе. Он спрашивал себя, были ли это те самые объекты, которые обнаружили в Индии и которые Кейси называл "Глазом". Если это было так, то феномены наблюдались по всей планете… Как бы он был рад, если бы ему представился шанс рассмотреть один такой Глаз, но они проезжали слишком далеко, а монголы не проявляли любопытства по отношению к парящим в воздухе неподвижным сферам.
Прежде чем солнце достигло зенита, они добрались до стойбища. Всего несколько юрт, затерявшихся в самом сердце бескрайних степей, но возле них было привязано несколько лошадей, а вдали Коля заметил целый табун, неслышно бегущий по степи. Когда они подъехали к стойбищу, им навстречу выбежали хозяева. Монголы быстро о чем-то переговорили, сменили лошадей и продолжили путь.
- Я бы не отказалась от привала, - проворчала Сейбл. - Трястись в этой штуковине меня немного напрягает.
Коля напоследок бросил взгляд на стойбище.
- Должно быть, это ям, - сказал он.
- Что?
- Было время, когда монголы правили всей Евразией, от Венгрии до Южно-Китайского моря. Поддерживать власть над этими территориями им во многом помогала система быстрой связи - совокупность маршрутов и станций, в которых можно было сменить лошадей. У римлян было нечто похожее. За день гонец мог преодолеть двести или триста километров.
- Но это ведь не совсем дорога. Мы просто едем по безлюдной степи. Как же тогда они знают, где искать стоянку?
- Монгол садится в седло, еще не научившись ходить, - ответил Коля. - Нужно уметь хорошо ориентироваться на местности, чтобы пересечь такую огромную равнину. Возможно, они делают это, вовсе не задумываясь.
Даже с приходом ночи монголы не слезали с коней. Один или два воина вели остальных, в то время как товарищи спали прямо в седле. Сейбл обнаружила, что не может заснуть из-за тряски. А вот Коля, измотанный двумя бессонными ночами, а также от перенапряжения и богатого кислородом степного воздуха, спал от заката до рассвета.
Но случались моменты, когда даже монголы приходили в замешательство. Им приходилось пересекать своеобразные прямолинейные границы между голой, выжженной землей и территориями, на которых росла сочная зеленая трава и были разбросаны увядающие цветы. Встречались и более странные места, покрытые наполовину растаявшими сугробами снега.
Для Коли было очевидно, что эти подозрительно прямые границы были теми самыми швами времени, которые соединяли разные периоды истории Земли, и что простирающаяся перед ним степь была соткана из бесчисленного количества фрагментов разных времен года и даже разных эпох. Но снег таял, весенние цветы быстро увядали, а стебельки зеленой травы покрывались пятнами и засыхали. Коля предположил, что, возможно, после того как пройдет полный годовой цикл, произойдет некое возрождение. Но в то же время он подозревал, что должен был пройти не один год, прежде чем у этих вырванных из зимы, весны, лета или осени кусочков степи сформируется новая единая экология.
Кочевники, естественно, ничего такого знать не могли. Даже их кони становились на дыбы и тихо ржали, когда путники переходили через внушающие опасения швы.
Один раз монголы, явно сбитые с толку, все же остановились в местности, которая выглядела такой же пустынной и ничем не примечательной, как и вся степь. Очевидно, решил Коля, что где-то здесь у них когда-то находилась стоянка, и воины никак не могли сообразить, почему они не могут ее найти. Стоянка пропала, но не в пространстве, а во времени. Монголы, будучи, бесспорно, людьми весьма практичными, придумали объяснение на свой лад. После короткого совещания, которое отметилось многократным пожиманием плечами, они решили ехать дальше, но медленнее. По-видимому, они пришли к выводу, что нужно беречь лошадей, раз рассчитывать на стойбища больше нельзя.
В полдень второго дня характер местности начал меняться, степь стала более неровной и холмистой. Теперь на их пути встречались небольшие долины, реки, которые приходилось переходить вброд, лиственные рощицы и сосновые лесочки. Этот ландшафт был более очеловеченным, и Коля почувствовал облегчение, когда покинул гнетущую своей необъятностью степь. Казалось, что даже монголы повеселели. Когда они пробирались сквозь очередной лесок, один на вид свирепый молодой воин нагнулся и, не слезая с коня, нарвал дикой герани, которой украсил свое седло.
Местность, по которой они теперь двигались, была относительно густо населенной. Позади путники оставляли юрты селений, порой многолюдных и широко раскинувшихся на большой территории. Отовсюду в небо поднимались дымы, тонкими нитями рвущиеся на воинственном ветру. Здесь было даже нечто, напоминающее дороги или, по крайней мере, сильно вытоптанные копытами или колесами повозок широкие тропы. Складывалось впечатление, что эта часть монгольской империи прошла сквозь Слияние почти нетронутой, несмотря на то что находилась посреди временной неоднородности.
Перед ними возникла широченная река, неторопливо погоняющая свои воды за горизонт. Имелся паром, деревянная платформа, направляемая на другой берег при помощи веревок, перекинутых через реку. Платформа была достаточно большой, чтобы уместить всадников, космонавтов на телеге и лошадей и за один раз переправить их на другую сторону.
Очутившись на противоположном берегу, путники повернули на юг, двигаясь по течению реки. Вскоре Коля увидел еще одну огромную реку, которая сияющей змеей пересекала местность. Они направлялись к слиянию двух могучих рек. Несомненно, кочевники знали, куда держат путь.
Но у подножия холма, раскинувшегося рядом с местом, где русло одной реки делало плавный изгиб, они наткнулись на каменную плиту, густо испещренную выгравированным текстом. Монголы придержали коней и уставилась на находку.
- Без сомнения, они этого никогда раньше не видели, - мрачно заметил Коля. - А вот я - видел.
- Ты здесь уже был?
- Нет, но я видел фотографии. Если я не ошибаюсь, то в этом месте сливаются река Онон и Балджей. А этот монумент был воздвигнут в шестидесятых годах двадцатого столетия, кажется.
- Выходит, что это - небольшой подарок из будущего. Неудивительно, что они на него так уставились.
- Текст, должно быть, на старомонгольском. Но никто точно не знает, правильно ли написаны на нем слова.
- Думаешь, наши конвоиры могут его прочитать?
- Скорее всего, нет. Большинство монголов были неграмотными.
- Значит, это памятник? Памятник чему?
- Восьмисотлетнему дню рождения…
Они двинулись дальше и вскоре миновали последний гребень. Тут посреди поросшей буйной травой равнины их глазам предстало еще одно селение из юрт. Нет, не селение, понял вдруг Коля. Город.
Должно быть, тысячи палаток, расположенные в строгом шахматном порядке, закрывали собой сотни гектаров земли. Некоторые из юрт были такими же непримечательными, как и те, которые они видели посреди степи в селении Скакатая. Но в самом центре палаточного города находилось величественное строение, громадный комплекс из соединенных между собой павильонов. Все это было обнесено стеной, вне которой начинались внешние "предместья" - стихийно возникшие поселения из недостроенных юрт, примыкавших к стене. Со всех сторон через равнину пробегали грязные дороги и устремлялись к воротам в стене. Движение здесь было оживленное, а внутри города из юрт выползали колечки дыма, сливаясь в один бледно-коричневый смог, висящий в небе.
- Господи, - изумилась увиденному Сейбл, - да тут целый палаточный Манхэттен.
Может, так и было. Но на зеленых пастбищах за городом Коля заметил щипающие траву огромные отары овец, стада коз и табуны лошадей.
- Точь-в-точь как говорится в легендах, - пробормотал он. - Они всегда были всего лишь кочевниками. Они покорили мир, заботясь только о том, чтобы найти пастбище своим стадам. И когда настанет время отправиться в свои зимние угодья, весь этот город сорвется с места и устремится на юг…
Их повозка снова пришла в движение, и они спустились с невысокого гребня, направляясь к палаточной столице.
У ворот их остановил стражник в голубой сверкающей блестками тунике и фетровой шапке.
- Думаешь, эти парни хотят нас продать?
- Скорее, договариваются о взятке. Но все в этой стране принадлежит правящей аристократии - Золотой Семье. Люди Скакатая не могут нас продать императору - мы уже ему принадлежим.
Наконец им разрешили пройти в город. Начальник стражи приставил к ним наряд солдат, и Сейбл, Колю и всего одного из их монгольских спутников, вместе с телегой и всем их снаряжением, повели внутрь.
Они шли по широкой улице прямо к большому палаточному комплексу в центре. Земля под их ногами представляла собой мягкую, вымешанную тысячами ног грязь. Юрты были большими и некоторые были украшены дорогими тканями. Но первое Колино впечатление о столице - это неописуемое зловоние, напоминавшее то, с которым они столкнулись еще в селении Скакатая, но тысячекратно преумноженное. Он едва мог сдерживать позывы к рвоте, одолевавшие его.
Как бы там ни было, но улицы были полны народа, и не только монголов. Здесь можно было увидеть китайцев и, вероятно, японцев, представителей Ближнего Востока - возможно, персов и армян, - мелькали даже круглые глаза европейцев. Люди здесь были одеты в искусно сработанные туники, сапоги и шапки, и многие носили на шее, запястьях и пальцах тяжелые драгоценности. Яркие комбинезоны космонавтов, как и их скафандры и прочее снаряжение, погруженное на телегу, привлекло внимание некоторых, но большого интереса ни у кого не вызвало.
- Они привыкли к чужакам, - объяснил Коля. - Если я не ошибся со временем, то перед нами - столица империи. Нам не стоит недооценивать этих людей.
- Ах, об этом не беспокойся, - зловеще сказала Сейбл.
По мере того как они приближались к центральному комплексу, присутствие солдат становилось все более заметным. Повсюду были видны лучники и меченосцы в полном боевом облачении, готовые в любую минуту броситься на врага. Даже те, кто в тот момент был не при исполнении, отрывались от еды или игры в кости и провожали чужаков настороженным взглядом. Эту огромную палатку, должно быть, охраняла тысяча воинов.
Путники приблизились ко входу в павильон, который был настолько большим, что в нем поместилась бы целиком вся палатка Скакатая. Над входом висел штандарт из хвостов белых яков. Здесь снова произошел разговор со стражей, и внутрь комплекса отправили гонца.
Спустя какое-то время гонец вернулся с человеком более высокого роста, явно азиатского происхождения, но, на удивление, с голубыми глазами. На пришедшем был изысканно вышитый камзол и шаровары. С ним пришла команда советников. Он тщательно осмотрел космонавтов и их снаряжение, легонько проведя рукой по ткани комбинезона Сейбл, и его глаза сузились от любопытства. Бегло и невнятно он поговорил со своими советниками, затем щелкнул пальцами, развернулся, явно намереваясь удалиться. Слуги начали вытаскивать из телеги вещи космонавтов.
- Нет, - громко сказала Сейбл.
Коля весь съежился, но женщина твердо стояла на своем. Высокий человек медленно повернулся и посмотрел на нее широкими от удивления глазами.
Она подошла к телеге, вытащила кусок парашютной ткани и расправила его перед ним.
- Все это принадлежит нам. Даругхачи Тенгри. Ферштейн? Оно останется при нас. А этот материал - наш подарок императору, подарок с небес.
- Сейбл… - нервно сказал Коля.
- Нам все равно нечего терять, Коля. Все-таки ты начал этот театр.
Высокий человек колебался. Затем его лицо расплылось в улыбке. Резким голосом он начал раздавать указания, и один из его советников побежал в комплекс.
- Он понимает, что мы блефуем, - сказала Сейбл. - Но не знает, что с нами делать. Сообразительный попался.
- Если он настолько умен, то нам следует быть осторожнее.
Советник вернулся и привел с собой европейца. Это был небольшой, низкорослый мужчина, которому могло быть около тридцати, но из-за слоя грязи на лице и всклокоченных, давно нестриженных волос и бороды сказать точно было трудно. Он смотрел на них бегающими глазками, полными корысти. Затем быстро заговорил с Колей.
- Смахивает на французский, - сказала Сейбл.
Оказалось, что так оно и есть. Европейца звали Базиль, и он родился в Париже.
Их проводили в комнату, очевидно служившую приемной, в которую девочка-прислужница принесла еду и питье - куски мяса, приправленные специями, и что-то похожее на лимонад. Ей было лет четырнадцать-пятнадцать, не больше, она была полной, и, кроме нескольких вуалей, на ней почти ничего не было. К тому же в ее лице Коля разглядел немного европейского. Ее глаза были пусты, и он задумался над тем, как далеко ее увезли от дома.
Вскоре им стал понятен замысел высокого вельможи. Базиль в совершенстве владел монгольским языком и должен был служить в качестве переводчика.
- Они думают, что все европейцы говорят на одном языке, - поведал им Базиль. - От Уральских гор и вплоть до Атлантического океана. Но мы так далеко от Парижа, что это можно считать простительной ошибкой…
Коля говорил по-французски довольно хорошо - даже лучше, чем по-английски. В школе он учил его в качестве второго иностранного. Но ввиду того, что французский язык, на котором говорил Базиль, сформировался лишь спустя несколько веков после появления французской нации как таковой, понять парижанина было нелегко.