Свой лагерь македонцы разобрали, и начал формироваться обоз. Зрелище представляло собой хаос: повсюду бегали тысячи мужчин, женщин, детей, пони, мулов, волов, коз и овец. Походные телеги грузились товарами и рабочими инструментами поваров, плотников, сапожников, оружейников и прочих ремесленников, а также и торговцев, которые всегда следовали по пятам за войском. Более загадочными изделиями из дерева и железа были катапульты и осадные орудия, которые для удобства перевозки разобрали. Проститутки и водоносы просто донимали толпу. Байсеза увидела, как над всей этой толкотней поднимали свои гордые головы верблюды. Шум стоял невероятный: крики тысячи голосов, звон колокольчиков, звук сигнальных труб и рев тяглового скота сливались в одно. Присутствие сбитых с толку людей-обезьян, закрытых во временную клетку, установленную на отдельной повозке, лишь усиливали атмосферу бродячего цирка.
Гости из будущего изумлялись.
- Ну, точно стадо гусей, - прокомментировал Кейси. - Никогда в жизни такого не видел.
Но каким-то образом все пришло в порядок. Рулевые на кораблях начали выкрикивать команды, и гребцы налегли на весла. И на суше, и на море спутники Александра стали объединять свои голоса в равномерные песни.
- Воистину прекрасный звук, - восторгался Абдикадир. - Десятки тысяч голосов слились воедино.
- Пошли уже, - сказал Кейси, - нужно попасть на борт раньше, чем сипаи отхватят себе лучшие места на палубе.
Их план состоял в том, что флот поплывет по Аравийскому морю на запад, а затем войдет в Персидский залив, тогда как армия с вещами и провизией последует за ним по суше вдоль южного побережья Пакистана и Ирана. Они объединятся у входа в пролив, после чего отправятся в Вавилон пешим ходом. Необходимость параллельного передвижения была вызвана тем, что корабли Александра не могли находиться в море дольше, чем несколько дней, без пополнения запасов провизии с суши.
Но продвижение по суше оказалось затруднительным. Необычный вулканический дождь не прекращался ни на секунду, а небо исчезло под крышкой пепельно-серых туч. Земля превратилась в грязь, в которой увязали повозки, животные и люди. Жара стояла невыносимая, а влажность - ненормальная. Вскоре обоз растянулся на много километров, став настоящей цепью страданий, которая оставляла после себя тела надорвавшихся животных, не подлежащее ремонту снаряжение и, всего лишь спустя несколько дней, умерших людей.
Кейси не мог спокойно смотреть на то, как индийские женщины вынуждены были идти за повозками или верблюдами, неся у себя на голове уйму вещей. Как-то Редди отметил:
- Ты заметил, чего так сильно недостает этим парням из железного века? Не только таких очевидных вещей, как газовые лампы, пишущие машинки и штаны, но и таких невероятно простых, как хомут для лошадей, запряженных в телеги? Мне кажется, это потому, что никто до этого пока не додумался, ведь когда что-то изобретают, то оно остается изобретенным…
Это наблюдение натолкнуло Кейси на мысль. Прошло несколько дней, и он отправился к советникам Александра с чертежом самодельной тачки. Гефестион не стал вникать в суть его предложения, и даже Евмен относился к нему скептически, пока Отик не собрал на скорую руку прототип размером с игрушку, чтобы продемонстрировать свою идею.
После этого, в следующий ночной привал, Евмен приказал изготовить как можно больше тачек. Свежего дерева оказалось мало, поэтому македонские плотники разобрали севшую на мель баржу. В эту же ночь под руководством Кейси они сколотили более пятидесяти пригодных для эксплуатации тачек, а на следующую, приняв во внимание недоработки первой партии, - около ста. Все-таки это была армия, которой собственными силами удалось построить целый флот на берегах Инда. По сравнению с таким делом сбить несколько тачек было делом нехитрым.
В течение первых нескольких дней обозу посчастливилось двигаться по твердой, каменистой земле, и телеги исправно выполняли свое предназначение. Приятно было наблюдать, как в обозе Александра женщины счастливо толкали груженные вещами и детьми, ненадежно умостившимися сверху, тачки, которые вполне могли бы сойти за те, которыми пользуется английский средний класс в садовых центрах. Но потом на их пути вновь появилась грязь, в которой тачки стали увязать. Вскоре македонцы бросили их, сделав новую для них технологию будущего объектом насмешек.
Для того чтобы пополнить запасы провизии, примерно каждые три дня корабли были вынуждены приставать к берегу. Высаживаемые на сушу воины должны были рыскать по всей округе в поисках пропитания для себя, экипажа и пассажиров корабля. За пределами дельты Инда тянулись все более бесплодные земли, поэтому добывать пищу с каждым разом становилось все труднее.
Морякам приходилось включать в свой рацион представителей фауны приливных бассейнов: морских черенков, устриц и, иногда, мидий. Однажды, когда Байсеза отправилась вместе с македонцами в одну из таких приятных прогулок за продуктами, из морских глубин вынырнул на поверхность кит и в опасной близости от стоявших на якоре кораблей извергнул из своего дыхала фонтан воды. Сначала македонцы оцепенели от ужаса, а вот индусы начали смеяться. Отряд пехотинцев неглубоко забежал в воду. Люди начали громко кричать и бить по воде своими щитами, копьями и мечами. Второй раз кит показался уже в ста метрах от берега, и больше его не видели.
В армии Александра было принято высылать вперед лазутчиков, чтобы они изучали и делали карты местности, по которой приходилось маршировать царским воинам. В картографии британцы тоже видели незаменимый инструмент для укрепления и поддержания границ своей империи, поэтому к греко-македонским лазутчикам присоединились британские картографы, вооруженные теодолитами. Везде, где бы они ни проходили, составлялись новые карты, которые сравнивали с прежними, сделанными еще до Слияния.
На своем пути армии встречались и люди.
Однажды лазутчики обнаружили около ста человек - мужчин, женщин и детей, по их словам, одетых в странные, пестрые одежды, которые превращались в лохмотья. Они умирали от жажды и говорили на языке, незнакомом македонцам. Никто из британцев и команды Байсезы не смог даже мельком взглянуть на странную толпу. Абдикадир предположил, что они вполне могли оказаться туристами из двадцатого или двадцать первого века. Отрезанные от дома, потерянные в коридорах времени и обреченные скитаться в неизвестном мире, такие несчастные казались Байсезе словно засвеченный негатив. Когда какой-либо народ в истории исчезал, то его города оставались и медленно рассыпались в пыль. Здесь же все было иначе… Воины Александра, которым было приказано оберегать обоз, убили нескольких из туристов для острастки и прогнали остальных прочь.
Людей они видели редко, но странные сферы стали явлением постоянным. Продвигаясь вдоль побережья, они натыкались на них, застывших в воздухе, словно фонари, через каждые несколько километров в свободном порядке рассыпанных далеко от берега.
Большинство людей не обращали на них никакого внимания, а вот Байсезу они влекли к себе со страшной силой. Если бы такой Глаз материализовался вдруг в прежнем мире - например, над самым излюбленным местом в мечтах поклонников историй об НЛО, то есть на газоне перед Белым домом, - это бы стало невероятным событием, сенсацией века. Здесь же почти никто не хотел даже говорить о парящих сферах. Ярким исключением оказался Евмен: порой он, подбоченившись, смотрел на Глаз, словно бы старался заставить предмет ему ответить.
Казалось, что настроение у Редди с каждым днем становилось все лучше и лучше, несмотря на изнурительный темп похода. Как только находилась возможность, он начинал что-то писать мелким, корявым почерком, стараясь экономить бумагу, и рассуждал о состоянии мира, делясь своими мыслями с каждым, кто не отказывался его слушать.
- Мы не должны останавливаться в Вавилоне, - как-то сказал он, сидя с Байсезой, Абдикадиром, Джошем, Кейси и Сесилем де Морганом под навесом на палубе офицерского корабля. Дождь стучал по навесу и шипел, попадая в морские волны. - Мы должны идти дальше: исследовать Иудею, например. Байсеза, ты только подумай! Небесный глаз вашего космического корабля видел там только беспорядочно разбросанные поселения, несколько клубов дыма. А что, если в одной из тех хижин как раз сейчас появляется на свет наш спаситель? Тогда мы станем десятью тысячами волхвов, последовавших за светом странной звезды.
- А там раз - и Мекка, - сухо сказал Абдикадир.
Редди замахал руками.
- Давайте смотреть на это с точки зрения экуменизма!
- Выходит, даже со столь запутанным происхождением ты оказался христианином, Редди? - поинтересовалась Байсеза.
Тот погладил усы.
- Смотрите на это следующим образом. Я верю в Бога. Но сомневаюсь в идее Троицы. Мне не по нраву вечные муки, но все-таки кара за наши грехи должна существовать. - Он улыбнулся. - Послушайте меня, я говорю, как настоящий методист! Мой отец был бы счастлив. Как бы там ни было, а я был бы рад повстречаться с тем человеком, с которого все это началось.
- Будь осторожен со своими желаниями, - предупредил его Джош. - Мы здесь не по огромному музею ходим. Возможно, ты бы встретил Христа в Иудее. А если нет? В конце концов, это маловероятно. Скажем прямо, более вероятно то, что та Иудея, которую мы здесь обнаружим, была перенесена сюда из времен, когда Христос еще не родился.
- Я был рожден после Воплощения, - твердо сказал Редди. - И по поводу этого не может быть никаких сомнений. Если бы мне удалось собрать, одного за другим, всех моих дедушек в длинную цепь предков, они бы подтвердили этот факт.
- Да, это верно, - согласился Джош, - но здесь не было места истории твоих дедов, Редди. Что, если здесь не было Воплощения? Получается, что ты - истинный христианин в мире язычников. Ты кто, Вергилий или Данте?
- Я… э-э-э… - Редди замолчал, и на его широком лбу появились морщины. - Предлагаю найти богослова получше, чем я, чтобы во всем этом разобраться. Возьмем себе на заметку отыскать Августина или Фому Аквинского и спросить их об этом. А что ты об этом думаешь, Абдикадир? Что, если здесь нет еще Мекки, что, если Мухаммед еще только должен появиться на свет?
- Ислам не привязан ко времени, в отличие от христианства, - ответил Абдикадир. - Таухид, единственность, остается верным как здесь, так и на Земле, как в прошлом, так и в будущем, нет Бога, кроме Аллаха, и каждая частичка Вселенной, каждый листок на каждом дереве является свидетельством его вездесущности. И Коран есть само слово Аллаха, как в этом мире, так и в другом, и не имеет значения, есть ли в нем его пророк, чтобы молвить его, или нет.
- Такая точка зрения успокаивает, - кивнул Джош.
- Как и ассаламу алейкум, - сказал пуштун.
- Тем не менее все может быть куда более сложным, чем кажется на первый взгляд, - сказала Байсеза. - Не забывайте, что Мир появился не из цельной временной рамки. Он - мозаика, и это, без сомнения, касается как Мекки, так и Иудеи. Возможно, здесь есть осколки Иудеи, существовавшей до рождения Христа, и те, которые относятся ко времени, когда он жил. Так возможно ли Воплощение в этой Вселенной или нет?
- Как все это странно! - сказал Киплинг. - Каждому из нас подарено примерно двадцать пять тысяч дней. Возможно ли, что мы тоже являемся кусочками… что каждый день из нашей жизни вырезали, как квадратик лоскутного одеяла? - Он помахал рукой пепельно-серому небу. - Может ли такое быть, что где-то там существуют еще двадцать пять тысяч других Редди, каждый из которых старается наладить свою жизни, где он может?
- Ну уж знаете, хватит с меня и одного такого напыщенного болтуна, как ты, - внес свой вклад в их полемику Кейси в первый раз за все время и потянул разбавленного вина из своего бурдюка.
Сесиль де Морган слушал их разговор, не проронив ни слова. Байсезе было прекрасно известно о том, что комиссионер тайно вошел в сговор с греком Евменом, секретарем Александра, и докладывал своему новому партнеру обо всем, о чем они говорят. Каждый из них преследовал свои цели, конечно: Евмен стремился получить преимущество в противостоянии с другими приближенными Александра, особенно с Гефестионом, а Сесиль, как всегда, наживался на этих придворных интригах. Но все они об этом знали, и Байсеза не видела никакой угрозы в том, что через него информация попадет к Евмену. В конце концов, они все были в одной лодке.
И корабли плыли дальше.
26. Храм
Когда монголы снимались с лагеря, то первым делом отправлялись на поиски своих лошадей.
Кони у них были полудикими, ходили в табунах и до поры до времени могли свободно разгуливать по степи. После Слияния возникли опасения, что табуны, на которые рассчитывал Чингисхан в своих планах, могли пропасть, но посланные на их поиски всадники возвратились на следующий день и привели в палаточную столицу полчища животных, стук копыт которых громом разлетался по равнине. Воины стали окружать лошадей, размахивая длинными шестами, на конце у которых крепился аркан. Словно бы чуя, что им предстоит марш в несколько тысяч километров, лошади непокорно становились на дыбы и старались вырваться. Но лишь почуяв на своей шее арканную петлю, тут же позволяли себя увести в загон, мужественно покорившись своей судьбе.
Коля подумал, что нецивилизованным монголам было свойственно начинать с родео даже самые великие свои военные кампании.
После того как всех лошадей собрали, приготовления к походу пошли быстрее. Большинство юрт разобрали и погрузили на телеги или на спины вьючным животным, но некоторые были больших размеров, в том числе те, что образовывали павильон Чингисхана. Их перевозили целиком на повозках с широкой платформой, которые тянула дюжина волов. Даже капсула "Союза" отправлялась с ними в Вавилон. По приказу Чингисхана ее привезли в палаточную столицу из селения Скакатая. Коля догадался, что дабы погрузить ее на воз, монголам пришлось переделать одно из своих осадных орудий. Возвышаясь на исполинской повозке, на которой ее удерживали канаты, сплетенные из конских волос, капсула напоминала металлическую юрту.
Коля полагал, что в свой поход на Вавилон Чингисхан возьмет около двадцати тысяч человек, большинство из которых были конными воинами, при каждом из них будет один слуга и три сменные лошади. Император разделил свои силы на три группы: армия левого крыла, армия правого крыла и армия центра. Последней командовал непосредственно сам Чингисхан, и в ее состав входила элитная императорская гвардия, в том числе и тысяча дюжих телохранителей правителя. Сейбл и Коля со свитой Йэ-лю передвигались с центральной группой.
Те силы, которые оставались в Монголии, должны были восстанавливать контроль над теми землями, которые когда-то были частью прежней монгольской империи. Командовать ими император доверил одному из своих сыновей, Толую. То, что Чингисхан отправлялся в поход без Толуя, никак не ослабляло его власть, он взял с собой своего третьего сына, Угэдэя. При нем также находился его генерал Субэдэй. Принимая во внимание тот факт, что Угэдэй должен был унаследовать трон в прежнем прошлом, а Субэдэй был, возможно, самым талантливым из его военачальников - после смерти Чингисхана этот человек возглавил монгольское нашествие в Европу, - они представляли собой грозную силу.
Коля наблюдал момент прощания Чингисхана с сыном. Обеими руками он прижал лицо Толуя к своему и попеременно прикоснулся губами к его щекам, каждый раз делая глубокий вдох. Сейбл окрестила это "поцелуем железного века", а вот Коля почему-то увиденным был тронут.
Наконец императорский штандарт был поднят и под громкие крики, рев труб и барабанный бой монгольские войска, за которыми последовал длинный обоз, двинулись в путь. Армии под командованием Чингисхана, Угэдэя и Субэдэя должны были добираться до Вавилона самостоятельно. Возможно, расстояние между ними достигало несколько сот километров, но они постоянно поддерживали друг с другом связь при помощи гонцов на быстроногих скакунах, труб и дымовых сигналов. Скоро по равнинам Монголии поползли гигантские облака пыли, поднятые десятками тысяч копыт, и уже на второй день три армии потеряли друг друга из виду.
Направляясь на запад от земель, в которых родился Чингисхан, они ехали вдоль притока реки Онон через края богатых лугов. Коля сидел в повозке вместе с Сейбл, Базилем, несколькими иностранными торговцами с унылыми лицами, подчиненными Йэ-лю. Спустя два дня они оказались среди темных, даже немного зловещих лесов, чередовавшихся с болотистыми низинами, через которые порой было трудно перебраться. Небо, с которого падал дождь, было неизменно свинцового цвета. В столь угрюмом и темном месте Коля чувствовал себя удрученным. Он предупредил Йэ-лю о кислотных дождях, и сановник велел передать всем приказ надеть на голову шапки и поднять воротники на тулупах.
Воины Чингисхана любовью к гигиене не особо отличались, как и простые монголы. Но своим внешним видом они гордились. Они сидели верхом на высоко поднятых спереди и сзади седлах с коваными стременами. На них были фетровые шапки конической формы, обшитые по краям мехом лисицы, волка или даже рыси, и похожие на халаты тулупы, которые раскрывались сверху донизу. С незапамятных времен монголы носили такую одежду, но эти люди были богаты, и некоторые из офицеров были одеты в тулупы, украшенные вышивкой из шелковых и золотых ниток, под которыми скрывались шелковые нижние рубахи из Китая. Но даже генералы Чингисхана могли вытереть рот рукавом, а руки - о штаны.
Походная жизнь монголов была простой и практичной, обусловленной многовековыми традициями. С наступлением ночи они останавливались и получали провиант: высушенный на солнце творог, просо, кумыс - алкогольный напиток из перебродившего молока кобылиц - и солонину. Утром кочевники клали немного творога в кожаный мешок и наливали туда воды. Возникающая во время езды тряска вскоре превращала его во что-то наподобие йогурта, который ели с большим удовольствием и обильной отрыжкой. Коля завидовал навыкам монголов: как они могли изготовить кнут из сыромятной кожи коровы, и даже тому, как они использовали очищенную людскую мочу в качестве лекарства, когда у одного из солдат начался жар.