- Мой родной язык - английский, - возразил я, уязвленный.
- Об этом я и говорю. Ваш дед бежал от революции в России, ваш отец знал русский, но позабыл его, а вы обучались языку своих предков по школьному курсу. Зато я изучил этот язык. Врагов надо знать.
- Вам это помогло, Робинсон?
- Ровно в той мере, чтобы понять, что я слишком поздно родился на свет. Мои предки с Вильгельмом Завоевателем высадились в Англии. Мне надо было обретаться где-то в тех веках, а я опрометчиво создал компанию по строительству галактических кораблей в стране, где к власти пришло левое правительство с коммунистическим премьер-министром. По натуре я - феодал-полубог, а мне отвели, после национализации, должность старшего конструктора с персональным окладом. Говорю вам, это не по мне. "Гермеса" я строил не для человечества, а для себя. Пока не создадут равноценных кораблей, мы будем пиратствовать в космосе. Робинсон, флибустьер Галактики - по-моему, звучит неплохо?
- Земля построит корабли совершенней "Гермеса", и вас повесят.
- Это будет нескоро. Моя душа успеет насытиться космическим разбоем. К тому же у нас есть возможность бежать на дальние звезды и там колонизировать подходящую планетку.
- Зачем вы похитили меня?
- Господам нужны слуги, разве вы этого не знаете? На людей я уже не рассчитываю: из них начисто вытравлен благородный дух раболепства. Но создаваемые вами мыслящие собаки для роли слуг подойдут.
- Мыслящее существо не помирится с рабством, рано или поздно оно разобьет оковы, которые вы куете.
- Постараемся, чтоб это было поздно, а не рано. Если ваши псы примирятся с судьбой раба в течение двух-трех столетий, меня это устроит. Как вы знаете, у меня нет детей. Кстати, мы с вами не одни на корабле. Я похитил еще и Снорре, инженера по конструированию заводов, создающих кислород из любой дряни, Шурке, добровольно присоединившийся ко мне, заведует термоядерным арсеналом, а патер Гейгер, тоже доброволец, постарается внедрить в сознание ваших разумных детищ основные начала религии: без бога ни до порога, как говаривали ваши предки, эта истина должна лежать в фундаменте всякого научно-организованного разбоя. Как видите, компания на "Гермесе" отлич…
…милые собачки. Полкан уже понимает меня, Рекс начал разговаривать по-человечески, остальные тоже совершенствуются. Десять гибких пальцев на свободно удлиняющемся хвосте чудесно прижились, теперь хвост из бесполезного рудимента превратился в важнейший рабочий орган. Вместе с тем…
- …Ты мой кумир! - с восторгом объявил пьяный Шурке. - Прикажи убить - убью! Прикажи ограбить - ограблю! Я с первого взгляда возлюбил тебя, как самого себя. Вели - немедля укокошу профессора!
Все это он высказывал на ужасном африкано-немецком диалекте. Робинсон снисходительно улыбнулся. Не могу сказать, чтобы он поощрял подобное обожание, но он не запрещает его - Шурке достаточно. Перепугался я, по-честному, ужасно, но постарался этого не показать. Робинсон, однако, разбирается в любом моем состоянии. Вероятно, я был очень бледен.
- Я ценю ваши добрые намерения, Шурке, но профессор нам еще понадобится. Я уверен, что он придет к здравому решению.
- Помогать в нападении на человеческие корабли не буду! - крикнул я. - Можете теперь поручить Шурке укокошить меня.
- Дух ваш по-прежнему стоек, - сказал он почти с одобрением. - Однако я замечаю эволюцию в ваших намерениях. Раньше вы грозились сопротивляться, сейчас только не будете помогать. А вы, Снорре?
- Я устраняюсь тоже, - коротко объявил исландец.
Робинсон пронзал дьявольским взглядом Гейгера. Тот был напуган похуже меня. Он трясся и боялся поднять лицо.
- Не правда ли, Гейгер, - со зловещей мягкостью заговорил Робинсон, - не правда ли, говорю я, вы восхищены, как и я, благородным образом мыслей нашего коллеги Шурке? Вот истинный образец христианских добродетелей, не так ли? Шурке носит бога в сердце своем, и этот бог, естественно, я. Надеюсь, обожание господа, в каком бы образе ни явился господь, не противоречит догматам нашей святой религии?
Я отвернулся, мне неприятно было смотреть на это жалкое растерявшееся существо. Уверен, что Робинсон принудил Гейгера идти с ним на корабль, добровольным решением тут не пахнет, что бы ни говорили Робинсон и сам Гейгер.
- Нет, почему же! - промямлил Гейгер. - По форме, конечно… Но существо, тем не менее…
- Отлично. Два пленника против, три добровольца - за, - подвел итоги Робинсон. - Мое решение таково: пленников запираем в кормовой камере, а вам, Шурке, готовиться к нападению на человеческую эскадру. Сегодня мы покажем тупым землянам, кому принадлежит космос!..
…однако сумел спастись. "Гермес" но резвости пока еще превосходит другие корабли, это, к сожалению, надо признать. Робинсон третий день не показывается в салоне, Шурке притих, Гейгер подавлен, а мы со Снорре втихомолку ликуем. Спасения мне ждать неоткуда, но мысль, что сорвался план Робинсона блокировать человеческие трассы в Галактике, наполняет меня востор…
…слишком сильный удар. Повреждения более значительны, чем уверял Робинсон. Вряд ли удастся восстановить "Гермес", хотя жить в нем еще можно. Планета - крохотный шарик, лишенный и подобия атмосферы. Два дневных солнца я выдерживаю, но три ночных действуют на нервы. Ночь продолжается около земного года, день такой же продолжительности. Снорре обещает пустить первый атмосферный завод к лету, и тогда можно будет выходить без скафандра. Робинсон передал ему всех роботов, я вынужден выделить отряд мыслящих собак. Эти чудесные создания, ласковые, умные и умелые, работают так споро, что Снорре ими не нахвалится. Тупой кретин Шурке обращается с ними, как египетский надсмотрщик с пленными. Я упрекнул его, он замахнулся кнутом. Я поспешно ушел, но сердце мое обливается кровью. Я убил бы Шурке, если бы мог убивать. Но я умею лишь создавать, я никогда не учился что-либо уничто…
…азал я с возмущением.
- Вы ошибаетесь, - возразил он. - Я член общества охраны животных, а ваши собачки разумные существа, а не животные. Правила защиты бессловесных тварей на них не распространяются.
- Короче, вы не хотите смягчить их трудное существование, Гейгер?
- Единственное, что я могу сделать, это постараться внести в грубую душу Шурке принципы христианской благости и всепрощения. Но вы сами понимаете, профессор, Шурке это Шурке!
Я пошел от него. Если Робинсон отказался поддерживать меня в споре с Шурке, то Гейгер и подавно не пойдет против своего господина. Попытка прибегнуть к его заступничеству была бессмысленна. Я дурак, всегда был дураком и другим уже не буду!
Гейгер крикнул мне вслед:
- Подождите, профессор, вот же горячая душа! - Я обернулся. Он сказал - и так, словно его обещание могло оказать огромное действие: - Сегодня возьму двух роботов и выбью на камне десять христианских заповедей. Шурке ежедневно будет читать скрижаль завета, и это, уверен, окажет благотворное влияние на его душу.
На другой день камень с высеченными заповедями красовался неподалеку от корабля. И эта чепуха - все, чего я доби…
…надо помешать! - твердо сказал Снорре. - Пора вам, профессор, отделаться от ваших вечных колебаний и нерешительности. Или мы их или они нас - только так теперь!
- Погибнут мои создания! - запротестовал я. - Погибнет выведенная мною новая форма разума, которой еще предстоит великая будущность!
- Нет, тысячу раз нет! - воскликнул Снорре. - Во-первых, останутся те собаки, которых они переселили на корабль для обслуживания их персон. А во-вторых, мы возвратимся сюда с людьми и арестуем эту преступную тройку, а все создания, что находятся сегодня в собачьем лагере, вызволим.
Я опять раздумывал и опять не видел выхода. На что-то надо было решаться, я только не знал - на что.
- Вы уверены, что разобрали их разговор? - спросил я.
- Я не страдаю глухотой. И они не догадывались, что я спрятался под бочкой. "Оставим их здесь с сотней лишних псов, пусть подыхают вместе с ними, а сами завтра вырвемся снова в космос", сказал Робинсон. "И будем нападать лишь на отдельные корабли, а не на эскадры". Итак, ваше решение, профессор?
- Согласен! - сказал я. - Но я все-таки выпущу собак из загородки. Оставлять их в жестоких лапах Шурке я не могу. Ждите меня на корабле.
Он зашагал к звездолету, а я поспешил к домику, откуда неслись хохот захмелевшего Робинсона и дикий рев Шурке…
…один час! - крикнул Робинсон. - После этого я взрываю бомбу. Мы, конечно, погибнем тоже, но и ваши тела разлетятся плазменным облачком.
- Он врет! - простонал я. - Нет у них бомбы.
- Он говорит правду, - ответил Снорре. - Думаю, нам не уйти. За час я не подготовлю аппаратуру к полету.
- Я не хочу выходить! - воскликнул я. - Снаружи нас ждет смерть еще более жестокая, чем здесь. Робинсон не простит нам попытки к бегству.
- Он, несомненно, поиздевается над нами.
- Что же делать? Что же делать, боже мой?
Снорре возится с пусковыми приборами, а я пишу. До конца предоставленного нам часа осталось восемь минут. Сейчас я поставлю последнюю точку и запру дневник в сейф. Вот она, последняя точка - может быть, на всей моей жизни!"
4
Ученая Кэт закончила чтение расшифрованного дневника, и на трибуну опять взошел Полкан.
- Самое главное еще предстоит услышать! - залаял он с воодушевлением. - Дневник бога Васильева добавляет подробности, но в целом рисует лишь ту картину божественных взаимоотношений, что сохраняется в памяти собак старшего поколения. Для нашей практической жизни важнее скрижали завета, сохранившиеся, к сожалению, частично, так как многие слова в строках отсутствуют, Кэт, прошу вас.
- Вот что удалось разобрать на Камне Завета, - заговорила Кэт. - Читаю по порядку каждую строку, где сохранились слова:
…сотвори себе кумира.
…возлюби самого себя.
…убей.
…укради.
…лги.
…прелюбодействуй.
…богохульствуй.
- Хотя и не все расшифровано, но основное ясно, - пролаял Полкан с трибуны. - Самым же убедительным доказательством истинности расшифровки является то, что изречения в точности описывают божественное поведение наших создателей. Думаю, это не явится темой дискуссии. Теперь нам остается лишь найти способ внедрить завещанную богами истину в нашу жизнь, и мы сами тогда станем богоподобными и богоравными. Прошу высказываться. Кто просит лая?
Первым попросил лая Трезор.
На трибуне он преобразился: Глаза его горели, клыки хищно обнажились, хвост простерся в зал, распялясь всеми десятью пальцами.
- Я принимаю Камень Завета как священную хартию! - загремел он, - Я сотворил себе кумира, и этот кумир - я, ибо я возлюбил самого себя. Призываю остальных присоединиться добровольно к обожанию меня. Жду верноподданных лаев.
В собрании некоторое время царило ошеломление, потом послышались протестующие рыки. Над общим гомоном вознесся визг Тузика:
- Наглый захват власти! Не соглашаюсь!
- Подойди к трибуне и пролай во всеуслышание свой протест! - недобро предложил Трезор.
- Не побоюсь! - визжал истошно Тузик. - Пойду и пролаю.
Он вылез из ряда и направился к трибуне. Когда Тузик проходил мимо Трезора, тот впился клыками ему в горло. Тузик упал бездыханный.
- Я осуществил еще одну заповедь: убил! - возгласил Трезор, жадно облизываясь. - Кто теперь будет отрицать мое высшее происхождение? Ты, Полкан? Ты, Рекс? Ты, Кэт? Или, может, ты, Дик?
- Ты действуешь по божественным заветам, Трезор, - покорно подтвердил ученый Полкан, и устрашенные псы пролаяли заодно с ним.
- Я свой кумир и самовозлюбленец! - ликовал Трезор. - Я буду убивать, лгать, красть, прелюбодействовать. Придите ко мне и поклонитесь, ибо я богоравен, а вы - богоподобны!
Второе "я" - я
Дело было не в привязанности к Земле, как полагали друзья. Алексей Ларьян страшился звездных путешествий. Ему предлагали три интересные командировки в Плеяды и созвездие Лиры, а он трижды отказывался. В командировки намечали одновременно его и Анну. На Земле они были друзьями и собирались пожениться, когда подойдут годы для семьи. Но мысль, что они окажутся вместе в далеком звездном уголке, пугала его. Рассказать об истинных причинах своих отказов он никому не мог - особенно Анне.
Разгадка же была в том, что он изменился к Анне. Он не охладел к ней, не успокоился. Раньше он сдерживал бушевавшие в нем чувства, сейчас порою подстегивал себя - чтоб Анна не заметила перемены. Он не сомневался, что на Земле удастся вести себя так очень долго. Земные машины безопасности пресекали попытки непосредственного чтения мыслей. Если уж выпала ему доля таить истинные чувства, то нигде не было условий благоприятней для секретов, чем на Земле. О том, чтобы признаться Анне в своей перемене, он и не помышлял. Он скорее убил бы себя, чем огорчил Анну.
Но в иных звездных мирах долго таиться он не сумеет. Правда, в звездолетах смонтированы свои машины безопасности, и там, как и на Земле, человек может поделиться с другим своим состоянием только при помощи слов и поступков. Древнее человеческое неумение непосредственного - помимо слов, мимики и поступков - восприятия мыслей и чувств возведено в специальный закон длительных рейсов, ибо прямое чтение мыслей, как показал опыт, часто приводит к трениям в коллективе. Бывали даже случаи - немыслимые на Земле - когда люди ссорились по пустякам. Вся эта блестящая техника отказывала, едва люди покидали корабли. Радиус действия МУМ - малых универсальных машин, которыми оснащали корабли, - не превышал и миллиона километров. За этими пределами людей полонила примитивная стихия прямого понимания. Алексей в страхе зажмуривался, представляя себе, как Анна, потрясенная, внезапно узнает, что он относится к ней уже по-иному, чем прежде. Не то, чтобы он разрешил себе подумать о ней плохо, этого ни на Земле, ни в звездных мирах с ним не случится. Но все же он думает о ней иначе, чем всегда уверял ее.
Но когда комплектовали флот в Южную Корону, Анна неожиданно дала согласие за себя и за Алексея, не дожидаясь, пока он откажется в четвертый раз.
- Чем мы хуже других? - сказала она. - Елена с Надей налетали восемнадцать тысяч светолет, а мы словно прикованы к солнцу. Ведь не поверят - ты дальше Сириуса не забирался в Галактику!
- Мы были на звезде Ван-Маанена, - напомнил он. - Я уже не говорю о туристском рейсе вокруг Проксимы Центавра.
- Больше я так не могу, - объявила она. - Я начинаю думать, что ты разлюбил меня, раз боишься дальних поездок вместе.
Он сдался.
- Хорошо, я согласен. Но вряд ли тебя восхитит дальняя экспедиция.
Она была так счастлива, что не поняла предостережения. Он возвратился к себе подавленный. Ехать было немыслимо. Еще немыслимей было не ехать. И тут он вспомнил о недавно организованном Институте Экспериментальной Вездесущности. Там могли помочь ему.
В Институте Экспериментальной Вездесущности Алексей разговаривал с двумя специалистами, и они смотрели на него, как на рехнувшегося. Правда, они этого не высказывали.
- М-м, интересно! - промямлил один. Этот был огромен и толст. Он отвечал за точное воспроизводство родителей в дубликатах.
- Немыслимо, - подтвердил второй, низенький и худой. Он руководил отделом жизнеспособности копий. - Никогда не слыхал ни о чем подобном. Вот до чего доводит любовь!
- Да, любовь, - отозвался толстый. - Страшная вещь любовь, если вдуматься. Необъективность и несправедливость! Какой-нибудь мало примечательный человек вдруг становится всех значительнее в мире! А, Леонид?
- Надо подумать, - согласился худой. - Закончим схему копирования прародителей и возьмемся за любовь.
- Я, однако, не прощу, чтобы вы разделывались с любовью вообще, - заметил Алексей. - Наоборот, я хотел бы, чтобы вы помогли удовлетворить частные нужды моей любви.
- Дубляжем людей мы не занимались, видите, какая штука, - любезно разъяснил толстый. - Правда, опыты над животными удались, а человек принципиально…
- О, я не считаю себя хуже животного! Никакого животного, включая самого разумного…
- Единственное разумное животное - человек, - строго возразил толстый. - Это явствует из определения человека как существа интеллектуального. К тому же мы в институте на собственном примере… Короче, вся трудность в том, чтобы продублировать ваш мозг. Вы меня понимаете? Ваши влечения, наклонности, привычки…
- Я как раз и не хочу очень точного… У моего дубликата должно быть другое отношение к той особе… Я более или менее стал равнодушен… Ну, немного не так…
- Избирательное воспроизводство оригинала в копии, - сформулировал худой. - Так сказать, дубляж с заранее заданными свойствами. Я давно мечтал о чем-то подобном.
Худой посмотрел на толстого. Толстый сжал губы. Худой кивнул головой. Толстый сказал, колеблясь:
- Когда-нибудь надо же пробовать! Смех же - вездесущность на животных! А тут такой повод! Продублировать заказчика в полном объеме, чтобы была настоящая человеческая, а не собачья или там бычья вездесущность.
- Я прошу всего лишь об одной копии. Полной вездесущности мне не требуется, - сказал Алексей.
- Полная вездесущность физически немыслима, - разъяснил худой. - Ее придумали древние мистики, а мы ученые. Мы назвали себя Институтом Вездесущности лишь в смысле предела, к которому стремимся. Реально мы - многосущники, а не вездесущники. А ваш заказ и того проще - обыкновенная двусущность. На собаках мы ее решали сотни раз. В общем, я - за. Не обещаем абсолютного тождества в каждой молекуле, но совпадение внешности и характера…
- Это меня устраивает. И, учитывая, что мне скоро в рейс…
- Тянуть не будем, - пообещал толстый. - Итак, повторяю условия: полное копирование внешности и характера за единственным исключением: отношение к этой…
- Да. К ней! Других исключений не требуется…
Знакомство с двойником состоялось спустя неделю.
- Здравствуй, Алексей! - сказал Алексей, обнимая двойника.
- Здравствуй, Алексей! - сказал двойник, отвечая таким же объятием.
Двойник вначале показался Алексею непохожим. Голос почудился слишком звонким, движения развязными, фигура сутулой, а в лице было что-то чужое. "Брак! - подумал Алексей смятенно. - Первая модель человека, - конечно, они оправдаются отсутствием опыта!".
Но работники Института разъяснили, что Алексей видел себя лишь в зеркале и на фотографиях, а в жизни он иной, чем на изображениях. И голос свой он слышал лишь изнутри или в машинной записи - то и другое искажает звучание. И он не представляет себе, какова его истинная фигура, манера ходьбы и жесты.
- Мы создали в вашей копии совершенный образец двусущности, - торжественно сказал толстый. - Берите своего двойника под руку и погуляйте. Окончательное впечатление изложите потом.