* * *
Мария не разбиралась, зато разбиралась Дарья. Поначалу выглядело комично – ей пытались продать "детский", простенький, и только, когда спокойно и четко назвала, что должен уметь фотоаппарат, продавец сдался. С выражением неподдельного изумления на лице.
– Надоело, – насупилась Дарья уже на улице. – Все считают дурочкой. Дай сюда! – отняла вновь купленную "игрушку" у Марии и шла молча до самого дома. Только внутри, переодевшись в домашнее, и приготовив чай, перестала дуться.
– Я знаю, как я выгляжу, – она встретила взгляд Марии. – Все равно неприятно. Я когда-нибудь начну неприлично ругаться.
– Тут нас с Сергеем и оштрафуют, – вздохнула Мария. – Ну все, перестань дуться и показывай, что он умеет.
Ей нравится учить и объяснять, понял Николаев. Дарья тут же стала жизнерадостной и, как и просили, показала почти все, что умеет фотоаппарат. Во память!
– Ага, а вот этой штуковиной можно в компьютер копировать. Класс! Слушайте, значит, фото тоже можно так хранить, да?
– Не очень много, – вздохнула Дарья. – На мою карточку влезет не больше тысячи таких.
Мария присвистнула.
– Тысяча! А представь, будет десять карточек? А сто? Федя все время пытался придумать, как фото передавать. Портфели ведь не резиновые! А мы тут за три дня научились! Представляешь, что это значит? Но почему раньше не было компьютеров? Ведь парни про них сразу рассказывали. А мы еще прикалывались над ними.
– Через два конца света, как мы Валеру нашли, появились мобильники, – сообщила Дарья. – А компьютеры появились, как только дядю Сережу нашли. Вот! Я точно помню! В первый же день, когда с тетей Надей шли в квартиру, я увидела вывеску "Компьютеры". Тетя Надя мне и сказала, что нет компьютеров, мы это сто раз уже проверяли.
– Как интересно, – Мария посмотрела в глаза Сергея. – Федя говорил, чем больше людей из будущего, тем больше у нас тут будет этого будущего. Теперь четверо из двадцать первого века и шесть из двадцатого. Кстати, а ты знаешь, что дядя Гоша из царского рода? Да-да! Без дураков! Знаешь, когда он родился? В девятнадцатом веке еще! Слышал про лазское царство? Так вот, наш дядя Гоша прямой потомок одного из царей!
– Ничего себе, – совершенно искренне поразился Николаев. – То есть у нас три века, от девятнадцатого, до двадцать первого. А дирижабли такие строили в начале двадцатого...
– Какие дирижабли? – не поняла Дарья.
– Сережа пытается понять, откуда взялся наш дирижабль, – пояснила Мария. – Если честно, я уже не грею голову. Федя пояснил, что здесь кругом сочетается самое разное время, я и не стала особенно беспокоиться. Он и сам не все еще понял, теорий много, а как объяснить, неясно. Ну все, хватит бездельничать. Кто-то обещал меня учить, как документы записывать, и вообще.
* * *
Она пришла в половине двенадцатого. С Дарьей нужно было снова посидеть – снова ей было трудно засыпать. Самый первый конец света запоминается навсегда. А на ее глазах людей рвали когтями и зубами, и пили из них кровь. Теперь ни один фильм про вампиров Дарья смотреть не желала, даже если комедия. И все прочее, где хоть как-то обозначены вампиры. У меня были триффиды, думала Мария, прижавшись к Николаеву, слушая его дыхание и держа его за руку. Мерзкие твари, как я выжила, не понимаю. И мародеры. Наверное, я в тот день впервые и спасла, и убила человека, по-настоящему. Он сам бы меня убил, изнасиловал и убил, сам так и обещал – и ничего под рукой не было, только диски, и бросила один в него. Потом, когда перестало тошнить, проверила, что будет, если остальные два диска так же взять, и чуть себя же не пришибла, половина дома рухнула.
А потом я там устроила... сама не верила, что все происходит, сначала, но как увидела, что диски делают, поверила. То есть думала, что это глюк, накануне напилась – не передать, но проснулась такая бодрая, что решила: это сон. Выжигала этих тварей, а потом поняла, что они за людьми охотятся. И человек двадцать, наверное, спасла, и потом искали, где бы укрыться, потому что самыми страшными оказались не триффиды, а другие люди. Мародеры. Все вокруг погибало, а они грабили и убивали, у меня до сих пор в голове не укладывается. Мне теперь до сих пор ходить страшно мимо живых изгородей, ведь эта ходячая петрушка там и пряталась. И зелень покупать потом долго боялась, и есть ее, все надо мной смеялись. Потом уже книжку прочитала про день триффидов, и уснуть не смогла...
Она пришла и осталась, сама осталась. Я поняла теперь, почему ты сразу показался своим, думала Мария, и гладила его по щеке – он улыбался во сне, и хотелось смотреть на это, смотреть... Никогда не смеялся надо мной, слова плохого не сказал, делал, что просила без ненужных реплик, но и вертеть собой не позволял: если что-то решил – все, хоть я лопни, по-другому не будет. Я сама проверяла: и капризничала, и бесилась, и напрашивалась на грубости – и не было грубостей. Потом самой было стыдно. Черт, уже не помню, когда мне было стыдно последний раз! И слушал все, что я несла, и не пропускал мимо ушей. Однажды подумала, что просто не обращаешь внимания, Жора так меня слушал – потом спросишь что-нибудь, и видно – ничего не слышал. Слушал, но не слышал. А ты слышишь. И к себе в душу лишний раз лезть не даешь – и в мою не лезешь, и все равно я спокойно рассказывала такое, что никому, кроме Даши, может быть, и не говорила – и чувствовала, что понимают и смеяться не будут.
Она поняла, что он проснулся. По тому, как изменилось дыхание. Она легонько сжала его ладонь, и он уселся. И она уселась.
– Вот, – показала яблоко. Специально принесла с собой, в кармане халата, а потом положила под подушку. Такой от него был приятный аромат, голова кружилась.
– Это зачем? – он на самом деле удивился, и Мария тихонько рассмеялась, глядя ему в глаза.
– Хочешь? – она смотрела, и саму бросило в жар от своих же слов. Он не сразу ответил вслух. Но она ждала, пока будет вслух.
– Хочу, – он смотрел в ее глаза.
– Тогда ешь, – протянула ему яблоко. И съели его, откусывая по очереди. С подружками, в той еще жизни, посмеялись, помнится, над американскими фильмами, где главный герой и его подруга просыпаются и первым делом целуются, и далее сами понимаете что. То есть у них не бывает "утреннего дыхания", да? Дезодоранты и зубная паста прямо во рту вырабатываются? Ее последний парень, с которым она жила дольше остальных, однажды принес такое яблоко в постель, и сказал – не трогай, это утром я тебя буду соблазнять. И она поняла, зачем это яблоко. И сама полюбила есть их по утрам.
Она прижалась к нему – и что-то говорила, уже вслух, пока все слова не потеряли смысл. Когда пришли в себя и лежали, остывая, заметили Кошку, которая наблюдала за ними с пола, молча и пристально. Кошка, не подглядывай! И я в твою личную жизнь подглядывать не буду! Но Кошку личная жизнь занимала меньше всего, она вспрыгнула, улеглась Марии на грудь, и замурлыкала, нещадно прокалывая полотенце острыми, как шило, коготками. Ужас, а если бы полотенце не подложила?
* * *
– Слушайте... – Мария была поражена. Они отъехали от Кемерово всего на сто километров. На сто или больше, говорил дядя Гоша. Вообще-то уже после пятидесяти заметно, но лучше сто. Понимаю, что весь день придется покататься, но полезный опыт, много начинаешь понимать. – Слушайте, настоящий граммофон! Вон там, смотрите! А как они одеты?!
– Это тридцатые годы, – уверенно сказала Дарья. – Точно помню, так примерно одевались.
Они вышли на станции Юрга, но города там не было. Был крупный поселок, и все дышало стариной. Дарья делала фотографии, стараясь, чтобы этого не замечали остальные. Затем они сели на обратный поезд – он подошел, как в сказке: решили, что пора обратно, и вот он, поезд. А потом снова поехали в Юргу.
На этот раз был город. И люди, одетые по-другому. Дарья и Мария спали всю дорогу, Николаев осторожно придерживал их – и проснулись минут за пять до прибытия.
– С ума сдуреть! – Мария протерла глаза. – Здесь же все было по-другому! Вон, смотрите! Станция другая, одеты по-другому! Что это значит?
– Это другое время, – предположила Дарья. – Да? Смотрите, даты другие! – она сбегала и купила газету. – Вот! Это на память!
Далее они сделали, как советовал дядя Гоша: оставить что-нибудь, что привезли с собой. Лучше всего – что-то личное, что не слишком жалко потерять, что было с вами хотя бы неделю. Дарья специально для этого оставила заколку для волос. Спрятала ее в дупле дерева возле перрона, специально осмотрелась – не видит ли кто. И снова: обратный поезд пришел, как по волшебству.
И снова туда, и снова обратно. И на этот раз станция осталась такой, какой они ее запомнили. Судя по газете, тут был тысяча девятьсот пятьдесят пятый год. Он и остался, та же дата. Правда, был сентябрь, а там, в Кемерово, длился июль, но кого это волнует?
Больше всех была восхищена Дарья, которая успела сделать фото не только на основную карточку фотоаппарата, но и на две запасных. Если бы не сели батарейки, щелкала бы и дальше. Николаев, уже в Кемерово, купил побольше запасных батареек, и тут как подтолкнуло – купил и для своего бластера. Вовремя: игрушка уже едва щелкала и рокотала тише обычного. А в самом дне кобуры оказались гнезда для батареек – для запасных, что ли? Николаев положил туда пару новых и пристегнул, был там специальный ремешок. Пусть будет. Мало ли.
Девушки все обсуждали два совершенно разных времени, которые сегодня увидели. А у Николаева уже возникла мысль. Возникла, и оформилась, едва они вышли на перрон. Если есть мысль, воплощайте, сказал Федор. Он прав.
– Я заеду к Жоре, – Николаев обнял Дарью и поцеловал Марию. И пусть все смотрят вокруг. – Дело есть. Нам домой что-нибудь нужно?
– Нужно, – согласилась Мария, достала блокнот и через минуту протянула листик. – Только не задерживайся допоздна, ладно?
20
– Привет! – Жора обрадовался. – Заходи, заходи. Я тут собрался ужинать, рядом есть чудный ресторанчик. Пойдем?
И по-прежнему Жора одет аккуратно. Светлый костюм, туфли бежевого цвета – все словно только что куплено. Может, и впрямь только что куплено, у всех свои причуды.
– Нам твоя помощь нужна, – Жора сразу перешел к делу, едва они вышли на улицу. – В логистике мы никто не шарим. А у тебя бодро так получилось, чуть не в полтора раза меньше времени уходило. Поможешь? Пока нет работы, но через пару дней уже будет.
– Не вопрос, – кивнул Николаев, и Жора обстоятельно рассказал, чем он занимается. Раньше таких называли снабженцами. Сейчас все чаще это "менеджер по закупкам". Что ж, такие люди, когда они знают свое дело, всегда на вес золота. А Жора свое дело знал. По словам Петровича, ни разу такого не было, чтобы не справился.
– Откуда именно дирижабль, не знаю, – Жора откинулся на спинку и затянулся, как следует. – Старик, я чую, понимаешь? Ну, интуиция у меня. Куда прийти, к кому обратиться. А тут вообще все просто было: сказали – езжай, на месте сориентируешься. Ну я и поехал.
– А куда поехал, если не секрет?
– В Кенигсберг. В Калининград, то есть, – охотно сообщил Жора. – Мы вдвоем туда ехали, с дядей Гошей. Он по-немецки шпарит, как я по-русски. Там и искали такие заказы.
Николаев тоже откинулся на спинке. Дирижабль – штука недешевая, просто так их не строили – не в магазине же потом продавать. Нет, все равно непонятно. И почему Кенигсберг?
– Не грей голову, – посоветовал Жора. – Хотя да, ты еще не привык. А я вот походил по тому Кенигсбергу. Там чуть не четыре столетия, представь! Можно было завернуть за угол и попасть в семнадцатый век. Мы туда десять раз ездили давеча, прежде чем попался именно дирижабль. Его потом своим ходом доставляли, думали – не успеем.
Николаев вспомнил Юргу. Четыре столетия в одном городе. И слова Федора, что весь этот мир, где они сейчас, состоит из лоскутков.
– Я там был вроде как бизнесмен, а дядя Гоша переводчик, – добавил Жора. – У меня работа такая, старик. Если что-то вообще продается, то я сумею купить, были бы деньги. А деньги мы зарабатываем, иногда самому становится страшно, сколько. Только толку от них, сам понимаешь.
Николаев поднял взгляд.
– Потому, что не удается перенести?
– Не в этом проблема. Перенести просто. Спроси у Курчатовой, что именно она переносит в ридикюле. Я здесь за несколько месяцев заработал столько, сколько там за всю жизнь не удавалось. А у меня в лучшие времена была своя сеть супермаркетов. Без балды. Вот так, старик: все, на что ты там молился, здесь тебе или дают, сколько унесешь, или вообще не дают. Я это быстро понял.
– А с этого места можно подробнее? – Николаев удивился, насколько спокойно Жора сообщил все это.
– За жизнь я дома люблю потрещать, под пиво, – Жора подозвал официанта – рассчитаться. – Если время есть – идем, расскажу. У меня тоже есть мысль, что я во что-то здесь не врубаюсь, может ты поймешь.
* * *
На этот раз Жора был молчалив – по дороге. Но и не мрачен. Пивом он затарился основательно и Николаев ужаснулся, представив, что все эти десять литров придется пить им двоим. А уже половина седьмого. В девять надо уже ехать домой, подумал он. Не позже.
– Чем я только ни занимался, – Жора дома вновь переоделся – в другой костюм. Вот точно пунктик у человека! – Я про магазины уже говорил. Все бы нормально, но всегда одно и то же было, три раза так со мной.
– Что было?
– Деньги терял. Все по своей глупости. То в казино – меня вообще в казино пускать нельзя, я там поначалу хорошо выигрываю, а потом остановиться не могу. То инвестициями решил заняться, и тоже плакали денежки. Но мне в кайф было, понимаешь? Деньги я зарабатывать умею. Без криминала, все чисто. Чую, что и когда нужно. Но вот всегда потом все спускал, иногда за пару часов.
А здесь все по-другому, – Жора открыл холодильник – закуски к пиву там полно, и тоже – все недешевое, хотя и не самое дорогое, как потом выяснил Николаев. Просто человек знает, как себя побаловать. – Я первые три раза думал, что мне в последний раз что-то сыпанули в бокал, оттого и глюки – и что под машину попал, и что тут творилось черт-те что. Потом только дошло, что если семи людям одновременно одни и те же глюки мерещатся, то, наверное, это уже не глюки. Кстати, не пробуй в воду бросаться или еще как-то с собой кончать, не обрадуешься.
– Меня уже предупреждали, – кивнул Николаев. Жора замер, не долив кружку, затем покивал.
– Федя, поди? Это он правильно. Ну так вот. Потом подумал: ну раз так пошло все, надо и тут заняться любимым делом. Ну и занялся. Мне и раньше удавалось все, в смысле бумажек и прочего, устроить по-быстрому. А здесь вообще хватало два-три дня. А потом началась жуткая скука. Деньги сами лезут в карман, понимаешь? Какую бы фигню я ни придумывал – ну, чтобы самому не было тошно, и чтобы все по закону – всегда все получается! Раньше кайф получал, это же какой азарт, старик! Когда все получается, а иногда и круче, чем задумывал! А тут как будто у всех денег столько, что не знают, куда девать. Только карман подставляй.
– Странно, – покачал головой Николаев. – Маша жаловалась, у нее все по-другому.
– Это да, – покивал Жора. – Так я ей сразу сказал: ты не любишь деньги, вот и они тебя не любят. Их надо тратить и зарабатывать так, чтобы в кайф было и то, и другое. Ну продулся, ну и что? Бывает. Главное – в себя верить, и в то, что деньги тебя любят. Тогда на все, что нужно, их хватит. А она их только тратить умела. Вот и страдает сейчас. Ей их вообще давать нельзя. Или ограбят, или потеряет, или купит какую-нибудь ерунду, причем сама потом не сможет понять, зачем.
Интересно, подумал Николаев. Только тратить умела? А откуда брала – из тумбочки?
– В общем, я так вижу, – Жора закурил сам и предложил Николаеву. – Все, что тебе особый кайф давало там, здесь не нужно. Здесь от этого только головная боль. До меня как дошло, что надо мной как будто издеваются, сразу стал специальность менять. А что? Человек с головой нигде не пропадет. А как будут бабки нужны, так мы с парнями их махом заработаем. Маша тоже: я на экономиста собиралась учиться, пойду в экономисты. Ага, как же. Нигде на работу не брали. Причем тоже, как нарочно: ее не взяли, а потом постоит, понаблюдает – приходит другая какая-нибудь девица, ее сразу берут. Не лезь в экономисты, говорю. Но она же упрямая. А как перестанет дурью маяться и бодаться сама с собой, и работает, что первое подвернется – так и платят хорошо, и вообще все путем становится. Такие вот дела, старик. А за собой что можешь припомнить? Ну, что считал там самым важным? Подумай, лучше один, как следует, и заруби на носу: этим здесь не занимайся, обломят.
Николаев почесал затылок. Вопросов все больше, а ответов не ожидается, похоже.