– Нет, но есть оптический прицел.
– Давайте, – согласился Смирнов. – Когда будет, как вы сказали, следующая волна?
– Минут через двадцать. Если отобьем две следующие волны, они больше не полезут.
– Откуда знаете?
– Опыт, лейтенант, опыт.
* * *
Отбиваться пришлось так основательно, что Николаев, впервые на своей памяти, заменил бластеру батарею – и порадовался лишний раз своей предусмотрительности, когда давеча засунул в кобуру пару новых батареек. Помимо этих, шипастых и зубастых, в следующей волне пришли и другие – похожие на огромных, метра три, обезьян, и тоже с такими же глазами. По счастью, и у них не было оружия, зато какими они были быстрыми!
После второй волны Семеныч остался без боекомплекта и был препровожден внутрь клуба, следить за спокойствием.
– Черт, еле отбились, – лейтенант устал, по всему было видно. – Будет еще одна, говорите? У вас закурить нет?
– Есть, – Николаев отдал всю пачку, сам отказался. – Будет еще одна. Потом можно будет с чистой совестью ждать сброса, – он посмотрел на часы, – а он будет через сорок семь минут. Лейтенант, вы действительно отправили жену и дочь к теще?
Смирнов долго смотрел на него, затягиваясь и выпуская дым. Затем опустил взгляд.
– Теперь не уверен, – он снова посмотрел а глаза Николаеву. – Мне последние несколько дней снится один и тот же сон. Как у вас, как будто я попадаю под машину. Спасаю девочку, а меня самого сбивают.
– Вы звонили своим? Говорили с ними об этом сне?
– Нет, мы... – Смирнов почесал в затылке. Почесал бы, кабы не шапка. – Понимаю. То есть я на самом деле попал под машину, как и вы тогда. И что с нами будет теперь, Николаев?
– Как только отобьемся и дождемся сброса, – Николаев проверил заряд бластера, – я вам отвечу.
* * *
Третья волна почти целиком состояла из "обезьян". Под самый конец у Николаева начала истощаться и запасная батарея, оставалось выстрелов двадцать, не более. Просто батарейки есть, они в рюкзаке, но чтобы от них был толк, их нужно было поместить в кобуру, пока бластер был игрушечным. Оставалась надежда, что диском, когда батарея бластера сядет, Николаев не разнесет тут все вдребезги пополам.
– Сколько там до этого, как его, сброса? – осведомился Смирнов. Из клуба не доносилось ни криков, ничего – видимо, Семеныч знал свое дело.
– Восемнадцать минут, – Николаев посмотрел на часы. – Если я не ошибаюсь, через две-три минуты случится еще кое-что. Уже не опасное. Идемте к ним, в клуб. Скажите им что-нибудь, чтобы успокоить. Что угодно, это уже неважно.
– Все в порядке, – пояснил Смирнов, когда радостный шум немного утих. – Через час сюда прибудут войска, можно будет пойти домой. Если что нужно – скажите, принесем сюда, в клуб.
Он вернулся в сени, к Николаеву, и сам посмотрел на часы.
– Сколько еще ждать? И что должно случиться?
– В любой момент, – пояснил Николаев, глядя на движение секундной стрелки. – Смотрите!
Они исчезли. Все, кто был в клубе. Вместе с одеждой и тем, что у них было в руках. Все прочее, что люди принесли с собой, так и осталось.
– Куда они делись?! – поразился лейтенант и обежал все помещения клуба. – Вы знаете, где они?
– Никто не знает, – отозвался Николаев, остановившись в зале для танцев. – Но вряд ли им там хуже, чем могло быть здесь. Зеркало! – он хватил себя по лбу. – Лейтенант, нам нужны зеркала. Высокие, в рост человека. Или хотя бы в половину роста. Лучше всего двенадцать, но чем больше, тем лучше. Есть здесь?
– Здесь два есть, – сразу отозвался лейтенант. – Вон в тех комнатах, по одному. В домах точно есть, но там искать надо. У меня и Лукиной больших нет. А зачем они?
Николаев огляделся. Танцплощадка, где сидели все жители, была заставлена стульями, повсюду валялось то, что люди принесли с собой.
– Пусть хотя бы два. Нужно поставить их здесь, и убрать все из комнаты. Убрать все, что успеем.
– Но зачем?
– Узнаем, кто еще здесь есть, кроме нас с вами. Сколько еще человек, – поправился он.
Смирнов кивнул и указал – за мной.
Они управились за семь минут. Вынесли стулья, вещи, все прочее, что могли вытащить – и принесли оба зеркала, поставили, прислонив к стене. И, едва прислонили второе, обе зеркальных поверхности потемнели.
– Ого, – оторопел Смирнов, вытерев лоб. – Что это значит?
– Скоро узнаем, – Николаев подошел ближе. – У нас шесть минут до сброса. Подождем.
Ждать пришлось недолго. Чернота сменилась туманом, потом в зеркалах стала кружиться "молочная каша" – как в телевизоре, когда отключишь антенну – а потом...
Из правого зеркала что-то выпрыгнуло. Николаев не ждал нападения, хотя и держал бластер в руке. Смирнов успел выстрелить дважды, но оба раза мимо.
– Стойте! – крикнул ему Николаев. Что бы оттуда ни выбежало, оно небольшое и спряталось вон за той шторой. – Подождите. Эй, кто здесь?
Молчание.
– Мы знаем, что вы за шторой, – предупредил Николаев. – Выходите, или откроем огонь.
За шторой кто-то мяукнул. Жалобно и тоненько. Смирнов чуть не выстрелил, а Николаев едва не выронил бластер.
– Кошка?! – оторопел он. – Это ты? Кис-кис-кис!
Она выбежала из-за шторы, вприпрыжку подбежала к Николаеву и потерлась о его ноги, громко мурлыча.
– Это она? – лейтенант присел, и не без опаски погладил зверька по спине. – Та самая Кошка, о которой вы рассказывали? Поверить не могу!
– Я сам не могу, – Николаев сам погладил Кошку. Та тут же встрепенулась, и поскакала к зеркалу, из которого выпрыгнула. Замерла у него и оглянулась. И мяукнула – громко, призывно.
– Что она хочет? – Смирнов смотрел на это в недоумении.
– Похоже, она зовет нас, – медленно проговорил Николаев, глядя на "молоко" в зеркалах. – Зовет за собой.
Кошка еще раз мяукнула и прыгнула – сквозь зеркало. И нет ее.
– И что теперь? – Смирнов опустил пистолет.
– Я пойду за ней, лейтенант. Вы – как хотите. Через три минуты сброс – вас перенесет куда-то, где снова будет конец света. Может, уже завтра.
– А там? – лейтенант указал на зеркала.
– Не знаю. Но она пришла оттуда, и ушла обратно. И нас звала. Я не знаю, сколько у нас времени. Я иду.
– Хорошо, – Смирнов помотал головой. – Я иду с вами.
– На всякий случай, – Николаев протянул ему руку. – Возьмите меня за руку. Просто на всякий случай.
* * *
– Ну, дела, – лейтенант широко раскрытыми глазами осматривал лабиринт. – Провалиться, я все думал, что вы сочиняете. И где Кошка?
Она появилась из-за поворота и подбежала к Николаеву. Тот успел лишь снять и спрятать шапку, да расстегнуть полушубок. Кошка посмотрела в глаза, требовательно мяукнула и махнула лапой. Бери на руки, то есть.
– Тут надписи! – лейтенант не мог оторваться от разглядывания обстановки лабиринта. – Да много! Читать пытались?
– Мы – нет, не до того было. Но есть фото, много фото. Надо спешить, лейтенант, времени может быть мало. Кошка, показывай дорогу!
Кошка спрыгнула с его плеча, добежала до поворота и.... тут же метнулась обратно. И снова – бери меня на руки, сейчас же!
– Что это она? – удивился Смирнов.
– Сейчас узнаем, – Николаев поманил за собой. – Идемте, идемте.
У поворота все стало ясно. Николаев увидел и холмы, и то круглое здание внизу. Вот, значит, как. Вокруг здания было пусто.
– Лейтенант, – Николаев поймал его за руку. – Спрячьте пистолет. И не хватайтесь за него, даже если покажется, что нужно. Договорились? Туда не пустят с оружием. То есть, мы тогда пробились, конечно, но вдвоем сейчас можем не суметь.
– Ясно, – Смирнов спрятал оружие и тоже снял шапку. В ней жарко, а вот тулуп пока снимать не хотелось. Прохладно. И вообще пейзаж не очень радостный, голые холмы, ни травинки, ни птички, и серое небо.
– У вас много вопросов, – Николаев посмотрел на Смирнова, погруженного в мысли. – Как дойдем, я постараюсь ответить.
– Да нет, вы уже рассказывали, – Смирнов словно очнулся и принялся смотреть по сторонам. – Просто поверить не могу пока. Не укладывается в голове.
– Не мое дело, лейтенант, – Николаев поправил рюкзак. – Если пошлете подальше, не обижусь. Вы любите жену и дочь?
– Да, – коротко ответил Смирнов.
– Вы их увидите. Просто не бойтесь, и увидите. У вас будет возможность сказать им, что не успели сказать. Главное, верить.
– Да, – вновь ответил Смирнов. – Я помню, вы говорили.
...Кто поднимает оружие, тот может дойти до цели, но пути ему не откроют, писал Аввакум. И придется приходить снова. Вот тут мы сражались с кораблями пришельцев, с ними самими – и со всеми справились. Не перебили – справились. Николаев помнил, как странно выглядят они без шлема, но лучше всего запомнил тот жест, которым раненый пришелец попрощался с Дарьей. А может, это не они пришельцы. Может, это мы. А зачем тогда они ломились в тот кинотеатр? Действительно ли хотели перебить всех? Мы привыкли, что любой прорыв опасен, и всегда наготове держали оружие. А они могли прийти с миром. Да только что толку гадать.
...Странно, говорил Федор. Я здесь уже третий раз. И только сейчас заметил, как много здесь всего. Словно вещей было заметно меньше с того раза. Хотя я не сильно присматривался в тот, первый раз – настолько все было неожиданно и необычно. И фотоаппарата не было, а то многое бы попробовал переснять. Сколько хватило бы пленки, или карты памяти.
* * *
– Вот здесь, – Николаев вошел в зеркальный зал первым. Вещей, вроде бы, прибавилось. Неудивительно – в конце концов все находит двенадцатого и уходят сюда. Судя по записям, Аввакум проводил двадцать три команды, а в двадцать четвертый раз его вахту перенял некий Джошуа, но куда он делся, почему не здесь? Наверняка ведь Аввакум рассказал, как оставаться в долине? Впрочем, ладно, какая разница.
– С ума сойти, – признался лейтенант. Он бродил между сумками, коробками, рюкзаками. – А по-русски тут кто-нибудь писал?
– Вон там, – указал Николаев. – Вон тот коричневый рюкзак. Мы туда сложили все записки от Аввакума и других. Так... ну и что? Кошка, что теперь?
Зеркала словно ждали этих слов. Все двенадцать осветились, и за ними появились картины. Двенадцать пейзажей – в пяти была ночь, в семи день. И ведут в разные места.
– Смотрите! – Смирнов схватил Николаева за локоть. – Это не ваши, часом?
Зеркало "на девять часов", если север здесь смотрит на двенадцать, вело на полянку – там ночь, похоже. И на полянке стояли...
– Они, – согласился Николаев. – Лейтенант, идемте!
Кошка подала пример – прыгнула к зеркалу, и вот она уже по ту сторону, трется о ноги девушки – видимо, Марии. Звуков оттуда не доносилось.
– Вы первый, – Смирнов посмотрел ему в глаза. – Я помню. Вы шли тогда последний, и остались. Идите, вас ждут. А я могу и подождать, если что.
– Возьмите, – Николаев протянул ему диск. – Только осторожнее с ним. В коричневом рюкзаке копии наших заметок, распечатки. Деньги вам нужны?
– Не бойтесь, не пропаду, – Смирнов пожал руку. – Вы сами говорили, есть всего пять минут. Идите! Вас ждут, идите. Я остаюсь.
– Удачи, Михаил, – Николаев похлопал его по плечу. – Спасибо за все.
Он твердым шагом подошел к зеркалу и шагнул насквозь.
* * *
Смирнов долго стоял, глядя туда, где были зеркала. Что ж, Николаева на самом деле ждали... вот и доброе дело сделал, в ответ.
– Ладно, – Смирнов снял тулуп, и поднял с пола коричневый рюкзак. Тяжелый, однако! – Будем разбираться. Пока не гонят, будем разбираться.
34
Пятый день "на новом месте".
– Ты опять не спала всю ночь, – Дарья принесла Марии чашку крепкого кофе из буфета. Гадость, но другого нет. – Так нельзя! Кому станет легче?
Мария слабо улыбнулась и взяла чашку. И чуть не уронила – сидела спокойно, и вдруг разрыдалась. Дарья обняла ей, закрыв глаза. Теперь и она думала над словами Аввакума. Сколько бы людей ни пришло в тот зал, последний не сможет уйти. Кто мешал Аввакуму объяснить это простыми словами?
Часов в восемь утра в дверь их номера постучали. Это оказался Жора – как всегда, жизнерадостный и деловитый.
– Все устроил, – сообщил он. – И жилье, и прочее. Нужно вам паспорта сделать, девушки. Говорите, что там нужно написать. В квартиру можно будет завтра переехать. Я вам трехкомнатную сделал, все три раздельные. Если мало – скажите, есть варианты. Ну? Что написать?
– Николаева Мария Александровна, – тут же ответила Мария.
– Николаева Дарья Сергеевна, – ответила Дарья следом.
Удивить Жору – это уметь надо. Он записал все, не моргнув и глазом.
– Маша, – он протянул ей записку. – Это от дяди Гоши. Понимаю, это невовремя, но он всех сегодня зовет в гости. В шесть вечера. Транспорт и остальное будет. Пойдете?
– Жора, – Мария смотрела сквозь него. – Давай, я позже отвечу. Мы ответим, – поправилась она. – Ну-ка, иди сюда, – приказала неожиданно, и Жора послушался. Мария обняла его, поцеловала в щеку и добавила. – Спасибо. Что бы мы без тебя делали!
Жора улыбнулся до ушей.
– Маша, ну не переживай! – он осторожно положил ей ладонь на плечо. – Из такого выбирались! Все уладится. Ты же сама всем так говорила, помнишь? Вы с Дашей кого угодно могли успокоить, мозги вправить. Не сидите дома. Мы же не чужие, верно? – и, ободряюще улыбнувшись, удалился.
– Маша, он прав, – Дарья уселась рядом. – Пойдем к ним. Я верю, что он придет. Просто верю, и все.
– Да, – Мария сжала ее ладонь. – Все так. Лягу спать, разбуди меня через три часа, если сама не проснусь.
Она добралась до кровати, и – свалилась. Дарья раздела ее, прикрыла одеялом, а сама вернулась за стол, думать. Компьютер стоял рядом, но не хотелось ничего делать. Но – делала. Помогало.
Под ногами пискнуло. Кошка выбралась из своей корзинки и взобралась на стол. Прошлась, выгибаясь и мурлыча, потерлась о подбородок Дарьи.
– Что ж ты сразу не сказала, что ты двенадцатая? – тихонько спросила Дарья. Кошка посмотрела в ее глаза и мяукнула. – Столько времени там потратили... Ну, не обижайся, – но Кошка не обиделась – развалилась на столе, прямо на тетради, и посмотрела на человека – гладь меня!
Дарья гладила ее, и от этого неприятные мысли уходили прочь. Что-то еще осталось, важное, что мы не поняли. Аввакум сидел там почти десять лет, провожал другие команды, пока кто-то не сменил его на вахте. А он куда делся, или она, неважно? Ведь там никого не было! И как там вообще можно жить, в этом странном лабиринте? Там же ничего нет для жизни! Кругом сплошной камень и мусор.
Надо и мне прочитать те записки из "клада", но не сейчас, сейчас не это главное.
И проход. Кошка прыгнула туда, а потом обратно, пока мы стояли и не решались. Я еще подумала, что это у нее девять жизней... Что-то еще есть, мы не все поняли! И наши вещи. Они уже не волшебные, то есть не такие волшебные, но чуть-чуть остались волшебными, у всех. Почему? Ведь здесь нет никакого конца света, все в порядке, Федя говорил – все проверки сделал, какие знал. Это обычный, человеческий мир. Мы готовы к концу света, мы теперь всегда готовы, но его не будет. Просто живем теперь, как все, сами так захотели.
Мария что-то прошептала во сне, и всхлипнула. Кошка немедленно перепрыгнула на кровать, улеглась у головы Марии и замурлыкала. Дарья уселась у кровати и взяла Марию за руку. Минут через пять Мария перестала шептать и жалобно стонать, сон стал спокойным.
Дарья не стала будить ее ни через три часа, ни через шесть. Мария проснулась сама, когда было пять часов вечера.
* * *
– Звонить? – спросила Дарья, когда Мария вышла из душа, вытирая волосы. – Поедем, да?
– Звони, – согласилась Мария. – Я не очень страшная?
– Совсем не страшная! – и Дарья отвернулась, пряча улыбку, прижала телефон к уху.
– Машина будет через двадцать минут, – пояснила она. – Есть не будем, да? Можно погулять!
– Да, давай погуляем, – согласилась Мария. – Кошка?
Кошка мигом оказалась у входной двери, оглянулась там и мяукнула. Дарья засмеялась.
– Это по-нашему, – заметила Мария. – А то чуть что – на шкаф и дрыхнуть.
* * *
В машине было уютно. Дарья увлеченно рассказывала что-то, что вычитала о кошках, а Мария улыбалась, кивала ей, гладила Кошку и думала.
...Федя сказал, что нас тут нет. Но есть все остальные, из-за которых мы попали тогда под машину. Даша узнала Лену Трофимову – та живет счастливо, у самой уже двое детей. И другие, они все оказались здесь. Что это значит? Трофимова не узнала Дашу, она вообще не помнит никакую Дарью Петрову. Почему мы здесь? Может, это снова та, вырожденная реальность?
Мы словно уборщики, сказал как-то дядя Миша. Словно смотрим, что осталось в старом доме, прежде чем его снесут. Все ценное помогаем вынести и сохранить, остального не жалко. Потом дом ломают, а нас – в следующий дом. И сколько нам так трудиться, когда это кончится? Самое неприятное, сказал Федя однажды после стакана вина – почти никогда не пьет, но по важным событиям позволял себе – самое неприятное, что это может быть закон природы. Нет ничьей воли, никто нас не переносит ради испытания нас самих, просто так устроен мир. Чтобы сам мир мог жить, и его не уничтожали наши собственные выдумки, происходит конец света, и мы выискиваем тех, кто заслуживает чего-то, кроме пустоты забвения, спасаем людей, которые еще зачем-то для чего-то нужны...
Я сходила с ума после второго конца света – хотелось проснуться, и не могла. И понимала, что все вокруг не то, ненастоящее на вид, и хотела уехать куда угодно, и не получалось. И всякий раз накатывала такая злость, когда начинался конец света, что мысли попробовать снова утопиться не приходили – назло всем, выжить и перебить всю ту нечисть. И других спасти, просто потому, что не могу смотреть, как они погибают. Дети любят спрашивать "почему?", и именно этот вопрос постоянно не давал покоя, так и нет на него ответа.
– Мы приехали! – Дарья потормошила ее. – Маша!
Она шла, как в тумане, хотя голова была ясной, как никогда. И там собрались все, и чувствовалось – люди начинают жить настоящей жизнью, пусть даже все волшебные предметы ведут себя не совсем так, как положено простым вещам. Мария потрогала карман куртки – сложила туда диски, уже рефлекс. И у Маши Винни-Пух с собой, в рюкзаке, тоже еще не может избавиться от привычки. Да и тетя Надя, вон, с тем самым зонтиком.
Тостов не поднимали, просто все собрались, потому что не могли не собраться – и говорили ни о чем. Об обыденном, если можно так сказать. Мы теперь всегда будем рядом, подумала Мария. Что бы ни было, все вместе. Мы давно уже одно целое, не можем друг без друга. И, как всегда, все разобрались по маленьким отдельным компаниям, но все равно были все вместе.
Мария попросила сделать ей коктейль – что-нибудь слабенькое – и они сидели, вместе с Федором и Дарьей, и Федор увлеченно рассказывал им о последних веяниях в астрофизике – пока их тут не было, люди столько всего успели обнаружить нового в этом мире!