Как только были поставлены палатки, оборудовано убежище и подключено отопление, Лес созвал то, что Морозов называл "маленьким советом". Собрались они оба, Гейнц и еще двое мужчин, принимавших самое активное участие в строительстве: один штатский и один военный из пассажиров. Женщины делегировали двух представительниц: пожилую дьяконессу, которая постоянно распевала гимны, и президента клуба "Друзей Антенагораса Зизи". Я не знаю, кто был этот самый Антенагорас. По словам Морозова, это был философ раннего Четвертичного периода, известный, в первую очередь, в связи с событиями, которые называют "заблуждением Шератана". Но я и этого не знаю… Это была жирная и подвижная дама с массой завитушек на голове. Лес позвал и меня:
- Талестра, иди сюда, ты будешь представлять детей.
Он назначил, часовых в звездолет и по углам нового лагеря, окруженного частоколом из пробкового дуба. Потом мы собрались в самой большой палатке, там, где хранились аккумуляторы, оружие и запасы продовольствия. Все уселись вокруг небольшого костра: надо было экономить энергию обогревателей. Все это напоминало мне другую ночь в помещении центрального поста "Летающей Иглы" и другой военный совет, на который меня не позвали. Как и тогда, свет - теперь уже костра - придавал лицам выразительность, и я неожиданно поняла, что уже давно знаю моих друзей, что они близки мне, и что у нас есть общие воспоминания и переживания. Они тоже немного изменились. Морозов как-то съежился под своей шкурой, Шталь все больше походил на огромный чемодан, поставленный на-попа, а лицо Леса, огрубевшее, но все еще утонченное, стало еще восхитительнее…
Он как можно проще изложил положение вещей:
- Свободные гражданки и граждане, - сказал он, - сначала подведем итоги: нам невероятно повезло и, одновременно, ужасно не повезло, что мы сели именно на Гефестионе. Эта планета обитаема, что очень редко встречается в созвездии Лебедя, где большинство небесных тел - просто раскаленные метеориты. Вы безо всяких вредных последствий дышите ее воздухом, и, посадив несколько зерен из нашего запаса, мы собрали небольшой урожай пшеницы и овощей земного типа - магнум бонум.
- Это означает картошку, - прошептал мне на ухо Морозов, - но при подготовке доклада я настоял на латыни: это звучит лучше!
- С другой стороны, - продолжал Лес, - это созвездие лежит в стороне от обычных путей сообщения; мы можем остаться здесь на все сто лет, и никто нас не найдет. Передатчики не работают при таком большом скоплении звезд и интерференции магнитных полей. Следовательно, нам остается единственный выход: использовать как можно лучше то, что у нас есть, и изыскивать такие природные ресурсы планеты, которые позволили бы нам улететь.
- А о каких ресурсах идет речь? - спросил штатский.
- Уместный вопрос. - Лес повернулся к Морозову. - Ты производил изыскания. Объясни.
- Так вот, - начал свое объяснение маленький ученый, - на Гефестионе, несомненно, есть месторождения минералов, но мы не в состоянии их разрабатывать. Имеются другие возможности: в относительно недалеком прошлом эта планета была обитаема, потом ее разорила ужасная сила - может быть, именно та, от которой мы бежим. Население, а также целые районы отныне существуют лишь в виде оптических миражей. Но должны существовать и материальные остатки той жизни. Может быть, среди них мы сможем найти и горючее.
Пожалуй, эта возможность была довольно проблематична, но пассажиры воспрянули духом. Дьяконесса, которая принадлежала к секте Истинных Последователей, спела гимн, а дама с завитушками пообещала Лесу, что его имя будет упомянуто в хартиях общества Антенагораса Зизи. Трудности начались позже, когда договорились, что отряды пассажиров будут по очереди исследовать планету в поисках ресурсов.
- Я накладывало вето! - крикнула литературная дама. - Все здоровые пассажиры должны одновременно исследовать планету - так будет быстрее! Мы все равны! - Она уничтожающе посмотрела на нас с Морозовым. - А старики и дети останутся в лагере!
- Я не думаю, что такое решение будет рациональным, - возразил Лес. - Кто-то должен защищать остров.
- От кого? На планете нет никого, кроме призраков.
Нисколько не обидевшись, Морозов вмешался. Он забросал свою оппонентку, которая носила звучное имя Атенагора Бюветт (что, очевидно, было символом ее философских наклонностей), успокаивающими истинами и не совсем логичными уверениями… Но у дамы была боеспособность реактивного спрута с Шератана.
- Если я вас правильно поняла, - заявила она, наставляя на Морозова протонный микроскоп, который служил ей лорнетом, - вы даже не знаете, могут ли на нас напасть чудовищные растения или бронтозавры?
- Да, это так, свободная дама…
- Но, в таком случае, вы ничего не, знаете! И вы еще пытаетесь мне противоречить, мне, у которой чувствительность точно такая же, как у великого Антенагораса Прорицателя, прозванного Зизи! Долой невежд! Долой!
Она подпрыгивала и надсаживала глотку. Дьяконесса произнесла проповедь. Снаружи пассажиры подняли неописуемый гвалт. Лес приказал всем замолчать. Он заговорил ледяным тоном, какое-то не совсем человеческое спокойствие исходило от него.
- У нас единственный вопрос, - сказал он, - надо решить в принципе, будем мы исследовать планету или нет. А техническая сторона и организация экспедиции касается только меня. Здесь командую я!
Устроили открытое голосование. Только Атенагора оказалась против. И мы разошлись в некотором беспорядке.
Палатка, в которой я жила с целой кучей детей, была на другом конце лагеря. И я была благодарна Лесу за то, что он проводил меня. Остатки старого лагеря были видны отсюда, и мне было не так страшно при виде этих ужасных груд мертвых тел, перекошенных лиц, ртов, разинутых в безмолвном крике или хрипе. Я закрыла, глаза и прижалась щекой к руке Леса, повторяя:
- Я вне себя от возмущения! Они что же, все такие, жительницы Земли?!
- Нет, не все, - отвечал он спокойно.
И я как бы заново увидела остров: мы дошли до противоположной оконечности, единственного почти пустынного места между сиреневым и фосфоресцирующим небом и озером с мертвой водой - этими двумя безднами с мигающими звездами… А прямо надо мной в колеблющихся отблесках возвышался Лес, похожий на большую звезду в образе человека, затерянную в облаках этого проклятого богом места. И он смотрел на меня - и я забыла, что должна избегать взгляда его золотых арктурианских глаз. Я вообще все забыла. Это было так, будто какой-то туман застлал мое сознание, а яркий золотой луч света ранил и глубоко проник в меня, в мой мозг, в мое сердце. Может быть, я чуть было не закричала, чуть не упала… Я хотела умереть и воскреснуть тысячу раз и оставаться целую вечность под его взглядом…
А он сказал:
- Ты очень выросла, Талестра.
- Это что, плохо? - спросила я растерянно. - Когда я таскала деревья по льду, все были довольны. А теперь ты упрекаешь меня в том, что я занимаю много места?
- Я не это хотел сказать, - возразил он. - Но это так трогательно: я ведь знал тебя совсем маленькой девочкой…
- Да, ты даже таскал меня за волосы на "Летающей Игле", когда мы обезвреживали механизм тик-тик-тик!
Он смутился:
- Я таскал тебя за волосы? Нет, ты сошла с ума! - Он помолчал. - Прости, Талестра…
И вот мы стоим уже перед моей палаткой. Все произошло очень быстро… Лес взял мою руку и поднес ее к своему лицу, а я была смущена: ведь это была та самая рука, которая валила деревья, долбила лед, регулировала прицел излучателя - мозолистая, маленькая и потрескавшаяся. Но он не поцеловал ее, он просто поднес ее к своим глазам. Очень длинные ресницы обмахнули ее, и я почувствовала что-то свежее, словно слезу, какую-то ласку ангела…
- Видя тебя такой большой, - прошептал он, - я начинаю понимать, как давно я покинул мою родную планету и всех тех, кого я любил…
На другой день он ушел на разведку со своими людьми. А я осталась в лагере с Морозовым. Не могу сказать, что я скучала. Все окружающее было таким новым для меня, а у него была голова, из которой можно было много чего позаимствовать. Это было похоже на удачную рыбную ловлю. Мне было вполне достаточно ухватить какое-нибудь понятие, и я начинала тянуть его к себе, как на леске, и - гоп! - я вытаскивала большую аппетитную рыбу - решение какой-нибудь научной проблемы, исторический парадокс, бергсоновскую теорию. Мор, постоянно страдающий от холода, работал, закутавшись в свою шкуру, в самой большой палатке. Во время свободных гипнолекций, которые он читал детям пассажиров, я усаживалась у каталитического обогревателя, расслаблялась и буквально сгорала от любопытства: я страстно интересовалась прошлым Земли, будущим звезд, а также метафизикой.
Я хотела знать все! Я могла все понять…
Наступил день, когда…
- Ты опустошаешь мой мозг! - объявил он.
Я пожала плечами.
- Это неизбежно. На этой планете остались только книги-призраки. А на острове - только списки казненных. А я уже выучила наизусть "Божественную комедию", а также еще одну штуку, которая лежит в футляре, и о которой я уж не буду упоминать…
Он поглядел на меня с интересом:
- Это тебе понравилось? Я хочу сказать, "Комедия"?
- Неплохо, хотя Данте неизвестно зачем усложняет. Для чего столько разглагольствований в балладе о подпространстве? Зачем превращать эту несчастную Беатриче в святую, в инквизитора, в саму философию?.. И все-таки я полюбила этого древнего поэта, который совершил такое же путешествие, как и мы…
- Ты так думаешь?
- О! Есть вполне определенное сходство. Путешествие через круги ада, чудовищный зверь с Сатурна, озеро Смерти на Уране… Черные существа с огненными стрелами, которые нас преследуют. А здесь - не тот ли этот город Дит, в котором мы все были? Где:
Навстречу нам шли тени и на нас
Смотрели снизу, глаз сощуря в щелку,
Как в новолунье люди, в поздний час.
- Так ты полагаешь… что все это уже было времена Данте?
- Это или что-то похожее. Ты же сам учил меня: в гиперсфере ничто не исчезает и не возникает бесследно.
Он казался потрясенным, не знаю почему. Неожиданно он отослал всех учеников, и мы остались вдвоем в большой палатке. Дрожа, он повторял:
- Замолчи! Лучше не думай об этом! Что же делать, что делать?!
Он ходил большими шагами вокруг обогревателя, и развевающаяся шкура приоткрывала его худые ноги.
- Такая маленькая девочка! - пробормотал он наконец. - А я еще думал, что никто, кроме меня, не в состоянии прикоснуться к этой бездне!
- Я немного выросла! - возразила я. - Лес это уже заметил. Но это еще не все. У меня появились новые, довольно интересные способности. Я могу теперь передавать мысли в четырех измерениях.
- Ты можешь… что?
Мне даже не стало смешно от его изумления, когда я запустила (если можно так выразиться) в его голову все то, что я уже так хорошо знала, особенно с того самого вечера, особенно с той встречи на другом конце острова: "осенние сумерки", похожие на сумерки Гефестиона, эти мольбы, эти стоны, где "адский ветер, отдыха не зная, мчит сонмы душ среди окрестной мглы". "И как скворцов уносят их крыла, как журавлиный клин летит на юг…". И эта пара, которая проходит, обнявшись, никого и ничего не замечая вокруг, разве только, если сама любовь позовет их… Эта пара, которой я уже завидовала до слез…
Я так увлеклась, что подлинное дыхание ледяного вихря коснулось нас, оно заполнило палатку, стерло контуры брезентового покрова, а от взмахов огромных крыльев колебалось затянутое густым дымом пространство вокруг, и весь ад испускал протяжные стоны, и оба мы могли расслышать главную жалобу - нежный и жалобный голос Франчески да Римини:
Любовь, любить велящая любимым,
Меня к нему так властно привлекла,
Что этот плен ты видишь нерушимым.
Любовь вдвоем на гибель нас вела…
Я очнулась - Морозов испуганно тряс меня.
- Как же так! - упрекал он самого себя. - Как же я ничего не заметил?.. Ведь это же самый опасный момент. Пифии теряли способности к предсказаниям, а служанки храма Весты - свою бдительность, а мы и подавно не знаем, какие бури могут бушевать в организме мутантки!
- А потом добавил в стиле самой пошлой прозы:
- Бедное мое дитя, ты что же, уже давно влюблена в Леса?..
К счастью, мне не пришлось отвечать.
Со стороны нового лагеря поднялся невообразимый шум:
- Ночные! Ночные!
Да, Ночные наступали.
И это не было миражом.
12
Лес брал с собой на разведку двоих. Четыре человека оставались на корабле с приказом живыми оттуда не выходить, какая бы опасность ни угрожала лагерю. И это было правильно: корабль оставался нашей единственной надеждой, единственным средством, которое могло бы связать нас с остальным миром. Таким образом, в нашей крепостишке оставались Морозов, Гейнц и восемь пассажиров. После бегства мужчин из временного лагеря на том берегу у нас ощущалась нехватка в бойцах. Еще здесь были бесполезные женщины и дети, а также я…
Лагерь состоял из подземного убежища, правда, не слишком глубокого, но защищенного всеми имевшимися на "Летающей Игле" противоатомными плитами, а еще из двадцати, примерно, палаток, в которых люди размещались по пять и по шесть. Все это было окружено уже упомянутым частоколом из стволов пробкового дуба, обмазанных толстым слоем глины. Несмотря на регулярные бессмысленные протесты Атенагоры, которая требовала: "Пространства! Еще пространства!". Лес приказал прорубить десяток амбразур и установить в них тяжелые дезинтеграторы.
Все это чем-то напоминало военное поселение на американском Диком Западе или в древних колониях.
Когда на противоположном берегу неожиданно потемнело, а ужасный запах паленого мяса и сернистого газа наполнил воздух, все женщины бросились в убежище и увлекли меня за собой. Там я пережила несколько самых неприятных минут в жизни, и так уже слишком богатой впечатлениями. Мы были стиснуты еще сильнее, чем на "Летающей Игле". Или это мне казалось, потому что я выросла? У всех детей разболелись животы. Дама Бюветт взобралась на ящик и попыталась обратиться к нам с речью: по ее мнению, любое сопротивление было чистейшим безумием, ведь учитель Зизи всегда подчинялся силе, что ярко отражено в его работах "Антиной любит Адриана", "Псаффа", "Я сплю один" и т.д. Она призывала нас одновременно выйти из убежища с белыми знаменами или с тем, что могло их заменить. "Ведь Ночные - гуманоиды. Но если все человекообразные одинаковы, и если они хотят установить порядок на всех планетах, то это говорит о том, что предприятие их вполне легально и…" Разрозненные выстрелы тяжелых дезинтеграторов потрясли убежище, и я почтительно предупредила проповедницу, что ящик, на котором она принимает позы великих ораторов, содержит изотопы трития, и в любой момент может начаться процесс распада… Я никогда бы не поверила, что она может слететь оттуда с такой легкостью. А ведь на ящике была надпись: "Витамины". Дьяконесса запела: "Господь, ты видишь ли меня…" У одной из пассажирок началась истерика, и это несколько отвлекло всех. Ее потащили под душ, но кто-то случайно повернул терморегулятор не в ту сторону, и кипящая струя обварила несчастную. И наступила всеобщая неразбериха…
Когда крики стихли, оказалось, что наверху царит зловещая тишина. Это могло означать самые разные вещи - и очень важные. Я потихоньку двинулась к выходу, но дама Атенагора вцепилась в меня, визжа:
- Держите ее, она хочет смыться! Возьмем ее заложницей, или мы пропали!
Вопреки всем моим принципам я ударила ее и вырвалась из толпы этих одержимых с разодранным платьем и растрепанными волосами. В это время один мальчик вскочил на перевернутую тележку, которая служила Морозову рабочим столом, и, схватив молоток, начал стучать по пустому баллону из-под жидкого воздуха. Паника достигла предела, и мне удалось выскочить наружу.
Когда мои глаза начали различать предметы в густом дыму, я поняла, что первый натиск с противоположного берега был остановлен. Но Ночные вели огонь яростно и точно, они вывели из строя четыре наших дезинтегратора. Среди обломков лежали семь пассажиров - семь черных, обугленных манекенов… На своем посту хрипел раненый электроник. Я принесла ему воды, и он вежливо поблагодарил меня. "Спасибо, свободная дама…" Затем голова его свесилась набок, а глаза закрылись. Прибежал Морозов.
- А тебе что тут надо?! - крикнул он.
- Эти бабы в убежище совсем рехнулись и крушат все вокруг себя. К тому же, сейчас самое время использовать мои способности…
Мы с трудом затащили тяжелого Гейнца в одну из палаток: он был сильно обожжен. Морозов ввел ему антибиотики и морфий.
- Как это произошло? - спросила я, когда мы вышли, стараясь не глядеть на черные тела у бойниц.
- Они накрыли нас первым же залпом. Они… да ты с ума сошла, куда ты?!
А я ползком направилась к одной из бойниц. Ну конечно, они были там. Черная блестящая масса заполнила противоположный берег и скалы. Это были все те же знакомые силуэты, ужасно похожие на людские, однако некоторые из них ковыляли, как гигантские пауки из кошмарных снов, другие, похожие на ракообразных, испускали какие-то странно дымящиеся желтые лучи, вращали шариковидными антеннами. Я старалась успокоиться, говорила себе, что это вспомогательные механизмы или оружие, но от этого мне не было легче…
Царило странное затишье.
- Похоже, они раздумывают, а? - сказал последний из пассажиров, сидя на стволе своего дезинтегратора. У него было располагающее круглое лицо молодого фермера откуда-нибудь с равнин Марса. - Хорошо, если бы они перенесли это на завтра!
- Да, - ответила я рассеянно. В голове у меня почему-то звучала глупая песенка об одной даме, которая не знала, как ей лучше приготовить омара. - Они могли бы разрушить наш лагерь, не сходя с места, но почему-то не делают этого. Я думаю, они хотят взять нас живьем.
- Напрасные надежды.
- Им просто не удастся взять нас живьем, - вмешался Морозов, вернувшийся из убежища. - Гражданочки решили взорвать остров. Они собрали вместе ящики с боеприпасами и уже приготовили зажигалки…
- Вы должны были конфисковать их.
- Разве вы, дорогая моя, не знаете, что нет чудовищнее фурии, чем женщина, когда она выходит из себя?