Если честно, мне бы данные познания не повредили. Но я обещала антиквару доставить открытую шкатулку уже завтра. Оставалось надеяться, что он найдет способ связаться со мной, когда поймет, что у меня нет его адреса. Иначе придется мне прочесывать Трибеку и Вест-Вилидж, пока я не разыщу антикварный магазинчик. А пока надо приниматься за работу.
Я прошла в спальню - крошечную комнатку под скатом крыши - и быстро переоделась. С облегчением сменила юбку и блузку на старенькие джинсы, футболку с длинными рукавами и кожаные ботинки на толстой подметке. Уже давно я усвоила четкое правило: одна искра способна уничтожить любимую рубашку, прожечь ткань насквозь и повредить кожу. Ювелирное мастерство и паяние, что тут скажешь… Мою рабочую одежду испещряли дырочки, от нее пахло газом, металлом и пеплом, но в ней я чувствовала себя настоящей.
Я зачесала волосы назад и стянула в хвостик, вернулась в мастерскую и включила радио, настроенное на волну WROX - станцию, передававшую альтернативный рок. Я любила слушать музыку во время работы. Шелковый голос ночного ди-джея (ее шоу называлось "Ночной полет с Ариэль Эрхарт") меня успокаивал и расслаблял. Я улыбнулась, когда зазвучала песня в исполнении "London Dispersion Force". В группе были двое моих лучших друзей, и я порадовалась, что их вывели в эфир. "Трубадур" - так называлась их новая композиция. "Трубадуры песни сочиняли, чтоб сердца разбитые унять, - заливалась Фиона. - Чтоб про боль любви неразделенной недоступным дамам рассказать". Я включила паяльную лампу, покачиваясь в такт мелодии и чувствуя, как погружаюсь в безмятежность, которой не ощущала весь день. "Слава богу, что у меня есть работа, - подумала я, придвинув к себе шкатулку. - Но вот вопрос: как же мне, черт побери, открыть ее и не повредить?"
Я осмотрела шов, соединявший крышку с основанием. Поскольку края не были повреждены, я предположила, что металл шва более легкоплавкий, чем серебро. В противном случае оно бы расплавилось при нагреве. То же самое касалось и пластины, припаянной к защелке. Следовательно, если удастся справиться с задачей, я смогу провести лезвием вдоль шва - и дело в шляпе. Я взяла стальной скальпель и выбрала горелку с самым тонким соплом для паяльной лампы, после чего установила нужный уровень подачи ацетилена и кислорода. Подготовившись к работе, я надела перчатки, защитные очки и направила пламя горелки на металлический шов. Сначала я не заметила никаких изменений. Если бы здесь использовали свинец, он бы уже расплавился. Значит, я вожусь с каким-то неизвестным материалом. Я увеличила силу огня…
Безрезультатно.
- Ну, давай, - прошептала я, и очки запотели от моего дыхания. - Не будь гадом.
И в ответ на мой голос шов размягчился и засветился, как яркая лента. Он начал плавиться.
- Умница, - проворковала я и провела пламенем вдоль металла. Я делала так до тех пор, пока он не начал пузыриться. Другой рукой я вставила скальпель между крышкой и основанием, провела по трем сторонам шкатулки и под пластиной. Металл вокруг печатки засветился, а сама накладка стала белой - кроме фигуры взлетающего лебедя посередине. Птица осталась черной на раскаленном добела фоне. Казалось, она взлетает над водоемом, залитым солнцем. На миг я явственно услышала хлопанье крыльев, а потом раздался щелчок и свет ослепил меня.
Это сияние я практически ощутила. От всплеска энергии завибрировали кости, стало покалывать в кровеносных сосудах, и все волоски на моем теле встали дыбом. Я будто нырнула в холодное, как лед, озеро летним днем, или шагнула в горячую ванну, в которой кипела морская соль для ванн, или… нет, это было невозможно описать. Я словно впервые в жизни вдохнула полной грудью. И мгновенно осознала, что если я это выдержу, то потом буду пытаться повторить новое ощущение.
Когда свет померк, я взглянула на свои руки и ноги, отчасти ожидая увидеть потемневшие культи. Однако я ни капельки не обожглась.
"Все хорошо", - повторяла я, успокаивая себя. В словах мне слышался призрачный голос моей матери. Так она говорила, если я падала или ушибала голову. "Все хорошо", - бормотала я, стараясь унять часто бьющееся сердце. Ничего не болело, и ничто не пострадало, даже… Я посмотрела на шкатулку, вздрогнула и замерла.
Она была открыта. А к потолку поднималось облачко голубоватого дыма. Он, как змея, обвивал фигуру металлического дракона. К дыму примешивались хлопья сажи, парящие в воздухе. Но меня потрясло другое - внутренняя сторона крышки. На серебре голубели знаки, и они мерцали, подобно иконкам на экране компьютера.
Я протянула дрожащие пальцы к шкатулке. Полумесяц превратился в круг, дважды рассеченный двумя пересекающимися линиями, и сменился треугольником с точкой в центре. Перевернутый глаз превратился в букву Z, потом - в цифру 7, а потом - в нечто, напоминающее инфузорию-туфельку.
Я зажмурилась, отчаянно надеясь, что, когда открою глаза, иллюзия исчезнет. Когда в шестнадцать лет у меня появилась зрительная аура при мигрени, я думала, что схожу с ума. Я выросла в доме, который часто посещали художники, и потому слышала разговоры о том, что кто-то из друзей родителей "шагнул за грань". Их существование представлялось мне и даром, и тяжким бременем бытия. Разве мама не говорила мне постоянно о том, какая я талантливая? Не означало ли это, что я потенциально способна шагнуть за предел рационального мира - в безумие? Какое невероятное облегчение я испытала, когда окулист объяснил мне, что сверкания, слепые пятна, обрамленные зигзагообразными линиями, и туманные короны совершенно нормальны и обычны для приступов мигрени. Но вдруг он ошибался? Что, если симптомы являлись опасным признаком и я уже начала сходить с ума?
Я открыла глаза. Символы испарились. Шкатулка стала серебряной и отполированной до блеска. От патины не осталось и следа. "Понятно, крышку обработали химикатами", - подумала я. Символы были начертаны на каждом слое, они проявились при нагревании и последующем остывании. Так лимонный сок становится виден на бумаге, если ее подержать над огнем. Собственная логика меня немного успокоила. Я сняла защитные очки, перчатки и прикоснулась к шкатулке. Металл еще хранил тепло. Я опустила крышку, потом подняла…
Внутри было пусто.
Я уставилась на хлопья сажи, плавающие в воздухе. И меня осенило - это же клочки обгоревшей бумаги! Листы лежали внутри шкатулки, воспламенились, когда открылась ее крышка. На единственном уцелевшем обрывке, валявшемся на верстаке, я увидела затейливый древний шрифт. Но я не смогла ничего разобрать - зрение пока не восстановилось, а руки тряслись. Я лишь различила подпись "Уилл Хьюз". Буквы были написаны крупно, с изысканным росчерком. Подпись стояла прямо под сургучной печатью с изображением лебедя. Остальные бумаги превратились в белые и голубые конфетти, порхающие по комнате. Мое рабочее место стало похоже на заснеженное поле во Франции, написанное Писсарро более века назад.
ЛЮДИ-ТЕНИ
Собрав остатки хлопьев, я уложила их в шкатулку, закрыла крышку и оставила ларчик на верстаке. Правда, у меня мелькнула мысль убрать его в сейф, где я хранила запасы золота и серебра… Но, с другой стороны, таунхаус был снабжен системой сигнализации. У меня не имелось серьезных причин прятать вещицу под замок - разве что для того, чтобы защититься от нее, а это было глупо.
Я взяла уцелевший клочок и серебряную печатку в спальню, поскольку мне хотелось получше разглядеть их, когда зрение окончательно восстановится. Я положила бумагу и печатку на тумбочку у кровати и принялась раздеваться. "Галлюцинации развеялись, я цела и невредима", - подумала я. Забравшись в постель и обхватив себя руками, я пыталась унять дрожь. Странное чувство, которое я испытала, когда вспыхнул свет… просто нечто, вроде разряда электричества. Шок, вот и все. А теперешний тремор, конечно, от усталости. День выдался тяжелый и долгий. Но прежде чем выключить лампу, я сняла цепочку с медальоном (хотя я оставляла ее на шее даже ночью) и взяла печатку, отделенную от шкатулки. Я решила сопоставить два орнамента. Да, они почти одинаковы, но это ни о чем не говорит. Ничего особенного. Но, действительно, приятно обнаружить безделушку, напомнившую мне о матери. Я будто получила послание от нее. Я заснула, сжав печатку в руке и водя кончиком пальца по фигурке лебедя с распростертыми крыльями.
Мне приснилось, что я нахожусь на берегу круглого озера. Над противоположным берегом, за старой каменной башней садилось солнце. Вода окрасилась цветом расплавленного золота, и на ее поверхности плавал черный лебедь. Сцена выглядела мирно и безмятежно, но я знала, что сейчас произойдет что-то ужасное. Птица тоже это ощущала. Лебедь наклонил длинную шею, расправил крылья и начал готовиться к полету. Внезапно я заметила серебряную цепь с тяжелым медальоном у него на груди. А потом, едва кончики его крыльев оторвались от воды, я услышала свист. Какой-то предмет рассек воздух рядом со мной, а в следующий миг над золотистым озером пронесся гневный стон. От черных перьев потемнел воздух. Сперва я наблюдала за происходящим с берега, а затем оказалась в воде… и перестала быть собой. Я, к собственному ужасу, превратилась в раненого лебедя. Именно я издавала возмущенный крик боли, похожий на зов трубы Судного Дня.
Я проснулась.
Мне понадобилась доля секунда, и я поняла, что гудит сирена сигнализации двумя этажами ниже. У меня похолодела кровь. В следующую секунду я уже была на ногах. Натянула джинсы, рубашку и рабочие ботинки. Еще мгновение - и я выскочила на лестничную площадку и посмотрела вниз. Скрипнула дверь этажом ниже, и у перил возникла лысина моего отца.
- Папа! - завопила я под завывание сирены. - Наверное, ложная тревога! Дождись приезда полиции!
Но отец меня не услышал или не пожелал слушать. Он побежал вниз по лестнице. Полы шелкового халата с рисунком в виде индийских "огурцов" развевались в потоках сквозняка.
Значит, парадные двери были открыты.
Я бросилась за отцом. Мое сердце колотилось от страха, и я прыгала через две ступеньки. Роман хранил в тумбочке армейский пистолет - сувенир времен Второй мировой. Неужели он взял его?
На середине очередного лестничного пролета я разобрала крик Романа и звук выстрела. Я одолела последние ступени и рухнула на колени на первом этаже. Не обращая внимания на боль, я вскочила и бросилась в конец коридора, к кухонной двери, распахнутой настежь. Пара длинных неуклюжих прыжков… и я застыла на пороге. Зрелище показалось мне совершенно диким. Наверное, сбылся мой детский ночной кошмар и я попала в сюрреалистическую картину Дали или де Кирико.
Я увидела трех мужчин. Все в черном - в одинаковых водолазках, штанах, перчатках и лыжных масках. Они напоминали мне тени, а не людей. Один из них скрючился возле тюка из красной ткани перед открытой дверью сейфа и с помощью картонажного ножа вырезал полотно из рамы. Закончив работу, он протянул картину подельнику, а тот быстро свернул ее в рулон и убрал в длинную продолговатую сумку. "В таких, - пронеслась в моем обезумевшем сознании мысль, - носят гимнастические коврики". Я была готова расхохотаться. Но, когда я опустила глаза, то догадалась - никакой это не красный тюк, а мой отец в ярком шелковом халате. Кровь забрызгала белый воротник его пижамы.
В этот момент с моих губ сорвался хриплый возглас, и грабители одновременно обернулись. Тот, который был вооружен ножом, резко встал. Второй захлопнул дверцу сейфа, а третий застегнул молнию сумки. И все направились ко мне.
Я прижалась к стене и содрогнулась. Вдруг кто-то из них прикоснется ко мне? Но бежать я не могла: мне нужно было срочно приблизиться к отцу. Бандиты просто прошли мимо, будто меня не существовало. А по коридору распространился мерзкий запах тухлых яиц и пепла. Вонь заполнила мои ноздри, рот, заструилась в легкие. В доме почему-то потемнело. Казалось, тени из углов потянулись к взломщикам. А те, в свою очередь, поравнялись с лестницей и начали по ней подниматься.
Как только они миновали меня, я кинулась к отцу и опустилась рядом с ним. Я нащупала пульс у него на шее и пижаму, чтобы увидеть рану.
Пулевое отверстие находилось под левой ключицей, на дюйм выше сердца. По крайней мере, я надеялась, что пуля прошла выше сердца. Я ощутила слабое биение артерии. Вскочив на ноги, я схватила беспроводной телефон и взяла салфетку из-под чайника, оставленного мной на столе. Мне стало немного жаль упавший на пол и разбившийся керамический чайник. Он принадлежал маме… Однако я тут же о нем забыла. Прижав ткань к ране отца, я набрала "911". Мне сообщили, что полиция и неотложка уже выехали к нам. Положив трубку, я услышала шаги грабителей на ступенях. Сирена не унималась, и я не понимала, поднимались они или убирались восвояси. "А если они вернутся и пристрелят нас? - подумала я. - Может, стоит вытащить папу на улицу? Но далеко ли я уйду с ним? Не сделаю ли я хуже, если начну его тормошить?" Когда прошла, наверное, целая вечность, раздался звук захлопнувшейся входной двери и в холле загрохотали тяжелые ботинки. Подняв голову, я обнаружила двух офицеров полиции в форме. Они навели на меня пистолеты.
- Воры наверху! - гаркнула я, пытаясь перекричать вой сирены. - Их трое! И у них есть оружие: они ранили моего отца.
При этом я старалась вспомнить, видела ли я пушку у кого-то из грабителей… Полицейские уже развернулись и выбежали из кухни. Спустя секунду они затопали по лестнице.
Я повернулась к отцу. Его лицо приобрело землисто-серый оттенок.
- Папа? - окликнула я его. - Роман? Ты слышишь меня?
Его веки дрогнули, и глаза чуть приоткрылись. Он прошептал что-то неразборчивое. Я наклонилась ближе, прижалась ухом к его губам.
- Умираю… умираю… - прохрипел он.
- Нет, ты не умрешь. Обещаю. Пуля не попала в сердце.
Я хотела, чтобы он посмотрел на меня, но его взгляд метался по кухне в поисках какой-то вещи. В конце концов я увидела старый армейский револьвер, лежащий под кухонным столом. Вероятно, отец выронил его, когда в него выстрелил взломщик.
- Ох, папа, - вздохнула я, гладя его лысину, - почему ты не оставил оружие наверху?.. Тогда они бы не трогали тебя.
Он снова покачал головой. Его губы зашевелились. Я склонилась к нему совсем близко, чтобы ему не надо было излишне напрягаться.
- Диббуки, - выговорил он. Казалось, вся энергия исчезла после слова, сказанного им. Его глаза закатились, и он потерял сознание. Я ощутила, как пульс гаснет под кончиками моих пальцев. В отчаянии я надавила на его грудину - раз, другой, третий… Как же выглядит сердечно-легочная реанимация в кино? Я продолжала давить на грудную клетку отца до тех пор, пока возле меня не встал врач из бригады неотложки и не отвел в сторону. Я и не заметила, как он появился здесь, а кухня заполнилась людьми. Полицейские, медики, незнакомец в сером пальто, с которого на пол стекали капли дождя. Люди окружили папу и оттеснили меня назад. Я почувствовала себя так же, как в недавнем сне, когда наблюдала за лебедем, скользящим по озерной глади навстречу смерти. Я просто-напросто парила над всем происходящим. Мужчина в длинном пальто оказался рядом со мной и заговорил, но я ничего не слышала. Мешал шум лебединых крыльев.
- Что? - спросила я, повернувшись к нему и посмотрев прямо в глаза.
- Вы очень бледны. Вам надо сесть.
Я кивнула. Его совет звучал разумно, но я ощутила, что опять падаю в озеро, и вода затягивает меня. Точь-в-точь как при вспышке белого света из шкатулки. Странно знакомое чувство…
Я очнулась в машине неотложной помощи.
- Вы потеряли сознание, - произнес врач. - Поэтому мы увезли вас вместе с вашим отцом.
- Как он?
Лицо папы было закрыто кислородной маской. Он лежал с закрытыми глазами.
- Он потерял много крови, у него низкое артериальное давление. У него больное сердце?
- Стенокардия. Год назад ему делали ангиопластику. Он… Он?
- Выстрел получился удачным… извините за выражение. Пуля прошла над сердцем, навылет. Рана - на несколько дюймов выше, в плечевой кости. Артерии не задеты. В общем, вашему отцу повезло. Полагаю, целились снизу вверх. Думаю, стрелок сидел на корточках. Ваш отец спугнул грабителей?
- Похоже, что да. Я прибежала на кухню сразу после выстрела. Один из грабителей был на коленях… думаю, он и выстрелил, - сказала я и замолчала.
"Но куда же подевался пистолет?" - недоумевала я про себя. Ведь я нашла в нашем заднем офисе лишь старый револьвер отца.
- Он бегом спустился по лестнице. Полагаю, буквально наткнулся на грабителей, - продолжала я.
- Бег и шок стали серьезной нагрузкой для сердечной мышцы, а при падении он ударился затылком, но он крепкий старик - надо же, погнался за бандитами! - Медик взглянул на меня и перестал улыбаться, увидев выражение моего лица. - А вам лучше лечь. Не хотелось бы, чтобы вы опять упали в обморок и ушиблись. Если бы детектив вас не поддержал, вы бы раскроили голову.
Я последовала совету врача. Состояние у меня еще не изменилось. Я словно зависла в воздухе и наблюдала со стороны, как неотложка мчится к больнице Святого Винсента. Вот я провожаю каталку с папой в приемный покой, держу его вялую руку, пока ему накладывают шов на плечо и вводят в вену иглу капельницы. "Кто эта спокойная женщина?" - хотелось прокричать мне. Конечно, не я: мои нервы искрили, как бикфордовы шнуры, а сердце выстукивало бешеный ритм. Возможно, наружным спокойствием никого не обманешь. Обратив внимание на мою бледность, медбрат велел санитару принести мне стул.
- Не следует, чтобы вы потеряли сознание в мою смену, - проворчал медбрат с певучим вест-индским акцентом. Голос молодого человека пролетел по стерильной реанимационной палате, как теплый ветерок. Кожа - цвета чая улун, а длинные жесткие курчавые волосы подвязаны ярко-оранжевой банданой. На беджике значилось имя "О. Смит".
- Он придет в сознание, мистер Смит? - спросила я.
- Я ввел ему столько обезболивающих, что вряд ли, дорогуша. А если и очнется, то вы не услышите ни одного вразумительного слова. Вам бы тоже неплохо немного отдохнуть.
Похоже, он привык, что пациенты беспрекословно выполняют его распоряжения, но я покачала головой.
- Я останусь, - заявила я. - Не хочу, чтобы он пришел в себя в одиночестве.