– Тоже мне великий воевода! Глупец! Ты жив до сих пор только потому, что нужен мне… И клянусь всеми силами ада, ты сделаешь всё, как я скажу, ты исполнишь любую мою волю, каприз, желание! Иначе смерть от перчатки твоего недалёкого султана покажется тебе просто райским наслаждением в сравнении с тем, что для тебя приготовила я…
Воевода так и встал столбом мраморным. Если чего и хотел чирикнуть перед смертью, то сто раз резко передумал. Всё-таки у басурманских военных голова работает, им определенные вещи по два раза повторять не надо, и так соображают. А ведьма лик свой прежний приняла, волосы кокетливо поправила и продолжила как ни в чём не бывало:
– Вижу, что мы поняли друг друга. Это приятно. Ты – храбрый воевода, брутальный мужчина, проливший океаны крови, великий кто-то там и прочее бла-бла-бла… Но я – Агата Саломейская! Лучше не забывай об этом.
– Н-не забуду…
– Очень хорошо. – Ведьма привычно взяла его под локоток. – Теперь хватит заикаться, пойдём. Нас ждут.
На этот раз воевода даже вздохнуть жалобно не решился. Приказал кивком головы Караширу и прочим следовать за собой и с похвальной послушностью пошёл, куда ведьма повела.
А она, уж поверьте, знала куда идти. Эта коварная женщина прекрасно разбиралась в международной и межнациональной политике, то есть понимала, кого и как надо подключить к решению ситуации, чтоб казаков из станицы выманить да и увести подальше. А там уж всё совсем несложно будет, и заветная перчатка из кожи чёрного колдуна Зохраба наконец-то будет её…
Холодно ночью в лесу, страшно… Дорог нет, тропинки в глуши ни луной, ни звёздами не освещаются, идёшь на ощупь, и каждая ветка еловая, выпрямляясь, так и норовит по сопатке заехать случайному туристу. Осторожно крадутся басурмане, дороги не знают, вытянулись в цепочку, впереди ведьма Агата, за ней воевода, за ним Карашир – верный пёс, а там уж и все остальные. Хочешь не хочешь, а приказ есть приказ…
Долго ли шли, коротко ли, а только замаячило впереди пламя большого костра. И сидят вкруг того костра лесные разбойники. Рожи помятые, небритые, одеты во что попало, у кого чего награбили, даже оружия приличного не имеют, больше всё кривые ножи да суковатые дубины. Средь них кавказский юноша, стройный да красивый, смотрит на всех раскрыв рот, гордится причастностью, а сам выделяется в этой шайке, ровно белая ворона в чёрной стае…
Вот Агата Саломейская воеводу с воинами басурманскими в засаде оставила, а сама бесстрашно к главарю пошла. И хоть бы её кто окликнул, остановить посмел, куда там – все только кланялись подобострастно да дорогу уступали. Явно знали разбойники эту ведьму чернявую преотличнейшим образом и связываться с ней лишний раз не хотели. По всему видать, были случаи, нарывались и нарвались…
Завела она с Сарамом разговор тайный. Объяснила ситуацию, определённую сумму денег предложила за содействие. Славой, почестями, титулами "наиглавнейших разбойников года" не соблазняла, понимала, что не купятся. Главарь тоже не дурак был, быстро просёк собственную нужность и важность, однако, как и всякий подлец, "слово чести" держать не намеревался.
Да и откуда честь у куриного вора и грабителя бедных? Для виду сразу согласился, а в уме только и держал, как бы эту красавицу-ведьму обмануть – и денег слупить, и не работать, и, может, даже пару раз с ней, как с интересной женщиной, шуры-муры покрутить. Оно чисто по-человечески и понятно: сидишь в лесу, никакой цивилизации, кругом одни мужики, а в ближайших к лесу сёлах бабы, мягко говоря, неласковые…
– Итак, твоё слово, Сарам.
– Я всё понимаю, Агата, но времена сейчас очень тяжёлые… – бесстыже врал главарь, набивая себе цену. – Бесчеловечные времена, согласись. Это раньше я бы отдал тебе десяток моих лучших воинов и даже не спросил, зачем они тебе, убить кого-нибудь или евроремонт в шатре сделать. Не важно, мы же соседи, должны помогать, в конце концов. Но сейчас… мамой клянусь, Агата, каждый человек на счету… Как я могу ими рисковать?
– Ты, кажется, не понял меня, – терпеливо поясняла ведьма. – Это воины басурманского султана сделают всю основную работу. Вы же должны сидеть в засаде и следить, чтоб никто из казаков не вырвался в другие станицы за подмогой. Неужели это вам не по силам?
– Да почему не по силам? Мы джигиты, нам всё по силам, конечно! Но ты тоже меня пойми, как военачальник нашей банды, я должен предусмотреть все случайности… А вдруг воины султана Халила не справятся с этими бесчестными казаками и вам потребуется помощь наших грозных клинков?
– Сарам, твоя помощь потребуется только при дележе добычи. Грабь всё, что попадётся под руку! Мы заберём лишь молодых девушек.
– Там что, какие-то особенные девушки?
– Нет, самые обычные.
– Тогда не понимаю… подозрительно это как-то…
– Что подозрительного, Сарам? – уже начиная слегка заводиться, гнула свою линию ведьма. – Басурманский султан набирает себе новых девочек в гарем. Для этого его воины должны взять казачью станицу. Что тут может быть непонятного и подозрительного, а?
– Э-э, ты не дави на меня, ладно…
– Да пожалуйста! – всплеснула руками коварная Агата. – Если ты устал, если твои мозги заплыли жиром, если ты больше ни на что не способен… Ну что ж, найдём других!
Развернулась ведьма, пару шагов сделала, стоит, считает в уме: один, два, три… ап! Подбежал смущённый главарь, боясь, что рыбка сорвётся с крючка…
– Хорошо, хорошо, зачем так нервничать, я же не сказал "нет".
– "Нет" сказала я! Счастливо оставаться.
– Агата, ну что ты так близко всё принимаешь к сердцу? – вприпрыжку побежал за ней дядя Сарам. – Ты же знаешь, дорогая, как я к тебе отношусь! Я готов работать на тебя бесплатно, днями и ночами, в любое время, когда пожелаешь… Это был тонкий намёк, ты поняла, да?! Но мои люди… Они простые трудяги, лишённые чувства прекрасного, им всё-таки надо что-то платить. А в казачьих станицах не бывает много золота. Получится, что они работали даром? Обидно…
– Пять монет каждому, – не оборачиваясь, бросила Агата.
– Пять монет? – как вкопанный остановился Сарам. – Ты сказала – всего пять?! Воистину, даже змея не могла глубже уязвить меня в печень!
– Хочешь сказать, это несерьёзно?
– Хочу! Это несерьёзно.
– Хорошо, шесть, – скрипнула зубом ведьма, вынужденно признавая, что разбойники ей сейчас всё-таки нужны.
– Семь! Семь и отдельно овёс для лошадей.
– Шесть! Но тебе – восемь! И никакого овса.
– А-а… ячмень? Он дешевле.
Издала Агата тигриное рычание, повыла с минутку на луну, чтоб нервы успокоить, и согласилась. Достала из сумочки кошелёк с золотом, рассчитала по сегодняшнему банковскому курсу и скрепила преступный сговор фактом передачи денег. Жутко обрадовался главарь, в ритме лезгинки перед ней ходит, грудь колесом выгибает, пальцы веером растопыривает, глазки строит, заигрывает всячески. Бонуса любовного к денежкам хочет, раз уж такой фарт попёр…
– Вот хорошо, вот это уже совсем другое дело! Ты же умнейшая женщина, Агата! И поверь, это была очень честная цена. Только посмотри, каких красивых орлов ты получаешь за такие, можно сказать, смешные деньги… Эй, Юсуф! Иди сюда, дорогой мой!
Вскочил кавказский юноша, легче лани бросился на дядин зов. Тот его за плечи обнял, по спине похлопал, папаху на голове поправил и к ведьме лицом развернул:
– Вот! Юсуф! Орёл! Горный, свободолюбивый весь! Мой племянник, между прочим. Юсуф, дорогой, скажи нашей гостье, зачем ты покинул родной аул и присоединился к нам?
– Я хочу совершать великие подвиги, драться с бесчестными врагами и умереть настоящим джигитом! – гордо ответил юноша.
Ведьма мило улыбнулась одними губами, типа ещё один романтичный дурачок…
– Иди, родной. – Сарам спровадил племянника и вновь обернулся в Агате. – Слушай, ну прямо как я в молодости! Скажи?
– Да, ничего так, красавчик…
– Весь в меня! – томно прошептал главарь, осторожно приобнимая ведьму за талию. – Звезда моя! Сегодня такая ночь! Такие звёзды, такой воздух, и вообще всё такое… Ты здесь, я здесь. Как писал бессмертный кавказский поэт Авас Саакашвили?
Твои глаза горят, как эбониты,
А я несу, несу любовный вздор…
И, как луна, круглы твои ланиты,
И губки – персик, ротик – помидор!
– Впечатляет, особенно про помидор, – нервно прокашлялась красавица Агата, прекрасно понимая, куда клонит этот небритый Ромео. – Короче?
– Давай скрепим наш обоюдный договор долгим, крепким и по-восточному сладостным…
– Ещё короче?
– Дай поцелую! – вытянул губы дядя Сарам.
– Нет.
– Один раз?
– Нет!
– Но, дорогая, такая ночь и звёзды, чего ты упираешься, э?!
– Я сказала, нет! Завтра жду тебя с твоими людьми на опушке леса. Пока…
– Стой, женщина! – Главарь разбойников попытался было удержать её за запястье, но ведьма посмотрела ему в глаза таким взглядом, что он испуганно отдёрнул руку.
– Ещё раз прикоснёшься ко мне и умрёшь страшной смертью!
– Ладно, ладно, моя пугливая газель…
– Я повторять не буду.
– Да понял я, э-э…
Развернулась ведьма и пошла узкой тропинкой в глубь леса. Потом голову повернула и напомнила:
– Помоги нам разбить казаков, Сарам, и ты получишь свою награду…
– Вай мэ, неужели… – вновь воспрянул любвеобильный главарь, а коварная ведьма ушла в ночь, демонстративно покачивая бёдрами.
– Ай, какая ведьма-а…
– Я всё слышу!
– Это был… комплимент! – крикнул Сарам, но никто ему уже не ответил.
А в двадцати шагах от разбойничьего костра стояли в полной боевой готовности воины басурманского султана. Воевода отлично видел всё, что там происходило, и разбойников ненавидел всем сердцем, как только может ненавидеть бандитскую вольницу кадровый военный.
Но при этом вынужденно не мог не признать изворотливый ум этой коварнейшей женщины. Просто так, абы кому, диплом профессиональной ведьмы не вручается. Тут и учиться не один десяток лет надо, да ещё и меж подруг стервой себя проявить, каких поискать. Впрочем, в наше время таких мадамок всё больше и больше становится. Откуль ни возьмись, а повсюду берутся, в каждом коллективе имеются. Не ведьмы, конечно, стервы…
Ну, как только Агата Саломейская в лесу скрылась, дядя Сарам кошелёк с золотом на ладони подбросил, за пазуху спрятал и к костру вернулся. А там его уже любопытный Юсуф ждёт, интересно же парню: неужели вправду пойдут завтра эти храбрые лесные герои на врага? Может, и ему разрешат присоединиться? А письмо старейшине в аул он и после боя отвезёт, главное же подлых гяуров побить…
– Дядя, кто была эта женщина?
– О, это наша сестра. У неё большое сердце, она помогает нам вести борьбу за нашу свободу!
– Какая достойная женщина-а…
– Да, да, у неё много всяких достоинств, – задумчиво пробормотал дядя Сарам, поглаживая кошелёк за пазухой. – Ну, пойдём, дорогой, надо со всеми поговорить. Сейчас будет очень важное собрание.
Вышел Сарам к костру, встал в многозначительную позу, одну руку за спину, другую за отворот черкески, невольно копируя неизвестного ему императора Наполеона. Посмотрел свысока на своих бандюганов и велеречиво начал:
– О мои благородные братья! Отважные джигиты и бесстрашные воины! Завтра я поведу вас в великий поход на неверных! Это будет достойный и славный день, день, о котором мы всегда мечтали…
А разбойники недоумённо на главаря уставились. Вроде до сегодняшнего дня нормальный был человек, а тут какую-то хрень несёт псевдопатриотическую, знамя национализма и фанатизма религиозного поднимает. Раньше-то спокойно грабили себе всех подряд, паспортов и вероисповедания не спрашивая, и вдруг на тебе…
– Чего это он? – спросил толстый Бабур у кривозубого Саида. – Какой великий поход, почему славный день? И это мы, что ли, отважные джигиты?! Я особенно…
– Да плюнь, это спектакль для племянника. Щенок считает его героем, вот наш Сарам и пыжится…
– Завтра мы идём с вами на казачьи земли, вершить справедливую месть! – продолжал разливаться главарь. – Мы отомстим им за покорение Кавказа, за наши сожженные аулы, за проклятые имена Ермолова и Бакланова, которыми до сих пор пугают детей!
– Сарам, ты… как это, в своё уме?! – не выдержал Саид, хотя Бабур пытался удержать друга за руку. – Идти на казаков – это же верная смерть!
– Согласен, мой отчаянный брат, – мигом обернулся к нему прожжённый лжец, а сам глазами на Юсуфа показывает, дескать, помолчи, потом объясню. – Это будет беспр… беспрен… беспрецедентный подвиг! Но мы разделим эту славу с военными союзниками. Нашу священную войну вторым фронтом поддержат отважные воины басурманского султана Халила!
– А-а, так мы не одни туда попрёмся?! – сразу обрадовался толстяк Бабур. – И уж тогда пограб… ой, понасовершаем святую месть!
– Так бы сразу и сказал, – поддержал его воодушевлённый Саид. – Басурмане – это очень серьёзные союзники. Тогда другое дело, тогда мы тоже за эту, за твою… за священную войну!
– Покажем этим подлым гяурам! – загомонили, приплясывая, и остальные разбойники. – Сожжём казачью станицу! Возьмём богатую добычу! Отомстим за всё! А там и до белой крепости Астрахани доберёмся-а-а!!!
Юсуф, конечно, мало что во всём этом понимал. С одной стороны, он был рад, что его берут в настоящий поход. С другой, какая уж тут честь для джигита станицы грабить? Там же, наверное, не только казаки, но ещё и женщины, и старики, и дети. Неужели у них тоже надо всё отобрать и в этом смысл всего подвига? А он-то по наивности думал, что за сожженные аулы воевать надо с регулярной русской армией, нет?
Ну хорошо, дяде виднее, он человек опытный и настоящий вожак, вон как его все здесь любят и уважают…
Так вот, покуда разбойники лесные сами себя к завтрашней битве настраивают, шкуры неубитых медведей друг с дружкой шумно делят, мы с вами в ту самую станицу и вернёмся. Ночь ведь ещё, а ночи в степи тихие, долгие, глубокие, только комарики кусачие да гром далёкий спать мешают. Однако же в хате сотника шаги детские слышны, вы ж помните, что были у дядьки Андрея две дочки – старшая Ксения и малая Дашка. Ну, та самая, что сеструху большую мамке заложила насчёт поцелуев с Митькой за мельницей. Вспомнили? Так вот о них и речь пойдёт…
Ещё до рассвета вскочила Дашка со своей кроватки да осторожно, чтоб сестру не разбудить, к мамке прокралась. Встала рядышком, за плечо маму теребит…
– Ты чего, Дашенька? – проснулась сотникова жена. – Сон страшный приснился?
– Нет. Я к папке хочу.
Подняла её Настасья к себе на кровать, обняла, одеялом укрыла, вздохнула понимающе:
– А как я к твоему папке хочу… Ничего, не бойся, он скоро приедет.
– Да где ж его черти носят?
– Ты как об родном отце говоришь?! А по губам?!
– А мне Ксюшка сказала, что ты так сказала – "где его черти носят"…
– Та-а-ак… Ксения! Вижу, что не спишь, а ну иди сюда! Ты чему малую учишь, а?
– А что я? Сразу я, чуть что… – зевая, подошла дочка старшая и с другого бока к маме угнездилась. – Ничего я такого не говорила, врёт она…
– Я вру?! – аж подпрыгнула младшая. – Я не вру! И про Митьку за мельницей не вру, и про Сашку за забором, и про Петьку на скамейке, и про…
– Ябеда!
Как кинется старшая Ксения Дашку подушкой бить, та он неё по кровати кругами бегает, визжа счастливо. Жена сотникова терпела-терпела, да и сгребла обеих в одну охапку. Поприжала так, что пискнули, и по разным углам развела.
– Так, всё! Покуда батьки дома нет, я за него! Вона нагайка на стене висит, долго спрашивать не буду, отхожу за милую душу. А ну, кайтесь обе…
Перепугались сестрицы, друг на дружку косятся, а ссориться более не решаются. Да тут уже и рассвет золотой в оконце пробился, а с рассветом донеслась издалека удалая походная казачья песня…
Астраханские казаки
Да астрахански казаки!
Отечеству служат,
На границе разъезжают,
Ни о чём не тужа-ат!
Просветлели лица у всех троих…
– Папка вернулся-а-а!!!
И впрямь, только одеться да причесаться успели, как возвращается в станицу казачий отряд. Высыпали люди навстречу. Впереди атаман на боевом коне, рядом денщик его верный, за ними и сотник со товарищами. Обнимают жёны мужей, дети отцов, старики сынов храбрых. Кто плачет от счастья, кто смеётся в радости, кто дитя малое к себе на седло поднимает – расти, казак!
Удачей военный поход закончился. Все живы, хоть не все здоровы. Однако ж раны-то сабельные зарастут, дело привычное, а средь казаков лишь тот атаман особым уважением пользуется, что не только победы одерживает, но и станичников в бою не теряет. Сколько взял от матерей, стольких и верни – вот тогда тебе настоящая честь и слава…
Сотник-то у своих ворот с коня спрыгнул, старшей дочери поводья передал, жену милую к сердцу прижал, а малая уже и сама на шею лезет к папке.
– А меня мамка отругала!
– Да за что ж отругала-то?
– А я всю правду сказала про Ксюшку, которая с парнями целуется!
– Вот оно как?! – выгнул бровь сотник, посмотрел на старшую, та аж до ушей краской залилась. Снова к младшей обернулся: – Но ябедничать тоже нехорошо. Права мамка: сестру старшую уважать надо. Иди мирись.
Посмотрели друг на дружку девчонки, принахмурились, потом сами со смеху прыснули и обнялись! Вот и вся ссора исчерпана, кабы всегда так, проблем в семейной жизни на порядок меньше было бы…
Дома, ясное дело, умыться бы и за стол, позавтракать, да сотник от трудов военных вздремнуть решил. Со степи-то выехали ещё до солнышка, так пару часов доброго сна отчего ж не урвать на рассвете? Поцеловал он дочек, прилёг на кровать, одеялом прикрылся, да и придремал. Жена Настасья подошла к нему осторожненько, чтоб половицами не скрипеть, в щёку чмокнула, обернулась и палец к губам приложила:
– А ну, тихо вы, сороки! Папка с похода усталый, ему выспаться надо.
Да куда там… Обе красавы вновь на кураже, шило в одном месте свербит, ни пить, ни есть не хотят, на одной скамье сидят, за столом ложками дерутся.
– Она первая начала!
– А чего она опять врёт, что я с…
– Я сказала, цыть обе! – строгим шёпотом рыкнула на них мать. – Ксюшка, ты ж старшая, тебе умнее быть положено! Дашка, отпусти косу сестры, оторвёшь – никто замуж не возьмёт!
Ну а те мартышки не обращают внимания на мамку, продолжают себе безобразничать, ручки сложили невинно, а сами ногами босыми друг дружку под столом пихают. Жена сотникова бельё нестираное в корзину сложила, подняла – тяжело, да куда же без стирки-то?
– Я на реку. А вы… вот только разбудите мне папку…
И в энтот миг роковой как рухнули обе дурынды на пол вместе со скамьёю! Грохоту на всю хату! Сотник, не просыпаясь, руку из-под одеяла выпростал да на стену указал. А на стене казачья нагайка висит, плетёная, суровая…
– Так, девоньки, – жена прошептала. – Уходим тихо. И все!
Все трое, друг за дружкою, на цыпочках к дверям направились. И правда, не буди лихо, пока тихо. Пусть уж лучше выспится казак, чем с недосыпу недовольный ходить будет, под горячую руку попадать кому охота…