Для этого пришлось встать с кушетки. Палец второго таможенника дёрнулся на спуске. Ну, чего они такие ненормальные? Неужели думают, что все только и ждут, как бы наброситься на их страну и разорвать в клочья? Кучей силовых барьеров отгородились, ни одна птица не может нарушить воздушное пространство, не говоря о воздушных судах. Перелётным пришлось изменять вековечные маршруты и либо уходить в стратосферу, где действие силового купола не ощущалось, либо давать крюк в тысячи километров, либо привыкать к осёдлой жизни.
Вот до чего может довести параноидальная воля одного человека. А ещё считается, что шизофрения незаразна. Да у них вся страна такая!
Спасать надо планету. Да-да, именно: спасая их страну, мы одновременно спасаем всю планету. Потому что если им удастся навечно отгородиться от остального мира, это будет означать, что из тела планеты вырезали огромный кусок, оборвав все имеющиеся связи. Ходят слухи, что силовая защита простирается не только вверх, но и вглубь. А это – пресечение естественных магматических потоков, и что может произойти в результате, никому не известно.
Но подробностей я не знаю, подземельем занимаются другие. Моя задача – проникнуть в их святая святых, а попросту в страну, по земле. И доставить лекарство. Лекарство от шизофрении. Или паранойи, как одной из форм шизофрении. А может, паранойя вовсе не является одной из форм шизофрении: я не психиатр, это не моё дело.
Я – контрабандист. Причём из тех, кто открыто идёт через таможню. Потому что тех, кто пытается нелегально пересечь границу, не осталось. Нет их. И не потому, что невозможно преодолеть их границу, хотя это и так. Просто других границ на нашей планете больше нет. Эта – последняя. Но зато какая! Куда "стальному занавесу"!
Да, техника развивается семимильными шагами, а психология людей осталась прежней. Почему-то все, кто сидит на данной пальме, считаются хорошими, а те, что на соседних – плохими. Благо появилась возможность отгородиться от соседей полностью.
К сожалению, самоизоляция запрашивает чересчур много сил и средств: слишком глобальная задача. Поэтому на всякие мелочи ресурсов не остаётся. И мелочи приходится ввозить.
– Что везёте?
Почему-то этот вопрос не был задан раньше. Собственно, если в каждом иностранце видеть прежде всего шпиона, врага, то какая разница, что он ввозит? Другое дело, если догадка не подтвердилась. Тогда можно и поспрашивать. Потому-то вопрос и не задали вначале, что явных признаков моей зловредности не обнаружилось. Значит, настал черёд груза. Ну, за груз я спокоен. Если они не примыслят ему возможности двойного применения.
Но и от меня не отступали: на грудь последовательно опустили рентгеновскую пушку, аппарат ультразвуковой диагностики, протащили кушетку сквозь установку ЯМР-томографии. Это я классифицировал то, что знал. Но следом пошли совершенно неописуемые приборы, которых я не знал.
Оставалась надежда, что наши физики сумели создать надёжную защиту тому, что я нёс в себе.
А вот этого предусмотреть было нельзя?! Я захихикал. Кто мог подумать, что они воспользуются оборудованием для проктоскопии? Вот для чего им понадобился список продуктов за последние три дня! Интересно, как они будут сравнивать с перечнем? Да, техника у них передовая! Или мне так кажется? А они примитивно пялятся на экран и возбуждённо тычут пальцами, споря, что это: пенал с контрабандой, или же…
Я скосил глаза.
Так и есть, уставились на экран. И если по нему не бегут строчки биохимического анализа содержимого кишечника и расшифровка спектра электромагнитных полей, то они ничего не увидят. Вернее, увидят, но не то, что хотели. А может, они именно это и хотели увидеть? С такими извращёнными мозгами?
– Что везёте? – тон стал раздражённей.
Неужели я до сих пор не ответил на вопрос? Ай-яй-яй! Отвлекли необычные ощущения.
– Шк…
Стоп! А вот это слово произносить нельзя, оно под запретом. Неужели у них совсем не осталось школ? Или они заменили его каким-то иным? Попробую выпутаться.
– Ш’карные тетради! На все случаи жизни! В клеточку, в линеечку, в полосочку, в кружочек.
Я ничуть не кривил от истины: среди всей партии несколько пачек были именно в кружочек. Знаете, некоторые любят обводить буковки кружочками. Для подобных любителей у нас и выпускают такие тетради.
– На них можно писать всё, что угодно: доносы, рапорты, списки заключённых…
Я говорил вполне искренне, без тени иронии: линии полиграфа ничуть не дёрнулись.
Таможенники не отреагировали тоже. Нет, отреагировали, но по-другому: взяли тетрадку и принялись изгаляться над ней: просветили всеми мыслимыми лучами, воздействовали различными растворами – чтобы проявить тайнопись, должно быть. Но нельзя проявить то, чего нет.
У нас эти тетрадки использовались истинно как школьные. Причём школьники могли писать в них на протяжении всей учёбы: за время каникул написанное в предыдущем классе исчезало, тетрадь саморегенерировалась, и в следующий класс ученики шли с абсолютно чистыми тетрадками. Это было очень удобно, учитывая малую облесенность нашей страны. У них же, наоборот, леса было много, но тетрадей почему-то не делали. А если делали, то страницы часто склеивались из-за большого содержания смолистых веществ. Почему-то никак не удавалось их отчистить. Обложки так вообще чуть не кора покрывала.
Какое применение найдут нашим тетрадкам тут, я не знал. Знал, что покупают их охотно, потому и загрузился для прикрытия.
– Одевайтесь!
Уф-ф, наконец-то! Но это ещё ничего не значит. Они могут завернуть меня в любой момент, пока не выйду за ворота таможни. Особенно если у них есть приборы для чтения мыслей. А выйти надо.
И хотя наши биофизики убеждены, что содержащиеся во мне мысли упакованы таким образом, что прочитать их не удастся, проверить догадки можно только в реальных условиях. Чем я, собственно говоря, и занимался.
И проверка прошла успешно!
– Вам выдается разрешение на торговлю в нашей стране сроком на десять дней, – голос таможенника был сух и торжественен.
Десять дней! Да мне и десяти часов, даже десяти минут хватит, чтобы совершить задуманное. Лишь бы выйти из-под купола таможни.
А тот силовой купол, что покрывал всю страну, не помешает. Наоборот, его наличие гарантировало, что концентрация лекарства будет максимальной.
На меня работало многое. Если они догадаются, что произошло. Если они решатся убрать купол… а они вряд ли на это пойдут, потому что в этом случае мы станем действовать другими методами, тут они правы. Но в том же направлении. То есть – никакого насилия.
Значит, моя миссия будет выполнена! Планета будет спасена!
У меня не было необходимости прятать контрабанду. Она была на виду. Я сам был контрабандой.
Нет, я не собирался проповедовать на площадях и в парках, обличая существующий режим. Не собирался и тихо шептать то же самое на ушко, внушая "крамольные" мысли. Этого бы никто не позволил.
Я сам был мыслью. Особым образом организованной, превращённой в комплекс органических молекул, которому придали человеческую форму. Разумеется, не одному комплексу, а многим – стольким, чтобы хватило на каждого жителя.
Часто бывает так, что, ощутив какой-то запах, человек вспоминает события многолетней давности.
Наши химики синтезировали вещество, вдохнув которое, любой человек ощутил бы знакомый запах – даже если никогда не ощущал его в своей жизни. Тот самый запах, который когда-то обязательно вдыхали его предки, и который он сам почему-то забыл. Запах свободы.
Когда я исчезну – биороботы, даже столь сложно исполненные, не имеют эмоций и чувств, – то молекулы, из которых я состою, развернутся в мозгу каждого человека после первого же вдоха, и превратятся в мысль. Мысль о возвращении свободы.
Я отошёл довольно далеко от таможни. Взобрался на небольшой холмик. Багаж летел рядом, следуя на антигравитационном поддоне.
Дул тёплый свежий ветерок.
Я остановился, поднял голову и раскинул руки.
И стал быстро-быстро испаряться под лучами ласкового и нежного солнышка.
Вечный двигатель
Неколебимо вечное стремление людей к свободе, и вечно желание отдельных индивидуумов воспользоваться этим стремлением в своекорыстных интересах.
…Работал вечный двигатель. Серебристые звенья цепи, звеня, проворачивали зубчатое колесо, передающее вращение на толстенный вал, уходящий в стену.
– Вечный двигатель! – провозгласил Стэв, показывая Высокой Комиссии работу удивительного устройства.
– А куда уходит цепь? – поинтересовался кто-то.
– Пошли, – спокойно предложил Стэв.
… Узники отчаянно пытались выбраться из ямы. Подпрыгивая, подтягивались на серебристой цепи и, быстро перебирали руками, стараясь подтянуться как можно выше и ухватиться за край ямы, чтобы выбраться из темницы на свет. Но у них ничего не получалось: цепь все время оскальзывала и подавалась вниз. Но надежда оставалась – казалось, ещё чуть-чуть – и можно будет ухватиться за край, вот ещё немного подтянуться – и свобода! И потому всё новые и новые узники, хватаясь за цепь, пытались выбраться из темницы.
– А куда ведёт вал? – поинтересовался тот же голос.
– Пошли, – так же спокойно предложил Стэв.
… Острые зубья землеройного механизма, приводимые в движение торчащим из стены валом, вгрызались в податливую почву: шло строительство новой тюрьмы.
Вечный двигатель работал…
Условный рефлекс
Пожарник вышел на берег реки. Походил взад-вперёд по берегу, подошёл к урезу воды, посмотрел на бегущую реку, на кусты тростника, качающиеся под легким ветерком, на стрекоз, перелетающих с тростинки на тростинку, на распускающиеся жёлтые кувшинки, поболтал в воде пальцами, вытер их о штаны.
Закурил, глядя на тонкую струйку дыма, посидел немного на берегу, сплюнул в воду. Потом вынес ведро бензина, вылил в реку, посмотрел, как расплывается по воде радужное пятно. Закурил ещё раз, а спичку бросил в воду.
Река вспыхнула.
Пожарник вышел на берег реки. Походил по берегу, вынес ведро бензина, вылил его в реку. Закурил, спичку бросил в воду. Река вспыхнула.
Пожарник вышел на берег реки.
Закурил, спичку бросил в воду.
Река вспыхнула.
Пожарник вышел на берег реки. Река вспыхнула.
Что выбросит море
Штормило. Питер Макилвейн шёл по берегу моря, привычно вглядываясь в линию прибоя: не принесла ли вода что-нибудь полезное?
Жители острова издавна обходили береговую полосу, разыскивая выброшенные морем вещи, необходимые в повседневности. Можно сказать, это было их основным занятием после рыбной ловли и разведения свиней, непонятно каким чудом оказавшихся на острове. Должно быть, в запамятные времена их тоже выбросило море.
Остров был настолько далёк от центров цивилизации, причём не в географическом, а в геополитическом смысле, что до него решительно никому не было дела. Жителей предоставили самим себе. Было похоже, что о них давно забыли. Но их это устраивало.
Питер шёл, отмечая изменения береговой линии. Вот этого камня здесь раньше не было. А этот был повёрнут к морю острым краем, а теперь волны развернули его плоской стороной к прибою. А вот эта плита всё-таки раскололась пополам. И всё из-за сильного вчерашнего шторма.
Питер потому сегодня и поднялся пораньше – шторм обычно выбрасывал самое интересное, чего не могли принести обычный прибой. Хотя платяной шкаф приплыл не в штормовой день. Как он-то попал в море? Кто знает…
А вот и чёрный камень. Питер улыбнулся: когда-то на нём – почти в самом центре, там есть небольшое углубление – он нашёл золотую монету. Тогда он подарил её своей будущей жене, с которой – хвала Господу! – прожил уже почти пятьдесят лет. С тех пор он всегда с особым вниманием осматривал чёрный камень. Но подобных подарков больше не было. Были другие и в других местах. Питер вспомнил красивый деревянный ящичек, в котором лежала трубка, пачка табаку и часы. Часы, правда, прошли всего год – хотя Питер их не заводил! – а затем остановились. И, как Питер ни старался, завести так и не смог. Он не сумел найти заводную головку! А ведь те часы, что достались ему от деда, идут до сих пор. Если их заводить каждый день, конечно.
Кто-то из молодых, которые всегда знают больше стариков, сказал, что это новые, современные часы, на батарейках. Но если это новые часы, почему они хуже старых? И откуда молодёжь всё знает? Неужели им успел рассказать моряк, лет пять назад прибившийся к острову на лодке с неисправным двигателем? Он прожил на острове не более месяца, или чуть меньше. Свой двигатель (слово-то какое!) он отремонтировал при помощи той же молодёжи, тащившей ему всё, что было найдено ещё отцами и дедами, а особенно то, что сняли с военного судна, выброшенного на берег во времена молодости Питера. Ржавый остов только недавно полностью скрылся под водой.
Моряк долго искал бензин, но потом волны выбросили на берег канистру, моряк обрадовался и отплыл, оставив после себя неявные воспоминания да легкие сожаления о невиданных странах.
Молодые долго переговаривались, обсуждая речи моряка, а затем заделали дыры в старом баркасе и отплыли в ту же сторону, что и он. Но Питеру нравился остров, и он не хотел никуда ехать.
По словам моряка, до другого большого острова было совсем недалеко. Миль… цифру Питер запамятовал. Но его никуда не тянуло. А из молодёжи никто не вернулся. То ли их победило море, то ли они добрались до берега своей мечты. Больше никто не приплывал на остров и не покидал его.
Оттащив подальше пару небольших брёвен, глухо стучавшихся о камни, Питер остановился, чтобы отдышаться. Пусть брёвна подсохнут, станут легче, а затем он попытается перетащить их к хижине.
Море дарило всё: топливо, одежду – Питер вспомнил, как в недавние времена море обильно выбрасывало трупы – одни в одежде со свастикой, другие в форме со звёздами. Не пропадать же добру? И жители островка облачились в подходящие по размеру одеяния. Но почему-то с тех пор те, что носили свастику, стали косо поглядывать на носящих звёзды, и наоборот. Питеру же было всё равно: он носил китель со свастикой и фуражку со звездой. И его живот никогда не вступал в споры с головой. "Это ведь всего-навсего одежда", – говорил себе Питер. О том, что для кого-то она является выражением мыслей, он не думал.
Утонувших жители острова похоронили на кладбище, не разбирая, кто что носил – все ведь люди.
А вот тут – Питер остановился у впадавшего в море небольшого ручейка – он нашёл обломок штурвала с непонятной надписью "TITANIK". "Когда это было – до свастик или после?" – подумал Питер и понял, что не вспомнит. Происходящее не имело значения во времени. Существовало лишь вечное море.
На песке лежала какая-то бумажка. Ровная, прямоугольная, не обрывок газеты. Зеленоватого цвета. Питер наклонился и поднял её. Море часто выбрасывало бумажки. Некоторые, особо красивые, жители острова лепили на стены, украшая седой холод каменных стен или тёмную шероховатость деревянных.
В центре зелёного прямоугольника скупо улыбался пухлощёкий человек, немного напоминающий кабатчика Смита. "Когда бы Смит успел нарисовать свой портрет?" – мельком подумал Питер и чуть не расхохотался от этой мысли: рисовать кабатчик не умел. Джин у него выходил неплохой, а вот рисовать не получалось. Поэтому приходилось на бутылки с собственным джином лепить найденные на берегу моря этикетки. Помнится, он ещё угощал ребятишек сладостями за каждую найденную этикетку.
Как бы то ни было, а выбрасывать бумажку не стоило: может, Смит нальёт стаканчик за свой пусть и не совсем удачный портрет? Во всяком случае, поводом для пары шуток она может стать.
Питер привык благодарно принимать всё, что дарит море: рано или поздно пригодится. Будь то обломок доски, или пластиковая бутылка, которых, к слову, с каждым годом становилось всё больше и больше.
Питер хотел положить находку в карман, благо она почти высохла, но заметил, что поодаль лежит ещё одна бумажка. А за ней другая, третья…
Почти не сходя с места, Питер набрал довольно значительную пачку одинаковых зелёных бумажек.
"Наклею в сортире, – подумал он. – Пусть станет немного светлее". После того, как Браун заклеил сортир одинаковыми листовками с портретом лохматого человека, подобное украшение стало предметом зависти едва ли не всех жителей деревни. Но одинаковые наклейки попадались редко, их приходилось долго собирать.
Больше ничего подходящего Питер в тот день не нашёл.
Вечером в корчме, за стаканчиком джина, Питер рассказал о находке соседям. Оказалось, не он один нашел зелёные бумажки, так что затея с даровой выпивкой сорвалась. Но притворно посетовать на неудачу и посмеяться всё же удалось.
Бумажки отыскали и Джо Стюарт, и Вилли Браун, и Пол Мэрфи. Ну, может, немного меньше, чем Питер.
– Это деньги, – подал голос кабатчик Смит, к которому стекались новости от всех жителей деревни, и потому он слыл более просвещённым, чем остальные. – О них рассказывал тот моряк. За них, говорил он, можно купить всё, что угодно.
– Вот как? – усмехнулся Стюарт. – Так может, мы и за выпивку с тобой расплатимся ими, а не рыбой?
И он подмигнул друзьям.
– И не овощами! – подхватил Мэрфи.
– Нет, без твоей репы я не смогу! – запротестовал Смит. – И без рыбы тоже!
Все расхохотались. Мысль давать и получать бумажки вместо полезных вещей или продуктов показалась им очень забавной.
– Очень уж их много, – покачал головой Браун. – Этикеток на бутылках и то столько не бывает. А уж чего может быть больше, чем бутылок?
– А ты вспомни, сколько было пробок? – заметил Смит. – Я до сих пор новые бутылки закрываю новыми пробками.
– Пробки – вещь полезная, – согласился Браун.
– И эти бумажки скоро кончатся, – кивнул Питер. – Дерево – и то разное выбрасывает. Море переменчиво…
– Да, затонул какой-нибудь пароход, который перевозил бумажки, – глубокомысленно заметил Браун.
– Не иначе, – поддакнул Смит, – как тогда, с пробками…
"Любит он всё время быть в центре разговора", – неприязненно подумал Питер.
Но бумажки не кончились. На следующий день, выйдя за рыбой на лодке, Питер обнаружил на воде целое скопление зелёных бумажек, настоящий плавучий остров. Но, верный своему правилу ничего не подбирать в открытом море, миновал их. Захочет море – выбросит на берег. Питер даже обломки досок, самую нужную вещь в хозяйстве, не вылавливал. Разве только если они попадались у самого берега. У моря свои законы, нельзя брать то, чего оно не хочет отдать.
Так и получилось: в тот же день скопление зелёных бумажек выбросило на песок. Питер успел подобрать несколько из них, когда вернулся с уловом и решил побродить немного по берегу. Не потому, что они были ему особенно нужны, а потому, что не привык возвращаться с берега пустым. Тем более что всё равно больше почему-то ничего не нашлось.
Бумажки большей частью расхватали мальчишки. Какую-то они с ними новую игру придумали: передавали по счёту друг другу, меняли на камни, на пустые пластиковые бутылки…