На следующий день Питер вышел на берег моря и ахнул: всю поверхность воды, до горизонта, покрывал толстый слой зеленых бумажек… И с тех пор местные жители напрасно выискивали в полосе прибоя какие-нибудь полезные для жизни вещи. Море выбрасывало только толстые пачки зелёных бумажек…
Кот-хирург
Все знают: кошки – прирождённые лекари. Они ложатся на больное место и тем самым облегчают состояние больного. Кому не известна душещипательная история о кошке, отдавшей всю свою целительную силу больной хозяйке и потому погибшей? А вот мой кот… Но попробую рассказать по порядку.
Ещё когда я учился в мединституте, а мой котик был подрастающим котёночком, он уже проявлял интерес к хирургии: забирался на плечо, когда я готовился к семинарам или экзаменам, и внимательно следил, как я перелистываю страницы учебников. Особое пристрастие он питал к анатомическому атласу, особенно к тем страницам, где показана печень. Он прямо-таки облизывался, глядя на цветные иллюстрации.
С некоторых пор я начал замечать, что на страницах появляются царапины от кошачьих когтей, а один раз стал свидетелем того, как кот перелистывал страницы: подцепит когтями стопочку и давай искать нужное место. Какое? Ну, разумеется, с изображением печени!
Наказывать его за исцарапанные книги я не наказывал, а такое поведение отнёс на свой счёт: недокармливал котика. Ну, какие у студента доходы?
Потом у кота интерес к книгам пропал. Да и я стал подрабатывать, а его лучше кормить.
Обычно он лежал у меня на правом боку. Я считал причиной тому хронический аппендицит. Котик, похоже, разделял мою точку зрения, потому что каждый раз, прежде чем устроиться на любимом месте, всегда тщательно принюхивался.
А однажды меня прихватило. И, главное, в неудобном месте: в стройотряде. Причём когда все уехали на объект, а я остался готовить обед. Вот и приготовил.
Нет, сначала я думал, что всё обойдется, мало ли так случалось? Покрутит-покрутит, да успокоится. Но не успокаивалось.
Представьте ситуацию: вдали от жилья, без связи – сотовые в тех местах не действовали – и, главное, без инструментов.
Все хирурги знают случай, когда в Антарктиде наш врач сам себе аппендэктомию сделал. Высоцкий ещё про это песню написал. Ну, анестезия-то у меня была – сухого закона мы не придерживались, но оперировать чем, кухонным ножом? Прокипячённом в борще?
Была у меня одна перспектива: переть пешком двадцать пять километров до ближайшей райбольницы. Но можно же и не дойти, в другое место скорее попадёшь.
Лежу я, собираюсь с силами, обдумываю ситуацию, решаю животрепещущий вопрос: резать или не резать? А котик, обнюхав по привычке любимое место, к которому я бутылку с холодной водой приложил, вдруг как замявчит! Шерсть взъерошилась, усы топорщатся, и мяв до того яростный, будто он очередную крысу задрал – появилось у него недавно такое хобби.
Потом начал больное место облизывать – ну чисто собака. И бутылку лапой отталкивает, мол, не мешай!
Облизал, опёрся о мой бок левой лапой, а правую поднял и в глаза мне так пристально-пристально посмотрел. А глаза большие-большие да зелёные.
И, чувствую, меня вроде в сон потянуло. Ну, не совсем я уснул, но сознание слегка затуманилось.
Лежу, всё вижу, но ничего не чувствую. А котик поднятую правую лапу на мой бок опустил, да когтём длинным как резанёт! Только хрустнуло.
Крови пошло немного: котик всеми оставшимися лапами вцепился в края разреза и действовал ими как зажимами, одновременно раздвигая рану.
Потом, гляжу, запустил внутрь сначала правую, а затем и левую передние. Миг – вытащил он мой червеобразный отросток и отбросил в сторону. А сам мордочку в рану сунул и вроде как зализывает там что-то. Высунулся, усы облизал, затем замер, словно задумался, быстро оглянулся на меня – а я сквозь ресницы смотрю, глаз не видно – и ещё раз полез лапой, куда-то глубоко-глубоко, и вверх, к грудной клетке.
Вытаскивает лапу, а в когтях кусочек печёнки зажат – не выдержал, негодяй!
Ну, дальше дело известное: зализал кот края раны, они и срослись. Да ведь как зализал: и следа на коже не осталось! Если бы не выбросил он аппендикс а, к примеру, сожрал, я бы вполне мог подумать, что приснилось мне всё. А так закапывать пришлось.
Но я и обед сварить успел – ребят не подвёл. Котик вот, правда, на этот раз обедать не стал…
Лошадь Microsoft
Дед Авдей готовился к дальней поездке. Задал кобыле корма – Манька с удовольствием захрупала овсом в торбе, – проверил упряжь, и принялся тестировать бортовой компьютер.
Расчехлив системный блок, дед Авдей вспомнил, как менял старый Pentium-III на новый Pentium-IV.
– Ты пойми! – втолковывал он вспотевшему менеджеру фирмы. – Этот ваш Pentium-III не тянет.
– Почему? – недоумевал менеджер. – Мы же совсем недавно апгрейд делали.
– Да ты посмотри, – указал дед Авдей непонимающему торговому агенту на маркировку компьютера, – сам посчитай: сколько палочек?
– Три, – послушно произнёс менеджер, благополучно пересчитав "палочки" у индекса Pentium-III.
– Вот! – торжествующе сказал дед Авдей. – А ног у лошади сколько?
– Четыре, – сказал ничего не понимающий менеджер, пересчитав на всякий случай и ноги у стоящей рядом кобылы.
– То-то и оно! – провозгласил дед Авдей. – Одной-то палочки и не хватает! Вот потому кобыла правую заднюю и подволакивает: мощность не та.
– Может, ей памяти добавить? – нерешительно предложил менеджер.
– Память у её – дай Бог! Таблицу логарифмов наизусть помнит, внучке уроки подсказывает. И английский выучила. Теперь чуть что ни скажешь, она всё "Yes, sir!" да "Yes, sir!" долдонит. А ногу волочит. Она у неё устает сильно: всё время чешется. Прочессор слабый! – с напором произнёс дед Авдей.
– Ну, хорошо, – вздохнул менеджер.
Но его мытарства на этом не закончились.
Получая новый компьютер Pentium-IV, дед Авдей удивлённо воззрился на "лейблу":
– Ты мне чего подсовываешь? Опять третий?
– Да нет же, четвёртый, – растерялся менеджер, – вот, посмотрите…
– Я вижу, – сурово ответил дед Авдей, – не слепой, считать умею. Там три палочки, и тут три палочки. Только две криво стоят – лошадь вообще засекаться начнёт.
– А как же вы хотите? – спросил что-то начинающий понимать менеджер.
– Чтобы все четыре в ряд стояли! – заявил дед Авдей. – Чтобы сразу видно было: для лошади компьютер, а не для марсианского боевого треножника.
– Да это же она аллюром идёт! – не растерялся менеджер. – Посмотрите получше на торговую марку. Вот эта нога – он указал на первую "I" – левая передняя, эти две, – менеджер ткнул пальцем в "V" – правые. Они как раз вместе стоят. У вас же лошадь обычная, не иноходец?
– Нет, – покачал головой дед Авдей. – Натуральная.
– Ну вот, – облегчённо вздохнул менеджер. – Вот оно в индексе и отображено.
– А левая задняя где? – ехидно спросил дед Авдей.
– Ох, извините, – "спохватился" менеджер, – забыли указать. – И самолично поставил маркером последнюю палочку.
– Ну вот, – удовлетворённо сказал дед Авдей, глядя на загадочную маркировку "Pentium-IVI". – Теперь всё в порядке, все аллюры на месте.
"И точно, не обманул! – подумал дед Авдей, включая питание компьютера. – Работает с тех пор, как часы. Все параметры на дисплей выдаёт: и рабочая температура в пищеводе, и скорость продвижения каловых масс – всё как на ладони! Шины бы ещё поменять, для быстроходности. Шины, говорят, нонеча самое лимитирующее звено в компьютерах. Оптоволоконные бы поставить… или пневматики – для мягкости хода".
Он запряг Маньку в телегу, чмокнул губами, и послушная кобыла тронула с места.
Дед Авдей сидел, пошевеливая вожжами и поглядывая на жидкокристаллический экран дисплея, на котором разворачивалась полная информация о происходящем внутри лошади и вокруг неё…
Огородные прибамбасы
Нужник у деда Авдея был на два слота: S-SIMM и D-RIMM. Но, несмотря на это, дед Авдей почему-то постоянно ассоциировал его с Outlook Express.
Вот и сейчас, отправив короткое сообщение, дед Авдей вышел на вольный воздух и задумался.
Ему вспомнился великий цикл круговорота воды в природе, так хорошо ложащийся на параметры всемирной информационной сети Интернет.
"Вода – она как информационное сообщение, – думал дед Авдей. – От одного вышла, к другому пришла. А где гарантия, что она при этом не меняется? А? То-то и оно! Никто же никогда не проверял, как и в чем изменяется молекула воды, если побывала в чьём-то организме. Какую информацию она при этом получает? А ведь електрон также неисчерпаем, как атом!" – и дед Авдей отправился на огород, куда вела тропинка, протоптанная в поросшем травой дворе, а также неизбежная логика деревенской жизни: проснулся, посетил сортир – иди на огород, он тебя кормит.
Дед Авдей стоял в задумчивости над грядками с морковью. Требовалось срочно переходить от 36-pin-овой системы к 72-pin-овой, а это совсем не то, что обратный процесс: проредил морковку, продёргал – и все дела.
"По старинке работаем, – подумал дед Авдей. – Надо шире осваивать новые технологии. Узкие грядки – это анахренизм!"
И действительно: морковь едва-едва умещалась между бурно разросшимся хреном, распростёршим файловую систему своих листьев на пол-огорода.
Дед Авдей закурил трубку, и шлейф дыма потянулся над грядками, коммутируя их в одно целое.
"Ладно, это мы решим, – лениво подумал дед Авдей, стряхивая пепел на грядку с горохом, чьи стручки и листья легко читались в двоичной системе важным сообщением о наступившей мозговой спелости, – а как быть со скоростью обмена?"
И уставился на шлейф дыма из трубки. Полезли новые мысли.
"Скорость сгорания табака велика, – думал он, – скорость всасывания воздуха… достаточна. А вот шлейф…"
Шлейф, несомненно, являлся лимитирующим звеном.
"Как бы увеличить его пропускную способность? – подумал дед Авдей. – Особенно дома. Бабка замучила".
Жена деда Авдея, Авдотья Тихоновна, весьма нелицеприятно относилась к экспериментам с курением трубки в комнатах и постоянно выгоняла мужа во двор.
– Ты пойми! – втолковывал ей дед Авдей. – Это процессору хорошо работать при охлаждении, а я простудиться могу!
– Вот пускай твой процессор и додумается до того, что нечего курить в доме! У меня дискеты от твоего курева скисают!
Дед Авдей вспомнил дебаты с женой и хмыкнул: а ведь права оказалась: дискеты так-таки и прокисли!
Но додумать, в чём таится источник жёниной правоты, дед Авдей не успел: срочно понадобилось кышыровать кур, непонятно каким образом проникшим на территорию огорода.
Должно быть, они воспользовались туннельным эффектом подворотни, либо обнаружили новую дырку в подгнившем заборе.
Куры с кудахтаньем разбежались. Часть вернулась во двор, перелетев ворота. Хлопанье их крыльев напомнило деду Авдею звуки флоп-дисковода, пытающегося считывать бадовую дискету.
Остаток кур принялся копошиться на вскопанном участке, откуда недавно был собран урожай редиски, с опаской оглядываясь на деда Авдея и пытаясь извлечь свежих червячков из неровностей почвы.
"Ты смотри, – вновь задумался дед Авдей, глядя на копошащихся кур. – Чистые тебе антивирусные программы!"
Пробежала мышь. Без хвостика.
"Оптическая", – глубокомысленно заметил дед Авдей.
Но глубина мысли показалась ему недостаточной, и дед Авдей нахмурился: мышь была незнакомой.
"А нельзя ли две мыши подсоединить к компьютеру? – подумал дед Авдей. – Чтоб одной не так скучно было? А там и мышата появятся… Проще разводить будет, чем в Китае покупать".
Дед Авдей стоял над грядками, словно процессор над материнской платой, и думал, думал…
Воздушные пограничники
Границы грозно ощетинились грозовыми облаками. Ступенчатые гряды тёмных туч тремя ярусами перекрывали подступы к воздушному пространству страны, змеясь над сухопутными рубежами и в точности повторяя их изгибы: нарушать суверенитет чужого государства нельзя даже в воздухе. Тогда и другая страна не получит права нарушить их.
Но если на земле охрану границы мог осуществлять кто угодно – жандармерия, конная полиция, национальная гвардия, отмобилизованное народное ополчение, – то в небесах царили исключительно воздушные пограничники.
Сержант Пайк медленно обходил вверенный ему участок границы, передовые рубежи защиты государства. Медленно – потому что быстро передвигаться в своей нынешней ипостаси не мог. Это не земля, где можно носиться, как угорелому. Мешало всё: и сопротивление воздуха, и непомерно огромные размеры тела, и нынешнее состояние воздушных масс. А также – чего греха таить? – и необходимость тщательного соблюдения правил маскировки. Но если последнее оправдывалось соображениями безопасности, то со всем остальным ничего поделать было нельзя: оно являлось объективной реальностью, закономерно проистекающей из обновленной сущности Пайка как Воздушного Пограничника.
Сержант обходил вверенные укрепления. Всё выглядело, как всегда, давно и до боли знакомым – и позиции генераторов молний, и стрелковые ячейки градомётчиков, и окопы любимцев сержанта – "повелителей ливней", которых кое-кто из штатских, коим вовек не дано оторваться от земли, обидно называл "плевалками".
Конечно, дождь в лицо – не то же самое, что свинцовые пули, но свинцовые пули на такой высоте долго не удержатся, а два часа секущего ливня выдержит не всякий. Сержант помнил, как на последних учениях взвод, имитирующий действия противника, снесло внезапным порывом случайного ветерка, и он попал под водяные капли действующей на половинной мощности установки. Военнослужащих продырявило насквозь, буквально изрешетило! И хотя многие остались в живых, из воздушных пограничников их пришлось списать: при повторных трансформациях старые раны начинали расходиться, и появлялась невосполнимая потеря массы. Причину этого феномена не смог выяснить никто из учёных.
Поэтому особенно тщательно сержант осматривал подчинённых. Постоянная забота о личном составе – залог успешного выполнения боевой задачи. Сейчас ему кое-что не понравилось:
– Лоуэлл! Колин! – негромко скомандовал он.
От острого взгляда Пайка не укрылось, что у этих двоих индивидуальные ячейки выглядят глубже, чем у остальных. А ведь оборудовались-то они одновременно! Это могло означать только одно: бойцов пора отправлять вниз, на землю. Их плотность становилась выше допустимой для пребывания на данном ярусе.
Потому он и позвал их тихо, чтобы не вскочили резко в служебном рвении, и не прорвали бы горизонта позиций. Такие случаи бывали. И хорошо, если военнослужащим удавалось задержаться на нижележащем слое, и они не падали на землю. Но обычно падениям препятствовали и большая плотность нижележащих слоёв воздуха, и, соответственно, большая густота нижней пелены заградительных туч.
Но случались и падения – чаще с самого нижнего яруса, разумеется. Особых последствий для воздушных пограничников это не вызывало, опасности для жизни не существовало никакой. Разве что закладывало уши от резкого перепада атмосферного давления. Но хуже всех последствий были насмешки: они длились достаточно долго, и никакими нарядами вне очереди прекратить их не удавалось.
Лоуэлл и Колин среагировали правильно: повернув голову, они шёпотом произнесли "Я!" и медленно поднялись.
– Сколько времени находитесь на позиции?
– Часов восемь… – раздумчиво протянул Колин.
– Или девять, – добавил Лоуэлл.
– Быстро на нижний ярус! Через два часа – на землю, на инъекцию!
Лоуэлл недовольно поморщился:
– Каждый день колоться! Сержант, когда изобретут долгоиграющую вакцину?
– Разговорчики! – оборвал подчинённого Пайк. – Когда изобретут, тогда и изобретут. Обещаю тебе: когда она появится в войсках, ты узнаешь о ней первым! Готовь задницу!
Солдаты привычно заржали.
– А в самом деле, сержант, – добавил медлительный Колин. – Ходят слухи…
– Это не нашего ума дело! – отрезал Пайк. – Не забывай: слова носит ветер, а ветер дует повсюду. В том числе и в чужие уши.
Микстура была секретным изобретением военного ведомства. Будучи введённой военнослужащему, она запускала механизм уменьшения плотности человеческого тела, как бы "разжижала" организм. И одновременно вызывала жуткую жажду: получивший инъекцию выпивал зараз не менее десяти ведер воды, а спустя некоторое время – ещё столько же. И вся она незамедлительно разлагалась на кислород и водород. Но если кислород сразу фильтровался сквозь поры постепенно распухающего тела – отчего от военнослужащих в этот период приятно пахло озоном, – лишь частично расходуясь на внутриобменные процессы, то водород наоборот, задерживался в тканях, создавая подъёмную силу, компенсирующую прежний вес. В результате солдаты – нет, теперь уже Воздушные Пограничники – могли свободно прогуливаться среди туч, создавать в них позиции, строить фортификационные сооружения, окапываться… словом, делать всё то, чем испокон веков занимаются солдаты всех времён и народов на матушке-земле. Небольшое повышение устойчивости облачного слоя – для осуществления надлежащей прочности оборонительных сооружений – достигалось другими средствами, также тщательно засекреченными.
Пайк приблизился к позициям генераторов молний. Солдаты лениво крутили громадные рукояти, поддерживая работоспособность генераторов едва ли на трети истиной мощности. Но Пайк знал: получив приказ, бойцы отдадут все силы, раскрутят валы до максимальной скорости, и врага встретит полная мощь испепеляющих грозовых разрядов.
Что находилось внутри генераторов, за плотной завесой тёмных туч, не знал никто из обслуживающего персонала. Рассмотреть что-либо было невозможно: сплошная чернота грозовых облаков надежно хранила военную тайну.
Столь же секретной была и другая боевая техника: градомёты и капельные установки. Но действовали они надёжно, в ремонте не нуждались, а большего от них и не требовалось.
Закончив осмотр позиции второго яруса, Пайк направился к лестнице. Инъекцию ему сделали недавно, она продолжала набирать силу, и сержант чувствовал, что начинает подпрыгивать при каждом шаге. А это означало, что пора подниматься выше.
По пути он оценил новую линию окопов – их сделали в более тёплом слое воздуха, и сержант не мог не одобрить такое нововведение: поясницы у солдат не будут мерзнуть. Как удалось учёным совершить подобное? Молодцы!
Но сержант знал, что спрашивать об этом нельзя: военная тайна. Более того, прояви он любопытство, его могут незамедлительно зачислить в агенты врага. Сочтёт начальство необходимым поставить сержантов в известность о нововведениях – его уведомят.
Разумеется, для подъёма Пайк мог воспользоваться коммуникационным люком, великое множество которых призывно зияло отверстиями в верхнем ярусе туч, однако дул весьма ощутимый ветерок, и сержант опасался, что его, не защищенного бруствером, просто-напросто сдует в сторону, и он пролетит мимо люка. А это могло уронить его в глазах подчинённых. Тем более лестница была привычней.
Продолжая чувствовать лёгкое распирание изнутри, сержант подошёл к лестнице.