– Затем последовал захват "Таганрога" силами трех взводов 92-й отдельной роты осназ. Операцией руководил капитан Плахов. В перестрелке на борту танкера были уничтожены девятнадцать бойцов спецназа "Скорпион". Еще шестеро были взяты в плен, все с ранениями средней тяжести. С нашей стороны потеряно убитыми восемь человек, ранены шестнадцать. Также убиты десять человек из экипажа танкера, включая капитана и старпома…
В дверь постучали.
Я радостно вскочил с кресла и понесся открывать – пульта под рукой как обычно не оказалось. Перспектива отвлечься от отчета хотя бы на минуту меня окрыляла.
На пороге стоял невысокий, очень смуглый человечек с черными, как шунгит, волосами. Человечек приветливо улыбался и нетерпеливо пританцовывал на месте.
– Чем могу? – поинтересовался я.
– Младший лейтенант Тхакур Кришнасвами. Стажер. Из Директории Хинду.
Я сделал пригласительный жест, он вошел.
– Капитан Лев Степашин, – отрекомендовался я, мы пожали друг другу руки. – По какому делу?
– Разве вас не предупреждали?
– Нет.
Тхакур набрал в легкие воздуха и без запинки выпалил (как видно, не раз до этого тренировался):
– В соответствии с договоренностью между Российской Директорией и Директорией Хинду, достигнутой на самом высоком уровне, двумстам нашим офицерам было разрешено направиться на тридцатидневную стажировку в указанные вашим Генштабом части, экипажи и гарнизоны.
– Это, положим, замечательно. А что вы делать-то тут будете? – поинтересовался я не без сарказма.
– Буду делать все, что вы прикажете!
– Я? Но почему я?
– Потому что вы исполняете обязанности командира 92-й отдельной роты осназ. А я ваш коллега по роду войск!
"Больно у тебя лицо приветливое для коллеги по роду войск", – подумал я. Но, конечно, вслух я проговорил нечто совсем иное:
– Так вы, значит, младший лейтенант… Гм… Тут вот в чем, понимаете ли, проблема… На командирскую должность я вас взять, сами понимаете, никак не могу… А в бой вас посылать мне тоже как-то не того… Все-таки договоренности… На самом высоком уровне…
Вместо того, чтобы обрадоваться, парень, похоже, обиделся.
– Почему в бой нельзя? При чем тут договоренности? – его темные глаза сердито заблестели.
– Ну как… Погибнете тут мне еще! А с меня за это шкуру снимут: мол, не уберег!
– Я кшатрий! Я не боюсь смерти, хотя и не ищу ее! Условия моей стажировки предусматривают мое участие в боевых действиях наравне с русскими! То есть, я хотел сказать, с вашими бойцами!
"А то и впрямь – отчего бы не взять? Эскадру "Сефид" мы – тьфу-тьфу-тьфу – упокоили. А новая, хвала Ахура-Мазде, пока не нарисовалась. Есть все шансы прожить остаток августа и сентябрь без особых приключений. А значит большой опасности для этого… как его… в общем Кришны… и нет…"
– Мне по нраву ваш боевой дух, товарищ…
– Товарищ Кришнасвами, – подсказал стажер.
– Где вы русский так выучили? Неужели школа такая хорошая была? Или русские родственники есть?
– Школа так себе. Русский я учил методом гипнопедии. В храме Шивы, в Бенаресе… Мы предавались аскезе и молились, чтобы сеансы гипнопедии усваивались как можно лучше! – сияя, сообщил Тхакур.
– Нормально усвоились, – только и смог выдавить я.
А про себя подумал: "Интересно, а стрелять они там, в индийском осназе, тоже гипнопедией учатся?"
Еще когда ко мне только зашел Кришнасвами, мои чуткие осназовские уши уловили отдельные всплески разговора на повышенных тонах. Костер свары потрескивал где-то под открытым небом, за тонкими стенами штабного барака.
Я не придал этому значения – мало ли кто с кем и по какому поводу спорит. Но постепенно два голоса, бас и тенор, стали такими громкими, что их пиковые децибелы проникали в мой кабинет даже через закрытую дверь.
"Да что они там не поделили?! Ох и всыплю сейчас кому-то…"
– Хорошо, товарищ Кришнасвами, – торопливо сказал я. – На сегодня мы с вами считайте закончили. Идите на склад, получайте экипировку. Затем найдете лейтенанта Водопьянова… Вам написать или запомните?
Тхакур улыбнулся.
– Водопьянов. Пьяный от воды. Легко запомнить!
– Вот и отлично. Найдете, поступите в его распоряжение. Он составит программу вашей стажировки. И будет полный ажур.
Последние слова я проговорил уже стоя, поправляя на боку легкую кобуру с пистолетом ТШ-ОН.
– А сейчас извините, должен идти. Служба.
Я пулей вылетел из кабинета, протопал по коридору, распахнул дверь на улицу.
И всё мгновенно понял.
Ой-ёй… Десантура…
– …Это ты мне сказал?! Мне?!! – набычившись, кричал крупный сержант-десантник с пушечками артиллериста в петлицах.
– Да что ты разорался?! Чего разорался-то?! Ты успокойся! – орал ему в лицо сержант Намылин из моей роты.
За спиной десантника, напружинившись, застыли пятеро его сослуживцев – все рядовые. И тоже артиллеристы. Голубые береты, тельняшки… Полный порядок.
Полукольцом вокруг них собралось никак не меньше полутора десятков моих циклопов. Дело, судя по лицам десантников, шло к полноценной драке. И только заметный численный перевес осназа сдерживал их генетические инстинкты самбистов-разрядников.
– Отста-а-вить! – скомандовал я резко, но не очень громко. Негромко – это чтобы страшнее было. – Сми-и-ир-на! Сержант Намылин! Что здесь происходит?
Это такое правило: спрашивать для начала со своих подчиненных. Я десантников как бы не вижу пока что. Стеклянные такие десантники.
– Товарищ капитан! Я ему говорю, что нету самоходки, потому что ее уже забрали! А он говорит, что я эту самоходку за ящик консервов уступил! Дескать, знает он осназ!
– Вы кто вообще? – перевел я налитый кровью взгляд на десантника.
– Сержант Русинович! Командир самоходного миномета артбатареи! двести! двадцать! первого! о! дэ! ша! бэ! – это у них характерная манера такая доклада, в десантуре, названия и аббревиатуры частей не выкрикивать даже, а скандировать. – Приданного! четырнадцатой! десантной! дивизии! Выполняю приказ комбата, – десантник вернулся к некоему подобию нормальной человеческой речи. – Я с экипажем прибыл за своим минометом. Его сюда вам в ремонт сдавали.
– За минометом… Где командир вашей батареи?
– В расположении!
– Ведите.
Моя рота со всем своим хозяйством дислоцировалась на территории одного из клонских гарнизонных городков. Городок был, можно сказать, "привилегированным". Привилегированность заключалась в том, что у нас были казармы с видом на море. А где море, там и пляж.
Пляж, правда, был не первый сорт. Он примыкал к гидродрому, где у пирсов были ошвартованы конкордианские гидрофлуггеры "Сэнмурв" – теперь наша, военфлотская собственность.
Соответственно, не успевал ты войти в воду и толково "занырнуть", как очередной "Сэнмурв" под управлением пилота Сидорова-Петрова-Кузнецова с маху плюхался в воду. Глиссирующая громадина проносилась перед тобой в жалком полукабельтове. Ясное дело, в физиономию била крутая, чертовски энергичная волна. А еще, бывало, поднырнешь под нее – а по ушам тут же стеганет рев другого "Сэнмурва", который как раз выползает на взлет…
Так вот, привилегированный гарнизонный городок занимали привилегированные части. Во-первых, мы, то есть осназ. И, во-вторых, наши ближайшие конкуренты: десантно-штурмовой батальон.
Испокон веку осназовцы и десантники – антагонисты. Мы – разные рода войск, цели и задачи у нас – разные.
Но мы – элита, и они – элита.
И хотя делить нам, казалось бы, нечего, склоки между моими циклопами и десантурой случались часто. Играло ретивое.
Начальником сержанта-скандалиста оказался старлей удивительно располагающей внешности. Я его видел до этого пару раз мельком. Фамилия у него была Горичный.
То ли он выглядел старше своих лет, то ли был за какую-то провинность понижен в звании, но на типичный лейтенантский возраст он никак не тянул. Я бы дал ему двадцать восемь, если не тридцать.
По моему мнению, его подчиненный, сержант Русинович, нуждался в хорошей порке, поэтому, представившись, я сразу же расшумелся.
– Ну и куда это годится?! Пришел, устроил скандал! На ровном месте! Вы его засадите на гауптвахту! Чтобы хорошенько подумал над своим поведением!
– Погодите, капитан. Так что с нашим самоходным минометом?
– Его экипаж из вашей же дивизии забрал. Вчера. Сказал, что по приказу комдива.
– Так это же моя машина. Моей батареи.
– Ну это вы со своим комдивом решайте. Моим подчиненным в ремвзвод поступил самоходный миномет на базе БТР "Тарпан". Вы почему-то собственную колесную базу ремонтировать не умеете. А мы – умеем. Мы вам его, можно сказать, по дружбе отремонтировали. А ваш…
– Да, отремонтировали… Спасибо! А потом отдали неизвестно кому!
– Почему же неизвестно? В другую батарею вашей дивизии. Наверное, ваше начальство решило, что там он нужнее… В общем, я не вижу оправданий поведению вашего сержанта! И прошу его примерно наказать! И имейте в виду: я за этим прослежу!
Старлей вздохнул и посмотрел на меня каким-то "неслужебным" взглядом, как на чужого докучливого ребенка. Будто я от него, от лейтенанта, полдня домогаюсь: "А почему небо синее?"
– А это не вы тот самый Степашин, который первым саркофаг ягну нашел? На Беренике? – внезапно спросил он.
Я опешил.
– А откуда?… Разве рассекретили?
– Не только рассекретили, но уже и в книгах пишут! Я "Памятку о ксенорасе ягну" читал, так там сплошной Степашин…
Свежую "Памятку о ксенорасе ягну" я взял в руки один раз, позавчера. Но тогда нас сдернули по тревоге, эскадру "Сефид" душить, так что прочесть успел едва ли полстраницы.
– Ну уж прямо "сплошной".
– Про ГАБ там, конечно, больше написано… Но и про вашего брата-осназовца немало. Прямо завидно! И вот я еще думал, когда читал: "Смелый человек этот Степашин!" А смелые люди – они веселые. Улыбнитесь, капитан! Вы чего злой такой?
– Да при чем тут злой! – вспылил было я. Но спохватился, что веду себя и впрямь не очень адекватно. – Извините, старлей. Наверное, это вы злиться должны. В самом деле, надо было за вами послать, когда ваш миномет забирали…
– Надо было… Ладно, это наша головная боль, не ваша. Слушайте, я еще вас про Беренику спросить хотел. Можно? Вы садитесь, – пригласил он.
Наш разговор происходил в глухом закутке ангара, где в ряд стояли самоходные минометы и другие машины батареи. Сбоку от крайнего стояночного места была воздвигнута кустарная стена. Тем самым непоседливой десантуре удалось выкусить из ангара небольшую комнатенку. В нее поместились стол, три походных раскладных стула и неизбывный железный шкаф стиля "День М".
Вот на свободные раскладные стулья лейтенант и кивнул, приглашая меня рассказать о Беренике.
Береника…
Там было интересно.
Береника – это планета в системе Альцион. Далеко от Солнца, шесть тысяч световых лет. Ничейная звезда, ничейные места, их даже чоруги своими не считают.
Там ягну хоронили паладинов. Но мы тогда не знали таких слов: ягну, паладины…
И ГАБ не знало. Агентство стояло перед мрачным фактом: обнаружена свежая, очень опасная ксенораса. С ксенорасой был один бой – зато прямо в Солнечной системе, возле Титана. А стало быть, материнскую планету этой ксенорасы надо отыскать. Дабы если что…
И вот, уже под Новый Год, в декабре, ГАБ решило, что загадочную ксенорасу надо искать в системе звезды Альцион.
– Уж не знаю как ГАБ вышло на Альцион. Там, в "Памятке", не написано, случайно? – спросил я Горичного.
– Нет. Пишут только, что "агентурные данные заставили заподозрить".
Я знал кто был агентом ГАБ. И куда он был внедрен. И какие именно данные получил от своего агента товарищ Иванов. Но, раз в "Памятке" не пишут – зачем я буду рассказывать такие сомнительные вещи о хорошем пилоте-гвардейце, верно?
– Ну неважно. Летели мы с Грозного, на "Левиафане" – бывшем пиратском рейдере, который захватили осенью в Тремезианском поясе. "Левиафан" по заказу ГАБ отремонтировали. Там разместились флуггеры, пилоты, офицеры ГАБ и мы, осназ.
– А что это за пиратский рейдер такой? – удивился старлей.
– Перестроенный контейнеровоз. Вы похожие наверняка во время войны видели.
Старлей кивнул.
– Ну вот. Короче говоря, мы прилетели к Беренике, "Левиафан" поднял флуггеры-разведчики. И, долго ли, коротко, один из них гробанулся в горах, возле какой-то подозрительной пещеры. Мы получили приказ эту пещеру обследовать. Мы – это два взвода. Мой и соседний. А там еще все так неудачно сошлось… Я за три дня до того с подругой поругался. Сам не свой был. Злился очень. Ну и летим мы, а я думаю: вот мне сейчас башку ка-ак прострелят! То-то эта коза поплачет!
– Вы извините, конечно, капитан, – с виноватой улыбкой сказал Горичный, – но у вас и сейчас такой точно вид. Будто вы ищете, кто бы вам башку прострелил.
– Да ладно, – я отмахнулся. – Это я просто на вашего сержанта злюсь.
– А что ваша подруга – на Грозном сидела?
– С чего вы взяли? На Земле.
– А ругались как? По Х-связи?
– Нет, я тогда в увольнение ходил. Мы с ней должны были в Певеке встретиться, это дыра занюханная на Ледовитом океане.
– Есть такая.
– Есть, есть. Так вот мы с Любавой договорились в Певеке пересечься. Ее корабль туда зайти собирался. Я прилетел с самого Грозного, привез ей белых ландышей букет… Шучу. На самом деле, грозненскую орхидею красоты неимоверной. Плавучую. Если в тазик ее положить, она по тазику медленно так, романтично плавать будет. Достал через знакомых в комендатуре Новогеоргиевска. Ну и вот сижу я, жду, переживаю… У ног – тепличка с орхидеей этой, ее поливать надо каждые полчаса. А корабля нет. Звоню ей на борт – не берет трубку. Снова звоню – "канал закрыт". Ух, лейтенант, до чего плохо мне было! Пробую узнать что с кораблем – а ничего! Никто ничего не говорит! Корабль очень важный, секретный, многие вообще делают вид, что о таком первый раз в жизни слышат!
– Это вы про "Урал", небось?
– Ну да… Э, постой, а ты откуда о таком знаешь? Может, ты мне и про Любаву расскажешь?! – мои кулаки сжались сами собой, я вскочил на ноги. Теряя контроль над собой, я внезапно перешел на "ты".
– Во дает! – Лейтенант осмотрелся по сторонам, будто приглашая собеседников разделить его недоумение (хотя никаких "собеседников" не было). – Капитан, у меня жена есть. Ее Наташей зовут. Не знаю я никакой Любавы. Это раз. А два: вырос я там, на северах. Мальчишками еще на сопку забегали – поглазеть, как на горизонте "Урал" тучи скребет мачтой Х-связи.
– Извините… Честно говоря, я психую все время, потому что на днях снова с Любавой разругался. Понимаете, я ее люблю. А она меня как-то странно.
– Как это?
– Мне кажется, она для себя решить не может – нужен ей этот капитан Степашин или нет? Там у нее, на "Урале", выбор-то неплохой. Конечно, в основном старые пер… мнэ… перцы. Но и завидных женихов хватает. Всякие там каплеи, кавторанги, майоры, штатских спецов заносит не самого низкого полета… Как подумаю об этом, сразу напиться хочется!
– Может, вам надо тоже… Ну, не ограничивать себя так… Тут вот, в Синандже, есть варианты…
– Что значит "тоже"?! Вы на что намекаете?
– Ох, капитан, ну до чего вы все-таки нудный!.. Ни на что я не намекаю, забудьте. А вы вообще ей говорили, что любите ее?
– Говорил…
Горичный хитро прищурился.
– Уверены?
Уверенности у меня не было. Нет, ну то есть в известные моменты… Что-то я говорил, всякие нежности…
Вспомнить бы еще – что.
Видя мое замешательство, Горичный продолжил наступление.
– Та-ак. Тогда вот что: я вас сейчас везу на Пятак. Веду к знакомым связистам. Они вам любую сессию откроют, хоть с Советом Директоров… Ну почти. По крайней мере, до "Урала" дозвонитесь – гарантия. И вы своей Любаве говорите: "Любава, я тебя люблю." Вы ее в жены взять хотите?
– Не знаю… Хочу.
– Значит, говорите так: "Я тебя люблю. Будь моей женой."
– Да бросьте, лейтенант… "Везу", "веду"… Мне неудобно. Давайте лучше по пятьдесят – и разбежались?
– Неудобно спать на подоконнике, товарищ капитан, – весело сказал Горичный и вскочил со своей походно-полевой сидушки. – А на Пятак я все равно собираюсь, у оперштадива свой миномет выручать.
Я уже внутренне сдался. Ладно, чего не съездить, в самом деле? Надо же нам что-то с Любавой решать наконец… И раз уж так всё сбежалось…
– Ну а по пятьдесят? – напомнил я.
– Пятьюдесятью вы не отделаетесь. За вами будет нормальная, полновесная бутылка. Но – делу время. Поехали, пока у Толика смена не закончилась. Толик – связист знакомый, – пояснил он, протягивая мне танковый шлем. – Вы мне про Беренику не дорассказали.
Про Беренику я Горичному дорассказал.
Планета – мерзкая, горячая, настоящие лавовые озера попадаются. Очень высокий естественный радиационный фон. Но это все можно пережить, благо, для того бронескафандры и придуманы.
Хуже всего было то, что мы за своей спиной настоящей силы не чувствовали. Агентство, похоже, само не ожидало, что удастся на Беренике что-то найти. Поэтому "Левиафан" на орбите планеты болтался один-одинёшенек, без охранения. И мы тоже оказались на Беренике совсем одни – ни других взводов осназ, ни танков, ни вертолетов.
И вот завис наш "Кирасир" над базальтовой пустошью. Выпрыгиваем. Где эта подозрительная пещера?
А до нее еще топать и топать! Это, значит, пилоты "Кирасира" получили приказ: от пещеры подальше держаться, как бы чего не вышло.
Ну ничего, дошли. К счастью, уже были предупреждены, что вход в пещеру прикрыт автономными пушками неизвестной конструкции. Поэтому обошлось без жертв.
Пока мы эти пушки вычислили, пока расстреляли – уже устали. А надо же еще по самой пещере лазить!
Зато в пещере… В пещере обнаружилось свежее захоронение разумного инопланетного существа.
А именно: летательный аппарат длиной семнадцать метров – одна штука; инопланетное существо, мертвое – одна штука; личные вещи существа – много-много штук.
Это был пилот-воин ягну. Их позднее назвали паладинами.
Истребители, на которых они летают, тоже назвали паладинами, как видно, из экономии.
Пещера, на самом деле, была огромной. Но паршивое, фрагментарное освещение скрадывало масштаб. И истребитель-паладин показался довольно маленьким.
Зато покойничек нас так впечатлил, что, пока я скомандовал "Прекратить огонь!", саркофаг успел принять пуль двести.
Дело вот в чем. Саркофаг ягну – громадный прозрачный кристалл. Захороненный пилот висел в нем, как муха в янтаре.
При этом надо понимать что такое ягну-паладин. Это помесь каракатицы, десятиметровой креветки и ночного кошмара с могучими ходильно-церебральными конечностями и множеством разнообразных ротовых и сенсорных щупов, которые задорно топорщатся четырехметровыми полированными пиками цвета натурального титанира.
Ходильно-церебральные конечности – назовем их щупальцами, хотя и не очень-то похоже – собраны у ягну в два пучка по четыре штуки. При этом ягну-паладину все равно какие щупальца использовать для ходьбы, а какие – в качестве рук.