* * *
Вторая половина 1925 г. выдалась тяжелым для Чуковского временем - "Крокодил" и "Муха-Цокотуха" были запрещены, фининспекция конфисковала мебель. Дневник Чуковского переполнен в те месяцы неврастеническими описаниями подлинных и мнимых болезней: "Я все еще лежу (малокровие)…", "Лежу в инфлуэнце", "Болит правое ухо, правая часть головы, ни читать, ни писать, умираю…", "Бессонница. Нарывает мизинец на правой руке. Болит ухо. Болит сердце. Такое чувство, будто вся кровь у меня выпита" и пр.
Работать над "Бородулей" Чуковский начал летом 1925 г. в очевидной надежде поправить свои житейские и литературные обстоятельства. "Пишу свой идиотский роман, - левой ногой - но и то трудно" - заносит он в дневник 5 сентября. К ноябрю роман обрел название: "Роман мой "К К К" все еще не кончен" (запись от 4 ноября). Самая пространная запись о романе была сделана 17 декабря:
"Только что написал в своем "Бородуле" слова: Конец пятой части.
Три четверти девятого. Ура! Ура! Мне осталась только четвертая часть (о суде), за которую я даже не принимался. И нужно вы править все. И боюсь цензуры. Но главное сделано. Вся эта вещь написана мною лежа, во время самой тяжелой болезни. Болезнь заключается в слабости и, главное, тупости. Больше 5 часов в течение дня я туп беспросветно, мозги никак не работают, я даже читать не могу.
Лежать мне было хорошо. Свой кабинет я отдал Коле на день и Бобе на ночь, а сам устроился в узенькой комнатке, где родилась Мура, обставил свою кровать табуретом и двумя столиками - и царапаю карандашом с утра до ночи. Трудность моей работы заключается в том, что я ни одной строки не могу написать сразу. Никогда я не наблюдал, чтобы кому-нибудь другому с таким трудом давалась самая техника писания. Я перестраиваю каждую фразу семь или восемь раз, прежде чем она принимает сколько-нибудь приличный вид. Во всем "Бородуле" нет строки, которая была бы сочинена без помарок. Поэтому писание происходило так: я на всевозможных клочках писал карандашом черт знает что, на следующий день переделывал и исправлял написанное, Боба брал мою исчерканную рукопись и переписывал ее на машинке, я снова черкал ее, Боба снова переписывал, я снова черкал - и сдавал в переписку барышне "Красной газеты". Оттого-то в течение 100 дней я написал 90 страниц, - т. е. меньше страницы в день в результате целодневного и ежедневного напряженного труда. Ясно, что я болен. У меня вялость мозга. Но как ее лечить, я не знаю".
Как и почему роман "К. К. К." стал "Бородулей", нам предстоит увидеть. А пока что идут переговоры с редакцией "Красной газеты". Несмотря на все трения Чуковского с цензурой и литературными чиновниками, редакции очень хотелось бы подписать публикацию именем популярного писателя. Чуковский непреклонен. 25 декабря он записывает в дневнике:
""Бородуля" у меня написан почти весь - I, II, III, V части и эпилог. Был у меня вчера Мак из "Красной", убеждает меня дать свою фамилию, но я не хочу. Доводы я ему привел, не скрывая. Сейчас вышла книга Боцяновского о 1905 годе. Там была заметка обо мне. Госиздатская цензура выбросила: "Не надо рекламировать Чуковского!" В позапрошлом году вышла моя книга о Горьком. О ней не было ни одной статейки, а ее идеи раскрадывались по мелочам журнальными писунами. Как критик я принужден молчать, ибо критика у нас теперь рапповская, судят не по талантам, а по партбилетам. Сделали меня детским писателем. Но позорные истории с моими детскими книгами - их замалчивание, травля, улюлюкание - запрещения их цензурой - заставили меня сойти и с этой арены. И вот я нашел последний угол: шутовской газетный роман под прикрытием чужой фамилии. Кто же заставит меня - переставшего быть критиком, переставшего быть поэтом - идти в романисты! Да я, Корней Чуковский, вовсе и не романист, я бывший критик, бывший человек и т. д."
* * *
Начало публикации романа было намечено на 25 января 1926 года. Чуковский ждал этого дня с нетерпением, однако писателя постигла очередная неприятность… Обратимся вновь к дневнику (запись от 24 января 1926):
"Оказывается, в Ленинграде бумажный кризис. Нет ролевой газетной бумаги. Образовалась особая комиссия по сокращению бумажных расходов - и эта комиссия, вначале решившая закрыть одну из вечерних газет, теперь остановилась на том, чтобы предоставить каждой газете не шесть и не восемь страниц, а четыре! Вследствие этого для моего романа нет места! Роман отлагается на неопределенное время".
Наконец, 15 мая 1926 г. в вечернем выпуске "Красной газеты" началась публикация многострадального "Бородули". Роман печатался микроскопическими порциями до 18 июня (""Бородулю" я, было, начал читать, но давалось это в газете такими крошечными огрызками и огарками, что я со второго же номера бросил: это все равно, что чайной ложкой щи хлебать" - писал Чуковскому Е. Замятин). А далее последовал взрыв.
Все дело в том, что публикация романа сопровождалась своеобразной литературной игрой. Чуковский дал в газете предисловие к роману, где уверял, что эту диковатую фантастическую прозу ему принес "курчавый брюнет", сочинитель стихотворных реклам. Редакция, в свою очередь, высказывала обоснованные "подозрения": роман написал Чуковский ("его стиль, его язык"). Никак нет, твердил Чуковский, "имя подлинного автора - Ермолай Натощак". "Еще в двух номерах редакция препиралась по этому поводу с Чуковским, а затем началась публикация "Бородули" - но под именем "Аркадий Такисяк"!" - отмечает автор ЖЗЛовской биографии Чуковского (М., 2006) И. Лукьянова.
Вероятно, затеян был весь аттракцион ради разоблачения: в конце на сцену должен был выйти сам Чуковский. Но писатель, возмущенный редакционными правками и переделками, взбунтовался, о чем свидетельствует его гневное письмо к Замятину от 20 июня 1926 г. Ниже приведены интересующие нас отрывки из этого документа; упоминаемый в тексте "Петр Иванович" - П. И. Чагин, в 1926–1927 гг. редактор "Красной газеты".
"Дорогой Евгений Иванович,
Мне хочется Вам рассказать о той невероятной расправе, которую "Вечерняя Красная" творит с моим бедным романом "Бородуля". Я не узнаю в этом романе ни одной моей строчки. Каждый день редакция коверкает его ad usum Delphini ("для пользования дофина", т. е. по цензурным соображениям - М. Ф.). Так как мне, весьма возможно, придется обратиться в Союз Писателей для защиты своего доброго имени, позвольте сообщить Вам - на всякий случай - то письмо к редактору "Красной Газеты", которое я отправляю сейчас. Вот оно:
"Многоуважаемый Петр Иванович. Я ничего не имел против того, чтобы мой "Бородуля" печатался под моим именем. Но тогда он должен печататься без всяких изменений. Теперь же, после того, как этот роман варварски исковеркан и скомкан, ставить на нем мое имя нельзя. Никто не имеет права приписывать мне того Бородулю, который печатается до сих пор в Вашей газете. Я разрешаю Вам (если у Вас есть непременное желание сделать мне неприятность) печатать конец этого романа под моей фамилией, но при этом ставлю непременное условие - печатать все полностью, не изменяя ни одной строки. Я отвечаю за то, что подписано моим именем.
Если редакция хотела что-нибудь изменить в моей вещи, у нее было для этого достаточно времени. Больше полугода рукопись "Бородули" находилась у Вас в руках - и так как в течение этого времени я часто бывал у Вас в редакции, то случаев для совместных изменений романа у Вас было огромное множество.
Итак: или - или. Или печатаете мою рукопись полностью, но без изменений, под моей фамилией. Или искажайте ее и впредь, но не приписывайте мне ее авторства.
Вот. "Бородуля", быть может, вопиюще плох, но он совсем не таков, каким сделала его редакция "Красной Газеты", сочинившая его заново и вдруг ни с того ни с сего объявившая публике, что я автор именно этого вздора, который принадлежит ей, я не мне.
Насилие над литературой и литераторами становится воистину чудовищным"".
Документ примечательный: Чуковский "часто бывал в редакции". И целый месяц никак не возражал против "варварских" искажений. В конце концов, роман написал-то вовсе не он, а "Натощак" или "Такисяк" - и что с того, что мистификация была на редкость прозрачна…
* * *
"В общем, видно, конечно, что повесть писана абы как: в ней герои берутся ниоткуда и пропадают никуда, поступки их часто немотивированны, сюжет кое-как сметан на живую нитку, за любую деталь возьмись <…> - и нет ответа. Иногда кажется, что с увлечением писалось, а иногда - что со злостью: вот, нате вам, только отстаньте, посмотрите, что вы со мной сделали!" - пишет Лукьянова.
Все это так - и не так. Иначе Чуковский не привлекал бы внимание коллег-литераторов к халтурному и проходному тексту, не упоминал бы о нем так часто в дневнике, не пытался бы - на протяжении десятилетий! - вернуться к замыслу романа, пьесы или сценария об управлении погодой.
Сюжет сметан на живую нитку? Герои исчезают в никуда? Да неужели Чуковский, затратив более четырех месяцев на несколько десятков страниц текста, был не в состоянии заметить все сюжетные неувязки, все необъяснимые пропажи и появления персонажей? Полнейший абсурд. Исправить эти недостатки было нетрудно - стоило только захотеть. Но Чуковский не захотел.
Не захотел же он потому, что "Бородуля" - вещь игровая и в первую очередь пародийная, и ее "абы каковость" и халтурность вызваны свойствами объекта пародии. Объект этот - многие действительно халтурные научно-фантастические и авантюрно-приключенческие вещи эпохи. Все штампы подобных произведений - гениальный изобретатель, злобные капиталисты, коварные шпионы, роковые красавицы, проницательные чекисты и леденящие кровь схватки - Чуковский едко и зло обыгрывает (давно замечено, что авантюрно-фантастическая проза периода часто пародировала сама себя).
Пародируется в "Бородуле" и "сыщицкая" дореволюционная проза, а ее-то автор "Ната Пинкертона и современной литературы" знал очень хорошо. Сцены в кладбищенском склепе пестрят традиционными "пинкертоновскими" ходами; доморощенный гений сыска, пьянчуга Чугунов, напоминает такого героя бульварной "сыщицкой" литературы, как Иван Путилин (разгадка проста: Чугунов - чугун - металлургия - Путиловский завод).
Пародируется атмосфера партийных собраний, торжеств и чествований. Пародируются футуристы. Фашист Малатеста дель Бомба и его "ураганные речи" - это не только Бенито Муссолини, но и Филиппо Томмазо Маринетти:
"- Нас называют акулами! - кричал Малатеста дель Бомба. - Да, мы акулы, и да здравствует наш аппетит! Мы проглотили Европу, мы проглотили Америку, мы проглотили весь мир…" Акулы капитализма? Как бы не так! Это - Давид Бурлюк:
Я бросаю гордый клич
Этот краткий спич!
Будем кушать камни травы
Сладость горечь и отравы
Будем лопать пустоту
Глубину и высоту
Птиц, зверей, чудовищ, рыб,
Ветер, глины, соль и зыбь!
Каждый молод молод молод
В животе чертовский голод
Все что встретим на пути
Может в пищу нам идти.
Пародируется Демьян Бедный - "один даровитый поэт" финала романа. Его ода Бородуле безошибочно указывает на прототип. Но в эту оду Чуковский включил некрасовскую рифму "пуля-Бородуля", будто указывая читателю, где нужно искать.
* * *
Поищем. "С самим Бородулей Чуковский даже поделился своей биографией: сделал его самоучкой, чья мать была кухаркой у мадам Кирпиченко, подарил между делом опыт пребывания в тюрьме на Шпалерной, наделил собственной несолидностью, детскостью, непоседливостью" - пишет Лукьянова. "Пожалуй, он и сам хотел бы быть таким волшебником, который радует людей долгожданными дождями, дарит им солнце, может наслать на нехорошего человека персональный град".
Нельзя не согласиться. Только что же у нас получается? А получается, что Бородуля приносит детскую, игровую ("карнавальную", как сказал бы последователь Бахтина) природу своего изобретения, своего дара в жертву директивам, ГУТИВам и разверсткам. Идет на компромисс. Как и Чуковский. Он ведь не воин, а так - литератор, "бородуля". Далеко искать не к чему - вот как полностью звучит некрасовская строфа:
"Кто ты?" - "Сочинитель!
Подлинно что так".
Меткое, как пуля,
Слово под конец:
"Кто ты?" - "Бородуля!" -
Прыснул! "Молодец!"
И начальству смешно, и бродяга обошелся без наказания. Кстати сказать, компромисс с "Красной газетой" был найден и 22–25 июня 1926 г. в газете появилось окончание "Бородули". Редакция предварила его заметкой "Исчез бесследно Аркадий Такисяк!" (22 июня). В ней некто "А. Неунывающий" извещал читателей, что окончание романа написано К. И. Чуковским.
М. Фоменко