Правда, из-за слепого ранения предплечья осколком крупнокалиберной пули я оказался на волосок от смерти. Как объяснили мне клонские врачи, вода Стикса, проникнув в рану, вызвала цепную реакцию, в ходе которой мои эритроциты постепенно начали превращаться в патологические клетки неизвестной природы.
Ну, может, врачи говорили "неизвестной природы", чтобы не выдать очередной секретный секрет, не знаю. В любом случае результат цепной реакции ожидался быстрый и прискорбный: летальный исход в течение ближайших трех часов.
К счастью, разжижитель, синтезированный клонскими врачами и именуемый у них недобрым словом "ликвидатор", входит в полевой медицинский комплект любого клонского бойца, воюющего на Глаголе. На ранних стадиях ликвидатор может прервать цепную реакцию мутации кровяных телец, и, если только еще не слишком поздно, пациент получает шанс выжить.
Хвови Аноширван, приняв меня на борт вертолета, первым делом вколола мне этот спасительный эликсир. Два одноразовых шприца по десять кубиков: один в плечо, другой - в шею. В результате этой процедуры я, кстати, сразу же потерял сознание, что избавило меня от необходимости прикидываться немым идиотом. Ведь я ни в коем случае не хотел, чтобы кавалеристы опознали меня до возвращения на базу.
База Второго Народного кавполка оказалась, к счастью, далеко за пределами зоны ответственности майора Шапура. Полк базировался в столице Глагола, если только можно назвать столицей военный городок, выросший вокруг космодрома (охотно допускаю - единственного на планете). Там же находился и центральный госпиталь.
Врачи, верные клятве Гиппократа, продолжили борьбу за мою молодую душу, которая и после инъекций ликвидатора рисковала отправиться прямиком в объятия демонов из свиты Ангра-Манью.
Всю мою кровь откачали и временно заменили на так называемую голубую - перфторуглеродный раствор, способный в течение некоторого времени поддерживать кислородный обмен в организме. Пока моя душа парила на границе двух миров, из моей родной крови были отфильтрованы все молекулы воды Стикса, а также порченые тельца - "серые эритроциты".
Доктор Дарьюш (пышущий здоровьем весельчак с крашенными хной усами) подчеркнул, что вместе с прочей гадостью из крови были удалены и различные токсины, выброшенные тканями организма во время моего вынужденного голодания. За что медицине Великой Конкордии отдельное спасибо.
Наконец "голубую" кровь спустили, а мою обновленную залили обратно, домешав еще четыре литра синтетической для восполнения потерь.
Осколки крупнокалиберной пули из моего плеча вынули, а дырку заклеили и зарастили. Но о подобной ерунде и сказать-то нечего. Такие операции сейчас умеет делать любой болван после трехмесячных фельдшерских курсов, был бы только под рукой исправный хирургический автомат.
Прикидываться немым больше не имело смысла, тем более я рисковал попасть под один из конкордианских законов об умственно несостоятельных существах. Поэтому, оклемавшись, я был вынужден рассказать о себе почти всю правду. Сперва - врачу Дарьюшу, а потом и ротмистру Аноширван.
Я исказил только обстоятельства нашего расставания с Ферваном Мадараспом и умолчал о разговоре с Сержантом на манихейском катамаране.
Теперь я с трепетом ожидал полного выздоровления и возвращения под юрисдикцию Главного Управления Лагерей в лице майора Шапура. А что делать? Просить перевода в другой лагерь? Как мотивировать просьбу?
А вдруг я, сам того не ведая, представляю такую угрозу Конкордии, что любой честный пехлеван, получив разъяснения Шапура, с удовольствием пристрелит меня прямо здесь, в больничной палате? А ведь Хвови тоже пехлеван честный, в этом нет сомнений…
Вот почему отвечать на вопросы госпожи ротмистра требовалось осторожно, очень осторожно!
Итак, почему я не вышел на дорогу с поднятыми руками? Да потому что боялся быть опознанным именно как Александр Пушкин и убитым - как Александр Пушкин! Вот почему!
А что же я ответил госпоже Аноширван?
- Дело в том, что я боялся быть опознанным как манихей. Я не знаю ваших инструкций. Вы могли открыть огонь без предупреждения. Как, кстати, впоследствии и сделали.
- Так я и думала. - Говоря это, ротмистр сделала выразительное лицо, чтобы я понял: подобное объяснение она считает сказкой для самых маленьких. - Ну что же, благодарю вас, гвардии лейтенант Пушкин. Вопросов больше не имею.
"Какой еще "гвардии"? Обычный лейтенант, к тому же младший. Из обычной строевой эскадрильи…"
Но я промолчал. Не принято поправлять старших по званию, в какой бы армии они ни служили.
Из щели в боку планшета выползла лента с протоколом разговора.
- Прочтите и подпишите.
Протокол был отформатирован в две колонки: параллельный текст на фарси и русском.
Я быстро пробежал русскую колонку глазами. Все верно, да и чему удивляться: обычный автоматический транскрипт. Кому охота перепрограммировать планшет, да так хитро, чтобы он на ходу фальсифицировал результаты речевого распознавания?
Я приложил большой палец к квадратику, помеченному "Подпись Пушкина А.Р.". Принтером планшета туда были напылены одноразовая микросхема и дактилоскопический спецсостав.
- Я, Александр Ричардович Пушкин, прочел. С моих слов записано верно, - сказал я громко и отчетливо, после чего отнял палец.
Распознав мой голос как действительно принадлежащий эталону "Александр Пушкин", микросхема катализировала спецсостав, и внутри квадратика проступил изумительно точный отпечаток моего пальца.
- Благодарю вас. Встречи с вами уже давно добивается один уважаемый человек, и я не вижу больше причин отказывать ему в его законном желании…
С этими словами Хвови спрятала подписанный протокол и выключила планшет.
"Кто? Какой уважаемый человек?! Ферван?! Майор Шапур?!" - хотел закричать я. Я представил себе разом все пистолеты с глушителями, какие только есть в мире, все иглы с ядом, кардиопрерыватели и амнезические шокеры… Неужели они вот так просто прикончат меня? Прямо в палате?
Госпожа ротмистр не сделала паузы. Чуть наклонившись ко мне, она добавила вполголоса:
- Александр, скорее всего мы с вами больше не увидимся… Запись я больше не веду… Вы не хотите мне рассказать, что на самом деле произошло между вами и Ферваном Мадараспом? Возможно, у вас были трения с этим офицером? Конфликт? Особые отношения? Или вы чем-то не угодили начальству лагеря имени Бэджада Саванэ? Я могу дать слово пехлевана, что эта информация ни при каких условиях не будет использована вам во вред.
Хитрюга ждала правды. И вполне могла ее дождаться.
Это была первая женщина, которую я увидел наяву после той минуты, когда отечественная торпеда ВТ-500 прошила насквозь круизную яхту "Яуза". Для ровного счета скажем: женщин я не видел месяц.
Мало? А вы подумайте: тридцать дней! Ни одного женского лица! Запаха! Картинки!
Конечно, я был готов разрыдаться у нее на груди! Страх, психическое истощение, зловещая чернота в ближайшем будущем - все это довело меня до ручки. И тут появляется такая миловидная, предупредительная, во всех отношениях замечательная мамочка!
Мне хотелось закричать: "Хвови! Возьмите меня к себе в кавалерию! Я даже умею ездить на лошади! Я готов убивать манихеев с утра до вечера, только бы никогда больше не встречаться с теми офицерами, которые хотели сжить меня со свету! Я расскажу вам все!"
Я попытался что-то сказать - и закашлялся.
Потом глубоко вздохнул, провел рукой по щеке - чистой и гладкой.
- Госпожа ротмистр, я поделился с вами всей информацией, которой располагал. Ни трений, ни особых отношений с этими господами у меня не было. Напротив, капитан Мадарасп был настолько мил, что показал мне долину Стикса и Котел, чему я был несказанно рад в силу присущей мне любознательности.
Что удержало меня от жалоб на Фервана Мадараспа и майора Шапура? Честь русского офицера.
Да-да, именно так.
Кто бы ни дожидался встречи со мной там, за дверью, что бы ни готовила мне судьба, я не собирался становиться доносчиком!
Хвови нахмурилась.
- Если бы не одно экстраординарное событие, ближайшие дни вы бы наверняка провели в долгих беседах с нашей контрразведкой. Уверяю вас, эти люди докопались бы до правды… Но, боюсь, вам суждено скоро погибнуть в бою. Поэтому мне остается смириться с тем, что истину я не узнаю никогда. Я обречена верить капитану Мадараспу, который утверждает, что в районе Котла вы совершили побег. Прощайте, гвардии лейтенант Пушкин.
"До чего клоны любят это стопудовое "прощайте"! Можно подумать, им доподлинно известны все имена, которые Судьба написала на своих пулях!"
- До встречи, госпожа ротмистр.
Дверь за Хвови тихо вздохнула. Зажужжал климат-контроль, спешно восстанавливая оптимальную концентрацию ароматов хвойного леса на чахрском взморье.
Я весь сжался, ожидая появления убийц. Ведь и Ферван тоже говорил мне "прощайте" не просто так. Он был уверен, что разговаривает с покойником.
Когда дверь вновь открылась, я увидел людей, к встрече с которыми не готовился.
Невысокий пожилой человек в парадном облачении контрадмирала. Русского контр-адмирала. Все было на месте: запонки с алмазными якорьками, золотые пуговицы с крылышками, галстук, погоны толстого витого шнура… Но почему у него кортик вместо меча?
Вторым был чернобородый мужчина лет тридцати пяти, тоже в форме - но невиданного опереточного покроя. Повеяло основательно забытыми реалиями из исторической части курса "Обмундирование, снабжение и комплектация". Кто ж в такое одевался-то?.. Фузилеры Петра I? Московское городское ополчение 1812 года? Отряды местной самообороны "брошенных миров"?
Я был, как впоследствии оказалось, уже недалеко от истины, когда заметил на левом предплечье бородача белую повязку с надписью на фарси. Это сбило меня с толку и заставило предположить, что передо мной представитель неведомых конкордианских спецвойск. Может, палач?
Мои подозрения относительно функций мрачного бородача укреплялись тем, что в правой руке он держал пакет цвета хаки. Я решил, что в пакете - оружие. Не обязательно огнестрельное. Убить меня можно сотней изощренных и бесшумных способов…
Ну, палач - можно понять… А что здесь делает старик, ряженный русским контр-адмиралом?
- Гвардии лейтенант Александр Пушкин? - строго спросил контр-адмирал.
Замечу: по-русски спросил, без малейшего акцента.
"Хвови снова погрузила меня в управляемый гипносон? Сначала - Исса, теперь -?.."
Предположение показалось мне близким к истине.
"Точно. Когда мы учились, нас уверяли, что достоверная пси-эмуляция - бредни, но ведь это Глагол, а на Глаголе возможно всё".
- Не гвардии. - Я устало вздохнул. - Но Пушкин.
- Я вас понимаю. - контр-адмирал улыбнулся. - Вы не верите своим глазам. Забывчивый ротмистр Аноширван не потрудилась предупредить вас о нашем визите… Поэтому на первый раз я прощаю вам неподобающие манеры в разговоре со старшим по званию. Я контр-адмирал запаса Тылтынь.
"Тылтынь? Адмирал Святополк Даромирович Тылтынь?! А почему "контр"? Отчего "запаса"? Это настолько невероятно, что… похоже на правду! Неужели Тылтынь сотрудничает с клонами? Не может быть… Ч-черт, но ведь вылитый Тылтынь… Да, это он! Но каким ветром?!. А что, если… если он вступил в Добровольческую Освободительную Армию? Или даже… возглавил?!"
Не давая мне опомниться, Тылтынь осведомился:
- Как ваше самочувствие?
- Спасибо, неплохо… товарищ контр-адмирал запаса.
- Врачи говорят, вы уже можете самостоятельно передвигаться?
- Так точно… товарищ контр-адмирал запаса.
- Отлично. Одевайтесь, гвардии лейтенант. Вы пойдете с нами.
Мужик в несуразной форме, которого я принял за палача, подал мне сверток, предупредительно раскрыв его.
Там лежал новенький комплект обмундирования. И погоны лейтенанта! А еще - коробочки для медалей и тоненькая брошюра.
Обложка брошюры была выполнена из благородного натурального картона. Надпись под тисненым российским орлом гласила: "Гвардейская памятка".
- Я готов идти куда угодно, но, господин… товарищ контр-адмирал запаса, пожалуйста, объясните мне, что происходит! - взмолился я. - Или хотя бы: кого вы представляете?
- Хорошо. Но вы все равно не лежите лежнем, дружок! Хватит тут прохлаждаться, отечество в опасности! Вставайте, одевайтесь, времени у нас в обрез… Если вы нас стесняетесь, так мы отвернемся…
Пока я менял больничную пижаму на благоухающие фабричным красителем брюки, рубаху и китель военфлотского пилота, Тылтынь сообщал мне новости.
Да какие! С каждым новым словом во мне крепло желание обнять этого замечательного человека. Думаю, окажись на моем месте эмоциональный итальянец - и Святополк Даромирович был бы зацелован до полусмерти.
- Девять суток назад между Объединенными Нациями и Конкордией было достигнуто соглашение об обмене военнопленными при посредничестве самоопределяющейся территории Большой Муром. Я возглавляю ВКПЛ, Временную Комиссию по Перемещенным Лицам. Моя задача - принять по спискам договорную группу военнопленных и сопровождать ее до Большого Мурома, где состоится официальная процедура обмена. Кстати, я нахожусь здесь уже пятые стандартные сутки. Договорная группа давно укомплектована и доставлена сюда, в отдельную казарму. А вот относительно вас, голубчик, комендатура планеты выдала справку: 23 февраля лейтенант Пушкин совершил побег и отнесен к категории пропавших без вести. Я требовал объяснений, ругался с комендантом планеты и начальством лагеря, говорил, что без вас или по крайней мере без ваших останков не дам разрешения на отправку группы! Но позавчера я получил жесткую директиву Совета Обороны: отправляться на Большой Муром немедленно! Посредники, состоящие при аналогичной группе конкордианских военнопленных, в бешенстве. Ждать нельзя… И мы бы улетели без вас, что поделаешь! Вдруг на вертолете доставляют какого-то неопознанного субъекта. Можете себе представить!.. Мне немалых трудов стоило отложить вылет до того момента, когда вы станете транспортабельны. А конкордианцы под предлогом заботы о вашем здоровье не подпускали нас к вам и на пушечный выстрел. Допрашивали небось?
- Так точно.
- Мне, признаться, тоже небезынтересно, где вы все это время пропадали… Думаю, вами теперь крепко займутся, путешественник вы наш…
В голосе Тылтыня не было и тени угрозы, скорее - сладкое предвкушение сверхценной информации, которую я предоставлю в распоряжение нашей разведки.
- Да, я за всеми этими хлопотами совсем забыл об одной важной вещи! - спохватился адмирал.
Не спрашивая у меня разрешения, Тылтынь обернулся. Впрочем, я уже полностью переоделся и сиял в новой форме, как юбилейный золотой пятак.
- Вы, товарищ гвардии лейтенант, наверное уже догадались, что в вашей жизни произошло некоторое значительное событие… Сюрприза не получилось. Но процедура есть процедура… Гвардии лейтенант Пушкин!
- Я!
- Приказом Совета Обороны № 39 от 16 февраля 2622 года за успешное проведение операции в системе Львиного Зева, приведшей к освобождению ценных гражданских кадров и уничтожению новейшего неприятельского авианосца "Атур-Гушнасп", авианосцу "Три Святителя" и 19-му ОАКР присвоено почетное звание гвардейских. В соответствии с традициями 19-е авиакрыло переименовано во 2-е гвардейское. Поздравляю вас с вступлением в ряды гвардии, товарищ Пушкин.
- Служу России!
- Также вам досрочно присвоено очередное воинское звание лейтенант.
- Служу России!
- Вольно. А теперь идемте. С этим хозяйством, - адмирал указал на "Памятку гвардейца" и коробочки, - разберетесь на борту транспорта. И чтобы на Большом Муроме были при всех регалиях, как положено!
"Какие уж там регалии… - подумал я. - Значок гвардейский это, конечно, здорово. А что еще? Памятная медаль "За Наотар" и бронзовый значок "10 боевых вылетов". Если бы мне "За отвагу" выписали, адмирал ее наверняка привез бы и вручил вместе с остальным. Вот Самохвальскому за "Балх" точно орден дали. Не могли не дать! А мне за что давать? За курицу?"
Ближайшие часы, как и положено, прошли сумбурно.
Быстрая пробежка по коридорам госпиталя вслед за бодрым Тылтынем и его безмолвным спутником с белой повязкой на рукаве.
"Что? Вопросы? Потом, лейтенант, потом…"
Два клонских автоматчика. Фургон без окон - в таком точно меня везли с космодрома в лагерь.
Короткий переезд. Двери фургона открываются в глухую галерею без окон, приводящую к лацпорту транспортного корабля.
Все устроено так, чтобы Тылтынь и другие члены Временной Комиссии ничего на Глаголе не увидели - даже неба.
"Но мы-то видели, - злорадно подумал я. - Мы видели".
Из этой мысли логичным образом вытекала следующая.
"Тем более странно, что клоны согласились пойти на обмен военнопленными! С одной стороны, откуда в наших руках взялось столько пленных клонских пехлеванов? А с другой - что же это должны быть за пехлеваны? Золотые пехлеваны! Платиновые! Осмиевые! Лактанциевые! Да такого элемента в таблице Менделеева просто нет! Это не пехлеваны должны быть, а сверхчеловеки, чтобы Конкордия, выигрывающая войну, была заинтересована заполучить их обратно еще до окончания военных действий! Причем выдать в процессе обмена именно тех офицеров, которые, как назло, прожили больше месяца на секретной планете! Ведь, когда они вернутся домой, Глагол сделается для разведки Объединенных Наций секретом Полишинеля!"
В моих рассуждениях не содержалось ошибки. Но они базировались на неполных данных. Я позорно упустил из виду один общеизвестный факт: в Великой Конкордии пехлеваны занимают, конечно, привилегированное положение, и все-таки высшей кастой являются не они.
На борту конкордианского звездолета, который должен был доставить нас на Большой Муром, мы с Тылтынем временно распрощались. Он отправился к капитану сообщить о том, что гвардии лейтенант Пушкин доставлен на борт и Временная Комиссия дает "добро" на взлет. А я отправился туда, где теперь проживали освобожденные офицеры из лагеря нравственного просвещения.
Нашим ковчегом оказался российский туристический лайнер, доставшийся клонам в качестве трофея и наспех переоборудованный в войсковой транспорт.
Судя по гравировке на уцелевших бронзовых ободках вокруг иллюминаторов, именовался он "Сухуми" - по давней традиции давать туристическим кораблям названия южнороссийских курортов. Вступив во владение лайнером по праву войны, клоны переименовали его в какую-то возвышенную пустословицу, но какую именно - мне узнать так и не случилось.
Кроме означенных бронзовых ободков, на борту "Сухуми" с предвоенных времен осталось немногое.
Уютная пассажирская посудина, предназначенная для летнего отдыха культурных, зажиточных сталеваров и путешествующих в поисках смысла жизни сорокалетних мелкооптовых торговцев запчастями, была на три четверти выпотрошена клонами. Пассажирские каюты, кинозал, бассейн, сауны, массажные кабинеты, просторные столовые, смотровая площадка-планетарий и все соответствующие легкие конструкции - вырезаны и выброшены. Корпус и герметичные переборки - напротив - усилены и обшиты пористым пластиком-пирофагом.