- Разве мы не предупредим мисс Фоли до того, как с ним встретимся?
- Глупый, мы ей потом позвоним! Пошли!
Уилл вздохнул и заставил себя подняться по ступенькам; ему хотелось и в то же время не хотелось узнать, были ли у мальчика, жившего в доме, глаза мистера Кугера, вспыхивающие между ресницами, как светляки в темноте.
Джим позвонил у двери.
- Что если выйдет он? - спросил Уилл. - Слушай, я так боюсь, что могу напустить в штаны. А почему ты не боишься, Джим, почему?
Джим оглядел свои совершенно спокойные руки.
- Будь я проклят! - сказал он и тут же удивленно выдохнул. - Ты прав! Я не боюсь!
Дверь широко распахнулась.
Мисс Фоли лучезарно улыбалась им, стоя на пороге.
- Джим! Уилл! Как мило!
- Мисс Фоли! - выпалил Уилл, - с вами все в порядке?
Джим свирепо поглядел на него. Мисс Фоли засмеялась:
- А что со мной должно случиться?
Уилл покраснел:
- Да это все те проклятые карнавальные зеркала…
- Какие глупости, я уже забыла про них. Что же, мальчики, может войдете?
Она широко распахнула дверь.
Уилл собрался было шагнуть вперед, но остановился.
За спиной мисс Фоли виднелся занавес из темно-синих, нанизанных на шнуры бусин, он был как грозовой ливень, хлеставший у входа в скромную гостиную.
Там, где ливень касался пола, виднелись носки пары пыльных маленьких ботинок. Там, за стеной ливня, стоял в нерешительности злой мальчик.
Злой? Уилл прищурился. Почему злой? А потому. Этого "потому" было вполне достаточно. Да, мальчик, и к тому же злой.
Мисс Фоли повернулась и позвала сквозь темно-синие непрерывно струящиеся бусины дождя: "Роберт?" Потом взяла Уилла за руку и легонько потянула его к занавесу. "Иди встречать моих учеников".
Стеклянный дождь продолжал литься. Внезапно, из него высунулась конфетная, сладко-розовая рука, она словно бы решила проверить, какая погода в холле.
Хорошенькое дельце, подумал Уилл, ведь он посмотрит мне в глаза! Он увидит карусель и самого себя на ней, и как едет назад, назад… Я знаю - это отпечаталось у меня в глазах, ведь тогда меня будто молнией ударило!
- Мисс Фоли! - сказал Уилл.
Теперь и розовое лицо выглянуло через замерший вокруг шеи ливень.
- Мы должны сказать вам ужасную вещь…
Джим толкнул Уилла в бок.
Теперь вслед за лицом и весь мальчик появился из-за ливня бусин. Дождь зашуршал у него за спиной.
Мисс Фоли внимательно наклонилась к Уиллу. Джим свирепо сжал его локоть. Уилл запнулся, покраснел, потом вдруг выкрикнул:
- Мистер Кросетти!
Совершенно неожиданно он очень ясно вспомнил объявление в окне парикмахерской. Объявление это он заметил, когда они пробегали мимо:
"ЗАКРЫТО.
ПАРИКМАХЕР БОЛЕН"
- Мистер Кросетти! - повторил он и быстро добавил: - Он умер!
- Что… парикмахер?
- Парикмахер? - эхом повторил Джим.
- Видите эту стрижку? - повернулся Уилл и, дрожа, поднес руку к голове. - Это его работа. А мы только что гуляли там, и висело объявление, и нам сказали…
- Какое несчастье. - Мисс Фоли протянула руку, чтобы вывести странного мальчика на середину холла. - Я так огорчена. Ребята, это Роберт, мой племянник из Висконсина.
Джим протянул руку. Племянник Роберт пытливо посмотрел на него.
- Что ты разглядываешь? - спросил он.
- Кажется, я тебя где-то видел, - ответил Джим.
"Джим!" - завопил про себя Уилл.
- Ты похож на моего дядю, - невинным голосом добавил Джим.
Племянник перевел взгляд на Уилла, который упорно смотрел в пол, опасаясь, что мальчик заметит его смятение и увидит отпечатавшуюся в глазах карусель. Ему вдруг безумно захотелось, чтобы загудела исполняемая наоборот музыка.
Ну, подумал он, посмотри ему в лицо?
И он взглянул на мальчика в упор.
Это было так дико и безумно, что пол закачался у него под ногами, ибо вместо лица он увидел розовую сияющую маску милого мальчугана, какие продаются к празднику Всех святых; только через дырки для глаз глядел мистер Кугер, смотрели его старые, старые глаза, светящиеся, как острые синие звезды, свету которых пришлось лететь миллион лет, прежде чем он достиг земли. Через маленькие ноздри, вырезанные в этой сияющей восковой маске, дыхание мистера Кугера выходило как пар, охлажденный льдом. Его язычок, словно пирожное с тем же названием, двигался позади белых, как маленькие конфетки, зубов.
Мистер Кугер, который прятался где-то позади прорезей для глаз, щелкал взглядом, словно "Кодаком". Хрусталики его глаз вспыхивали, как два солнца, обжигали, как красный перец, и замирали.
Он направил взгляд на Джима. Щелчок - вспышка. Он поймал Джима в объектив, сфокусировал, сфотографировал, проявил, высушил и сдал фотографию в архив - в темноту, таившуюся в глубине глаз. Еще один щелчок-вспышка…
И все же это был всего лишь мальчик, и стоял он в холле рядом с двумя другими мальчиками и женщиной…
И пока Джим демонстративно смотрел в противоположную сторону, нечто неосязаемое и невозмутимое делало свои собственные фотографии, снимало самого Роберта.
- Ребята, вы ужинали? - спросила мисс Фоли. - Мы как раз садимся за стол…
- Мы пойдем!
Все посмотрели на Уилла так, словно были поражены тем, что тот не хотел остаться здесь навсегда.
- Джим… - начал он и запнулся. - Твоя мама одна дома…
- Да, верно… - неохотно ответил Джим.
- Я понимаю. - Племянник выдержал паузу, чтобы привлечь их внимание. Когда они посмотрели на него, мистер Кугер внутри племянника принялся делать неслышные щелчки-вспышки, щелчки-вспышки, вслушиваясь через игрушечные уши маски, наблюдая через игрушечно-прелестные глаза, аппетитно двигая ртом, в котором виднелся крохотный как у пекинеса язычок. - Что ж, может, придете попозже, на сладкое? А?
- Сладкое?
- Я приглашаю тетю на карнавал. - Мальчик погладил руку мисс Фоли, и та в ответ нервно засмеялась.
- Карнавал? - вскрикнул Уилл, и тут же понизил голос. - Мисс Фоли, вы сказали…
- Я сказала, что была глупой и испугалась самое себя, - твердо заявила мисс Фоли. - Эта субботняя ночь - самая лучшая для представлений в цирке-шапито, надо обязательно показать их моему племяннику.
- Надеюсь, вы присоединитесь к нам? - спросил Роберт, не отпуская руки мисс Фоли. - Позднее? А?
- Великолепно! - сказал Джим.
- Джим, - напомнил Уилл, - мы весь день не были дома. Твоя мама, наверное, скучает без тебя.
- Ах, я забыл про это, - язвительно ответил Джим и метнул на друга ядовитый взгляд.
Вспышка. Племянник сделал рентгеновский снимок обоих, на котором, без сомнения, было запечатлено, как холодные кости дрожат в их теплых телах. Он протянул руку.
- До завтра. Встретимся около цирка.
- Отлично! - Джим схватил маленькую руку.
- Пока! - Уилл выскочил из двери, затем повернулся к учительнице с последней мучительной просьбой:
- Мисс Фоли?..
- Да, Уилл.
Не ходите с этим мальчишкой, подумал Уилл. Не подходите близко к тем балаганам. Оставайтесь дома, пожалуйста! Но вместо этого он сказал:
- Мистер Кросетти умер.
Она кивнула, погладила его по голове, думая, что он вот-вот заплачет. И пока она так стояла, он с усилием вытащил Джима наружу, и дверь захлопнулась, отгородила их от мисс Фоли и маленького розового лица с линзами вместо глаз, готовыми еще раз щелкнуть двух таких разных мальчиков, неуверенно нащупывающих в октябрьской темноте ступеньки крыльца; в этот миг в памяти Уилла опять закрутилась карусель; ветер с шумом срывал и уносил листья… Уилл сплюнул:
- Джим, ты пожал ему руку! Мистеру Кугеру! Уж не собираешься ли ты встретиться с ним?
- Это мистер Кугер, совершенно верно. Его глаза. Если бы я встретил его сегодня ночью, мы бы объяснили ему, что понимаем, как он фотографирует, как охотится со своей вспышкой. Что тебя гложет, Уилл?
- Гложет меня?
Теперь, спустившись с крыльца, они ругались свирепым неистовым шепотом, поглядывая наверх, на пустые окна, где время от времени мелькала какая-то тень. Уилл остановился. Музыка снова завертелась в памяти. Он ошеломленно прищурил глаза.
- Джим, помнишь, музыка, которую играл орган, ну, когда мистер Кугер стал молодеть…
- Ну?
- Это был "Похоронный марш"! Только наоборот!
- Какой "Похоронный марш"?
- Какой! Джим, его мог только Шопен написать. Этот "Похоронный марш"!
- Но почему его играли наоборот?
- Мистер Кугер двигался прочь от могилы, а не к могиле, и становился моложе, меньше, вместо того, чтобы совсем состариться и упасть мертвым. Так ведь?
- Уилл, ты удивительный и ужасный!
- Конечно, но… - голос Уилла стал жестким. - Он там. Опять в окне. Помаши ему. Пока! А теперь иди и насвистывай что-нибудь… Только ради Бога не Шопена…
Джим помахал рукой. Уилл тоже помахал. И оба принялись насвистывать "О Сюзанна".
Тень тоже помахала им, маленькая тень в высоком окне.
Мальчики почти побежали вниз по улице.
20
Два ужина были давно приготовлены в двух домах. Мать кричала на Джима, мать с отцом отчитывали Уилла.
Оба были отправлены наверх в свои комнаты голодными.
Началось это в семь часов. Закончилось в семь часов три минуты.
Двери захлопнулись. Замки защелкнулись.
Тикали часы.
Уилл стоял около двери. Телефон был за ней, но подойти к нему он не мог. Впрочем даже если бы он позвонил, что ответила бы ему мисс Фоли? По-настоящему-то ей нужно сейчас уехать из города… Вот не было печали! Но так или иначе, что он может ей сказать? Мисс Фоли, этот племянник вовсе не племянник? Этот мальчик совсем не мальчик? Разве она не засмеется в ответ? Конечно, засмеется. Потому что племянник он или не племянник, мальчик был мальчиком, или во всяком случае казался таковым.
Он повернулся к окну. Через дорогу, в своей комнате, Джим тоже думал, как им поступить. Оба боролись со своим порывом. Было еще слишком рано поднимать окна и свистящим шепотом звать друг друга. Родители внизу настраивали радиоприемник, который шепотком доносчика зудел им в уши.
Мальчишки завалились в свои постели в разных домах, нащупали под матрацами по плитке шоколада, спрятанной туда на всякий случай, и без всякого удовольствия угрюмо сжевали.
Часы тикали.
Девять. Девять тридцать. Десять.
Дверная ручка внизу тихонько щелкнула, наверное, это папа открыл дверь.
Папа! - думал Уилл, войди! Мы должны поговорить! Но папа лишь тяжело вздыхал в холле.
Он не войдет, подумал Уилл. Ходит где-то рядом, рассуждает вокруг да около, а самое главное остается в стороне, вот как получается. Но просто войти, посидеть, выслушать? Никогда этого не делал, да и сделает ли когда-нибудь?
- Уилл…
Уилл встрепенулся.
- Уилл… - сказал папа, обращаясь в пустоту, - будь осторожен.
- Осторожен? - воскликнула мать из другого конца холла. - Это все, что ты собираешься сказать?
- Что же еще? - Отец уже спускался по ступенькам крыльца. - Он прыгает. Я ползаю. Как можно равнять нас? Он слишком молод; я слишком стар. О Господи, иногда я хочу, чтобы мы никогда…
Дверь захлопнулась. Отец уже шел по улице.
Уиллу захотелось рвануть вверх раму, распахнуть окно, позвать отца. Он показался ему вдруг таким маленьким в ночной тьме. Не беспокойся обо мне, папа, думал Уилл, лучше сам останься дома! Это небезопасно, уходить сейчас! Не ходи никуда!
Но он не закричал. Когда он наконец тихо поднял окно, улица была пуста, и он уже знал, что через какое-то время в библиотеке на другом конце города зажжется свет. Когда реки выходили из берегов, когда с неба падал огонь, каким замечательным местом была библиотека с ее тихими залами, с ее книгами. Какое счастье было знать, что никто тебя здесь не разыщет. Да и кто может отыскать, если ты уже в Танганьике, в Каире 1812 года, во Флоренции 1492!?
"Осторожен"…
Что папа имел в виду? Уловил ли он тот страх, слышал ли эту перевернутую музыку, бродил ли между шатров и балаганов? Нет. Едва ли.
Уилл бросил мраморный шарик чуть повыше окна Джима.
Удар. Молчание.
Он представил, как Джим сидит один в темноте, и его фосфоресцирующее дыхание пульсирует около него.
Удар. Опять молчание.
Это было непохоже на Джима. Обычно рама сразу поднималась, высовывалась голова, готовая крикнуть, свистнуть особым посвистом, хихикнуть или состроить рожу.
- Джим, я ведь знаю, что ты там!
Удар.
Молчание.
Папа ушел в город. Мисс Фоли с… ты знаешь, с кем! - думал он. Черт побери… Джим, надо что-то предпринять! Сегодня ночью!
Он бросил последний мраморный шарик.
…удар…
Шарик отскочил в густую траву.
Джим не подошел к окну.
Сегодня ночью, думал Уилл. Он крепко сжал кулаки. Затем, продрогший, совсем окоченевший, упал в холодную постель.
21
На аллее позади дома лежал огромный, сколоченный из сосновых досок настил. Он был там всегда, сколько Уилл помнил себя. К тому времени, как он был сколочен, цивилизация успела походя изобрести скучные, тяжелые, неупругие асфальтовые тротуары. Дедушка Уилла, человек крутого нрава и буйных порывов, который ничего не мог делать без шума и гама, наперекор всему решил во что бы то ни стало сохранить деревянные тротуары; с дюжиной подручных он перенес в аллею добрые сорок футов старого настила, где тот и пролежал долгие годы как останки некого неведомого чудовища, иссушенный солнцем и обильно политый дождями.
Городские часы пробили десять.
Лежа в постели, Уилл вдруг понял, что размышляет о грандиозном дедушкином подарке, преподнесенном из другого времени. Он ждал, не раздастся ли голос деревянного тротуара. На каком языке он разговаривает? Впрочем, не все ли равно…
Мальчишки обычно не могут просто подойти к дому и позвонить, если нужно вызвать друзей. Они предпочитают швырнуть в забор комком земли, или забросить горсть желудей на крышу, или писать таинственные записки, вылетающие из воздушных змеев, крутящихся возле самых чердачных окон.
Так же было с Джимом и Уиллом.
Поздними ночами, если они собирались сыграть в чехарду на кладбищенских надгробиях или закинуть дохлую кошку в дымоход соседей, один или другой выстукивали чечетку на этом старом музыкальном тротуаре, как на ксилофоне.
С годами они находили все новые звучания, поднимая вверх край тротуара А и закрепляя его, или опуская край Б, пока не получалось то, что нужно, и два виртуоза могли исполнять на нем любые мелодии.
По мелодии, которая выстукивалась на деревянном настиле, вы могли безошибочно судить о рискованности ночного предприятия. Если Уилл слышал, как Джим с трудом отбивал на семи или восьми нотах "Вниз по реке Лебединой", он выбирался на улицу, зная, что лунная дорожка уже пролегла через протоку, ведущую к речным пещерам. Если Джим слышал чечетку Уилла, который как ошпаренный выбивал на досках мелодию, отдаленно похожую на "Марш через Джорджию", это значило, что сливы, персики или яблоки в садах уже поспели, и пора отправляться за добычей.
Потому-то нынешней ночью Уилл, затаив дыхание, ждал, когда раздастся мелодия, зовущая вперед.
Какую же мелодию выберет Джим, чтобы представить карнавал, мисс Фоли и мистера Кугера или злого племянника?
Десять часов пятнадцать минут. Десять тридцать.
Ничего не слышно.
Уиллу не нравилось, что Джим сидит в своей комнате и думает, о чем? О Зеркальном Лабиринте? Что он видел там? И, увидев, что решил предпринять?
Уилл беспокойно повернулся.
Особенно ему почему-то не нравилось думать о том, что у Джима нет отца, от этой мысли ниточка перекидывалась почему-то к представлениям в цирке, и все превращалось в темноту, которая заливала луга. И еще думалось о его матери, которая не хотела отпускать Джима от себя, и тому приходилось по ночам убегать из дому, уходить на улицу, чтобы подышать воздухом свободы, влиться в свободные ночные потоки, бегущие к большим и еще более свободным морям.
Джим! - подумал он. Ну, начинай же музыку!
И в десять тридцать пять он услышал.
Он слышал или ему только показалось, что слышит, как Джим высунулся из окна при свете звезд, спрыгнул на дорогу, и как весенний кот мягко направился к громадному ксилофону. И возникла мелодия! Была или не была она похожа на похоронную литургию, исполненную наоборот старым органом-каллиопой?!!
Уилл начал было поднимать раму окна, чтобы посмотреть, не почудилось ли ему. Но неожиданно и окно Джима тихо скользнуло вверх.
Значит, его и не было внизу на старом тротуаре! И одно лишь дикое желание Уилла создало мелодию! Уилл зашептал было что-то, но тут же умолк.
Джим, без единого звука, стремительно съехал вниз по водосточной трубе.
Джим! - подумал Уилл.
И уже стоявший на газоне Джим застыл, как если бы услышал, что его окликнули по имени.
Ты не уйдешь без меня, Джим?
Джим быстро взглянул наверх.
Даже если он и увидел Уилла, то не подал вида.
Джим, подумал Уилл, ведь мы все еще приятели, мы ищем то, что никто, кроме нас, не чует, слышим то, чего больше никто не слышит, у нас одни и те же стремления, одна и та же дорога. И сейчас впервые за всю нашу дружбу ты убегаешь украдкой! Оставляешь меня!
Но проезд между домами был уже пуст.
И словно ящерица скользила вдоль живой изгороди, где пробирался Джим.
Уилл долго вглядывался в сторону решетки ограды, видневшейся за живой изгородью, прежде чем подумал: я остался один. Если я потеряю Джима - первый раз за все время - тогда я тоже когда-нибудь в одиночестве окажусь на улице ночью. И куда мне идти? Туда же, куда идет Джим.
Господи, помоги мне!
Джим скользил тихо, как сова за мышью. Уилл бежал вприпрыжку, как безоружный охотник за совой. Их тени летели за ними по газонам, тронутым октябрем.
И когда они остановились…
Перед ними был дом мисс Фоли.