* * *
Капитан воткнул лопату в песок.
– Пока отдыхай. Мне нужно ненадолго отлучиться. Что-то вызывает Линд.
Оди неуклюже развернулся. Вообще, космический скафандр был ему, мягко говоря, не к лицу. И без того полная фигура астрофизика внутри вздутого скафандра походила на пухлого медвежонка из детской сказки. Кьюнг до сих пор удивлялся, как этот человек смог пройти строгую комиссию и записаться на дальний рейс, да еще для тяжелых физических работ. Оди передвигался по поверхности планеты так же неуклюже, как и выглядел в неестественном для себя обмундировании. Обычно мы привыкли видеть толстячков где-нибудь в барах, сидящими за столиками с надутыми животами и потягивающими пиво, или в министерских креслах, или… да где угодно, только не в дальнем космосе. Кьюнг, насколько мог, оказывал ему снисхождение, но иногда его медлительность просто бесила.
– Вызывает? - спросил Оди, его голос по радиосвязи шел напополам с кашлем.
– Не знаю, может просто соскучился. Ты остаешься за старшего, и гляди, чтобы никто не угнал наш планетоход. Вообще… полюбуйся пока звездным небом.
– А… кто его может угнать?
Кьюнг тяжело вздохнул. Уж и пошутить нельзя.
– Представители высокоразвитых недружественных нам цивилизаций. Ты никогда не видел, как они угоняют планетоходы? Подлетают на своих тарелках, скидывают трос с огромным крючком, цепляют его за заднее (именно за заднее!) колесо и, пока такие разини как ты любуются звездным небом, они этот планетоход под мышку и - удирать! Так что, если заметишь летающую тарелку, сразу сбивай ее лопатой. Они лопат жуть как пугаются.
Оди ничего не ответил. Он понял что над ним снова издеваются. Не подшучивают, а именно издеваются. Да и капитан вовремя сообразил, что слегка перенапряг тему. Потом примирительно добавил:
– Ладно, постараюсь вернуться как можно скорее, - он проткнул тьму лучом своего фонаря и зашагал прочь.
Оди молча смотрел ему вслед, пока удаляющуюся фигуру не поглотил сумрак. Затем он настороженно оглянулся и понял, что остался совершенно один. Звезды уныло подмигивали ему с бесконечных высот. Рядом в еще большем унынии лежала штабелями груда мертвых тел. Трупы наслаивались друг на друга в несколько рядов, и каким бы не был кощунственным Айрант Скин, но жаргон "консервы" придуман им неспроста. Все они были как под заклятием скованы вечной неподвижностью: закоченелые конечности, застывшие лица, более похожие на маски. Словом, совершенно угасшая жизнь, которая оставила после себя лишь внешнюю оболочку. Уже очень скоро Оди надоело развлекать себя сим бессюжетным зрелищем, он залез в кабину планетохода и плотно закрыл за собою дверцу.
* * *
Капитан бесконечно долго всматривался в экзотичное светопредставление. Эфир то и дело пробуждался его невнятными для слуха и недоступными для понимания бормотаниями: что-то ворчал, бубнил себе под нос, иногда даже мелодично, нараспев… Так и подкрадывалось ощущение, что он, следуя проторенной дорогой Фастера, решил попробовать свои силы в молитве. И лишь когда в этом бормотании, сначала тихо, виртуально, потом более явственно стали проскальзывать матерки, искушение сразу отпало. Линд не выдержал испытания неопределенностью и первым задал вопрос:
– В прошлой экспедиции такое бывало?
– Нет, глубокоуважаемый.
– А вообще, в отчетах каких-либо похоронных компаний?
– Не читал, милейший.
– Тогда что это?! Что?!
После долгой, почти бесконечной паузы пришел ответ:
– Хрен в сияющем пальто.
Пока что можно было сделать лишь один определенный вывод: если Кьюнг беззаботно нацепил на себя маску полуидиота, значит происходящее его не очень-то беспокоило. А может, просто мстил за бестолковый вызов? Он опять что-то принялся напевать, этакое душевно-баламутящее, потом серьезно произнес:
– Свет очень слабый, но реальный - это факт. И действительно, чертовски напоминает букву "D"! Послушай, Линд, друг мой, сходи-ка, возьми образцы грунта с этих могил.
– Мне… идти туда? В эту чертову галлюцинацию?
Откровенно-недобрый и в чем-то недоуменный взгляд метнулся в его сторону из-под шлема капитанского скафандра.
– О-о-о… А кто-то, помнится, всех нас наставлял: "изгоним из сердца ростки страха и боязливости". Кто же это был? Что за гений мысли? Не наш ли бортовой врач?.. Непохоже.
– Я схожу, - спокойно сказал Фастер и удалился во тьму.
Линд, пропуская мимо ушей язвительную иронию, продолжал пытать Кьюнга одним и тем же вопросом:
– Ну хоть какое-то объяснение, капитан!
Тот лишь вяло отмахнулся.
– Непонятное аномальное явление… Устраивает? Другого пока дать не могу. Это чтобы работа на планете не показалась нам скучной и однообразной, вот судьба-злодейка и подбросила нам феномен: думай теперь, ломай себе голову… Прежде всего надо удостовериться, что свечение существует на самом деле, а не сидит у нас в мозгах.
Следует учесть, что на Флинтронне Линд был неофитом, малоопытным новобранцем, не успевшим привыкнуть к ее причудам (впрочем, то же можно сказать о Фастере, Оди и бесшабашном Айранте). Он все воспринимал всерьез, даже слишком всерьез - в том и беда. И этот иронично-издевательский тон капитана его только раздражал.
– Кьюнг, я и вправду ничего не могу понять. Ладно бы светились только места старых захоронений - объяснение подыщется. Но буква "D", будь она проклята, вообще не поддается никакой логике…
– Про логику здесь забудь. Это приказ. И убедительно тебя прошу, не поднимай паники. Мне одного истерика во как хватает! Вон, видишь на небе созвездие? Оно чем-то напоминает букву "А", а еще рядом с ним - чем не буква "Н"? Что, теперь из-за этих совпадений сходить с ума?
– Ты тактично увиливаешь от прямого ответа.
– Нет!! - Кьюнг не выдержал и закричал. - Нет у меня никакого ответа! Ни прямого, ни кривого, ни кособокого! Ты взял бы на досуге почитал отчеты прежних похоронных компаний. Чего они только здесь не видали! Одним мерещились призраки из дыма, другие наблюдали кровавый туман, окутавший планету. Был такой Роби Никлонс, так вот он утверждает, что проснулся как-то утром и увидел, что кладбище опутано железными цепями. Бесконечные цепи тянулись от одной могилы к другой, ими же был опутан и звездолет. Обрывки цепей ползали по песку словно змеи, извивались, издавали звуки… Но когда упомянутый Роби Никлонс обнаружил собственную команду, якобы работающую над захоронениями, когда увидел, что из скафандров вместо человеческих рук выглядывают кончики цепей… он чуть не рехнулся. Но тому хоть была весомая причина.
– Капитан, то, о чем ты говоришь, являлось простой Галлюцией…
– Запомни! Галлюции простыми не бывают. Люди от них сходят с ума! А ты тут… готов разводить панику из-за каких-то светлячков.
Реакция Линда оказалась совсем уж неожиданной. Он сначала чуть слышно хихикнул, и вдруг громко расхохотался. Смеялся с какими-то истерическими завываниями, перегибаясь пополам и хлопая себя по коленкам. В динамиках Кьюнга этот гомерический хохот отдавал ледяным звоном - не из мира живых людей. Вот тут и капитан испугался не на шутку. Он схватил врача за плечи и принялся усиленно трясти, будто вытрясая из его души вселившегося беса.
– Эй, парень…
Линд, подверженный демонической экзальтации, уже чуть не падал, между приступами смеха он пытался что-то объяснить:
– Это такие… ха-ха-ха! ма-а… ха! ма-аленькие светлячки, да?! - он как пьяный шатался в разные стороны, даже не пытаясь совладать с собственной истерикой. - Такие малюсенькие! У-ха-ха!! Такие крохотные! Они завелись в метановой атмосфере! Ха-ха… Как все просто! А мы-то голову ломаем…
Короче, у одного из пятерых психика уже давала сбои. Ни усилие воли, ни напускное лживое равнодушие не могли устоять перед хищником среди всех страстей - страхом. А когда является хищник, человек, как известно, становится самим собой. Никакая маска не держится на лице. Как только приступ прошел, Линд удивленно посмотрел на собственные руки, пощупал свое тело, мотнул головой и уже совершенно спокойно произнес:
– Прости, капитан… со мной сейчас что-то было.
Дьявольское наваждение, от которого уже рябило в глазах, явно вырисовывало на фоне бездонной тьмы злополучную "D". Утверждать, что она сияла или мерцала, было бы дикой помпезностью, совершенно не соответствующей этому жуткому зрелищу. Она источала свет словно медленно действующий яд. А сам свет, хоть и слабый, псевдореальный, обжигал, не имея жара, леденил душу, не обладая холодом, и кажется, издавал еще злобное шипение, абсолютно лишенный при этом звука.
Нет. Тишина стояла абсолютная… Сенсорный обман - вот и все. Только бы не пуститься сейчас в патогенную философию, и не начать утверждать, что весь мир вокруг - сплошной обман, большая космическая галлюцинация. Этого еще не хватало. Надо держаться на ногах, ведь впереди еще…
– …много работы, - произнес капитан. - Плюнь на все. Оно тебя не трогает, ты его не трогай. И сам гляди не тронься…
Фастер уже шагал назад. Линд, как заводная игрушка с вставленным чипом, продолжал бубнить себе под нос: "Death… death… death…". Ребус, состоящий из одного слова. Убийственная головоломка. И какой-то нехороший, недобрый дух поселился поблизости… Желая немного разрядить тотальную подавленность, Кьюнг попытался сострить умом:
– Ничего. "Гермес", как известно, был посредником между богом и людьми, так что мы под более надежной… крышей.
– К чему эти софизмы, капитан? - вяло возразил врач.
Прожектора вновь зажглись. Ощущение: как будто после всеобщего вселенского апокалипсиса загорелось ручное солнце. Глаза с непривычки слепило. Планетоход опять заворчал что-то на языке механизмов, и работа поползла дальше - нехотя, угрюмо, совершенно лишенная первичного героизма.
* * *
Оди уже с полчаса восседал в железном чреве планетохода, поджидая Кьюнга. Его притупленный взор меланхолично блуждал по мозаике разносортных кнопок ручного управления, которая давно уже отпечаталась в памяти и вызывала интереса не более, чем стена сплошного мрака. Непрерывный гул двигателя да легкая вибрация обшивки действовали немного успокаивающе, сказать вернее - убаюкивающе. Сонливость мягким всепоглощающем туманом поплыла перед глазами, медленно обволакивая рассудок. Голова клонилась все ниже и ниже…
Поэтому все произошло резко, внезапно и уж никак не ожидаемо: вдруг погасли прожектора, двигатель заглох - этак медленно, постепенно, словно его отделили от корпуса и, еще работающий, выкинули в пропасть. Перед глазами - лишь черное кольцо идеальной темноты, не было видать даже звезд, скрываемых корпусом планетохода, и ядовитая для слуха тишина: ни писка, ни звука, ни шороха. И, как обычно добавляют в таких случаях, - ни даже слуховой галлюцинации.
Конец света, честное слово. Вселенную будто выключили нажатием какого-то далекого гигантского тумблера, и вы мире остался один только первозданный мрак. Спрессованный и довлеющий со всех сторон.
Оди принялся в потемках барабанить по кнопкам, переключать разные рычаги - бесполезно. Он чувствовал, что недоумение, первичная реакция на произошедшее, сменяется пароксизмами ужаса. Неестественно заколотилось сердце, кровь хлынула к голове и с тем же ритмом застучала в висках. Тело стало ватным и совершенно не слушалось приказов рассудка, да и тот находился в замешательстве, не способен был отдавать вразумительные команды. Откуда-то из глубин сознания всплыла мысль, вносящая еще большую растерянность и непонимание: почему это случилось именно сейчас, когда он остался один? Кьюнг… будь он проклят, куда он запропастился? Жгучая темнота прямо-таки разъедала глаза, а эта загробная тишина, пришедшая невесть откуда, давила на уши и парализовывала слух. Необходимо было глянуть двигатель и генератор тока.
Оди наощупь открыл дверцу и вывалился наружу. Там, казалось, нет ни земли, ни песков, никаких очертаний - только черная бездна. Лишь когда он спрыгнул, то почувствовал под ногами невидимую поверхность. Ну, слава Богу, в мире осталось хоть что-то устойчивое и надежное! Над головой вновь воссияли звезды - с ними всяко веселей живется. "Все нормально… все замечательно… все просто великолепно… сейчас устраним небольшую техническую неисправность и снова попрем вперед - к светлому будущему…". Успокоенный столь незатейливыми мыслями, он принялся насвистывать себе под нос первую пришедшую на память мелодию, но тут же вспомнил, что в суматохе забыл фонарь. Вот черти! Пришлось опять шарить рукой, ища в впотьмах дверную ручку. Что-то замельтешило в глазах… то ли искорка света (прочь, безумие!), то ли слишком низко повисшая над горизонтом звезда, непривычно яркая… Да нет, вернее всего это Кьюнг возвращается с факелом в ночи. Оди даже улыбнулся столь простому и очевидному решению, смело повернув голову, и тут же вспомнил, что капитан ушел в противоположную сторону… Может, Айрант?..
Сердце уже сжималось в комок, улыбка на лице вмиг превратилась в заледенелую гримасу крайнего недоумения. Все произошло как-то рефлекторно. Его мозг пока еще не успел сообразить что к чему, даже не успел как следует испугаться, но сердце, являясь индикатором всякой опасности, первое подняло тревогу.
Нет, не Айрант. Но сбоку действительно что-то светилось. Не поворачивается язык сказать, не шевельнется мысль подумать, но это… одна из могил! Во мраке ясно вырисовывались контрастные линии памятника, а вокруг него, словно нимб, ореол света… Нет, это не было тем бледно-матовым размазанным в пространстве мерцанием, что наблюдали Линд и Фастер и над чем сейчас ломал голову Кьюнг. Здесь свет совсем иного рода, во первых: одиночный, и во-вторых - точечный и яркий. Возникало ощущение… (черт бы побрал эти ощущения!), но и в самом деле казалось, что на одной их могил горел костер или был зажжен электрический фонарь.
Впрочем, идею насчет костра можно сразу списать в архив как недостаточно талантливо продуманную. Даже если бы на Флинтронне отыскался заболевший рассудком, заблудившийся в галактической пустоте идиот, которому вдруг от тоскливой жизни взбрело в голову разжечь на кладбище костерок, может, еще и пожарить на нем шашлыки… увы, при ингредиентах местной атмосферы спичка бы только чиркнула, фыркнула, но даже не задымилась.
– Нет… ничего нет… - прошептал Оди, прямо как философ-солипсист в приступе творческого вдохновения отчаянно отрицающий существование всего окружающего мира, утверждая, что его нет. Но он (вот навязчивое наваждение!) все-таки есть.
Оди отвернулся и продолжал шарить по панцирю планетохода, потеряв злополучную дверную ручку. Движения были хаотичные, беспорядочные, тело налилось какой-то отяжеляющей субстанцией, в голове поплыл холодный туман…
– Нет!! - закричал он уже в ярости и чуть не оглох от собственного голоса, экранизированного внутренней стороной скафандра. - С этим надо кончать! Мне надоело быть трусливым мальчишкой… Я тоже человек, имеющий свое достоинство…
Поединок с собственным страхом окончился в его пользу. Вроде получилось. Болезненное чувство панической беспомощности перестало жалить, свернулось в клубок и укатилось в отдаленные уголки сознания, как ядовитая змея, против которой употребили удачное заклинание. Оди облегченно вздохнул и уверенным шагом направился к светящейся области, желая все-таки узнать, что за представление устроили местные демонические силы. Искусственный гнев на самого себя придал твердости духу. Он шел с непоколебимым намерением разобраться с причудами проклятой планеты. Но увы, внутренняя победа над собой являлась очень непродолжительным событием. Снова застучало в висках, снова стали подкашиваться ноги, мысли бредили неспособные обрести отчетливую форму.
Он продолжал идти, но уже не по своему намерению, а скорее по-инерции. Появилось, конечно, искушение вызвать по связи Кьюнга, но тот и без этого считал его законченным трусом, а если ему еще пожаловаться - рассмеется в лицо, хотя и придет на помощь. От многих унижений, явных и тайных, Оди уже тошнило. Хотелось разобраться во всем самостоятельно. Он двигался, не чувствуя твердой почвы под ногами и неуверенный в реальности всего происходящего. Само происходящее не было уверено в собственной реальности. Потом случилось нечто странное. Уже у самой могилы свет внезапно погас…
Номер неплохой. Может все-таки примитивные Галлюции? Эта версия вертелась в голове с самого начала. Вокруг - снова темнота, предвечная, предначальная, существующая независимо от пространства и времени. Оди вздрогнул и погрузился в состояние, которое можно охарактеризовать, как нечто большее, чем просто сон, и нечто меньшее, чем просто смерть. Сплошная черная завеса перед взором… Футах в пяти от него предположительно должно находиться то самое место. Все-таки интересно, кто же здесь похоронен? Идти назад за фонариком?
Сам не зная для чего, Оди осторожно наклонился, нащупал песчаный бугор, памятник…
Внезапно возникший яркий свет прямо-таки ударил по лицу. И опять та же ситуация: мозг еще не успел сообразить что к чему, а внутренности уже сжались под давлением взорвавшихся чувств. Он наконец увидел…
Это было полное безумие…
Затем раздался его истерический крик - так мог кричать только человек, которому причиняют острую физическую боль. Он сорвался с места и ринулся во тьму, спотыкаясь, неоднократно падая, бежал бесцельно и беспорядочно, гонимый неизвестно чем и неизвестно кем. Но вокруг, как и прежде, ни души, ни движения, ни звука… Он бежал до тех пор, пока сердце не стало выдавать тревожные симптомы. Затем твердая, холодная, словно железная, рука резко сдавила все внутри. Перед глазами засветилась разноцветная радуга. Незыблемые доселе звезды начали плавать в пространстве, как бы шатаясь от порывистого ветра, и вскоре вовсе погасли. Всякая боль стала притупляться, и в душе воцарил неведомый ранее покой…
…его обнаружили мертвым через полчаса. Он лежал плашмя, поджав под себя одну руку и шлемом скафандра упершись в океан песка. Словно Смерть долго гонялась за ним, настигла сзади и нанесла удар по голове. Тело было еще теплым, открытые глаза бессмысленно смотрели в пустоту. Отошедший в иной мир Оди оставил после себя только этот стеклянный взор.
Глава третья
ПЕРВЫЙ СОН ФАСТЕРА.
Судьба-злодейка изменчива, обманчива и совершенно непредсказуема, то повернется передом, то задом, то совсем не поймешь каким местом. И, живя сегодня, абсолютно не знаешь, что от нее ожидать завтра. Такова философия жизни. Смерть Оди выглядела столь диким нонсенсом, что первое время в душах его шокированных коллег не было ни чувства сострадания, ни страха, ни тревоги - лишь полнейшее недоумение. Ведь ничего, абсолютно ничего в радиусе сотен миль и даже сотен световых лет не могло угрожать человеческой жизни. Работы, разумеется, были приостановлены. И далее все по аварийному варианту: срочная медицинская экспертиза, вскрытие и тщательный допрос всех присутствующих. Ко всему этому добавлялись оханья, аханья, недоуменные пожатия плечами и негодующие проклятия в адрес неизвестно чего. Словом, суматоха полнейшая.