* * *
В центральном отсеке время тянулось издевательски-медленно. Линд, Фастер и Кьюнг продолжали находиться в его душных объятиях. В основном молчали, изредка поглядывая на покойного, словно прося у него какой-то немой подсказки. Сам же центральный отсек представлял собой мнимую бесконечность. Сделанный в форме большого восьмиугольника, он по сути выглядел в тысячи раз крупнее, чем в реальности. Все восемь стен являлись огромными зеркалами. Здесь каждый мог увидеть себя самого на разном расстоянии, с разных углов зрения сотни раз отраженным. И вообще, возникало ощущение, что находишься не в отсеке звездного лайнера, в какой-то зеркальной вселенной, состоящий из множества отражений и еще более бесчисленного множества отражений от этих отражений. Надо заметить, что фантазия у дизайнеров звездолета в свое время поработала на полную мощность. Новичок, впервые передвигаясь по ярусам и отсекам этого корабля, наверняка подумает, что он проходит уровни некой компьютерной игры. Так, перемещаясь по салонам, он попадет то в джунгли с обилием зеленых оттенков, то в пустыню, где лишь пески да карликовые деревья. Стереоизображение на внутренней обшивке выглядит порой потрясающе в художественном плане и заставляет забыть, что за ним всего лишь холодный метал и мертвый космос. Над дверью в каждый отсек дизайнеры соорудили выпуклую голову дракона, и в момент, когда дверь открывалась (или закрывалась), глаза дракона вспыхивали красным огнем. Причуд имелось множество. Даже в туалете обыкновенная ручка сливного бочка была сделана в форме человеческой руки, облаченной в черную мантию. И для того, чтобы смыть… ну, сами понимаете что, эту руку необходимо было пожать.
Впрочем… да, поначалу все сие довольно-таки развлекало. Сейчас же к причудам неадекватно мыслящих разработчиков относились с полным равнодушием.
– Если сказать откровенно, я бы сейчас один не сунулся в эту темноту, - признался Линд. Состояние душевной асфиксии, как известно, всегда располагает к откровенности. - Даже вместе с Фабианом.
Капитан изобразил на лице совершенно неопределенное выражение и как-то понимающе кивнул, вроде бы одобряя это мнение, но прозвучавшие следом его слова оказались совершенно противоположного характера:
– Началось… Это ты у него заразился? - последовал кивок в сторону тела Оди.
– У меня есть свои слабости, и я просто не хочу их скрывать.
– Какого черта вы тогда сунулись в космос со своими слабостями?! Ведь знали же, что летим не на курорт в цветущие сады Мариандры!.. Я там, кстати, так ни разу и не побывал.
Фастер перебирал молитвенными четками, не имеющими ни начала, ни конца, и, казалось, был безучастен к разговору. Вернее - высказался сполна, отгородившись от остальных стеною привычного для себя молчания.
Какой-то отдаленный шумок… Из шума возникли слабые голоса… И тут же слух отчетливо уловил долгожданные шаги. Наконец-то! Они возвращались! Айрант заявился с демонстративным грохотом. Он со всей дури пнул по двери, прежде чем она успела отъехать в сторону, и уже стоял перед напряженными взорами публики с раскрасневшимся лицом, держа в руке странный предмет. В мнимой вселенной зазеркалья сразу появились десятки, сотни разозленных Айрантов. И каждый из них готов был вот-вот выплеснуть свою злость наружу. Поначалу казалось, что бортмех просто возбужден от долгой пробежки, но все оттенки его физиономии были так хорошо изучены коллегами, что с первой секунды стало понятно - дело пахнет очередным взрывом эмоций. И тот же звериный огонек в глубине зрачков, и та же полуулыбка, отравленная ядом негодования, обнажающая огромный, как клыки, ряд почернелых зубов…
– Капитан! Это убийство! И убийца - один из нас!!
Он стрельнул в каждого из присутствующих взбесившимися глазами и положил на стол… обыкновенную электрическую лампочку, к тому же - доисторическую, с вольфрамовой нитью накала и мизерным источником питания. Кьюнг, и без того запутавшийся в абсурдности происходящего, посмотрел на него с таким тупым недоумением, словно видело перед собой не собственного бортмеханика, а наваждение из забытого детского сна.
– Что, его ударили сзади лампочкой по скафандру? - фраза вырвалась наружу совершенно необдуманно.
– Свои дебильные шутки можешь засунуть в свой задний карман! Я говорю тебе - это убийство! - Айрант подошел к графину, налил стакан фруктового сока, без которого жить не мог, и сделал несколько жадных глотков, а оставшиеся капли выплеснул в физиономию позади стоящего Фабиана. Затем продолжил: - Все мы хорошо знали, что Оди по своей натуре боязлив и у него слабое сердце. Вот кто-то и подстроил для него такую дрянь: этой лампочкой осветил одну из могил.
– Да скажи ты толком: что он там увидел?! Приведение? Или Черную Леди, подружку Фастера? Ну должна же быть причина, черт бы побрал, даже для глупой смерти!
Айрант несколько тормознул с ответом, думая, в какой бы форме его поднести. Возникшая вокруг тишина достигла белого каления. Слух у каждого был под напряжением. И любое произнесенное слово обладало электрическим разрядом: било током до самых глубин сознания. Наконец он произнес:
– Оди увидел самого себя… похороненным.
Секунд несколько все молчали. Не подбирались подходящие слова, лишь брови у каждого медленно поползли на лоб, а плечи как-то сами собой передернулись в привычном жесте недоумения.
– Ничего не понял, - сказал капитан, потому что и на самом деле абсолютно ничего не понял.
Бортмех плюхнулся в кресло. Оно жалобно скрипнуло и начало вращаться от его нервозных движений.
– Какой-то идиот прикрепил на памятник крупным планом его фотографию. Внизу была подпись: "Одиссей Вункас", точная дата рождения и дата смерти, совпадающая со вчерашним днем. Лампочка, как вы понимаете, служила для подсветки. Подойдя к могиле, Оди, словно в зеркале, увидел собственное отражение и дату своей смерти. Учтите еще, что он был один, а кругом сплошная темнота. Это его и сломило. Любой из нас в такой ситуации плюнул бы и пошел дальше, что-нибудь напевая под нос, но Оди был нервным параноиком, как все мы хорошо знаем…
– Но кто?! Кто?! Кто?! - Кьюнг вскочил, растеряно глядя каждому в глаза - такие же растерянные и всерьез перепуганные.
– Если бы я знал… - Айрант сжал кулаки, - давно задушил бы своими руками.
Капитан медленно опустился в кресло. Прежде всего следовало хотя бы осмыслить услышанное, потом - смириться с фактом, и лишь потом принимать какие-то решения. Его мозг энергично перебирал разные варианты, но все они выглядели такими же абсурдными, как и эта нелепая смерть. Его внутреннее отчаяние, тысячи раз отраженное в зеркалах, металось между стен центрального отсека. И казалось, зеркала вот-вот лопнут от перенапряжения. Тупик… Пока что лишь полный тупик непонимания. Смехотворные ранее слухи и сплетни о Флинтронне здесь начали облачаться в плоть и кровь. Самое паршивое было то, что впереди еще целый океан работы, а если продолжать ее с заведомо сломленным духом… Короче, надо что-то делать.
– А отпечатки пальцев?
– Не задавай глупых вопросов, - отрезал Айрант.
Далее шел оживленный, взбудораженный разговор, плотно насыщенный словами. Ни секунды молчания. Вопрос - ответ, вопрос - ответ. Версия - ее опровержение.
– Как человек пока еще здравомыслящий и капитан этого корабля, одно могу сказать твердо и определенно: нас вместе с Фабианом сейчас осталось пятеро, и ни на этой планете, ни в радиусе сотни световых лет больше ни одной живой души!
– Я уже в третий раз повторяю: это кто-то из нас!
– А может, здесь затерялся кто-нибудь из прошлых экспедиций? - предположил Линд, но и сам понимал, что мелет откровенную ерунду.
– Нет. Будьте уверены, все они в полном составе возвращались на Землю.
– А из "Астории"?
– Что за глупости! Мы милю за милей исследовали всю поверхность. "Астория" может находиться где угодно, хоть в иных мирах, хоть на том свете, только не на Флинтронне.
– Тогда я совсем ничего не понимаю, - Линд глубоко вздохнул. Ничего не понимать, как известно, дело нехитрое, и признаться в этом - тоже не подвиг. Он зачем-то покрутил в руках чертову лампочку и произнес: - Ну даже если это сознательное убийство, то где причина? Ведь Оди, такой добродушный и покладистый, кому он мог встать поперек дороги?
Айрант налил себе еще стакан и залпом осушил его до дна. Потом выдвинул собственную версию, в которой ясности было не более, чем в туманную безлунную ночь:
– Думаю, тут дело не в личной вражде… Все глубже, тоньше, изощренней. Мы столкнулись с хорошо спланированной акцией. Я убежден: с нами происходит то же, что еще недавно происходило с несчастной "Асторией". Ведь исчез целый звездолет со всем экипажем! Следующий рейс - наш, на ту же самую планету, с тем же самым заданием. Эти два факта неизбежно взаимосвязаны. Теперь давайте размышлять логически, если еще не забыли, как это делается. Кому-то… надеюсь, не благословенному Брахме, - бортмех развел руками и издевательски посмотрел на Фастера. - Но кому-то из чинов более низших, к примеру, из людей, нужно подорвать авторитет похоронных компаний. Вопрос: для чего? Ответ: для того, чтобы их вообще отменили. Теперь еще один вопрос: есть ли на Земле силы заинтересованные в этом?
– Движение "Севастия", - охотно ответил Фастер, не обращая внимание на изощренное оскорбление.
– Вот именно!.. Я не вникал в их глубокомысленные религиозные догмы, но знаю, что по их мнению, хоронить людей на других планетах есть страшное богохульство. И они пойдут на все, чтобы не допустить человечество до окончательного грехопадения, за которым и конец света не за горами.
– Иными словами, - Кьюнг продолжал развивать ту же мысль, - "Севастия" каким-то образом заслала своего диверсанта на "Асторию", который как-то умудрился покончить со всем экипажем и с самим звездолетом. А теперь это ожидает и нас… Тогда вывод: после Оди должны быть следующие жертвы?
Кажется, сверкнул проблеск чего-то внятного, хоть мало-мальски убедительной версии.
– Если хочешь, можешь ей становиться! Я лично не собираюсь!
Айрант словно выстрелил из себя эти слова, устало погрузился в кресло и поглядел в бездонные зеркала. Их отражения тоже спорили между собой, друг другу что-то доказывая, с жестикуляцией рук и немыми криками. Труп Оди, сотни раз отраженный в стеклянных псевдомирах, и там наводит повсеместную тоску да паническое непонимание происходящего. Впрочем, все это домыслы… За зеркалами находилась банальная пустота. И эта пустота молчала, предоставляя возможность людям самим разбираться со своими проблемами. Вообще-то, гипотеза выглядела уж слишком воздушной, и каждый это понимал. Но так как ничего другого пока не придумали, пришлось за нее и ухватиться.
Кьюнг обвел всю компанию недоверчивым взглядом - столь пронзительным, что буквально спалил бы им каждого, если б человеческие эмоции имели температуру.
– Значит, убийца - один из нас! - он стукнул по столу, чтобы проследить за реакцией остальных.
Впрочем, реакции никакой. Айрант сидел отвернувшись, и вообще, плевать хотел на его слова. Линд был вечно бледен и вечно спокоен. Фастер закрыл лицо руками и не поймешь о чем думал. Фабиан неподвижно стоял на месте как титановый идол: без чувств, без страстей, без всех этих проблем и наверняка без своих личных выводов. Капитан, вдруг вспомнив, что на него тоже падают подозрения, произнес:
– Надеюсь, ваша фантазия не заходит так далеко, чтобы подумать, будто я, сорок лет отдавший Большому Космосу, получающий немалые деньги, способен на такое… быть агентом религиозных фанатиков!
И опять: реакции никакой абсолютно. Шумом, криком и взаимными препирательствами делу, разумеется, не поможешь. Надо было кому-то осмелиться сделать шаг к всеобщему примирению, и потом уже сообща искать выход из тупика. Увы, посеянные семена раздора уже давали свои ростки. Айрант все более и более неприветливо косился в сторону молчаливого служителя Брахмы.
– Конечно, - буркнул он нехотя, но решительно, - в первую очередь подозрения ведут к Фастеру. Он у нас обладатель святых идей, требующих самопожертвования… Человек Божий, слышь о ком идет речь? Ась?
Кьюнг вяло пробовал заступиться:
– Но если бы Фастер действительно был из движения "Севастия", они бы не стали посылать его к нам с четками в руках! Иначе, у нас сразу возникают подозрения!
– Откуда ты знаешь… Может, мы столкнулись с мыслью более утонченной, и они как раз рассчитывают на твою логику.
Узел проблемы закручивался все туже. Как и во всяких словесных прениях, на любой аргумент находились десятки контраргументов. Мысли уже начинали уставать, языки - тоже. Мало… слишком мало имелось в наличии вещественных доказательств, чтобы на их основе можно было выстроить что-то определенное. Лампочка, будь она сожжена и проклята, фотография на памятнике, труп Оди: вот и весь перечень. Ну, еще обильный сброд фантазий в головах.
– Кстати, - вставил свое слово Линд, - а где мы приобрели Фабиана?
Все взоры устремились в сторону служебного робота. Тот продолжал стоять, не выдавая своим белковым коллегам ни звука, ни движения, так как вопрос был обращен не к нему лично.
– У фирмы "Byte", - сообщил Кьюнг.
– Ладно… - врач на секунду замялся. - Уж бредить, так бредить по-настоящему: не могли ли организаторы этого движения вставить в его компьютерную башку тайную программу на убийство?
В течение последующих тридцати секунд не раздалось ни единой реплики. Тупой, малоразговорчивый и послушный во всем Фабиан вмиг превратился в зловещую загадку. Даже его привычный облик (облик начищенного до блеска лакея) в это мгновение показался каким-то устрашающим. Робот-убийца: это очень-очень старый трюк, а поэтому для преступного мира - надежный и проверенный.
– Слушайте, а идея стоит, чтобы ее рассмотреть, - согласился Айрант.
Но воспаленная фантазия Линда пошла еще дальше:
– Может, в нем вообще заложена бомба?.. Ах, черти, если на то пошло, ее можно заложить в любом закоулке этого космического корыта.
Для полноты картины не хватало еще версии, что огромнейших размеров аннигиляционная взрывчатка сокрыта где-нибудь в песках планеты, и как только не нее случайно кто-нибудь наступит, минимум полгалактики разлетится к …… матери. Но эту версию никто так и не выдвинул. Напротив, капитан мигом развеял явно неоправданные опасения:
– Успокойтесь, "Астория" исчезла по какой угодно причине, только не от того, что она взорвалась. А что касается программы на убийство… Фастер, ты в силах это выяснить?
– Пара пустяков, - служитель Брахмы наконец поднялся, отбросил в сторону свои четки и вытащил из кармана отвертку. - Фабиан, иди сюда.
– Иди сюда, титановая скотина! - рявкнул Айрант и для вдохновения притопнул ногой.
– Слушаюсь, господа, - робот покорно приблизился.
Фастер отключил питание и вскрыл ему череп. Как хирург профессионально орудует своим скальпелем, так и он манипулировал отверткой. Не менее мастерски, со знанием дела, безошибочно зная где и какой электронный нерв следует надавить, чтобы вызвать определенный рефлекс. Только вместо крови ему на пальцы брызнули капельки машинного масла. Робот лишь один раз дернулся и замер… Некое подобие наркоза. Фотодатчики погасли, искусственная мимика словно заржавела, левая рука, слегка опережая правую, также застыла в воздухе. Фабиан сейчас напоминал железного дровосека из далекой детской сказки. Того самого дровосека, который уже многие годы ждет маленькую девочку с волшебной масленкой.
Впрочем, Фастеру сейчас было не до романтики. Он осторожно достал изнутри комплекс блоков ОВП - оперативно-вычислительной памяти, кстати, такой же серый как мозг.
– Я пойду в свою лабораторию и проведу тщательное тестирование. Буду через полтора часа.
Он удалился, а робот так и остался стоять с потухшим взором, с мертвой механикой, у которой только что украли душу, и с заледенелыми руками, словно обхватившими Вечность… Зрелище немного комичное, напоминающее сломанную игрушку, которой долго-долго играли, но потом она порядком надоела.
Да… если все происходящее игра, то, пожалуй, самая невеселая на свете. В центральном отсеке вновь пришла к власти тишина, подавив ненавистные ей звуковые раздражения. Тишина эта имела и свой характер, и свой цвет, и даже свой запах. Действовала на нервы своей тяжестью и угнетала полнейшей неопределенностью. Она повелевала всем молчать, в ней тяжело было расслышать даже собственные мысли. Ко всему еще труп Оди и сотни его отражений безмолвными галлюцинациями раздражали взор и тем только усугубляли атмосферу всеобщей подавленности.
– Я когда-нибудь разобью все эти зеркала! - крикнул Айрант.
А в каютах и по переходным салонам горел утренний свет, имитируя фальшивый восход солнца… Кстати, солнце! Кто-нибудь хоть помнил, как оно выглядит? Хотелось бы надеяться…
"Гермес", безмолвный свидетель всех происходящих событий, внутри - необъятный как целая вселенная, снаружи - ничтожный как игрушка, мертво стоял, вонзив свои двенадцать опор в рыхлую поверхность. Двенадцать якорей, погруженных в океан бездонных песков. Рождающий свет подобно ангелу, и облаченный одеянием мрака, словно демон. Все антагонизмы уживались под его покровом, как противоположные стороны одного и того же бытия. Свет и тьма были братьями-близнецами, правда и ложь - лишь двумя сторонами единой медали, а трусость и отвага, оказывается, - два разных способа проявления человеческого эгоизма. Вот такая экзегетика…