Работы продолжались: вяло, нехотя, крайне заторможено. Каждый шаг давался с трудом, каждая смена расценивалась как подвиг. Бесчисленное общество мертвецов сильно походило на некий театр абсурда, белую горячку… Пассажиры томительно-медленно расселялись по своим "квартирам". От их бледных восковых физиономий уже тошнило. Если циник Айрант звал их "консервами", то Линд придумал им свое название: "послелюди" - такое же мерзкое, как и все здесь происходящее. Тем не менее, с каждыми сутками количество свежеобразованных могил увеличивалось на двести пятьдесят - триста. Кладбище росло и, вполне вероятно, что уже в обозреваемом будущем огромная часть поверхности планеты покроется сплошным частоколом памятников. Целая армия мертвых тел. Целая цивилизация костей и тления…
Кьюнг, как и раньше, предпочитал трудиться в одиночестве, по объему работ почти не уступая своим коллегам. Лишь изредка, когда становилось совсем тошно, он включал дальнюю связь, чтобы хоть услышать живой человеческий голос. Делалось легче. Физическая усталость также давала знать о себе и в совокупности с душевным угнетением порой повергала в состояние полной, абсолютной подавленности, где свет звезд уже не казался светом, а сомнения в реальности всего вокруг перерождались в сомнения собственного существования. Усталое, ноющее тело внутри, похоже, было наполнено той же смердящей темнотой, что и весь мир вокруг.
Линд, заразившись молчаливостью от Фастера, последнее время и сам больше пребывал в безмолвии. Слова звучали все реже, реплики становились все короче. Многословие превратилось в тяжкий труд. Механизм похорон был отработан до такой степени, что этих слов и не требовалось. Всякая речь, как бессмысленная работа языка, приводила только к еще большему утомлению. Однажды один в меру свихнувшийся философ выдвинул идею беззвучного апокалипсиса. По его мнению, когда-то должно наступить время, в которое людям, наговорившимся вдоволь, уже нечего будет сказать друг другу, и они умрут от тоски… Ведь как в воду глядел.
Впрочем, мнение это совершенно опровергалось на том месте, где работали Айрант и Фабиан. Оживленный, жизнерадостный разговор не смолкал там ни на минуту:
– Эй, идиот, ты чего там возишься?!
– Не понимаю, сэр…
– Не понимаешь значения слова "идиот"? Плоховато у тебя с семантикой. Объясняю: это синоним к слову "Фабиан". Иди сюда, неповоротливая титановая скотина!
– Слушаюсь сэр.
Они уложили еще один труп в его законное место, и планетоход с недовольным ворчанием принялся засыпать яму коричневой массой мертвого грунта. Сначала усопшему завалило голову, потом - туловище и верхнюю часть ног, а после скрылись и ступни: весь он оказался под слоем искрящегося льдом песка, словно бездонное песчаное болото само засосало тело в свое нутро.
– Неужели этому когда-то будет конец?! - Айрант небрежно подровнял могилку лопатой и со злостью воткнул ее рядом, демонстративно показывая, как ему все здесь осточертело. - Пойдем за следующим клиентом, - он оглянулся, но робота рядом не оказалось. - Груда ржавого металлолома! Ты меня когда-нибудь выведешь! Куда делся?
Робот стоял вдали, будто что-то разглядывая. Его силуэт из строгих геометрических линий с одной стороны был озарен светом прожекторов, с другой - сливался с темнотой, как бы врастая в ее черный монолит. От этого возникало зловещее впечатление, что стояла только его видимая для взора половина. Фабиан-ревенант. Полуреальный призрак. К тому же, он никак не отреагировал на слова своего белкового напарника, продолжая находиться без движения. А тот, вне себя от злобы, сорвался с места с твердым намерением дать ему хорошего пинка по металлической заднице. Но Фабиан вдруг произнес:
– Сэр, не могу понять: что это?
– Чего ты не можешь понять, мятая алюминиевая морда?!
– Там вроде что-то промелькнуло, - робот указал своей грубой пятерней в глубину темноты, где кроме полного небытия человеческий глаз вряд ли способен был что-то различить.
Айрант мигом остыл. Их полупроводниковый слуга не способен был ни шутить, ни обманывать - значит, дело серьезное. Он долго всматривался в монотонные слои мрака, затем включил фонарь и посветил вперед. Словно под действием чистой ангельской магии из идеальной черноты ночи возникали облики могил: мертвые, холодные, неподвижные. Белый свет, проникая в загробный мир, пытался всколыхнуть остановившееся здесь время и воскресить к жизни то, что обречено на тление… Не получалось. Лишь одетые в траур тени, отбрасываемые памятниками, бегали в разные стороны как перепуганные духи, сон которых вдруг потревожили. Но больше - ни единого движения, никаких посторонних феноменов.
– Черт бы все побрал! Ведь у тебя не должно быть галлюцинаций!
– Исключено, сэр. В течение трех секунд я видел какую-то движущуюся фигуру, но не успел разобрать ее формы и размеров.
Айрант пробежал немного вперед, лучом фонаря разрезая темноту то слева, то справа, желая, может быть, раскромсать ее на части. Но желать никому ничего не запрещено. А она вновь срасталась как неистребимое тело огромного черного монстра. Будь она тысячи раз проклята! Разглядеть так ничего и не удалось.
– Слушай меня, - обратился он к Фабиану. - Я тебе приказываю: никому не говори о том, что видел. Понятно? Иначе они все с ума посходят. И без того проблем хватает.
– Понимаю, сэр.
В общем-то, эта и последующие несколько смен прошли относительно благополучно. Кто знает, может за это стоит воздать благодарение достопочтенному Брахме и фастеровским молитвам, может - просто удачному стечению обстоятельств. Правда, один факт все же озадачивал: продолжалась таинственная пропажа некоторых вещей. И интересно заметить: со звездолета не исчезло ничего ценного, а все по мелочам. У Кьюнга, помимо его бортового журнала, куда-то запропастился графин с водой, что стоял в его личной каюте. Даже если кого-то одолела жажда, то воды на "Гермесе" всегда было в изобилии. Вот вам факт, и вот вам размышление над фактом. Линд как-то вечером не досчитался зубной щетки. У него она была в единственном экземпляре, поэтому ошибиться в ее количестве он никак не мог. А вместе с тем он еще не нашел шнурок от левого ботинка, хотя правый, свернувшийся в узел, оставался на месте. Фастера вообще поразила вопиющая странность, вершина нонсенса. Однажды, заглянув в свой чемодан, он увидел, что нет одного рукава от рубашки. Такое ощущение, что кто-то его оторвал и унес с собой. На вопрос "зачем?" не находилось ни одного вразумительного ответа. Никто даже не придумал по этому поводу подходящей остроумной шутки. Словом, бессмыслица идеальная.
А вот у капитана на днях случился настоящий шок. Хотя любой другой, выслушав его историю, только б весело рассмеялся. Однажды, зайдя к себе в каюту и глянув на плюшевого медведя, он замер… Да, впрочем, нет. Ничего особенного не случилось. Просто медведь, сидящий на полке, находился в другом положении, был развернут в пол-оборота и своими пластмассовыми глазами смотрел прямо в его глаза… Совсем как в далеком детстве, когда пятилетний Кьюнг, которому родители за хорошее поведение подарили мишку, долго вглядывался в него, чувствовал ответный взгляд и разговаривал как с живым. Одно несомненно: раньше игрушка сидела совсем не так. Он ее не трогал, это для него святое. Вот, казалось бы, мелочь, но в тот момент капитан испытал такое жуткое состояние, которого ему не доводилось испытывать даже среди могил и трупов. Здесь были глубоко задеты личные ностальгические чувства.
Когда Кьюнг вышел в коридор, он спросил слоняющегося там бортмеханика:
– Послушай, Айрант, глупость сейчас скажу: ты случайно не трогал моего медведя?
От неожиданности вопроса бортмех аж начал заикаться:
– К-какого еще медведя?
– Друга детства. Я тебе его как-то показывал.
– А-а… того толстозадого плюшевого педика с оторванным ухом? Нет, я точно не трогал.
Айрант поплелся дальше с явным облегчением. Он-то было подумал, что в придачу к другим радостям, по кладбищу уже стали бродить белые полярные медведи. Вот это был бы поворот сюжета…
Поначалу все эти странности сильно озадачивали, потом стали даже немного развлекать. Айрант несколько раз предлагал обшарить весь звездолет в поисках таинственного проказника, но Кьюнг клялся, чуть ли не божился, что кроме них здесь никого быть не может, а эти фокусы со шнурками, тапочками, зубными щетками он списывал на неизученные аномальные явления: полтергейсты, хренагейстры, которым на Земле уже давно никто не удивляется. Фастер был единственным, которому объяснения не требовалось: все это проделки злых духов, непонятно только - на что именно обозленных. И, успокоившись данной мыслью, он даже не терзал себя лишними вопросами.
Но кто мог объяснить: была ли какая-то связь между могильными червями, тем загадочным свечением на кладбище, смертью Оди и бессмысленным исчезновением вещей? Театр был один, а пьесы, вроде, разные. Хоть мало-мальски скомпоновать все эти явления в единое целое не получалось ни у кого.
* * *
Однажды в центральный отсек с крайне озабоченной физиономией ввалился Айрант, в руке он держал…
– Мой журнал! - воскликнул Кьюнг. - Где ты его нашел?
Бортмех долго не отвечал, восстанавливая дыхание, - видимо, чтобы поделиться очередной новостью, ему пришлось усердно пробежаться. Так как отрадных новостей вообразить себе здесь никто не мог, все ожидали от него каких-нибудь удручающих известий. Наконец он успокоился и испытывающее посмотрел каждому в глаза, да так пронзительно, словно хотел своим взглядом вывернуть наизнанку душу. Потом произнес:
– Если этим шутит кто-то из нас, клянусь - убью собственными руками!
Заявление серьезное, но не дающее пока никакой ясности.
– Да объясни ты, в чем дело! Откуда у тебя мой бортовой журнал?!
– ОТТУДА… - Айрант вытер накопившийся на складках лица пот, по своему обыкновению выдержал мучительную для остальных паузу и продолжил: - Все происходящее становится уже совсем не смешно. Я нашел его на одной из могил. Более того: он лежал раскрытым и загнутым на одной странице. Такое ощущение… или кто-то хотел, чтобы у нас возникло это ощущение - будто на могиле его кто-то читал. Гуманоиды с иных планет, больше ж некому. Следов, вроде, никаких…
Слов не находилось. А молчание было томительнее даже самых глупых версий. Нужно было хотя бы для собственного спокойствия выдумать какое-то разумное объяснение. Но разум на этой планете, подобно свету, давно уже померк. Линд с некоторой надеждой глянул в сторону капитана: как-никак он здесь почитался за главного.
– Кьюнг, из всех нас ты единственный, кто однажды уже прошел через этот бред…
– В прошлой моей экспедиции ничего подобного не наблюдалось! Помимо физической и моральной усталости мы не испытывали никаких проблем, сделали свою работу и благополучно вернулись на Землю… Правда, был у нас тоже один сновидец Эракен Блайт: все какие-нибудь кошмары ему привидятся. Но никто из нас, ни он сам всерьез к этим снам не относился. - Голос капитана с каждой фразой становился все тише и неразборчивей, будто тонул в трясине всеобщего недоумения.
Айрант некоторое время потеребил страницы бортового журнала, чудом исчезнувшего и чудом обретенного, как святая реликвия. Внимательно в них всматривался: кто знает, не отставил ли таинственный читатель каких-нибудь записей из собственных наблюдений? Увы, нет. Изложенные мысли и почерк принадлежали только Кьюнгу. Потом бортмех принялся нервно ходить по отсеку, заставив нервничать все свои бесчисленные отражения. Честное слово, в такие минуты эти проклятые зеркала хотелось раздолбать кувалдой.
– Ну даже… даже… ДАЖЕ если предположить, что все это проделки инопланетного разума… другого внятного объяснения я не пока вижу, то зачем… зачем… ЗАЧЕМ им отрывать один рукав от рубашки и на могиле в абсолютной тьме читать журнал, не зная ни одной английской буквы? И вообще, какого хрена им соваться в эту дыру, где сплошь метановая атмосфера?
Кьюнг вяло махнул рукой.
– Все мы знаем, что сверхцивилизация лустангеров давно погибла. Больше разумной жизни в галактике пока не обнаружено, и конечно, это не значит, что мы должны полностью отрицать ее существование. Но давайте размышлять здраво: по фантастическим романам я знаю, что цивилизации обычно вступают друг с другом в контакт или хотя бы воюют для веселья. Айрант сто тысяч раз прав: зачем ИМ убивать несчастного Оди да еще воровать у Фастера тапочки?! Абсурд! Я готов лучше поверить в души умерших…
Бортмех прекратил свое броуновское движение по отсеку, остановился и с задумчивым видом сложил руки за голову:
– Да… в свое время лустангеры вступили с нами в контакт… Этот кошмарный сон длиною вы полторы тысячи лет еще многие поколения будут помнить. Знаете что, в следующий раз я лучше устроюсь на Земле рядовым ассенизатором или помощником ассенизатора-практиканта, чем сунусь в эту дьявольскую дыру!
И к этим мудрым словам уже никто ничего не смог добавить.
* * *
Примерно через двое суток, в то время, когда все забылись целебным сном, Линд осторожно вышел из своей каюты и как-то настороженно оглянулся по сторонам: нет ли любопытных глаз. Затем тихо, на цыпочках двинулся куда-то по переходным салонам. Волей случая именно в тот момент Айрант возвращался с туалета и стал свидетелем странного поведения врача, более чем странного… Вмиг всплыли в памяти все прежние подозрения, и тотчас нехорошие догадки, одна хуже другой, стали крутиться в голове.
Линд явно опасался, что за ним могут следить, и поэтому крайне осторожно перемещался по запутанным внутренностям звездолета. Бортмех следовал за ним бесшумно, плывя возле стенки как оторвавшаяся тень. "Кажется, впереди интересная перипетия событий", - думал он и всякий раз, когда врач оглядывался, вжимался в стену, делаясь плоским и затаив дыхание… Получалось. Экзотичные джунгли, нарисованные по обеим стенам переходных салонов в ночных сумерках выглядели просто шикарно. Стереоизображение придавало им мнимую трехмерность, и постоянно тянуло искушение окунуться в них и пробежаться по забытой траве да вдохнуть в себя настоящего лесного воздуха. Увы, воздух внутри звездолета был хоть и чистым, но каким-то бесцветным и безвкусным. Скажем так: излишне стерильным.
Наконец Линд подошел к шлюзу, ведущему в грузовой отсек, и принялся тихо его открывать. "Неужели в гости к пассажирам собрался?", - Айрант еле сдерживал себя от желания угрожающе крикнуть. Нетерпение, как закипающая внутри жидкость, вот-вот готово было выплеснуться наружу, но он решил досмотреть этот спектакль до конца, уже злорадно предвкушая финал. "Так-так, дорогой наш эскулап… с первого взгляда ты мне не очень понравился. А предчувствия меня еще никогда не обманывали.".
Врач тем временем, надев на себя откуда-то взявшийся теплый свитер, скрылся во внутрище морга. Его преследователь, выждав пару минут, спешно пошел за ним. Они оба, словно соединенные незримой пружиной, не могли вплотную приблизиться друг к другу, но также и не отрывались на большое расстояние. Куда подавался один - туда влекло и второго. Незамысловатый механизм слежки. Мир вечного холода приветствовал своих гостей неприятным пощипыванием за нос и щеки. Трупы по-прежнему аккуратно лежали на стеллажах. В царстве мертвых не было никаких перемен, если их не вносили сюда живые. Айрант испытывающее прощупал взором каждый уголок и заметил, как Линд, затерявшись в середине морга, склонился над одним из покойников, пытаясь, кажется, разрезать полиэритан. Момент выглядел вполне созревшим для действий.
– Эй ты!
Врач вздрогнул и медленно обернулся. Его и без того белое лицо, уподобляясь облику пассажиров, вовсе стало мертвецки-бледным. Ага! Маска статуи наконец дрогнула. В глазах блеснул холодный огонь, взор стал растеряно блуждать по сторонам… Не ожидал! Даже не отрепетировал, как люди скрывают свое внутреннее замешательство.
– И чего ты здесь, интересно, делаешь? Вскрываешь консервы? Или просто пописить вышел и забыл где у нас туалет? Ну-ка, умеешь ли ты правдоподобно врать?
– Да так… - вроде оправившись от первоначального шока, Линд старался придать голосу предельное спокойствие. Будто у него спросили который сейчас час. Но в актеры он явно не годился: голос дрожал, губы подергивались, зрачки, наполненные страхом, выглядели немного вздутыми. - Просто провожу некоторые медицинские исследования.
– Среди ночи?! Крадясь сюда на цыпочках?! - Айрант в несколько прыжков достиг жертвенного служителя науки и обвил его шиворот своими цепкими пальцами. - С самого начала ты мне казался подозрительным субъектом! И с самого начала я не был из числа тех идиотов, которые верят в шалости мертвых душ! А теперь ответь мне прямо на один вопрос: ты убил Оди?
– Что?? - звучало явно издевательски, так как не расслышать прокричавший вопрос было невозможно.
– Повторяю внятно и доходчиво: ты убил Оди?!
Бортмех ожидал какой угодно ответ, только не в виде резкого удара в челюсть. Причем, удар не назовешь слабым. Он отлетел, стукнувшись головой о металлическую стойку. Линд мигом подбежал, чтобы нанести новый удар, но тот вовремя увернулся, и кулак противника врезал по какой-то железяке, распоров тело чуть ли не до кости. Линд взвыл от боли, а струйка свежей крови, как первая жертва поединка, обагрила его одежду. Не дав времени на размышление ни себе, ни врачу, Айрант подпрыгнул и "молнией ноги" двинул ему в область грудной клетки. Тот оказался лежащим между трупами, но это его не успокоило, а взбесило еще больше. Слов уже никто не произносил: все понятно и без них. Драка так драка. Правда, никто не знал ее настоящей причины, но это мелочи - выяснится потом. Линда было не узнать: образ спокойного невозмутимого человека с лицом похожим на статую вмиг развеялся, в него словно что-то вселилось с глубин ада, и сейчас он походил на проснувшийся вулкан - кипел злостью и бурлил негодованием. Айрант - напротив: оставался холоден и расчетлив. Он уже принял стойку уверенный, что сейчас развлечется на славу.
Но не получилось ни развлечения, ни театрального представления, ни даже веселого времяпровождения. Фабиан появился так неожиданно, что, если б не знакомый синтезированный голос, его бы, чего доброго, могли спутать с поднявшимся трупом: звук шагов почти не отличался от человеческих.
– Господа, что вы делаете? Драться - нехорошо. - С этими словами, кстати, довольно справедливыми, робот поставил свои руки клином, стараясь втиснуть их между враждующими сторонами.
– А ну, пошел к своим металлическим чертям! - рявкнул Айрант.
– Фабиан! Действительно, уйди! Это наши личные проблемы! - добавил Линд и, делая этой фразой отвлекающий маневр, внезапно врезал своему противнику по уху. Оба уже были в крови.