– Нет, – ни на секунду не задумавшись, уверенно ответила та. – Планета LV-426 – голая скала. На ней не может быть никаких живых существ, которые были бы больше и сложнее вирусов. Даже плоских червей. Никогда не было и никогда не будет.
Рипли стиснула зубы, стараясь не потерять самообладания.
– Я же говорила, это не местная форма жизни.
Она хотела было заглянуть в глаза членам комиссии, но те упорно смотрели на поверхность стола. Тогда Рипли сосредоточила внимание на Ван Левене и женщине из колониальной администрации.
– Мы перехватили сигнал, передававшийся с планеты. Его зарегистрировали приемные устройства "Ностромо". Потом нас вывели из гиперсна, как и полагается по инструкции. Мы искали источник сигнала и нашли чужой космический корабль совершенно неизвестной конструкции. Все это тоже зарегистрировано в журнале.
Команда давно покинула корабль. Причины этого мы так и не узнали. Корабль мы нашли по сигналу радиомаяка. В нем обнаружили пилота – тоже существо, какого раньше никто не видел. Он был мертв и сидел в кресле с такой огромной ямой в грудной клетке, что в ней свободно поместился бы футбольный мяч.
Возможно, рассказ все-таки произвел впечатление на женщину из колониальной администрации. А может быть, ей просто наскучило в сотый раз выслушивать одно и то же. Как бы то ни было, именно она сочла своим долгом ответить Рипли:
– Говоря откровенно, мы исследовали более трехсот планет и ни разу не получали сообщений о существах, которые, по вашим словам, – она поднесла листок к глазам и прочла несколько строк из письменных показаний Рипли: "…созревают в организме живого человека", а "вместо крови в них циркулирует сильная кислота".
Рипли мельком взглянула на Берка. Тот молча сидел в конце стола. Он не входил в состав комиссии и поэтому за все время заседания не произнес ни слова. Впрочем, он все равно ничем не мог помочь. Все зависело от того, как члены комиссии воспримут ее слова. Подтверждающих записей в вахтенном журнале не было; комиссия располагала только показаниями обвиняемой, а с первых минут заседания стало ясно, что судьи не склонны ей верить. Интересно, подумала Рипли, кто подделал (а может быть вообще стер?) записи в вахтенном журнале и зачем? А вдруг записывающее устройство компьютера не работало? Ладно, сейчас это уже не важно. Ей наскучили эти игры.
– Послушайте, я понимаю, к чему вы клоните, – грустно улыбнулась Рипли. Раз это игра, она была настроена довести ее до конца, даже не имея никаких шансов на победу. – Я имею в виду историю с андроидом Эшем. Ведь только из-за него мы отклонились от курса и отправились искать источник сигнала. А дальше события развивались своим чередом. – Она оглядела всех членов комиссии и на этот раз широко улыбнулась. – Мне все понятно, хотя я и не могу ничего доказать. Кому-то выгодно, чтобы Эш был вне подозрений, поэтому вы заранее решили облить помоями меня. Ладно, пусть будет так. Но есть одно обстоятельство, которое вы не в силах изменить, один факт, который вам не удастся фальсифицировать.
Эти твари существуют. Вы не справитесь с ними так легко, как со мной. На этой планете остался брошенный космический корабль; в нем тысячи яиц. Тысячи. Вы понимаете? Вы отдаете себе отчет, к чему это может привести? Я предлагаю немедленно отправить туда экспедицию, найти корабль и истребить всех тварей, лучше всего термоядерным зарядом. С помощью бортового журнала вы легко найдете планету. Но это нужно сделать быстро, прежде чем какая-нибудь из ваших исследовательских бригад вернется на Землю с небольшим сюрпризом.
– Благодарю вас, уорент-офицер Рипли, – начал было Ван Левен. – Мы…
– Потому что одной из этих тварей, – перебила его Рипли, – хватило всего двенадцати часов, чтобы уничтожить весь экипаж "Ностромо".
Ван Левен встал. Очевидно, не только Рипли потеряла терпение.
– Благодарю вас. На этом закончим слушание. Все.
– Нет, не закончим! – Рипли свирепо посмотрела на него. – Вот если эти твари попадут на Землю, тогда будет все! Тогда, хотите вы этого или нет, придется закончить все! Все!
Женщина из колониальной администрации повернулась к Ван Левену.
– Мне кажется, у нас достаточно информации, чтобы вынести решение, – невозмутимо сказала она. – Пора закончить слушание и удалиться на совещание.
Ван Левен вопросительно оглядел членов комиссии. С тем же успехом он мог бы взглянуть в зеркало. Внешние данные явно не мешали единодушию.
Но говорить об этом вслух не принято. Это испортило бы отчет. Можно решить все до заседания, но документ должен строго соответствовать процедурным нормам.
– Леди, джентльмены?
Все согласно закивали. Ван Левен перевел взгляд на Рипли – объект их обсуждения. Скорее осуждения, чем обсуждения, желчно подумала она.
– Уорент-офицер Рипли, вы не будете возражать, если мы попросим вас удалиться?
– Какая разница, возражаю я или нет? – Рипли дрожала от негодования.
Она повернулась, собираясь уйти и больше сюда не возвращаться. На глаза ей снова попался портрет на видеоэкране. Лицо Далласа было безучастно. Капитан Даллас. Коллега Даллас. Друг Даллас.
Далласа больше нет. Рипли в гневе вышла из зала.
Все сказано, решено и подписано. Можно считать, ее уже признали виновной. Теперь они, скорее всего, официально передадут дело в суд. Формальность. Компания и ее друзья любят формальности. Любая трагедия будет выглядеть как рядовое происшествие, если из нее вытравить все эмоции. Так и с этим расследованием – вместо человеческих судеб, эмоций, переживаний, в отчете будут только аккуратные колонки ничего не значащих цифр. Ну и, конечно, должен быть вынесен приговор. Но не слишком громко, не то соседи услышат.
Все это не очень беспокоило Рипли. Даже неминуемый крах собственной карьеры ее не расстраивал. Но она не могла простить всемогущим членам комиссии их непроходимой тупости. Значит, они ей не поверили. Конечно, она могла бы их понять, учитывая отсутствие у нее веских доказательств и заскорузлость их мышления. Но они проигнорировали ее совершенно, отказались проверить ее показания. Нет, такого прощать нельзя. Ведь на карту поставлено нечто гораздо большее, чем одна паршивая жизнь или карьера скромного офицера коммерческого корабля. А им наплевать. Здесь не пахнет ни прибылью, ни убытками, поэтому им все безразлично. Рипли с досадой стукнула по стенке ногой.
Поблизости в автоматической закусочной Берк покупал кофе и пирожки. Автомат проверил его кредитную карточку, вежливо поблагодарил. Как почти все на станции Гейтуэй, разливаемая автоматом черная жидкость была совершенно лишена запаха. Что же касается так называемых пирожков, то они наверняка никогда и рядом не лежали с настоящими, из пшеничной муки.
– Все-таки вы заставили их выслушать себя, – попытался подбодрить Рипли Берк.
Она была благодарна ему за эту попытку, пусть и не совсем удачную. В любом случае не стоило срывать на нем зло. Кстати, если к эрзац-кофе добавить побольше сахара и искусственных сливок, получится почти терпимое пойло.
– Все было решено заранее. Я зря сотрясала воздух. Им следовало бы еще вчера отпечатать все выступления, в том числе и мое. Было бы намного проще – прочесть то, что они хотели услышать. А пытаться вбить в их головы правду – пустое занятие. – Рипли искоса взглянула на Берка. – Знаете, что они думают?
– Могу себе представить. – Берк принялся за пирожок.
– Они думают, что я не в своем уме.
– Вы и так не в своем уме, – весело отозвался он. – Возьмите пирожок. Вам шоколадный или сливочный?
Рипли подозрительно воззрилась на пирожки.
– Вы ощущаете разницу? – поинтересовалась она.
– Пожалуй нет. Но цвета очень приятные.
Рипли не улыбнулась в ответ, но не стала и издеваться над собеседником.
Так называемое совещание не затянулось. Да и о чем им совещаться, когда все известно заранее, подумала Рипли. Она вошла в зал, заняла свое место. Берк сел в дальнем углу. Он хотел было подмигнуть ей, но передумал. Рипли угадала его намерение и обрадовалась, что он отказался от глупой затеи.
Ван Левен прокашлялся. На этот раз он не счел нужным оглядываться на других членов комиссии и сразу приступил к делу.
– Комиссия по расследованию установила, что уорент-офицер Эллен Рипли, идентификационный номер W5645022560H, принимала решения сомнительного характера и потому не может иметь патент офицера коммерческого космического флага.
Если в этот момент кто-то ждал от обвиняемой бурной реакции, то был разочарован. Рипли сидела молча, плотно сжав губы, и лишь вызывающе смотрела на членов комиссии. Но члены комиссии скорее всего испытывали облегчение. Протесты, эмоциональные выкрики тоже пришлось бы включать в отчет. Мысленно Рипли одела Ван Левена в черный плащ с капюшоном. Не ведая об этом, тот продолжал:
– Действие указанного патента приостанавливается на неопределенный срок. В дальнейшем решение комиссии подлежит пересмотру, дата которого будет установлена позднее. – Ван Левен еще раз прокашлялся, то ли для большей уверенности, то ли для того, чтобы успокоить собственную совесть. – Принимая во внимание, что обвиняемая провела необычно долгое время в состоянии гиперсна, и учитывая возможность неблагоприятного воздействия сверхдлительного гиперсна на психику человека, в настоящее время ей не предъявляется обвинения в совершении уголовного преступления.
В настоящее время, повторила про себя Рипли. На языке Компании это означало: "Держи язык за зубами и сторонись парней из средств массовой информации. Тогда, может быть, ты еще получишь свою пенсию".
– Вы освобождаетесь при условии, что обязуетесь в течение шести месяцев проходить полное психометрическое обследование, включающее ежемесячные проверки специальной комиссией космического коммерческого флота, а также постоянное терапевтическое или иное назначенное вам лечение.
Коротко, ясно и вовсе не сладко, но Рипли все проглотила, не проронив ни слова, пока Ван Левен не дочитал до конца и вся комиссия не покинула зал. Берк уловил возбужденный блеск в глазах Рипли и попытался удержать ее.
– Бросьте, это бесполезно, – шепнул он.
Рипли оттолкнула его и направилась в коридор.
– Поймите, все кончено, – настаивал Берк.
– Правильно, – ответила Рипли, ускоряя шаг. – Поэтому мне уже нечего терять.
Она догнала Ван Левена у лифта.
– Почему вы не хотите проверить планету LV-426?
Ван Левен повернулся к Рипли.
– Миссис Рипли, теперь это не имеет значения. Решение комиссии окончательное.
– К черту решение комиссии. Сейчас речь идет не обо мне, а о тех несчастных, которые найдут брошенный корабль. Объясните, почему вы не хотите проверить мои показания?
Ван Левен резко оборвал Рипли:
– Потому что я не вижу в этом необходимости. Люди, которые давно живут на этой планете, все проверили много лет назад. От них не поступало ни одного сообщения о "враждебных организмах" или о брошенном чужом корабле. Вы принимаете меня за полного идиота? Вы полагаете, что комиссия не стала докапываться до истины лишь потому, что нам не хочется лишних хлопот? Между прочим, эта планета теперь называется Ахеронт.
Пятьдесят семь лет. Долгий срок. За пятьдесят семь лет могли сделать многое. Многое построить, освоить новые планеты, основать новые колонии… Смысл слов Ван Левена с трудом доходил до Рипли.
– О чем вы говорите? Какие люди?
Ван Левен вошел в кабину лифта, но Рипли успела сунуть руку между дверями. Послушные сенсоры снова раскрыли двери и терпеливо ждали, когда освободится проем.
– Преобразователи планет, – объяснил Ван Левен. – Инженеры. Рипли, пока вы спали, у нас многое изменилось. Мы шагнули далеко вперед. Космос не назовешь гостеприимным, но со временем он станет другим. Мы создаем колонии. На Ахеронте уже установили преобразователи атмосферы, и через некоторое время там можно будет ходить без скафандра. Да, теперь мы с успехом делаем это, если только на планете есть хоть какая-то постоянная атмосфера, неважно какая – водородная, аргоновая, но лучше всего метановая. На Ахеронте метана с избытком, есть немного кислорода и достаточно азота, чтобы начать его биологическое связывание. Пока там ничего хорошего, и воздух едва ли пригоден для дыхания. Но дайте срок – и упорный труд преобразит планету. Там будет все необходимое для того, чтобы человек чувствовал себя уютно. Конечно, затраты велики. Мы не занимаемся благотворительностью, но работа, содействующая прогрессу человечества, приносит нам большое удовлетворение. Это титаническая задача. На ее выполнение уйдут десятилетия. Наши инженеры живут там уже больше двадцати лет. Живут мирно.
– Почему вы не сказали мне этого раньше?
– Высказывалось мнение, что такая информация могла бы повлиять на ваши показания. Лично я так не думаю. Очевидно, вы верите в то, что рассказали комиссии. Некоторые из моих коллег придерживались иного мнения. Полагаю, в любом случае мы пришли бы к тому же решению.
Двери лифта начали было снова закрываться, но Рипли решительно их раздвинула. Другие пассажиры стали проявлять нетерпение.
– Сколько там колонистов?
Ван Левен сдвинул брови.
– Насколько я помню, по последней переписи шестьдесят, может быть, семьдесят семей. Люди работают лучше, если живут вместе со своими близкими. Это обходится дороже, но в конце концов дополнительные расходы окупаются. Семья вселяет в человека уверенность, дает ощущение жизни в настоящей колонии, а не на инженерном аванпосту. Женщинам и детям иногда приходится нелегко, но зато по окончании контракта все получают большое вознаграждение и могут считать свою старость обеспеченной. В результате выигрывают и колонисты и мы.
– Боже милосердный, – прошептала Рипли.
– Вы не возражаете? – раздраженно спросил один из пассажиров.
Рипли рассеянно опустила руку, и двери лифта бесшумно сомкнулись. Ван Левен уже забыл о Рипли, а она – о нем. Рипли попыталась представить себе ту планету – какая она сейчас.
Воображение не подсказало ей ничего хорошего.
2
Далеко не лучшее время на этой явно не лучшей из планет во Вселенной. Порожденные неземными силами ветры Ахеронта беспрестанно обрушивались на безжизненную поверхность планеты. Ужасные вихри, казалось, родились одновременно со скалами. Морей здесь не было, но ветры и без их помощи сгладили бы рельеф миллионы лет назад, если бы из базальтовой коры глубинные процессы постоянно не воздвигали новые горы и плато. Война между ветрами и планетой ни на минуту не прекращалась.
До сих пор ничто не мешало ни ветрам, ни песчаным бурям. На Ахеронте властвовал ветер – властвовал долго, пока не пришли люди и не предъявили свои права на планету. Конечно, она пока оставалась прежней, на ней преобладал все тот же пейзаж – истерзанные скалы, еле различимые в желтоватой, пыльной атмосфере. Но как только преобразователи атмосферы завершат свою работу, все будет по-другому. Сначала изменится состав газовой оболочки – метан уступит место кислороду и азоту. Потом будут укрощены ветры, создан плодородный почвенный слой. В конце концов на планете установится мягкий климат, здесь будет царство дождей и снегов, а самое главное – зеленой растительности.
Такое наследство оставят жители Ахеронта будущим поколениям. Пока же они следили за работой преобразователей атмосферы и упорно боролись за то, чтобы мечты стали явью. В этом им помогали решительность, чувство юмора и весьма высокая оплата их труда. При жизни они не увидят, как по Ахеронту потекут молочные реки с кисельными берегами, – для этого человеческая жизнь слишком коротка. Зато Компания будет жить вечно; она-то и станет пожинать плоды труда первопроходцев.
Чувство юмора, без которого не обойтись инженерам космоса, обычно живущим в труднейших условиях, проявлялось во всем, и в частности в надписи, что красовалась на стальном щите, укрепленном на массивных бетонных опорах рядом с самым удаленным строением колонии:
НАДЕЖДА ХАДЛИ
Население – 159 человек
Добро пожаловать на Ахеронт
Снизу какой-то местный шутник по собственной инициативе несмываемой краской приписал: "Желаю приятно провести время". Ветры не обращали внимание на это пожелание. Песок и щебень изрядно исцарапали и побили стальной щит, а первые на Ахеронте дожди, порожденные преобразователями атмосферы, внесли свой вклад в его оформление, окрасив в цвета ржавчины.
За этим щитом и начиналась собственно колония: горстка невысоких строений из металла и пластикрета, соединенных переходами, которые на первый взгляд казались слишком хрупкими, чтобы противостоять ветрам Ахеронта. По сравнению с окружавшими колонию скалами, изуродованными ветрами, и разрушающимися горами, строения совсем не впечатляли, но зато были почти так же прочны, как скалы, и намного более уютны. Они защищали тех, кто в них жил и работал, от ветров и пока еще слишком разреженной атмосферы.
Между строениями были проложены дороги. По ним на огромных колесах ползали вездеходы и другие машины; подобно клопам они то появлялись из подземных гаражей, то исчезали в них. На нескольких коммерческих зданиях мерцали неоновые огни, рекламируя немудреные, зато настоящие развлечения. Плата за вход была непомерно высокой, но никто не торговался. Там, где на счетах жителей числятся крупные суммы, всегда появляются ловкие дельцы, мечтающие о сказочных прибылях. Для Компании такие грошовые дела не представляли интереса, поэтому она охотно продавала лицензии всем желающим.
Сразу за постройками колонии возвышался первый преобразователь атмосферы с термоядерной энергетической установкой. Он непрерывно выбрасывал в атмосферу мощный поток переработанных газов. Твердые частицы и вредные газы сжигались или подвергались химическому расщеплению, а в тусклую оболочку планеты поступали кислород и азот. Технология преобразования атмосферы была проста, но требовала много времени и средств.
Впрочем, кто может сказать, дорого это или дешево, если речь идет о целой планете? В сравнении с другими мирами, преобразование которых тоже финансировала Компания, Ахеронт был не так уж и плох. Во всяком случае здесь уже имелась газовая оболочка, пригодная для преобразования. Куда как проще изменить состав уже имеющейся атмосферы, чем начинать все с нуля. К тому же на Ахеронте было почти нормальное тяготение. Истинный рай.
Огненное зарево, поднимавшееся над преобразователем атмосферы, делало его похожим на действующий вулкан, символ совсем иного мира. Для колонистов символы не утратили своего смысла и служили одним из источников шуток. Ведь люди решились лететь на Ахеронт не только потому, что здесь такой отвратительный климат.
Среди колонистов не было ни одного физически слабого человека с бледным, изможденным лицом. Даже дети тут выглядели вполне здоровыми, причем здоровыми духом и телом. Хулиганам здесь не было места. На Ахеронте с пеленок понимали необходимость взаимовыручки и поддержки. Дети здесь взрослели быстрее, чем их сверстники на Земле или других планетах с мягким климатом. И дети и их родители воспитывали самих себя, во всем полагаясь на собственные силы, но знали, что в трудную минуту каждый колонист всегда придет им на помощь. В этом смысле они не были первыми. Разница заключалась лишь в том, что их далекие предки, осваивая новые страны и континенты, передвигались в фургонах, а не летали в космических кораблях.