- Вот и я не рискнул. По совести так не получается. Да я и сам верю, что Райан Маэда -праведник. Так зачем я буду запрещать пацану считать его своим покровителем?
- Нет смысла, - согласилась Констанс тогда. И теперь, улыбнувшись, добавила к короткой литании святым покровителям корабля и экипажа:
- Райан Маэда, воин и исповедник, молись за нас.
Часовня, казалось, еще хранила тени капитана, субнавигатора, пилота и его ученика. Констанс погасила свечи и вышла, плотно прикрыв дверь. Ее ждала койка. Во время прыжкового маневра все, кто не участвует в нем, должны находиться в койках и пристегнуться. Голос капитана, объявивший по терминалам внутрикорабельной связи пятиминутную готовность, напомнил ей об этом. Перед тем, как зайти к себе, она навестила Гуса в его холостяцкой каюте, нашла его в должной позиции и пожелала удачи.
Бет уже уложила в койку Джека, но еще не легла сама.
- Почему ты еще не пристегнулась? - нахмурилась Констанс.
- Тебя ждала.
- Укладывайся немедленно.
Капитан объявил трехминутную готовность. Потом - минутную. Констанс ощутила, как все волоски на ее теле встают дыбом. Так всегда бывало перед прыжком. Физиологическая реакция. Она привыкла.
Что-то изменилось во внутренних ритмах корабля. Потом накатило странное состояние: похожее на обморок, и одновременно светлое. Восприятие обострилось, сознание исчезло. Это слишком походило на сумасшествие, поэтому Констанс, при всей любви к орбитальным полетам, не любила прыжки.
Сила тяжести переменилась несколько раз, восприятие и сознание заняли свои прежние места. Прыжок закончился, но колебания гравитации говорили, что прыжковый маневр идет вовсю, и что он не прост.
- Ма, - Джек захныкал. - Мне плохо. Иди сюда.
Какая жалость, подумала Костанс, что койки не позволяют лежать вдвоем с ребенком. А ведь Джек ни разу не прыгал. Он родился на Мауи. А вот Бет переносила прыжки с легкостью - пилотский дар имеет этот побочный эффект.
- Джеки, милый, потерпи. Скоро закончится маневр, и я тебя возьму.
- Ма-ама!
Корабль тряхнуло. Потом сила тяжести начала нарастать - Констанс на секунду перехватило горло - и вдруг вернулась к норме.
Капитан объявил, что маневр окончен и корабль лег в дрейф. Констанс с облегчением отстегнулась и встала, отстегнула Джека, приласкала его. Хныканье прекратилось.
- Ну а теперь мы будем просто спать, да? - спросила она.
Но едва она принялась раздеваться, как в коридоре раздались уверенные шаги и в дверь каюты постучались.
- Мэм, - сказал Болтон с той стороны. - Капитан просит вас зайти в рубку.
Они поднялись на верхнюю палубу. Прикосновением ладони к сенсорной панели субнавигатор открыл дверь в рубку. - Сюда, мэм.
Он выдвинул ей кресло. Капитан Хару сидел за штурвальным пультом, руки его были заняты рулевой консолью и он ограничился коротким кивком. Горел фиолетовым светом полусферический экран, на нем двигались неспешно небесные тела различной формы. Дик и Майлз лежали голова к голове на пилотских креслах - оба бледные и мокрые, оба время от времени откусывали от плитки шоколада и отпивали через соломинку из пакета с энерджистом. Их работа на сегодня была закончена, но по правилам пилоты должны находиться в рубке еще час после прыжка - на случай, если маневр выхода из дискретной зоны будет таким неудачным, что кораблю останется только спасаться новым прыжком. Леди Констанс читала где-то, что за десять минут объективного времени пилот может потерять килограмм веса, а два часа объективного времени вполне могут привести пилота к смерти от обезвоживания и нервного истощения.
Капитан и Джез Болтон поменялись местами.
- Мы меняем курс, - сказал капитан Хару. - Извините, миледи, но мы получили "Мэй Дэй". Сантор, источник сигнала.
Одно из отдаленных небесных тел, выглядевшее песчинкой в торжественном и медленном водовороте, на экране превратилось в источник круговых волн.
- Вон они, - сказал капитан. - Тридцать пять от нас к востоку, семнадцать сорок две к югу и сорок один к зениту. Сантор, свет.
Зеленое свечение преобразованных радиоволн сменилось естественным светом ближайших звезд. Свет был размытым и белесым, словно "Паломник" прокладывал себе путь в разбавленном молоке. Девять десятых объектов исчезли с экрана, поглощенные этой дымкой, самая ближняя из звезд выглядела примерно как Химера, солнце Сирены, со второй планеты системы, холодной Соледад. Звезда была почти в зените, остальные звезды были не видны, а ближайшим объектом на экране казался бесформенный астероид, неподвижный относительно "Паломника" - видимо, корабль двигался с ним параллельным курсом.
- Место сами видите какое, - сказал капитан. - Сантор, рентген!
Рубку снова залило фиолетовым светом, на экране зажглись сотни звезд и замаячили тысячи астероидов разных размеров.
- Приятненько, а? - спросил капитан. - Одно слово, Пыльный Мешок. Каждый год кто-нибудь тут гробится. Самое главное - выскочить из дискрета параллельно плоскости эклиптики. Мы сумели, а этот бедолага, видно, нет. Так что, миледи, нам предстоит неделя спасательных работ. Черепашьим ходом дотрюхаем денька за два, еще сутки потратим на разведку, и сколько получится - на дело, потом двое суток возвращения на курс, и сутки я оставляю про запас, на всякий случай.
- Что требуется от меня? - спросила Констанс. - Согласие на задержку в пути? Я согласна.
- Нет, миледи, - покачал головой капитан. - Я вашего согласия не спрашиваю, потому что по гражданскому уставу на корабле я первая и последняя власть во время рейса. Я вас просто в известность ставлю.
Леди Констанс улыбнулась.
- Скажите, капитан, а если бы я властью доминатрикс потребовала у вас не менять курса и продолжать путь, не оказывая помощи?
- Я бы ослушался, миледи. А уж после принял от вас такое наказание, какое вы изволили бы наложить. Навряд ли оно было бы хуже, чем тьма вечная, где плач и скрежет зубовный, а ведь Господь наш сказал, что если кто пройдет мимо ближнего, просящего о помощи, то как раз туда он и отправится. Или мы не православные?
- Обидно будет, - сказал негромко Джез, - если окажется, что всех людей с этой жестянки давно сняли, просто какой-то муд… мудрец забыл сигнал отключить.
- Нет, - усталым голосом сказал Майлз. - Там есть живые.
Никто не спросил, откуда он это знает. Майлз в таких вещах никогда не ошибался.
* * *
До Дика Суны наконец-то дошло, что он влюблен.
Не то чтобы он был глуп или душевно холоден - просто ему было не с чем сравнивать. Если бы его спросили, любит ли он кого-нибудь, он бы без колебаний ответил, что любит Бога, коммандера Сагару, своего капитана и Майлза и вообще всех друзей. Если бы при этом уточнили, любит ли он женщину, и не в том смысле, что Деву Марию - он бы после некоторого раздумья назвал леди Констанс, хотя она в его личной иерархии была всего лишь на одну ступеньку ниже Девы. Проведя последние три года жизни среди космоходов, он много знал и о той любви, которую предлагала синеволосая Веспер, но одна любовь и другая никак не соприкасались: первая была наилучшим уделом души, вторая - вещью недостойной настоящего мужчины, потому что в этом случае люди использовали друг друга, чтобы получить деньги в обмен на удовольствие, а Дик с детства затвердил, что использовать других - подло, а позволять использовать себя - глупо. Конечно же, он знал и о том, что Бог благословляет браки, и о святости супружеской любви. Из Катехизиса. Единственный брак, который он наблюдал вблизи - брак мастера и мистресс Хару - полностью соответствовал как этому, так и книжным представлениям, почерпнутым из "Хэйкэ" или жития святого Джона и Эдит: наивысшим выражением супружеской любви была взаимная преданность и верность, хранимая на том и на этом свете. Но Шекспир искривил пространство, подобно Лобачевскому, и параллельные прежде прямые любви духовной и телесной пересеклись. Герои Шекспира говорили о любви теми же словами, что и девушки, подобные Веспер - и все же говорили о той любви, которую Катехизис называл святой. И оказалось, соленые шутки пристали ей точно так же, как святость.
И Дик, и Бет последние годы были лишены общения со сверстниками другого пола, а значит - и минимального опыта, но теорию получали из разных рук: Дик - от прожженных космоходов, чьи откровения только утвердили его в мысли, что блуд - жуткая гадость, а Бет - из болтовни вавилонских девчонок, которые, по их словам, на каникулах успели попробовать и то, и это, да из любовных романчиков настоящего и прошлого. Ей практика представлялась несколько иначе, чем ему, а он этого знать не мог, а если бы и знал - не поверил бы, так как его влюбленное сознание уже успело наделить Бет всеми мыслимыми добродетелями.
Он не мог расценить внезапно подаренный поцелуй иначе как признание в тех же самых чувствах. Будь он хоть немного опытнее или имей чуть больше склонности к рефлексии, он бы понял, что тут все одновременно и проще, и сложнее, чем кажется на первый взгляд. Юноша и девушка тех лет, когда пол впервые во весь голос заявляет о себе, запертые в тесном пространстве корабля, в некотором роде обречены пережить влюбленность. Взрослые, надо сказать, прекрасно это понимали, и до приступа, случившегося с Джеком у юной пары не было возможности остаться наедине. Но когда болезнь свалила маленькую дуэнью с ног, и всеобщее внимание сосредоточилось на малыше, все произошло само собой:
- Когда рукою недостойной грубо
Я осквернил святой алтарь - прости.
Как два смиренных пилигрима, губы
Лобзаньем смогут след греха смести.
- Любезный пилигрим, ты строг чрезмерно
К своей руке: лишь благочестье в ней.
Есть руки у святых: их может, верно,
Коснуться пилигрим рукой своей.
- Даны ль уста святым и пилигримам?
- Да, - для молитвы, добрый пилигрим.
- Святая! Так позволь устам моим
Прильнуть к твоим - не будь неумолима.
- Не двигаясь, святые внемлют нам.
- Недвижно дай ответ моим мольбам.
Твои уста с моих весь грех снимают.
-Так приняли твой грех мои уста?
- Мой грех… О, твой упрек меня смущает!
Верни ж мой грех.
- Вина с тебя снята.
Проблема Ричарда Суны была еще и в том, что он был человеком действия. Трагедию Шекспира он прочел одним духом, за время отдыха, положенного ему после прыжка. А потом задумался. Ромео поначалу показался ему плаксой и размазней, но потом, когда он быстро заключил с Джульеттой брак и убил Тибальда, Дик переменил свое мнение - Ромео в его глазах стал парнем решительным, даже слишком. Финал трагедии ему, само собой, не понравился, хотя и не особенно шокировал - двойное самоубийство влюбленных было в нихонской культуре темой традиционной, и единственное, что мог бы вменить предок-язычник Ромео в вину - это недостаточно мужской способ свести счеты с жизнью.
Впервые Дик серьезно подумал, что монахом может и не стать. При мысли о том, чтобы сейчас расстаться с Бет и никогда больше не видеть ее и не говорить с ней, казалось, кровь сворачивается как кислое молоко. Но если он хочет сохранить себя и ее в чистоте, другое поведение невозможно: еще одно свидание наедине - и он пожелает большего, чем этот торопливый поцелуй через корзинку для белья. Просто потому что находиться рядом с Бет и не желать большего нельзя. Но пожелать большего - означало пожелать и всего остального: он ведь не может обесчестить и покинуть ее. Невозможно было мечтать и о Бет и о Синдэне. Следовало выбирать.
Здравый смысл подсказывал избегать частых и тесных контактов - но в тесных коридорах "Паломника" это было невозможно. Они обедали, завтракали и ужинали все вместе, кроме того времени, что он проводил на вахте. Если он начнет бегать от Бет, все скоро поймут, что к чему, и насмешкам не будет конца. И… И Бет может обидеться…
Проблема была еще и в том, что среди экипажа "Паломника" никто не годился на роль брата Лоренцо. Дик заранее знал, что скажут ему капитан и Вальдер - "Не смей и думать", заранее знал, что скажет Джез: "А что у вас отвалится, если вы немножко друг за друга подержитесь?". Над шрамом шутит тот, кто не был ранен. Майлз, наверное, скажет: "Я не человек и не могу давать человеку советы". Но Майлз, по крайней мере, сохранит тайну, а Дику позарез требовалось выговориться.
Он вызвал через сантор тот диск, что дала ему Бет - "Аиду" - сдвинул сантор на глаза и погрузился в музыку и зрелище. Примерно в середине второго акта замигал огонек внешнего вызова и, включив экран наружного наблюдения, он с удивлением увидел Бет.
Сердце замерло. Она была одна, и он был здесь один. Правда, в любой момент их могли вызвать, но эта иллюзия чужого присутствия никуда не годилась.
Бет перед закодированной дверью нетерпеливо перетаптывалась с ноги на ногу, вертя в руках диск с сохэйскими песнями. Она знала, что он здесь и искала встречи с ним наедине, иначе передала бы диск в каюте, при Майлзе.
"В твоих глазах страшнее мне опасность, чем в двадцати мечах…"
Дик нажал на кнопку, открывающую двери, и Бет вошла. Она исчезла с экрана, а через мгновение появилась за прозрачным окошком в двери и помахала ему рукой. Он открыл ей дверь.
- Тебе нельзя здесь быть, - сказал он. - Запрещено!
- Ага, знаю. Джек скучает по тебе. Когда этот амбал тебя сменит - приходи к нам в каюту.
Она положила диск на пульт.
- Понравилось? - спросил Дик.
Бет положила пальцы ему на губы.
- Знаешь, - серьезно сказала она. - Нет.
На этот раз их разделяли только два слоя ткани: хлопок грубой вязки и трико в обтяжку. Волосы Бет были одного цвета с ее туникой: гранатово-красного. Гемам и фемам окрашивают волосы в неестественные цвета: естественные - привилегия естественнорожденных людей. Но этот цвет был сейчас как драгоценность. Дик коснулся ладонью волос девушки, провел по ним, замирая от восторга. Ее кожа, особенно там, где вырез туники открывал ключицы, на вид казалась сухой и матовой, как самый лучший шелк, и ему почти мучительно хотелось проверить, какая она на самом деле. Бет прижалась к нему и он перевел это на свой язык как "можно", склонился к мочке ее уха и осторожно провел под ней губами.
Он понял, почему мужчины идут ради этого на подвиг, на грех, на безумство и преступление. Понял, почему Дзихэй предал жену, а Макбет - короля. Почему Бласко Рид с левиафаннера "Сегредо" застрелил Хью Эдмундссона с "Ран" в баре "Кахуна" из-за девки по имени Джемма. Почему Ромео, увидев Джульетту мертвой, выпил яд. Почему в Библии это называется "познать"…
Он умирал от нежности, забывая обо всем на свете, когда касался ладонями кожи Бет там, где большой вырез топа приоткрывал плечи, чувствуя ее грудь на своей груди. Если бы его сейчас оттащили, он бы, наверное, закричал. Он знал до сих пор лишь сдержанную мужскую ласку: пожатие руки или плеча, короткое и крепкое объятие, братский хлопок по спине… Мистресс Хару была суровой дамой, да и возраст, в котором его взяли на корабль, уже не располагал ее к нежностям. Его сердце плавилось и кипело от мучительного чувства, в котором смешались тоска и радость. В нем одновременно рождался порывистый, чувственный мужчина и умирал недоласканный ребенок, и чей голос звучал громче - он не пытался понять.
- Ты весь твердый какой-то, - сказала Бет, просовывая руку под его свитер. - Где не кости, там мускулы.
Он был твердым и там, где не было ни костей, ни мускулов.
- Сюда придут, - прошептал Дик. - Тебе нельзя здесь быть.
- Открой мне дверь на лестницу.
Они вышли из пультовой, и сквозь смотровое окошко Дик увидел, что пришел лифт.
- Быстрее! - они опрометью бросились за угол, пробежали по коридору и Дик открыл девушке дверь наверх.
- Ты где шлялся? - рыкнул Вальдер, когда он вернулся. Хотя антиграв был двигателем стабильным, оставлять его без присмотра все равно не рекомендовалось.
- Отлить ходил, - соврал Дик.
- Пять минут потерпеть не мог?
- Не мог.
- Вали отсюда.
Легкость, с которой из Дика выскочило вранье, испугала его - но не настолько, чтобы испортить все впечатления. Однако время шло, и они угасали, а ложь не забывалась.
* * *
Утром Жирного Вторника "Паломник" снова отключил двигатели и лег в дрейф. Теперь корабль, потерпевший бедствие, был виден на экранах отчетливо: носитель стандартного транспортника, той же конфигурации, что у "Паломника", только массивнее, и в том месте, где на "Паломнике" были закреплены вельботы, на разбитом корабле были контейнеры для перевозки скота.
- Майлз, - поинтересовался Болтон, которому предстоял строгий пост перед выходом в открытый космос, - а не окажется ли так, что мы все затеяли ради какой-нибудь миннегагской буренки?
- Там шэйин, - качнул головой Майлз.
- Твоя уверенность меня радует, - усмехнулся Джез. - А то ведь одному Суне поститься в кайф, он все равно монахом будет, а мне, хоть и Пепельная среда, к вечеру будет жрать хотеться. Так хотелось бы эту жертву принести ради чего-то стоящего.
Дело было во время завтрака - первого, к которому вышел переболевший Джек и последнего для тех, кто участвовал в спасательной высадке - до ее окончания.
- А почему? - небрежно поинтересовалась Бет. - Я думала, комической болезни у вас не бывает.
- Ее у нас не бывает, фрей, - вздохнул Джез. - Но на разбитых кораблях другой раз такое видишь, что потом скафандр долго можно отчищать. Так мы с Суной лучше перестрахуемся.
Спасательную партию составили Джез, Дик и Майлз в качестве пилота на вельботе. Капитан Хару должен был контролировать ход дела с мостика, а Вальдер - занять место во втором вельботе и быть готовым в любой момент лететь на помощь.
Капитан показал за завтраком распечатку изображения с экрана. Даже несведущему в космическом деле причина гибели корабля была очевидна: ходовая часть была оторвана от гондолы с мясом.
- Первичные повреждения, скорее всего, были нанесены одним из малых астероидов, - сказал лорд Августин. - Выходя из дискретной зоны, корабль не успел сманеврировать в направлении параллельном плоскости эклиптики астероидного пояса. Туманность помешала ему верно оценить степень опасности, малый астероид ударил платформу, и кавитационный резонанс вышел из-под контроля.
- Ваша правда, милорд, - согласился капитан Хару. - По кораблю должна была пройти ударная волна. На самых нижних палубах не мог уцелеть никто.
- Ужас, - сказала Бет.
- Так что о миннегагских буренках ты можешь не беспокоиться, Болтон, - прокомментировал со своей стороны Морита. - В этих контейнерах тоже все погибло. Впрочем, если тебя устроит говядина высокочастотной варки…
- Моро, заткни хлебало, - сказал Вальдер.
Из-за его грубости шутливая реплика Джезекии: "В Пост? Говядину?" - пропала даром. Моро встал из-за стола и ушел на кухню.
- Вальдемар, - сказала холодным голосом леди Констанс. - Я думаю, вам имеет смысл извиниться перед мастером Моритой. Ваша грубость была неоправданна.
- Пусть не потешается над тем, что не смешно, - Вальдер тоже встал и вышел из-за стола.
- А ну вернись! - крикнул капитан. Вальдер остановился на пороге и нехотя повернулся.
- Извинись пойди.