В повозке восседали Норман Мортон, облаченный в университетскую мантию поверх мехового одеяния, и несколько других Студентов, в том числе двое уже известных Седой Бороде: лоснящийся Гэвин и молчаливый Вивиан. Мортон велел вознице остановить повозку и пригласил Тимберлейнов присоединиться к его компании. Встав на ступицы и воспользовавшись помощью Студентов, они забрались в экипаж.
- Вас удивляет, что я тоже участвую в общем развлечении? - спросил Мортон. - Видите ли, дети Баллиола интересуют меня не меньше моих зверюшек. Вообще, эта прелестная выставка питомцев приносит Мастеру кое-какую популярность, а он в ней весьма нуждается. Но ему уже не придется решать, что делать с детьми через несколько лет, когда они вырастут.
Повозка заняла удобное положение перед разбитыми стенами Баллиола. Несомненно, артиллерия полковника Эплярда нанесла им тяжелый урон. От башни остался один нижний этаж, а две большие части викторианского фасада были кое-как сложены заново из другого камня. За главными воротами высилось нечто вроде помоста, а на нем развевался флаг колледжа.
Толпа собралась огромная, таких давно уже не видели Марта и Седая Борода. Хотя настроение преобладало скорее торжественное, чем веселое, повсюду сновали разносчики, предлагая шарфы, дешевые ювелирные изделия, шляпы из лебединых перьев, горячие сосиски и брошюры. Мортон указал на человека, который нес лоток с плакатами и книгами.
- Как видите Оксфорд остается источником печатного слова до самого своего горького конца. Вот что значит многовековая традиция! Посмотрим, что предлагает этот мошенник.
У лоточника, сиплого криворотого человека, к куртке была приколота табличка: "Книготорговец издательства университета", однако большинство его товаров предназначалось - как заметил Бовин, перелистав один скверно отпечатанный триллер, - для черни.
Марта купила новую четырехстраничную брошюрку под заглавием: "С новым 2030 годом, Оксфорд!!" и, перелистав ее, протянула Седой Бороде.
- Поэзия как будто опять возвращается. Правда, тут в основном что-то вроде детской порнографии. Тебе это ничего не напоминает?
Он прочел первое стихотворение. Смесь детской наивности и непристойности показалась ему знакомой.
Человечек Голубой,
Подними рожочек свой.
Дети жалобно кричат,
А рождаться не хотят.
- Америка… - пробормотал он. За три с лишним десятилетия все имена вылетели из головы. Потом его лицо осветилось улыбкой. - Наш самый лучший друг - я так ясно его вижу - как же он называл такую чепуху? "Нелепица"! Господи, как будто совсем недавно… - Он обнял Марту одной рукой.
- Джек Пилбим, - подсказала она. Оба радостно засмеялись и одновременно произнесли:
- Память стала подводить…
На какое-то время они ускользнули из настоящего, перестали замечать угрюмые лица и гнилое дыхание толпившихся вокруг стариков. Они снова были в более чистом и жизнерадостном мире, в том суматошном Вашингтоне, который знали.
В качестве одного из свадебных подарков Билл Дайсон устроил для них поездку по Штатам. Они провели часть своего медового месяца в Ниагаре, радуясь своему незатейливому выбору, притворяясь американцами, слушая шум могучего водопада.
Там они узнали удивительную новость. Похитителя Марты разыскали и арестовали. Им оказался Дасти Дайк, пошлый комик, чье выступление они смотрели вместе с Джеком Пилбимом. Об этом аресте сообщали крупные заголовки всех газет. Но уже на следующий день первые страницы занимало описание грандиозного пожара на фабрике в Детройте.
Тот мир новостей и событий умер. Даже в памяти Марты и Тимберлейна он лишь мерцал, потому что распад затрагивал их самих. Седая Борода закрыл глаза, не в силах смотреть на Марту.
Между тем парад начался. Из ворот Баллиола торжественно выплыли различные сановники в сопровождении вооруженной охраны. Некоторые из них взошли на трибуну. Появился Мастер, немощный старец с лицом мертвенно-белым на фоне черной мантии и шляпы. Мастеру помогли подняться по ступеням, и он произнес короткую и почти неслышную речь, которая закончилась приступом кашля. После этого из колледжа вышли дети.
Первой показалась девочка. Она шагала очень уверенно и оглядывалась по сторонам. Когда в толпе раздались приветственные возгласы, девочка заулыбалась; она поднялась на трибуну и стала махать рукой. У нее не было волос, и бледная кожа покрывала шишковатый череп. Одно ухо распухло и превратилось в бесформенный мясистый вырост. Когда оно поворачивалось к зрителям, девочка становилась похожей на гоблина.
Толпа была в восторге от этого зрелища. Многие аплодировали.
Затем явились мальчики. Младший, с сухой рукой и синеватым лицом, выглядел больным и измученным. Он стоял с безучастным видом; махал рукой, но не улыбался. Ему было лет тринадцать. Второй мальчик казался более здоровым. Он поглядывал на людей с опаской, и Седая Борода сочувствовал ему, зная, сколь переменчивы симпатии толпы. Вероятно, мальчик догадывался, что те, кто сегодня ему рукоплещут, могут завтра возжаждать его крови, если вдруг переменится ветер. Поэтому он махал рукой и улыбался, но глаза его не улыбались.
На этом все кончилось. Дети удалились под крики стариков, многие из которых прослезились. Несколько старух рыдали в голос, и разносчики неплохо заработали на носовых платках.
- Как трогательно, усмехнулся Мортон. Он окликнул возницу, и повозка начала медленно выбираться из толпы. Очевидно, многие зрители не собирались расходиться, желая еще пообщаться друг с другом.
- Ну вот вы и полюбовались на это чудо, - сказал Гэвин, доставая из кармана платок, чтобы вытереть жирный лоб. - Знак того, что при определенных условиях род людской мог бы возродиться. Только человеку расплодиться гораздо труднее, чем большинству наших млекопитающих. Возьмите пару горностаев, койпу или кроликов и лет через пять, если им хоть немного повезет, их будет уже целая орда, не так ли, Мортон? Людям, чтобы достичь такой численности, потребуется столетие. К тому же им нужна очень большая удача. Ведь грызуны не убивают друг друга, как Homo sapiens. Кто поручится, что этих детей не забьют насмерть вонючими костылями, прежде чем они вырастут?
- Может быть, их специально показывают каждый год, чтобы люди к ним привыкли и не причиняли им зла? - предположила Марта.
Такие мероприятия часто дают результат, прямо противоположный ожидаемому, - мрачно заметил Гэвин.
После этого они молча проехали по Хлебной дороге. Миновав высокие ворота колледжа Христовой Церкви, повозка остановилась. Когда Тимберлейн и Марта спустились на землю, Седая Борода спросил:
- А вы бы запретили такую демонстрацию, если бы это было в ваших силах? Мортон лукаво прищурился.
- Будь моя воля, я бы запретил все человечество. Видите ли, мы неудачное творение.
- Так же, как вы запретили Рождество?
На морщинистом лице появилось подобие улыбки. Мортон подмигнул Марте.
- Я запрещаю то, что считаю лишним. Мы с Гэвином и Вивианом вместе принимаем такие решения. Наша мудрость служит общему благу. Если хотите знать, мы запретили и более важные вещи, чем Рождество.
- Например?
- Например, ректора, - усмехнулся Студент Вивиан, показывая искусственные зубы.
- Не желаете ли заглянуть в собор? - предложил Мортон. - Мы превратили его в музей, и там хранятся разные запрещенные вещи. - Он повернулся к своим приятелям. - Что скажете, джентльмены, не зайти ли нам в музей? Погода нынче прекрасная.
Марта выступила вперед.
- Мистер Мортон, мы выпьем с удовольствием. - Она положила на стол монету. - Вот плата за вино.
Лицо Мортона вытянулось так, что часть его морщин разгладилась и подбородок исчез под воротником.
- Мадам, присутствия женщины еще недостаточно, чтобы превратить эту комнату в таверну. Будьте любезны, заберите ваши деньги, они вам еще пригодятся. - Он прищелкнул языком, криво улыбнулся и заговорил прежним, более рассудительным тоном: - Мистер Седая Борода, машина, которая вас так интересует, попала к нам очень простым образом. Ее привез сюда один престарелый торговец. Гэвин помнит его: этот человек щеголял единственным глазом и множеством вещей. Он думал, что скоро умрет. Мы тоже так полагали, взяли его к себе и ухаживали за ним. Но он протянул всю зиму - чего не удавалось и многим более крепким людям, - а весной даже поправился. У него было нечто вроде паралича, и в сторожа он не годился. Чтобы оплатить уход и содержание, он передал нам свою машину, хотя мы в ней не нуждались. Несколько месяцев назад он умер от чрезмерного поглощения алкоголя, и, говорят, при этом проклинал своих благодетелей.
Седая Борода задумчиво потягивал вино.
- Если машина вам не нужна, почему бы не отдать ее мне? - спросил он.
- Потому что это наше имущество, и мы надеемся его реализовать. Допустим, стоянка стоит, как прикинул Вивиан, около четырехсот фунтов; что, если мы скинем половину - двести фунтов?
- Но у меня же ничего нет! Мне придется… Вы же знаете, сколько я зарабатываю у Джо Флитча… Мне понадобится четыре года, чтобы накопить такую сумму.
- Ну, мы могли бы снизить плату за этот период, не так ли, Гэвин?
- Если казначей согласится, то конечно.
- Вот именно. Скажем, шиллинг в день за четыре года… Сколько это будет, Вивиан?
- У меня голова уже не та… Значит, дополнительно еще примерно семьдесят пять фунтов.
Седая Борода стал рассказывать о деятельности ДВСИ(А). Он говорил о том, как упрекал себя за продажу машины торговцу, хотя эта сделка спасла от голода половину Спаркота. Рассказ не произвел особого впечатления на Студентов, а Вивиан даже заявил, что если машина столь ценна и права Седой Бороды как владельца столь сомнительны, ее следовало бы продать за тысячу фунтов. В итоге хозяева колледжа остались непреклонны, и дискуссия завершилась.
На следующий день Седая Борода посетил почтенного казначея и подписал договор, согласно которому обязался еженедельно выплачивать определенную сумму.
В тот вечер он сидел в своей комнате, и развеять его угрюмые мысли не могли ни Марта, ни Чарли, который пришел к ним в гости вместе с Айзеком.
- Если даже все пойдет нормально, мы сможем расплатиться только через пять лет, - говорил Седая Борода. - И все же я должен расплатиться - это дело чести. Ведь ты понимаешь, Марта? Я вступил в ДВСИ на всю жизнь и должен выполнить свои обязательства - что еще может сделать человек, когда у него ничего нет?
И потом, если у нас опять будет машина, мы сможем настроить радио и связаться с другими сотрудниками ДВСИ. Мы узнаем, что происходит в других местах. Пусть старые дураки, которые здесь хозяйничают, не хотят этого знать - а я хочу. А что, если нам удастся связаться с Джеком Пилбимом в Вашингтоне?
- Если ты действительно к этому стремишься, пять лет пройдут быстро, - сказала Марта. Тимберлейн взглянул ей в глаза.
- Этого-то я и боюсь.
* * *
Дни сменялись другими днями. Проходили месяцы. Зима уступила весне, а весна - лету. Лето уступило еще одной зиме, а та - следующему лету. Земля обновлялась; только человечество безнадежно старело. Деревья становилась выше, птичьи базары - шумнее, кладбища - обширнее, улицы - тише. Седая Борода почти в любую погоду плавал по Луговому озеру на своей лодке, складывая в нее валки зеленого тростника и стараясь не думать о том, уже очень скором времени, когда у людей уже не останется ни сил, ни желания заниматься тростниковыми крышами.
Марта продолжала работать с животными, помогая ассистенту Нормана Мортона, ворчливому и страдавшему артритом Торну. Работа была интересная. Почти все животные теперь приносили нормальное потомство; только у коров чаще рождались уродливые телята. Здоровый молодняк выращивали и продавали с аукциона живьем или забивали на мясо.
Марте казалось, что на Тимберлейна нашло какое-то затмение. Возвращаясь по вечерам от Джо Флитча, он обычно говорил очень мало, хотя с интересом слушал, когда она пересказывала разные истории Торна о колледже. Они реже встречались с Чарли Сэмюелсом и совсем редко с Джефом Питом, однако заводить новых друзей не спешили. Дружба с Мортоном и другими Студентами оказалась иллюзорной, едва дело коснулось денег. Марта не допускала, чтобы эта перемена ситуации повлияла на ее отношения с мужем. Они знали друг друга слишком давно и вместе пережили слишком много невзгод. Стараясь укрепить свою решимость, Марта думала об их любви как о том озере, где работал Олджи: на поверхности вод отражалось любое изменение погоды, но в глубине все оставалось по-прежнему. Это помогало ей провожать день за днем и не замыкаться в себе.
Однажды золотистым летним вечером Марта вернулась домой - к тому времени они переселились в лучшую квартиру на втором этаже в Пеке - и застала там своего мужа. Он уже вымыл руки и расчесал бороду.
Они поцеловались.
- Джо Флитч поругался со своей женой. Теперь ему надо помириться, и меня отпустили пораньше. Но я здесь не только поэтому: сегодня у меня день рождения.
- Ах, дорогой, а я и забыла. Я вообще не думала о датах.
- Сегодня седьмое июня, и мне пятьдесят шесть, а ты, как всегда, выглядишь прекрасно.
- А ты самый молодой мужчина на свете!
- Вот как? И по-прежнему самый красивый?
- Мм, да, хотя это очень субъективное мнение. Как же мы будем праздновать? Ты уложишь меня в постель?
- Нет. Для разнообразия я хочу предложить тебе небольшую прогулку на лодке. Вечер сегодня чудесный.
- Дорогой, Бог с тобой, неужели тебе не надоела эта шлюпка. Но я с удовольствием, если ты хочешь.
Тимберлейн провел рукой по ее волосам и заглянул в столь дорогое ему усеянное морщинками лицо. Потом он показал Марте увесистый мешок с деньгами. Она вопросительно посмотрела на него.
- Откуда у тебя это, Олджи?
- Марта, я сегодня в последний раз резал тростник. Эти полтора года я был просто сумасшедшим. Ишачил, как последний идиот, и ради чего? Чтобы заработать денег и выкупить дрянную старую машину, которая стоит в соборе. - У него сорвался голос. - Я слишком много от тебя требовал… Извини, Марта, я не знаю, почему так поступил, и почему ты не рассердилась. Но теперь с этой безумной идеей покончено. Я забрал у казначея свои деньги. Теперь мы свободны и можем покинуть это место навсегда!
- О, Олджи, ты… Олджи, я жила здесь хорошо. Ты знаешь, я была счастлива, мы оба были счастливы. Здесь спокойно. Это наш дом.
- А теперь двинемся дальше. Мы ведь еще молоды, правда, Марта? Скажи мне, что мы еще молоды! Зачем нам гнить здесь? Давай осуществим наш план - пройдем по реке, доберемся до устья, до самого моря. Ты ведь хочешь этого, правда? Ты можешь, у тебя хватит сил.
Марта посмотрела мимо него на крыши палаток за ослепительно сиявшим окном и на голубое небо над крышами. Наконец, она печально проговорила:
- Это та мечта, которую ты лелеешь, Олджи, не так ли?
- О, любовь моя, ты же знаешь, и там тебе тоже понравится. А это место - как… западня; тут все проникнуто материализмом. На побережье должны быть другие поселения с другими людьми. Там все будет иначе… Не плачь, Марта, не плачь, моя родная!
Солнце уже почти село, когда они упаковали свои пожитки и в последний раз прошли через ворота колледжа, возвращаясь к лодке, реке и неведомой судьбе.
Глава шестая
Лондон
Оказавшись снова на реке, Марта, к своему удивлению, чувствовала, что ее переполняет радость. Она сидела в лодке, обхватив руками колени, смотрела на улыбавшегося мужа и сама улыбалась. Очевидно, решение Седой Бороды продолжать путь на самом деле родилось не так уж внезапно. В шлюпке уже был приготовлен хороший запас провизии и появился новый парус. К удовольствию Марты Чарли Сэмюелc опять составил компанию Тимберлейнам; за время пребывания в Оксфорде он заметно постарел; щеки ввалились и стали очень бледными. Лис Айзек умер два месяца назад, но Чарли оставался верным и надежным другом. С Джефом Питом они не смогли попрощаться; он исчез где-то в тростниковых зарослях неделю назад, и с тех пор его никто не видел; умер ли он там или ушел искать новые места для охоты, осталось загадкой.
Воды реки, струившиеся под килем лодки, означали для Седой Бороды освобождение. Он насвистывал, проплывая мимо знакомых мест. Там, где они с Мартой жили в убогой квартире, спорили и тревожились за свое будущее и однажды были доставлены в казармы Краучера. Теперь у Седой Бороды было совсем другое настроение, и он уже с трудом представлял себе тогдашнего Тимберлейна. Гораздо ближе ему теперь стал - и яснее рисовался в памяти! - тот маленький Олджи, который радовался путешествию по сияющей в солнечных лучах Темзе в 1982 году, когда он поправлялся после лучевой болезни.
Новое ощущение свободы навевало ему воспоминания о далеком детстве.
Впрочем, только память изображала то время вольным. У маленького Олджи было меньше свободы, чем у загорелого мужчины с лысой головой и седой бородой, который сидел рядом со своей женой в собственной лодке. Ребенок оставался узником - узником слабости и неопытности, прихотей родителей, чудовищной мировой катастрофы, чьи последствия мир еще не успел вполне осознать. Ребенок был заложником.
Более того, ребенку предстоял долгий путь, полный скорби, отчаяния и борьбы. Почему же, вспоминая события полувековой давности и маленького мальчика, оказавшегося в столь тяжелой обстановке, человек думал о нем скорее с завистью, чем с состраданием?
Когда машина остановилась, Мишка Джок, плюшевый медвежонок в клетчатом шотландском костюмчике, упал с заднего окна на сиденье. Олджи поднял медвежонка и поставил на место.
- Мама, Джок, наверно, тоже заболел. Все падает и падает.
- Может быть, ему станет лучше, когда мы посмотрим дом - сказала Патриция Тимберлейн. Подняв остатки бровей, она взглянула на свою подругу Венис, которая сидела впереди рядом с ней. - Мне, во всяком случае, точно станет лучше.
Она вышла из машины, открыла заднюю дверь и помогла выбраться сыну. Довольно высокий для своих семи лет, мальчик оставался худеньким и слабым после болезни. Щеки у него были бледные, кожа шершавая. Патриция ухаживала за ребенком, когда болела сама, и теперь выглядела не лучше его. Но она ободряюще улыбнулась.
- Может быть, Джеку все-таки хочется посмотреть новый дом?
- Я же говорю, мам, он больной. Когда кто-нибудь болеет, он ведь хочет только лежать и умирать, как Фрэнк. Пусть он побудет в машине.
- Как хочешь, - она еще очень болезненно переносила всякое упоминание о Фрэнке, ее старшем сыне, который умер, проболев несколько месяцев.
Венис пришла ей на помощь.
- Олджи, может быть, ты погуляешь, пока мы с мамой посмотрим дом? Тут, по-моему, чудесный садик. Только не упади в Темзу, а то ужасно промокнешь.