Аннотация: Заключительная часть, где заканчивается Зимняя Веда и начинается Весенняя.
Макарова Ольга
Б.В.Г
Глава нулевая. Эпиграф
Бог - самый великий генетик,
Но кто он - Добро или Зло?
Превыше морали и этик
Он ставит свое ремесло.В застиранном белом халате,
С искрой в близоруких глазах,
Летящий в мечте на закате,
Живущий в своих небесах.
Глава первая. Парад островов
По небу летели настоящие острова - осколки пепельного купола, - а по земле ползли их гигантские тени. В этом было что-то величественное, особенно в такой день. Дни, такие, как этот, называли днями парада островов. В небе вместо мусора и пепельных ошметков появлялись вдруг настоящие острова. Порой их было так много, что они напоминали о куполе с солнечными трещинками не ярче обычных звезд. Серые громады выплывали из-за горизонта и, неспешно проходя свой путь по небу, скрывались где-то за морем…
Они сидели на крыше полуразвалившегося довоенного коттеджа, двое мальчишек среди хлипкого грязного снега, подтаявшего на солнце до состояния каши-размазни. Один года на два постарше; невысокий, тонкий; тускло-карие глаза с короткими, похожими на щетину светлыми ресницами, глядящие из-под копны спутанных белобрысых волос. Второй выше и крепче; стрижка ежиком, волосы цвета воронового крыла; непостоянный, от синего до зеленовато-синего(цвета морской волны) цвет глаз.
Сидели, скрестив ноги. Хрупкие подростки, утонувшие в отцовских одеждах и ботах, длинные шнурки которых мокли в талом снегу. Брошенные рядом тощие рюкзаки, и два ружьишка, сложенные на сухих досках бережно и надежно. Пушки модели "Бальзак", послевоенной модели - сейчас уже никто не даст детям настоящего довоенного оружия, - оно хорошее, да, но его почти не осталось, на летних землях, по крайней мере.
Двое завороженно следили за парадом островов… Мих и Дар.
- Они, наверно, на нас смотрят… - задумчиво сказал первый, Мих.
- Кто? - оживился Дар.
- Народ на островах, - ни тени сомнения в голосе мальчишки.
- Думаешь, там живет кто? - Дар, щурясь на солнце, снова посмотрел в небо, исследуя взглядом край ближайшего острова. - Это ж, в общем-то, не остров: так, пепельное облако. Не, человек бы просто провалился через такой остров.
- Кто тебе сказал, что там люди? - Мих повел рукой по воздуху. - В мире полно других существ, кроме людей. Те, которые на островах, почти ничего не весят.
- Ну это другое дело, - охотно согласился Дар, - я бы тоже не прочь жить на островах. Всю жизнь путешествовать по миру… здорово…
- Твое место здесь, - мягко сказал Мих. Дар улыбнулся, положив руку ему на плечо…
Они были родственники, но дальние, - так, седьмая вода на киселе. Зато по духу это были ну просто родные братья. Про них говорили: "Не от мира сего". Никто никогда не видел их среди клановских мальчишек, - они не состояли в этой их детской системе, иерархии главарей, изгоев и банд.
Их мало интересовало оружие. Дар стрелял отлично, но относился к стрельбе скорее как к веселому соревнованию в меткости; стрелял по спичкам, "навскидку и влет", на звук с закрытыми глазами… Мих по спичкам не стрелял, потому что просто с трудом видел на несколько шагов впереди себя, зато на звук стрелял куда лучше Дара(снайперский эталон - попасть без оптического прицела в бегущую крысу с 50 шагов - для Миха проблемой не был)… но зазвать их в патруль или какой небольшой набег на одно из местных полудиких племен (детишки это любят) - невозможно. На их руках не было крови. Они остались детьми в свои тринадцать и 15, тогда как некоторые их сверстники уже заводили семьи… И, ясно, как божий день, в 18 лет солдат их них не получится, зато в местном "университете" прибавится двое ученых.
Отец Миха - Ив - сначала говорил, что не перенесет такого позора, но после двухчасового разговора с Рон, матерью Дара(она, кстати, и основала "университет"), смирился и махнул на старшего сына рукой. В конце концов, у него было еще двое сыновей и дочь, так что Мих не слишком сильно подпортит семейную репутацию. Что до отца Дара, которым был небезызвестный Дан, то он не смирился до сих пор. В итоге, стоило этим двоим оказаться дома в одно и то же время, непременно разгорался грандиозный скандал. Когда однажды дошло до кулаков, Дар, спокойный, как удав, шагнул в сторону, и его отец разбил кулак о стену. Матери Дар об этом не рассказал, Дан тем более молчал, как партизан… В итоге данный метод воспитания больше не применялся, но конфликт не был исчерпан. Поэтому, когда Дан видел сына не на стрельбище, а за книжкой или вот где-нибудь на крыше, беседующим с Михом о смысле жизни… ну, нетрудно представить, что творилось в сердце профессионального воина… Смирится Дану было сложнее, чем Иву, - ведь Дар был его единственный ребенок…
…Они бежали по хлюпающему под сапогами снегу, две маленькие фигурки, затерявшиеся среди бесконечного пространства, ровного, как бильярдный стол, полинялый и больше желтый, чем зеленый, с чахлыми кустиками сорной травы, выглядывающими из-под снега.
Тень острова было не догнать, - она беспрепятственно убегала вперед, и поэтому двое сбавили скорость, и погоня превратилась в пробежку. Раскрасневшиеся, веселые, они просто бежали, впитывая в себя дыхание пустынного мира; равнины, открытой всем ветрам, талого снега, согретого солнцем ветра, теплого почти по-весеннему… Рюкзаки подпрыгивали на плечах, а ружья… они мешали бежать…
Глава вторая. Сон, который заставил меня проснуться
Такое ощущение, что меня сбросили вниз, на землю…
Я придушил будильник; дрожа от холода в нетопленой квартире, нашел под кроватью носки, натянул трико и поплелся на кухню. Пока я варил кофе, мои мысли прояснились, и я почувствовал, как душа заполняется кипятком…
Много лет я не видел снов. И никогда не видел таких реальных, как этот. И никогда они не выворачивали мою душу наизнанку…
Я смотрел с высоты на желтую, запятнанную снегом равнину, которая плыла подо мной; по которой ползла моя огромная бесформенная тень. Я был всем, расстояние для меня не существовало, поэтому увидеть вблизи двоих мальчишек на крыше какой-то развалины для меня было проще простого…
Я чувствовал на невидимом себе пристальный взгляд первого, но на него я не смотрел. Я смотрел на того, кто сидел с ним рядом.
Тринадцатилетний. И хрупкие несовершенные черты, почти в точности повторяющие мои. Мой смех; неокрепший, но похожий на мой, голос… И что-то чужое, но одновременно такое знакомое.
…все поплыло, и вот я снова где-то среди пугливых белых облаков, и внизу по желто-белой бесконечности бегут две едва различимые фигурки, пытаясь догнать мою тень…
…Поймал себя на мысли, что час уже сижу над чашкой остывшего кофе. Мальчишка не шел из головы…
Сонная, в бигудях, на кухню пришла жена… Когда-то это была ослепительно красивая женщина. Я встретил ее, когда мне было 42. Ей тогда было 44. Но морщинки таились в уголках глаз, но в светлых волосах не было видно седины, а фигуре позавидовала бы любая фотомодель… Ей даже не надо было быть умной при такой внешности, но она была умной… Настоящая королева… Я готов был прыгнуть с небоскреба по первому ее слову, готов был целовать следы ее туфель. Сейчас старость коснулась своими грязными лапами ее внешности. Сейчас скука коснулась своими грязными лапами моего сердца.
…Я давно не обращался к ней по имени… но сегодня что-то на меня нашло:
- Доброе утречко, Шура, - улыбнулся я. - Кофе? - тут я глянул в свою остывшую чашку, где поверху плавала холодная молочная пена. Смешно…
Она засмеялась сквозь слезы, обняла меня и чмокнула в небритую щеку.
- Знаешь, Шурочка, - я смаковал, я наслаждался этим именем, - я сон видел. Хочешь расскажу?
В тот день я посмотрел на мир по-новому.
В тот день я много чего сделал.
В тот день я пытался отвлечься.
В тот день я купил вина…
Мальчишка не шел из головы…
Глава третья. Похожий на отца
Копна растаманских косичек - блондинистые дреды, спускающиеся ниже плеч. Похожи на дикие заросли, из-под которых ярко и пристально смотрят малахитово-зеленые глаза.
Джинсы; довоенные, с десятком послевоенных уже заплаток. Тяжелые сапоги. Цветастый свитер, длинный, до колен, похожий чем-то на хламиду ее деда…
Не пропавшая с годами худощавость…
Роза, отцветающая и роняющая свои лепестки.
Рон… Верoника… которой 28 лет… Время такое - люди стали жить дольше. И 25 уже далеко не предел.
Она шла по дороге, размытой тающим снегом в жижу, которая при каждом шаге брызгала из-под сапог.
На слете все дороги вели в "университет". Он возвышался суровой громадой над кривыми полуподземными домишками. Этому гиганту было лет двести. Полуразрушенный и покосившийся, в копоти по самую крышу, он сверкал осколками оконных стекол, склеенных на манер витражей, и эти кривые витражи бросали на землю сотни дрожащих солнечных зайчиков.
Мир был ее сном.
Стоя за кафедрой, над стопкой конспектиков собственных лекций, полных раскиданных по листам закорючек-сокращений и странных значков, на которые достаточно бросить краткий взгляд, чтобы все, что надо, всплыло в памяти… стоя за кафедрой, она смотрела вперед, не моргая, но слегка прищурив глаза и держа всю комнату в поле зрения. Как воин. В ней это осталось до сих пор.
Но он исчезал, этот беспристрастный неморгающий взгляд, если среди лохматых, подвижных и шумных вдруг появлялся Дар.
Дар… его звали Дар. Второе имя, которое просто было, но не звучало, - Дарий. Как Вероника для Рон, как Владислав для Влада…
Дар… ребенок в свои тринадцать. Умный и любознательный ребенок. Но посмотри ему в глаза - и почувствуешь, на уровне души почувствуешь, силу и волю, свозящую в непостоянной зеленоватой синеве. А его черты повторяют черты отца. Только Дар не солдат. Только Дар не Бог. Дар сам по себе. Он - неизвестность. Он - надежда. Он - тайна. Даже в самом простом смысле: ссорясь с ним, не понимая его, разочаровываясь в нем, Дан сжимает кулаки и с гордостью говорит: "Он мой сын! Он воин в пятом поколении! В нем моя кровь. Подождите пару лет, и он станет великим человеком"…
Жить с этой ложью. Позволяя Дану считать своим сыном чужого ребенка… Жестоко.
Но Дару не сказать, кто был его отец, - жестоко? Или гуманно?..
А он бы понял. Как его отец, который не знал, что значит не понять того, кого любишь. Но просто всему свое время.
Рон умела быть жестокой. Рон умела быть доброй. "Врач… и по совместительству снайпер…" Двое в одном. И у обоих - кровь на руках. А чем кровь на руках солдата отличается от крови на руках врача? Ведь это все та же человеческая кровь.
…Слякоть, бессмысленные разговоры соседей за изгородью…
- Люди живут теперь дольше. И почти не воюют.
- Это хорошо.
- Плохо. "Университет" еще этот…
- Ага. Кланов нет. А люди все равно разделены.
- Солдаты… земледельцы…
- …ученые… книжные черви!.. Сколько в этом "Университете" хороших мальцов пропало!..
Рон идет мимо, обняв Дара за плечи. Мать и сын одинакового роста. Но Дару только тринадцать, он еще вырастет. И будет очень похож на Влада.
По небу летят острова. Старики говорят, парад продлится еще несколько дней.
Глава четвертая. Верю в сны
Видения с высоты забавляли меня. Я щурился на свет и вглядывался в жизнь на земле. Пытался понять, что это за цивилизация там, внизу, накрытая моей ползущей тенью. Развалины; землянки, похожие на скопления звериных норок. Тропинки, змеящиеся в талой слякоти…
Я был огромен. Хотя когда-то был еще больше. Сейчас меня разбили на тысячи осколков, летящих в небе, подобно огромным сказочным островам. Я мог смотреть вниз с любого из них. Я мог забывать о них и оказываться ближе, если меня интересовало что-то.
Сейчас я искал мальчишку. От скачки с острова на остров у меня помутилось в глазах. Но я почуял - просто надо было вернуться много назад. И вот подо мной та самая равнина. И вот немного выше - и там еще одно поселение с развалинами, норками и паутиной дорожек.
По краям, за частоколом из срезанных по краю ржавых труб лежат настоящие поля. Я летел, путаясь в колосьях уродливых, толстостебельных злаков с тяжелыми пятнистыми зернами. Я сразмаху пронесся мимо труб, подумав, что, подуй я в них, они бы зазвучали, как орган.
Невидимый для всех остальных людей, я брел по улицам, пока не почувствовал на себе внимательный взгляд. Внимание было пристальным. Я обернулся.
Белобрысый лохматый пацан, тот самый, что сидел рядом с моим мальчишкой в первый день, смотрел на меня в упор.
Я повертел головой - больше никто меня не видел. Я был бесплотен. Я был не более чем воздух, люди свободно проходили через меня… А он - смотрел. И проводил меня взглядом, когда я поспешил убраться из его поля зрения.
…Я его нашел, когда в мой сон ворвался визг будильника, таща меня за шкирку обратно в реальность. Изо всех сил я сопротивлялся и цеплялся за этот мир. Мир, где шли, обнявшись двое - мать и сын…
Будильник давно уже перестал звонить. Меня разбудила Шура. Она беспокоилась, чтобы я не опоздал на работу. БЕСПОКОИЛАСЬ!!! ОБ ЭТОМ!!! О, как я был зол! Я наорал на нее…
Потом напялил мятый костюм, что просто некстати попался мне тогда, сгреб со стола кейс и вылетел из дома, хлопнув дверью.
Вечером я извинялся, искренне раскаиваясь.
Я извинялся, глядя ей в глаза… и (псих я, псих!) ее внешность плыла, через ее лицо проглядывало то, из сна - с копной косичек, что "похожи на дикие заросли, из-под которых ярко и пристально смотрят малахитово-зеленые глаза". И это лицо заставляло кипяток в моей душе плескаться, накатывая мучительными удушливыми волнами.
Мне было плохо. Мне было больно. Возможно, поэтому я извинялся так искренне…
Шура меня простила.
А я отказался от ужина и сбежал спать.
Глава пятая. Не шаман
Мих был не большой любитель читать. Возможно, именно потому, что плохо видел. Мир в его глазах совершенно расплывался уже в нескольких шагах. Но это не значит, что вблизи он видел много лучше… Когда Мих читал, что случалось редко, то чуть ли не водил носом по бумаге, а если приходилось что-то писать, то его угловатые, здоровенные буквы можно было свободно читать с довольно-таки приличного расстояния.
Без чтения он вполне обходился. Ему повезло с хорошей памятью и умением общаться, так что большую часть времени, когда настроение было учиться а не дурачиться под ярким солнышком и стаями пролетающих по небу островов, Мих пропадал в лабораториях, помогая по мелочи и задавая кучу вопросов. Так что это был почти чисто практик.
Дар тоже иногда появлялся в лабораториях; один из висящих в кладовке халатов был его. Но больше он сидел в "универской" библиотеке, где-нибудь в тихом укромном углу над кучей толстенных фолиантов, и просто читал все, что казалось ему интересным. А потом, когда чужие мысли и суждения проходили через призму его сознания, он пересказывал их Миху. Обычно двое друзей собирались как-нибудь вечером на "университетской" крыше и разговаривали. Причем Мих обычно слушал.
Что было примечательного в "лекциях" Дара, так это то, что он не просто пересказывал прочитанное, как попугай, а спорил с древними книжками.
Порой в такие минуты, слушая взволнованного, ушедшего в противоречия сына, Рон начинала видеть в нем что-то недетское, что-то от воинственного отца. Но полем битвы Дара был разум.
Рон могла бы назвать кучу людей, умнее и образованнее своего сына, даже среди его ровесников, но такого запала, такой божественной искры не было ни в одном из них. Им суждено было скоро остановиться на пути и просто смотреть, как маленький Дар, даже не заметив того, пронесется мимо. Они все - пули на излете…
Но на каждый плюс находился минус, и это было ужаснее всего. Это как висеть между небом и землей… Дар не был гением. Дар никак не тянул на такого ребенка, какой не рождался по крайней мере 2000 лет(а это предсказывали)… Высокого смысла в жизни у него тоже не было. Он просто жил и радовался. В полной гармонии с миром. Не стремясь ничего изменить…
Рон шагала по коридору, где в полумраке прыгал из угла в угол звук шагов, тяжелых ботинок по сколотым мраморным плитам. Сердце билось еще тяжелей. И каждый удар был как всплеск кипятка. Как всегда бывает, когда ты отбиваешься руками и ногами, будто не ты сам, а чья-то воля заставляет тебя сделать то, что давно пора сделать… заставляет, давит, выворачивает душу наизнанку, а ты все отбиваешься, говоря "Ну почему именно сегодня?", отбиваешься и все равно идешь. Мы все боимся перемен. Мы все в душе консерваторы.
А ей снился Влад.
Стук ботинок и стук сердца. Полумрак. Путь кончается слишком быстро.
В библиотеке стояла тишина. Между шкафами гулял легкий сквозняк, пошевеливая желтые мятые страницы тысяч книг. Здесь было спокойно. Единственное место, где Рон чувствовала присутствие дедушки, словно его дух жил здесь, среди легенд довоенного мира…
Освещенный розовеющим лучом предзакатного солнца, прямо на полу, уронив голову на раскрытую где-то на середине толстую книгу, спал Дар.
Рон некоторое время просто смотрела на сына, отмечая робкие черты первой взрослости, делавшие его похожим на высокого и сильного Влада. Но пушистые ресницы, нежная кожа, улыбка… он улыбался во сне… говорили о том, что он еще такой ребенок…
Дар почувствовал взгляд и открыл глаза. Увидел мать и, понимая, что его застали в глупом положении, поспешил сесть и стряхнуть остатки сна.
Рон присела рядом.
- Задремал на солнышке? - улыбнулась она.
- Да, есть маленько, - Дар протер глаза.
- Я хочу рассказать тебе о твоем отце, - начала Рон. Нелепый переход; ну сколько человек из тысячи перейдет к главному плавно? - Но, прежде всего, сказать, что Дан тебе не отец.
- Ну вот… - упавшим голосом отозвался Дар.
- Твоего отца звали Владислав. Он умер еще до того, как ты родился. Но это был замечательный человек, и ты на него очень похож.
- Расскажи мне о нем еще… - Дар был спокоен и серьезен, как никогда.
- Я расскажу, - согласилась Рон, - ты готов слушать длинную историю?
- Всегда готов! - Дар отозвался почти по-пионерски, бодро и радостно… хотя вряд ли ему было так уж радостно.
- Хорошо. Тогда начну сначала… с самого первого сна…
Звездчатое небо с серыми островами. Двое мерзнущих мальчишек на крыше. Пьют кипяток из термоса, чтобы согреться.
- …вот так, Мих, - Дар развел руками, - Дан мне не отец, я ему не сын. А своего настоящего отца я уже не увижу никогда в жизни. Это нечестно.
- Он смотрит на тебя, - ответил Мих, махнув рукой на небо. А через некоторое время добавил: - это не простые острова…
- Что ты хочешь сказать? - не понял Дар.
- Он на тебя смотрит, - повторил Мих. - Я чую.
- Привет, папка, - Дар посмотрел на небо и пожал плечами, - я скучаю по тебе, хоть и не видел тебя никогда…
- Он тоже скучает, - сказал Мих.
- Ты его слышишь?
- Нет. Но вижу иногда. И чувствую. Он похож на пыльный ветер.
- Ты можешь поговорить с ним?