ТУПИЦА
В зал логического анализа Академии Познания я попал только к вечеру, когда там уже было совсем мало народа. По существу, сегодня здесь должна была решаться моя судьба. Я дал себе слово, что если последняя попытка создать теорию распределения антиматерии опять закончится неудачей, я меняю профессию, увы, - уже третью по счету. Никто меня к этому не принуждал, но глупо было дальше тратить время на деятельность, не приносящую никакой пользы обществу.
Мне не хватало новейших данных, полученных за последний месяц, и, раньше чем приступить к анализу, я опустил перфокарту в приемник электронного библиографа.
Через минуту в моем распоряжении были результаты всех экспериментов, проведенных земными институтами и орбитальными космическими станциями. Теперь оставалось проверить, насколько моя гипотеза объяснила все, что получено опытом.
Я не люблю новейших логических машин, построенных на базе биоэлементов. В их сверхбыстродействии и безапелляционности есть что–то неприятное. Мне иногда кажется, что каждая такая машина обладает какими–то чертами индивидуальности, иногда просто отталкивающими. Не так давно одна из них разбила все мои честолюбивые мечты лаконическим и суровым приговором: "Чушь".
Мне гораздо больше по душе неторопливый ход рассуждений стареньких автоматов–анализаторов. С ними легче переживать неудачи. Они только подготавливают материал для выводов, которые делаешь сам. В таких случаях никто не мешает тебе немного подсластить пилюлю.
К сожалению, моя любимая машина была занята. Какой–то юноша, сидя за перфоратором, яростно стучал по клавишам. Рядом с ним лежала горка карточек с ответами - не меньше сот–ци штук. Мне впервые приходилось видеть здесь человека, которого интересовала такая уйма проблем.
- Простите, - обратился я к нему, - у вас еще много вопросов?
- Один, - ответил он, опуская карточку в машину, - сейчас я отсюда уберусь.
Он взял с лотка возвращенный машиной листок и безнадежно махнул рукой.
- Вот, полюбуйтесь!
Я взглянул через его плечо:
"ВОПРОС: ЕСЛИ ЧЕЛОВЕК ГЛУП, КАК ПРОБКА,
МОЖЕТ ЛИ ОН СДЕЛАТЬ ЧТО–НИБУДЬ УМНОЕ?"
"ОТВЕТ: МОЖЕТ, НО ТОЛЬКО СЛУЧАЙНО,
С НИЧТОЖНО МАЛОЙ СТЕПЕНЬЮ ВЕРОЯТНОСТИ".
- Н–да, - сказал я, - вряд ли стоило…
- Занимать машину? - перебил он меня, - А что мне прикажете делать, если я дурак?
Я рассмеялся.
- Ну, знаете ли, кто из нас не присваивал себе этого звания после очередной неудачи. Пожалуй, из всех метафор эта имеет наибольшее хождение.
- Метафор! - желчно сказал он. - В том–то все и дело, что никаких метафор тут нет. Просто я дурак от рождения.
- Вы сами себе противоречите, - сказал я, - настоящий дурак никогда не считает себя дураком, да и вообще какие в наше время могут быть дураки?
- Ну, если вам не нравится слово "дурак", так - "тупица". Дело в том, что я феноменально туп. Мне двадцать пять лет, а кроме обязательного курса машинного обучения, я ничего не прошел, да и тот дался мне с величайшим трудом. Профессии у меня никакой нет, потому что я даже мыслить логически не умею.
- Чем вы занимаетесь?
- Да ничем. Живу иждивенцем у общества., - Неужели никакая профессия…
- Никакая. Все, что попроще, делают машины. Сами понимаете, что в двадцать третьем веке никто мне не поручит подметать улицы, а ни на что другое я не способен.
- Может, вы не пробовали?
- Пробовал. Все пробовал, ничего не получается. Вот пробую Учиться логическому анализу у машин, да что толку?! Я и вопроса умного задать не могу…
- Да–а, - сказал я, - неприятно. Это что же у вас, наслед ственное или результат заболевания?
- Наверное, наследственное. Недаром у меня и фамилия такая - Тупицин. Вероятно, еще предки славились.
- А к врачам вы обращались?
- Обращался. Никаких органических пороков не находят а глупость, говорят, извините, еще лечить не научились. Словом дурак, и все тут! Вот и сейчас: вам работать нужно, а я вас всякой ерундой занимаю.
- Что вы! - сказал я, опуская карточку в машину. - Все, что вы говорите, так необычайно.
- Необычайно! В том–то вся беда, что необычайно. Ведь я, по существу говоря, паразит. Люди работают, чтобы меня прокормить и одеть, а я не вношу ни малейшей лепты в общий труд. Больше того: все знают, что я тупица, и всячески стараются скрасить мне жизнь. Я получаю самые последние образцы одежды, приглашения на лучшие концерты, все деликатесы. Даже девушки кокетничают со мной больше, чем с другими, а на черта мне все это нужно, раз делается просто из жалости?
Он погрозил кому–то кулаком и побежал к выходу. Я хотел пойти за ним, как–то утешить, но тут раздался звонок. Машина кончила анализ. Я схватил карточку. Опять неудача! Моя гипотеза никуда не годилась.
***
Больше года я провел в высокогорной экспедиции, в надежде, что эта работа излечит меня от желания стать теоретиком. Однако ни трудности альпийских походов, ни подъемы в верх1 ние слои атмосферы, ни совершенно новая для меня сложная техника физических экспериментов не были в состоянии отвлечь от постоянных дум об одном и том же. Новые гипотезы, одна другой смелее, рождались в моем мозгу.
Получив отпуск, я сейчас же помчался в Академию Познания.
За это время в зале логического анализа произошло много перемен. Моих любимцев - электронных анализаторов - уже не было. Их место заняли крохотные машинки неизвестной мне конструкции, способные производить до трех миллиардов логических операций в секунду. В конце зала я увидел массивную дверь, обитую звукоизоляционным материалом. На двери была табличка с надписью:
"КОНСУЛЬТАНТ"
Возле двери в кресле сидел старичок в академической ермолке. Он просматривал рукопись, лежавшую у него на коленях, время от времени нетерпеливо поглядывая на часы.
Дверь отворилась, и старичок с неожиданной резвостью вскочил, рассыпав листы по полу.
- Федор Михайлович! - сказал он заискивающим тоном. - Может быть, вы мне уделите сегодня хоть пять минут?
Я перевел взгляд и обомлел.
В дверях стоял тот самый юноша, который прошлый раз жаловался мне на свою судьбу.
Но это был уже совсем другой Тупицин.
- Не могу, дорогой, - снисходительно сказал он, - у меня сейчас свидание с академиком Леонтьевым. Он записался ко мне на прием неделю назад.
- Но моя работа гораздо важнее той, что ведет Леонтьев, - настаивал старичок. - Я думаю, он, как честный ученый, сам это признает!
- Не могу, я обещал. А вас я попрошу зайти, - Тупицин вынул записную книжку, - на той неделе, ну, скажем, в пятницу, в двенадцать часов. Устраивает?
- Что ж, - вздохнул старичок, - если раньше нельзя…
- Никак нельзя, - отрезал Тупицин и важной походкой направился к выходу.
Несколько минут я стоял, пораженный этой метаморфозой, затем бросился за ним вдогонку.
- Здравствуйте! - сказал я. - Вы меня не узнаете?
Он наморщил лоб, пытаясь вспомнить, и вдруг рассмеялся.
- Как же, помню! В этом зале, не правда ли?
- Конечно!
- Вы знаете, - сказал он, беря меня под руку, - в тот день я был близок к самоубийству.
- Очевидно, вы себя просто недооценивали. Болезненный самоанализ, ну, какие–нибудь неудачи, а отсюда и все остальное. Скажите, что же помогло вам найти место в жизни?
- Видите ли, - замялся он, - это не так легко объяснить. Я ведь вам говорил, что я тупица.
- Ну вот, - сказал я, - опять за старое! Лучше расскажите, чем вы тут занимаетесь.
- Я консультант по немыслимым предложениям.
- Что?! Никогда не слышал о такой должности. Разве логического анализа недостаточно, чтобы отсеивать подобные предложения?
- Достаточно. Но я как раз их придумываю.
- Для чего?
- Чтобы дать возможность ученым построить новую теорию Вы ведь все находитесь в плену логики. Всегда во всем ищетё преемственность, логическую связь с тем, что уже давно известно а новые теории часто требуют именно отказа от старых представлений. Вот Леонтьев и посоветовал мне…
- Но как же вы это можете делать, будучи, простите за откровенность, профаном?
- Как раз поэтому мне часто удается натолкнуть ученого на новую гипотезу
- Чепуха! - сказал я. - Форменная чепуха! Так можно гадать до скончания века. Я, правда, ученый–любитель, но проблема, которая меня интересует…
- А что это за проблема?
- Ну, как вам попроще рассказать? Мне хочется найти объяснение, почему антиматерия в доступном нам пространстве распределена не так, как обычная материя.
- А почему она должна быть так же распределена?
- Потому что признаки, которые ее отличают, ну, скажем, направление спина, знак заряда и другие, при образовании частиц могут появиться с такой же степенью вероятности, как и в привычном нам мире.
Он закрыл глаза, стараясь меня понять.
- Значит, вас интересует, почему антиматерия распределена не так, как обычная материя?
- Да.
- А почему так, вы знаете?
- Что так?
- Почему именно так распределена обычная материя?
Вопрос меня озадачил.
- Насколько мне известно, - ответил я, - еще никто…
- Не можете же вы знать, почему не так, когда не знаете, почему так.
Кажется, он безнадежно запутался в своем софизме.
- Нет, - ответил я, улыбаясь, - все это, может быть, и забавно, но вовсе… - на мгновение я запнулся, - вовсе не так уж глупо! Пожалуй, лучше всего мне работать в экспедиции!
БОЛЬШОЙ КОСМОС
ЛОВУШКА
Он висел, прижатый чудовищной тяжестью к борту корабля. Слева он видел ногу Геолога и перевернутое вниз головой туловище Доктора.
"Мы как мухи на стене, - подумал он, стараясь набрать воздух в легкие, - раздавленные мухи на стене".
Сломанные ребра превращали каждый вдох в пытку, от которой мутилось сознание. Он очень осторожно, одной диафрагмой пытался создать хоть какое–то подобие дыхания. Нужно было дышать, чтобы не потерять сознание. Иначе он не мог бы думать, а от этого зависело все.
Необходимо понять, что же случилось.
Он уже давно чувствовал неладное, еще тогда, когда приборы впервые зарегистрировали неизвестно откуда взявшееся ускорение. Сначала он думал, что корабль отклоняется мощным гравитационным полем, но радиотелескоп не обнаруживал в этой части космоса никаких скоплений материи.
Потом началась чехарда с созвездиями. Они менялись местами, налезали друг на друга, становились то багрово–красными, то мертвенно–синими. И вдруг внезапный удар, выбросивший его из кресла пилота, и неизвестно откуда взявшаяся тяжесть.
Корабль шел по замкнутой траектории. Он это сразу понял, когда первый раз к нему вернулось сознание.
Теперь он хорошо знал, что будет дальше.
Он внимательно смотрел на лужицу крови, вытекшую изо рта Доктора. Сейчас все пойдет, как в фильме, пущенном назад. Так было уже много раз. Сначала кровь потечет обратно в сжатые губы, а потом с умопомрачительной скоростью, кувыркаясь через голову, сам он полетит в пилотское кресло, затем немедленно вылетит обратно, ударится о доску аварийного пульта и со сломанными ребрами и раздробленной левой рукой прилипнет к борту корабля. Потом будет беспамятство, боль и снова возможность думать о том, что произошло, пока все не начнется сначала.
"…Время тоже движется по замкнутой кривой в этой ловушке, - подумал он. - Бесконечно циркулирующее Время, вроде выродившегося бледного света в иллюминаторе. Даже Время не может отсюда вырваться…"
Он вновь пришел в себя после очередного удара о пульт. Опять нужно было беречь дыхание, чтобы сохранить мысль.
"…Водоворот Времени и Пространства. Вот, значит, что такое ад: замкнутое пространство, где Время поймало себя за хвост, вечно повторяющаяся пытка и бледный свет, движущийся по замкнутому пути; мир, где все кружится на месте, и только человеческая мысль пытается пробить стену, перед которой бессильно даже Время…"
Невозможно было понять, который раз это происходит.
Он смотрел на струйку крови, вытекающую из губ Доктора.
"…Этот - жив. У мертвых не течет кровь. Глаза закрыты, значит, он все время в беспамятстве. Для него это лучше. Неизвестно, что с Физиком. Они сидели на диване. Очевидно, их швыряет туда, когда все начинается сначала…"
Опять стремительный полет, хруст костей, беспамятство и мысль, беспомощно бьющаяся, как муха на стекле.
"…Интервалы времени непрерывно сокращаются. Мы входим в эту ловушку по спирали. Еще немного, и корабль попадет в мешок, где нет ничего, кроме бледного света. Мешок, где Время и Пространство сплелись в плотный клубок, где вечность неотличима от мгновения. Двигатели выключены, и наша траектория определяется накопленным количеством движения. Может быть, если включить двигатели, спираль начнет раскручиваться. Нужно нажать пусковую кнопку на аварийном пульте, но это невозможно. Что может сделать раздавленная муха на стене?.."
С каждым витком спирали убыстрялось вращение Времени.
Сейчас в его распоряжении были короткие перерывы, когда Можно было думать.
Больше всего он боялся, что измученный повторяющейся пыткой мозг отдаст команду сердцу остановиться.
"…Можно ли окончательно умереть в мире, где все бесконечное число раз приходит в начальное состояние? Это будет вечное чередование жизни и смерти, во все убыстряющемся темп Что происходит на дне этого мешка? Нужно нажать кнопку аварийном пульте в то мгновение, когда меня выбрасывает и кресла. Нажать, пока кости не сломаны ударом о пульт".
Теперь он приходил в сознание уже тогда, когда струйка крови исчезала во рту Доктора.
"…Я ударяюсь левым боком о панель пульта. Расстояние от плеча до кнопки около двадцати сантиметров. Если выставить локоть, то он ударит по кнопке…"
Дальше все слилось в непрекращающийся кошмар из стремительных полетов, треска костей, боли, беспамятства и упрямых попыток найти нужное положение локтя.
Кресло, пульт, стена, кресло, пульт, стена, кресло, пульт, стена…
Было похоже на то, что обезумевшее Время играет человеком в мяч. Казалось, прошла вечность, прежде чем он почувствовал невыносимую боль в локте левой руки.
Он пронес эту боль сквозь беспамятство, как мечту о жизни.
…Раньше чем он открыл глаза, его поразило блаженное чувство невесомости. Потом он увидел лицо склонившегося над ним Доктора и знакомые очертания созвездий в иллюминаторе.
Тогда он заплакал, поняв, что победил Время и Пространство.
Все остальное сделали автоматы. Они вывели корабль на заданный курс и выключили уже ненужные двигатели.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Привычную тишину кают–компании неожиданно нарушил голос Геолога:
- Не пора ли нам поговорить, Командир?
"Ни к черту не годится сердце, - подумал Командир, - бьется, как у напроказившего мальчишки. Я ведь ждал этого разговора. Только мне почему–то казалось, что начнет его не Геолог, а Доктор. Странно, что он сидит с таким видом, будто все это его не касается. Терпеть не могу этой дурацкой манеры чертить вилкой узоры на скатерти. Вообще он здорово опустился. Что ж, если говорить правду, мы все оказались не на высоте. Все, кроме Физика".
- …Вы знаете, что я не новичок в космосе…
"…Да, это правда. Он участвовал в трех экспедициях. Залежи урана на Венере и еще что–то в этом роде. Доктор тоже два раза летал на Марс. Председатель отборочной комиссии считал их обоих наиболее пригодными для Большого космоса. Ни черта они не понимают в этих комиссиях. Подумаешь: высокая пластичность нервной системы! Идеальный вестибулярный аппарат! Гроша ломаного все это не стоит. Я тоже не представлял себе, что такое Большой космос. Абсолютно пустое пространство. Годами летишь с сумасшедшей скоростью, а, в сущности, висишь на месте. Потеря чувства времени. Пространственные галлюцинации. Доктор мог бы написать отличную диссертацию о космических психозах. Вначале все шло нормально, пока не включили фотонный ускоритель. Пожалуй, один только Физик ничего не чувствовал. Он слишком был поглощен работой. Интересно, что именно Физика не хотели включать в состав экспедиции. Неустойчивое кровяное давление. Ну и болваны же сидят в этих комиссиях!.."
- …Мне известно, что устав космической службы запрещает членам экипажа обсуждать действия командира…
"…Ваше счастье, что вы не знаете всей правды. Плевать бы вы оба тогда хотели на устав. Физик тоже говорил об уставе перед тем, как я его убил. Никогда не думал, что я способен так хладнокровно это проделать. Теперь меня будут судить. Эти двое уже осудили. Остался суд на Земле. Там придется дать ответ за все: и за провал экспедиции, и за убийство Физика. Интересно существует ли сейчас на Земле закон о давности преступлений? Ведь с момента смерти Физика по земному времени прошло не менее тысячи лет. Тысяча лет, как мы потеряли связь с Землей. Тысячу лет мы висим в пустом пространстве, двигаясь со скоростью, недоступной воображению. За это время мы прожили в ракете всего несколько лет".
- …И все же я позволю себе нарушить устав и сказать то, что я думаю…
"…Мы не знаем ни своего, ни земного времени. Не зная времени, ничего нельзя сделать в космосе. Чтобы определить пройденный путь, нужно дважды проинтегрировать ускорение по времени. Можно определить скорость по эффекту Доплера, но спектрограф разрушен. Какой глупостью было сосредоточивать самое ценное оборудование в носовом отсеке. Кто бы мог подумать, что подведут кобальтовые часы. Всегда считалось, что скорость радиоактивного распада - самый надежный эталон времени. Когда началась эта чертовщина с часами, мы были уверены, что имеем дело с влиянием скорости на время. Совершенно неожиданно кобальтовый датчик взорвался, разрушив все в переднем отсеке. Потом Физик мне все объяснил. Оказывается, количество заряженных частиц в пространстве в десятки раз превысило предполагаемое. При субсветовой скорости корабля они создавали мощнейший поток жесткого излучения, вызвавшего цепную реакцию в радиоактивном кобальте. Почти одновременно автомат выключил главный реактор. Там тоже начиналась цепная реакция. Счастье, что биологическая защита кабины задержала это излучение".
- …Я знаю, что космос приносит разочарование тем, кто ждет от него слишком многого…
"…Тебя и Доктора еще не постигло самое страшное разочарование. Вы все еще думаете, что возвращаетесь на Землю. Не могу же я зам сказать, что на возвращение существует всего один шанс из миллиона. Я сам не понимаю, как мне удалось выйти к Солнечной системе. Теперь я не знаю своей скорости. Хватит ли вспомогательных реакторов для торможения. Самое большое, на со можно надеяться, - это выйти на постоянную орбиту вокруг Солнца. Но для этого нужно знать скорость. Один шанс из миллиона за то, что это удастся. Если бы хоть работал главный реактор - Теперь он никогда не заработает, Физик переставил в нем стержни. Не могу я об этом вам говорить. Потеря надежды - это самое страшное, что есть в космосе".
- …Но самое тяжелое разочарование, которое я пережил…