5
В великокняжеском тереме в Вышгороде - тишина. И только одно окно тускло светится в вечерних сумерках. Здесь живёт тиун - новогородец Рыжий Отеня. Сам хозяин забыл даже о вечерней выти, ушёл с головой в книгу - склонилась над столом голова, рыжий чупрун тускло играет в свете чадящей лучины.
Стук в дверь заставил Отеню вскинуться:
- Заходи, кого там Волос принёс?
Скрипнув, отворилась дверь.
- Гюрята? - с восторгом воскликнул Отеня. - Гюрята Рогович?
И два новогородца, знакомые ещё по старой, новогородской жизни обнялись у самого порога.
Войдя, Гюрята, как всегда, восторженно выдохнул:
- Да-а…
Слабостей у тиуна было две - любовь к книгам и любовь к хорошему оружию. И то, и другое он искал и собирал, где только мог. А мог он много где - Рыжий начал служить ещё при князе Игоре, пятнадцатилетним отроком, он за минувшие сорок лет прошёл огонь, воду и медные трубы, повидав, по меньшей мере, полмира. Два раза он ходил с Игорем на Царьград, со Свенельдом хоробрствовал на Хвалынском море, с трудом спасся в Искоростене, в ратях Вольги и того же Свенельда ходил на древлян, потом десять лет служил в грецких войсках, с боями побывал в Италии, Сицилии и Испании, в Палестине и на Крите, в Египте и Абиссинии, в Армении и Месопотамии. Он вернулся на Русь с караваном княгини Вольги и уехал домой, в Новгород. Но и там он сумел высидеть всего три года, а потом сорвался в походы со Святославом, побывал на Дону и Волге, на Кавказе и на Балканах. После гибели Святослава паки вернулся в Новгород, где скоро оказался на службе у Владимира.
Ныне в Вышгороде в его горнице на всех трёх стенах висело всевозможное оружие - мечи, сабли, топоры, секиры, чеканы, клевцы, палицы, булавы, кистени, шестопёры, копья, совни, засапожники, тесаки, кинжалы, метательные ножи, щиты разной формы. А четвёртая стена была занята многоярусными полками с книгами. Книги лежали и на столе. Вообще, с того времени, как Рогович в последний раз был у Отени, книг у Рыжего заметно поприбавилось.
- Однако, - как всегда, сказал Гюрята. - Отеня Добрынич, а ты сам-то хоть знаешь, сколь у тебя книг?
- А то, - весело отозвался тиун. - Полторы-то тысячи точно наберётся. Я ж их все помню, какую где брали и сколько за какую платил. И как каждая выглядит - тоже.
- Новое что достал?
- Угу, - кивнул Отеня. За его спиной холопы споро собирали на стол. - Вчера только привезли "Одиссею" Омира. Сей час покажу.
Он полез на лавку, чтобы дотянуться до самой верхней полки. А Гюрята смотрел на его и улыбался - приятно смотреть на людей, коих спросили о любимом занятии.
Если бы не книги и оружие, Отеня давно бы уже стал богачом; если бы не его лёгкое и бездумное отношение к деньгам, он бы не остался до сей поры холостяком; если бы не его беспокойный и прямодушный нрав и привычка говорить правду в глаза, он мог бы давно уже стать воеводой, равным Слуду, Свенельду или Волчьему Хвосту. Обо всех этих "если" Отеня знал, но продолжал жить так, как ему любо.
Впрочем, женат он всё же был. Из Хвалынского похода Отеня привёз невольницу - самую настоящую скифку. Уж где он её сыскал - не знал никто. Из невольниц она быстро стала женой. Но уже на следующий год она погибла в Искоростене. Может, из-за неё Отеня и не женился более? Может, потому и не знал покоя - не искал ли похожую?
- Кушать подано, господине, - помешал тиуну холоп.
Посреди стола исходил жаром горячий ржаной хлеб. Деревянный жбан с квасом, поливной кувшин с вином, ломаный сотовый мёд в деревянной чашке, блестящие капельками масла блины, желтоватый плотный сыр в глубокой чашке, солёные огурцы, переложенные укропом, брусничным и дубовым листом, обжаренная в муке рыба… н-да, своей привычки вкусно поесть при каждом удобном случае Отеня не оставил.
Несколько времени мы молча пожирали выставленное на стол обилие - слышно было только чавканье и сытое урчание, словно насыщались два голодных зверя. Гюрята вдруг усмехнулся про себя - странник, книжный ценитель и любомудр, знаток иных наречий, иной раз и правивший посольское дело, и водивший полки, Отеня жрал грубо, как голодный волк.
Словно услыхав его мысли, Отеня вдруг рассмеялся. Гюрята глянул на тиуна и подивился происшедшей с ним перемене - теперь Рыжий ел спокойно, размеренно, словно на посольском приёме.
Когда дело дошло до зверобойного взвара с мёдом, оба новогородца откинулись к стене, полуразвалясь на лавках:
- Благодарствую, - сказал, наконец, Гюрята, допив вторую кружку. - Не хуже, чем на княжьих пирах.
Отеня насмешливо хмыкнул:
- Пиры эти… он всё на древлего Владимира равняется, на Красное Солнышко. Мнит, что потомки его так кликать станут, спутают…
- Князь Владимир Святославич правит Русью, как первый средь равных, - сказал Гюрята, выискивая на столе среди сбережённых с осени в княжьих погребах яблок покрупнее и посочнее.
- Угу, - кивнул Отеня, пряча насмешливые искры в глазах. - Мнишь ли ты, что Ярополк был бы хуже?
Гюрята смешался, не нашёлся в первый миг, что ответить.
- И Святослав тож был первым средь равных.
- Святослав был великий вой, - пожал плечами Гюрята. - Но он о Руси не заботился, только воевал…
- О как, - крякнул Отеня. - Он что, для своего удовольствия воевал?
- Да нет, - вновь смешался Гюрята. - Не то я хотел сказать…
- А сказал.
- Но… сколь раз печенеги осаждали Киев, когда он где-то с войском бродил?
- Всего один раз, - возразил Отеня. - За что и поплатились потом. Разве нет? И больше ни единого набега на Русь не было. А хан Илдей и вовсе к Ярополку служить пришёл.
- Но Святослав открыл дорогу на Русь печенегам!
- Как это? - поднял брови тиун. - Опять эти байки про то, что Козария их сдерживала? Брехня собачья. Попробуй, сдержи ветер. Да и не Козария была промеж Руси и печенегов, а напротив - печенеги промеж Русью и Козарией. Нет?
- Но Козария… - всё ещё возражал гридень.
- Козария мешала нашей восточной торговле, - пожал плечами Отеня. - Не одним же иудеям караваны по Востоку водить. Козарский замок с низовьев Волги сбить было - святое дело. Пото столь охотников её губить и набежало, опричь нас. Эва - и печенеги, и аланы, и греки, и Мансур ибн-Нух.
- Но… Козария ведь уже не была врагом Руси…
- Расскажи это обозникам, - презрительно усмехнулся Рыжий. - А лучше - Военегу Волчьему Хвосту. Только на коне будь, чтоб удрать успеть, а не то плетью отходит.
Он помолчал.
- Смотрю я на вас, молодых и думаю - то ли вы и вправду такие дураки, то ль ещё что… Это ж надо придумать - Козария не была врагом! Короткая у вас память, всё забыли. Пейсах, стало быть, не Чернигов жёг, а к Киеву отдыхать приходил…
- Отдыхать?
- Угу. Ворочался с ратью домой… отколь-нито из Хорезма или из Мазандерана, вот по пути и завернул под Киев - отдохнуть да коней купить.
Тут Рогович не выдержал и захохотал, но тут же оборвал смех. Сказанное тиуном было настолько нелепо… что вполне могло сойти за правду.
- Чего ржёшь? - бросил Отеня злобно. - Иные козарские подпевалы и так ныне при Владимировом дворе болтают, что Святослав, мол, был рыцарственный дурак с шилом в заду, вот и искал, с кем бы повоевать.
Гюрята молчал - вдруг прорвавшаяся злоба Отени была для него внове, и что ответить - он не знал.
- Если хочешь знать, Святослав совершил всего одну ошибку, - добавил Рыжий потишевшим голосом.
- Какую? - вскинул брови Рогович.
- Он раньше времени влез в свару с Царьградом. Конечно, воевать с ним всё одно пришлось бы, да и случай уж больно удобный выдался… - он многозначительно умолк. - Да только переже надо было христианскую заразу в Киеве выкорчевать.
- А ныне?
- А ныне самое первое дело - Степь! Осадить печенегов на землю! И продвинуть межу к Дону, а то и к Волге.
- На это уйдёт вся жизнь… - заметил Гюрята, понимая всю правоту этого неуёмного бродяги.
- И пусть! А зато потом - Царьград!
- Царьград, - задумчиво повторил Рогович. - Империя тёплых морей сильна…
- Сильна, - подтвердил Отеня. - Да только сильна она, пока мы все порознь! Ныне вот с печенегами разратились, на самой Руси всяк в свою дуду дудит - вятичи вновь отложились, у северян и древлян всё ходит ходуном, радимичи киевских тиунов истребили, про Полоцк я и вовсе молчу! При таком раскладе великому князю более десяти тысяч воев не выставить. Куда уж тут Царьград воевать…
- Отеня, да тебе при князе правой рукой надо быть! - воскликнул гридень.
- Зачем? - Отеня отпил из вино из чары. - Владимир Святославич вряд ли дурнее меня - сам всё понимает без моих подсказок. А ежели для почестей, роскоши… зачем они мне?
Глава четвёртая Волчье отродье
1
В княжеском тереме чадно - мечется пламя факелов, разгоняя рвущиеся синие сумерки. Чеканя сапогами шаг, идёт смена ночной варты - звенят кольчуги, зловеще блестят в пламени факелов шеломы и лёза мечей и секир. Чернь, серебро, позолота, скань, резьба по дереву. Морёный дуб, золото, камень, железо.
А в покоях княгини Ирины - тишина. Не слышно ничего ни с переходов, ни с гульбищ, ни из соседних горниц. Задёрнуто занавесью окно, хозяйка сидит в глубоком кресле и не сводит глаз с двери.
Чуть скрипнув, дверь отошла в сторону. Склонив голову, - не удариться о притолоку, - в горницу могучей глыбой пролез Стемид. Гридень повёл взглядом по горнице, усмехнулся, тряхнул чупруном, огладил бритую голову ладонью.
Ирина улыбнулась одними уголками губ:
- Бесстрашный витязь явился…
- Да, госпожа, - хрипло ответил гридень, не сводя с княгини пристального обожающего взгляда. В глазах горела и плескалась страсть.
- Рассказывай…
Загляни в этот миг в хором кто-нито посторонний, через щель или через прорезь замковую, он не нашёл бы ничего предосудительного в разговоре княгини и гридня.
- Так вот, значит, - задумчиво обронила Ирина, дослушав Стемида. - Хитра Гориславушка, ничего не скажешь.
Стемид уже сидел на лавке рядом с креслом княгини, по-прежнему пожирая её преданными глазами.
Ирина задумалась - только её глаза жили на каменно-неподвижном лице.
На стороне Гориславы - кривские бояре и её дружина. Но в борьбе за Киевский стол этого мало. На её стороне её неукротимая ненависть к Владимиру, но и этого тож мало. Потому она ищёт помощи у высших сил. У богов. А для того ищет меч Святослава, Рарог. А этот чародей - как его, Прозор, Невзор? - недаром приволокся из кривской земли в Киев. Стемид говорит, то он уже второй год в Киеве, стало быть, и заговор столь же времени есть. Долго готовилась… С этим мечом - как его, Рарог? - да с оружной силой она, пожалуй, и победит.
Но тогда ей, Ирине и её сыну Святополку ничего не светит при киевском дворе, да и вообще на Руси. Не только великого стола Киевского, но и самой жизни не видать.
Ирина невольно усмехнулась - не прошло и пятнадцати лет, как она, христианка, сама стала мерить всё на языческий лад. Даже и в силу варварского меча верит, будто бы осенённую благодатью их поганых богов.
За первой усмешкой последовала вторая - да какая ты христианка, великая княгиня киевская? Хоть и монахиня в прошлом, христова невеста…
А вот победить Горислава не должна!
Княгиня повела взглядом и встретилась глазами с гриднем.
- А ты всё ждёшь награды, доблестный витязь? - пропела она медовым голосом и улыбнулась. - Иди ко мне, храбрец…
Тонкие руки взметнулись, широкие рукава опали вниз, пальцы княгини мягко охватили голову Стемида. Поцелуй княгини и гридня затянулся, руки жадно страстно и бесстыдно шарили по одежде в поисках завязок и пуговиц. Они и сами не заметили, как упали на широкое и мягкое ложе.
Заморская птица попугай в посеребренной клетке вздрогнула от глубокого грудного стона, осуждающе покосилась на сплетённые в страсти нагие тела и, нахохлясь, отвернулась.
- О чём ты думаешь, лада моя? - шёпот гридня нарушил упавшую на хором тишину. Княгиня молча улыбнулась, глядя в янтарные доски потолка. - Не молчи, скажи хоть, что ты меня любишь…
Ирина улыбнулась вдругорядь - вроде не мальчишка, а вот же - скажи ему, что любишь.
- Люблю, Стемид, - вздохнула она. - Вестимо, люблю.
Резное деревянное гульбище на третьем ярусе протянулось вдоль всей стены терема, притихло в зимнем вечернем сумраке. Это в княжьих хоромах слышен звон струн и несутся пьяные голоса.
С Подола и Оболони веяло едва различимым дымом ковальских горнов и печей, за невысокими избами Подола, на Почайне высоко вздымались опутанные тенётами снастей корабельные щеглы и райны - там зимовали нерасчётливые иноземные купцы, коих ледостав застал в Киеве.
Молодой кметь шёл по гульбищу, пьяно цепляясь за резные столбики и балясины, надвинув шапку мало не на самые глаза. Варта только проводила его глазами, досужее почесала языки о чужую шкуру - эк ведь угораздило парня попутать дорогу, аж на женскую сторону прётся, к покоям великой княгини Ирины.
Они и не подумали остудить его - пусть себе вломится, там служанки вмиг его вышибут обратно. Вот тогда повеселимся, - предвкушали души скучающих на страже воев.
Меж тем, стоило кметю свернуть за угол, походка его внезапно отвердела и ускорилась. Он быстро подскочил к двери покоев Ирины, внимательно прислушался, довольно кивнул головой и два раза чётко и отрывисто стукнул в дверь.
- Входи, кто там? - раздался капризный голос. Кметь коротко хмыкнул и толкнул дверь.
Великая княгиня в одиночестве сидела в глубоком грецком кресле, склоняясь над пяльцами. Когда кметь вошёл, она недовольно выпрямилась:
- Чего ещё надо от меня великому князю?! - а в голосе так и звякнула медь, словно в следующий миг она готова была выкрикнуть: даже вечером покоя нет!
Не успела.
Кметь шагнул через порог, захлопнул за собой дверь, стащил шапку, поднял глаза и…
- Варяжко! - ахнула княгиня шёпотом, побледнев, как смерть и прижав к груди руки. - Живой!
Рассказ беглого кметя был короток - надо было торопиться, варта могла ведь и хватиться пьяного кметя, что прошёл на княгинину половину и не воротился.
- А со Свенельдом-то ты как встретился? - удивлённо спросила Ирина. - Его разве Владимиричи не убили?
- Вырвался воевода, - криво усмехнулся гридень. - Ныне жди вестей, княгиня.
- Помощь какая нужна ли?
- Да, пожалуй, - помедлив, ответил Варяжко. - Попробуй прознать, где Владимир Блуда-воеводу прячет. Я обещал, что я ему кровь пущу, и я должен это сделать.
- А Владимиру? - вырвалось у Ирины помимо воли.
Гридень внимательно глянул ей в глаза.
- Ошибся я в тебе, княгиня, - обронил он задумчиво. - Я-то мнил, ты смирилась с Владимиром, коль дитя ему родила…
- Это Ярополка сын! - мало не в крик перебила его Ирина.
Варяжко вытаращил глаза.
- Святополк-то? - задушенно спросил он.
- Мой сын - сын великого князя Ярополка, - твёрдо повторила княгиня Ирина.
Варяжко вмиг воспрял - по нему было видно, что теперь он думал не только о мести и смерти. Гридень благоговейно опустился перед княгиней на колено и прикоснулся губами к её руке.
- Прости, что худо думал про тебя, великая княгиня. Владимир умрёт. И ты будешь великой княгиней. В том тебе моё слово, или мне не жить.
Варяжко упруго вскочил на ноги и выскочил за дверь - на гульбище - вновь изображать из себя подгулявшего кметя. А великая княгиня осталась в хороме, вмиг вознесённая гриднем из тупого отчаяния к надежде.
Ну, Владимире… попомнишь!
- Ну куда ж ты теперь? - шёпот княгини был жарок и обжигал ухо гридня. - Тебя ж стража в переходе увидит…
- Надо идти, - негромко обронил Стемид, приподымаясь на локте. - Стража стражей… мало ли зачем гридень к княгине заходил. А вот ежели Владимир…
- Не придёт, - успокоила княгиня, опрокидывая его на спину, и дразнящее улыбнулась. - Не гневи свою госпожу, останься, Стемидушка…
После, когда уже схлынула страсть, и они лежали обочь, тая в блаженстве, княгиня вдруг приподнялась на локтях и, нагая и прекрасная, жарко выдохнула гридню в лицо:
- Я никому не верю, Стемид. Никому, опричь тебя и… - она помедлила и мотнула головой в сторону двери, - и Варяжко. Даже Свенельду не особенно верю. Ты должен дойти раньше Волчара, и Рарог должен быть у нас. Сможешь?
Стемид наклонил голову, и огоньки в его глазах погасли:
- Да, госпожа…
Могучий гридень смолк, оборвав свою речь на полуслове, заглушённый поцелуем своей госпожи.
2
Здоровенный волк - с полугодовалого телёнка ростом - стоял на опушке березняка, приподняв правую лапу. Он напряжённо смотрел в сторону веси, где тусклым огоньком светилось окошко.
Там, внутри, изредка мелькала девичья тень, тонкая и гибкая, в льняном платье. Казалось, она чего-то ждёт. Чего? Кто знает?
Волк подошёл к огромной разлапистой ёлке, лёг под нависшей над землёй низкой веткой в снег. На его морде виднелась намёрзшая слеза - в уголке правого глаза. Ёлка нависла над ним огромной снеговой шапкой…
Некрас открыл глаза.
В тереме было тихо - слуги уже почти угомонились, их вообще осталось человека два-три, остальные ещё днём уехали в Берестово с матерью и сестрой. И родня, и дворня взаболь поверили басне Некраса про ссору отца с великим князем, стало быть, сплетня эта уже завтра начнёт гулять по Киеву. Хоть так помогу отцу, - ворохнулась у Некраса неспокойная совесть. Не смог поехать с ним… да что там не смог - не восхотел! Не моё это дело - ловить непокорных воевод.
А что - твоё? Искать меч Святослава Игорича невесть для кого?
А почто - невесть? Ещё как весть.
- А что, отче, - спросил вдруг Волчар посреди отцова рассказа, когда тот на миг умолк, - а какой род на Руси с нами во вражде?
Отец запнулся, помолчал, вперив в Некраса режущий взгляд.
- А… что?
- Да так… слышал я ныне кое-что…
- Про Багулу-переяславца слыхал? - спросил Волчий Хвост, помолчав несколько времени.
- Ну как же…
- Ну так вот… - воевода вновь помолчал. - Мы с ним ещё с Вольгиных времён во вражде. Вражда, вестимо, не кровная и уж тем паче, не родовая, а всё же…
- А почто? - непонимающе поднял брови Волчар.
- А за любовь, - пояснил Волчий Хвост спокойно. - Он к твоей матери переже меня сватался, да только поворот получил. А я - нет. Вот тогда всё и началось.
Багула-переяславец… кто ж про него не слыхал. Тот, что в битве при Итиле застрелил самого козарского хакана и был после того взят Святославом в дружину. Ныне он жил в Киеве… совсем недалеко от семейства Волчьего Хвоста. И подвизался при дружине великой княгини Рогнеды Рогволодовны…
О боги! Рогнеда!
Некрас молниеносно сел, успев краем глаза уловить своё отражение в полированном зерцале - красная рожа перекошена, веки опухли, глаза вытаращены. Но ему было не до смеха. Волчар замер на месте с открытым ртом, потрясённый одной короткой и простой мыслью.
Он знал только одну женщину среди вятших, к которой прочно налипло среди киевской знати назвище Горислава.
Только одну…
Бывшую полоцкую княжну, а ныне - великую княгиню Рогнеду Рогволодовну.
Жену великого князя Владимира Святославича.
Насильно взятую им на пепелище Полоцка близ её отца и братьев, только что убитых по его приказу.
Рогнеда-Горислава!..