Теперь и я уже слышал пробивающийся сквозь торговый гомон вымола дробный цокот копыт. Вершник на тонконогом быстром коне топотал по вымолу - под ним доски гнулись гораздо сильнее. Ох, и правда, шутки шутками, а вымол рухнет когда-нито.
Краем глаза я заметил около самого вымола лёгкий челнок-берестянку.
- На челноке прибыл? - спросил я у Бакуна.
- Вестоноша-то? - вытаращил мытник глаза. - Ты чего? Он вместях с конём на пароме приплыл.
И впрямь - вестоноша остоялся у края вымола, там, где причаливает паром. Тот пока что был на самой середине реки, неспешно шлёпая в нашу сторону.
Что ж меня тогда толкнуло вмешаться - посей час не ведаю.
- Эй, парень, - окликнул я вестоношу, подходя. За спиной у меня ненавязчиво держались трое кметей, что тоже почуяли что-то неладно, или просто по привычке за мной шли. - Кто таков?
- Вестоноша воеводы Слуда к великому князю, - без запинки ответил тот, весело качнув рыжим чупруном.
- Зовут как?
- Меня что ль? - удивился вестоноша - видно, такое ему было внове.
- Ну не меня же, - что-то мне в нём всё больше не нравилось, а вот что - убей, не смог бы ответить.
- Яруном люди кличут. А вот ты кто таков, что меня тут расспрашиваешь?
- А я гридень из дружины великокняжьей, Гюрятой Роговичем люди зовут. И чего ж ты, Яруне, не в ту сторону едешь? Князь-то ведь в Киеве.
- Да мне то ведомо, - пожал плечами вестоноша. - Я его видел.
- Видел, значит, - усмехнулся я. - А чего ж я тебя не видел? Я ныне весь день при княжьем дворе. И уж чего-чего, а вестоношу всяко увидел бы…
Помстилось мне или вестоноша слегка побледнел?
- Покажи-ка знамено своё.
Он вдругорядь пожал плечами и полез за пазуху. Рылся долго - мешала плеть, что болталась на правом запястье. Вытащил бересто, бросил мне прямо в руки:
- Гляди.
Я глянул на бересто, но краем глаза ухватил резкое движение тени, отпрянул… только то и спасло от неминучей смерти. Хлёсткий удар плетью по голове пришёлся вскользь, однако же ободрал кожу над ухом. В конец плети оказалась зашита свинчатка, в голове загудело, ноги подкосились. Я вдруг понял, что лежу на вымоле, опираясь на локоть.
Кто знает, может, вестоноша стоптал бы меня конём, только вои за моей спиной хлеб ели не зря. Хоть нелюбовь витязей-кметей к лукам и прочему метательному оружию и общеизвестна, тем не менее, пользоваться луками умеют все.
Скрипнула тетива, Ярун вздёрнул кона на дыбы, и стрела, пущенная кем-то из кметей, мало не до половины ушла в конскую грудь. Конь жалобно заржал, повалился на вымол, вестоноша кошкой спрыгнул на вымол и сиганул в воду. В воду, мнишь? Ан нет. Ярун упал прямо в челнок-берестянку, полоснул невесть когда обнажённым мечом по привязке, толкнулся от берега и схватил со дна челнока весло. Что-то неразборчиво завопил невдалеке незадачливый хозяин челнока. Всё это случилось невероятно быстро, наша третья лодья всё ещё даже не подошла к вымолу.
Кмети подхватили меня под локти, ставя на ноги, подали чистую тряпку - утереть кровь. Я оттолкнул заботливые руки:
- Прочь! Взять суку! Упустите - запорю… - хотя запороть-то я их как раз мог бы вряд ли, и они это знали.
Третья лодья уже разворачивалась, вёсла дружно ударили - сей час там было по двое на весле - лодья прыгнула вперёд, настигая челнок.
Челнок весит около пуда, лодья - пятьдесят пудов. Но на челноке одно весло, а на лодье - тридцать два. Считай, коль охота, кто догонит, или удерёт.
Кормчий на лодье что-то проорал, с райны упал парус, мгновенно ухватя в пазуху ветер. Лодья косо бросилась впереймы, и всем на берегу стало ясно - вестоноше не уйти. Ему это тоже было ясно, потому он не стал дожидаться, пока его забросают стрелами. Вскочил, ударил ногой по борту, вмиг перевернул хрупкую посудину и исчез по водой. Дно челнока тут же пробило пять или шесть стрел.
- Живьём брать! - гаркнул я, без особой, впрочем надежды на то, что меня услышат.
Лодья с разгона налетела на челнок, береста лопнула, челнок переломился пополам. Конечно же, под ним уже никого не было. Где этот сукин сын?!
Сукин сын обнаружился саженях в десяти вниз по течению.
- Телепни! - процедил я. - Долбни полесские.
Но уже с гадючьим присвистом рванулись стрелы - Ярун ещё не настолько далеко оторвался от лодьи, чтобы его не достал добрый составной славянский лук. И стрелы его достали. Следом за стрелами бросились арканы.
Лодья подкатилась к вымолу, и с борта донёсся крик:
- Мы его взяли, воевода!
Надо было бы их поправить - не воевода я пока. Да хрен с ними.
- Живьём брать надо было!
- Так живьём и взяли! - возразил всё тот же голос. - Глянь, воевода.
- Я не воевода, - поправил я, наконец.
С борта спустили весло. Меня ещё шатало, но не до такой степени, чтобы не пройти по веслу - новгородец я или нет? Потомок варягов или кто? Не то что прошёл - пробежал и вспрыгнул на борт.
Вестоноша лежал на носовой палубе, связанный арканом. Ранен он был в плечо - стрелу всё ещё не вынули.
- Добро, - процедил я, всё ещё утирая кровь с головы. - А теперь, друже, отвезите-ка его в Чернигов, да сдайте с рук на руки воеводе Слуду, пусть-ка расспросит его, какой такой вестоноша у него завёлся, что на великокняжьих гридей плетью со свинцом замахиваться горазд. Знает ли воевода такого?
4
Волчий Хвост уехал из Киева громко и грозно. Все, кто видел это, должны были это понять только однояко - воевода Волчий Хвост поссорился с великим князем и отъехал от него согласно древлему праву гридня.
Те, кто были сегодня на пиру, слышали, как он орал на Владимира Святославича; видели, как Военег и князь выходили, и оба вернулись насупленные, как сычи; видели, как гридень Волчий Хвост ушёл с пира раньше времени, не испросив дозволения у князя; слышали, что и здравицу он не Владимиру Святославичу объявил, а на память Святослава Игорича, хоть и знал, что не любо Владимиру, когда его с отцом сравнивают. Они должны были сделать первый вывод - воевода Волчий Хвост поссорился с князем и угодил в остуду.
Второй вывод должны были сделать те, кто видел, как воевода вернулся с пира домой, как пушил слуг и холопов, как подымал дружину и выезжал со двора, мрачный, как туча. Да ещё и Некрас, умница, подлил масла в огонь - Тернинка, с ним поговорив, выскочила на крыльцо в слезах. И теперь слуги и холопы понесут по Киеву те же самые вести.
Третий вывод сделает варта Жидовских ворот.
К воротам подлетели вскачь, и варта бросилась впереймы с копьями наперевес. Воротный старшой вскинул руки, что-то вопя про пропускную грамоту да проездное мыто. Дурак, нашёл с кого мыто справлять - с княжьих людей. Козарская камча, плеть с вплетённой в хлыст свинчаткой со свистом прорезала воздух и влепилась старшому в лоб. От расколотой головы его спас только вздетый на голову шелом. Уважал старшой правила - невзирая на жару, вздел шелом не в пример иным разгильдяям. Отлетев в сторону, он рухнул в пыль, Волчий Хвост рванулся дальше, мелькнуло нацеленное ему в грудь копье - народ в варте служил неробкий. Но сверкнуло нагое лёзо меча в руке дружинного старшого Самовита, косо срубленный под самой втулкой рожон закувыркался под конскими копытами.
Остальные вартовые решили не испытывать долю, с криками прянули в стороны, освобождая путь. Попутно вои Волчьего Хвоста опрокинули два купеческих воза, загораживая за собой проезд. Самовит накинул аркан на клин запора на цепном вороте, держащем воротное полотно. Всадники пролетели под каменным сводом и вырвались на волю, кметь дёрнул аркан, клин вылетел, и ворот с лязгом завертелся. Тяжёлое, набранное из дубовых брёвен и обитое медными листами с грохотом рухнуло сверху двухсотпудовой тяжестью, мало не придавив смельчака. С жалобным звоном лопнула цепь, теперь ворота не поднять обратно ещё часа два, пока цепь не перекинут через ворот и не склепают вновь. Воротная стража запомнит Волчьего Хвоста надолго, и сделает третий вывод - воевода уходил из Киева мало не с боем, стало быть, будет великому князю ратен.
Уже завтра к полудню эти три слуха поползут, да что там поползут - гулять пойдут по Киеву и его окрестностям. И если у Свенельда есть в Киеве или в местных весях лазутчики, то дня через два-три он Волчьего Хвоста найдёт сам. Самое большее, через семидицу.
Дорога вильнула и нырнула с холма вниз, в ложбину, туда, где раньше, ещё до нынешнего утра, было Будятино. Военег Горяич усмехнулся - то-то, что было. Печенеги шестнадцать лет тому его взять не смогли, хоть и пытались - весь загон степных удальцов полёг перед воротами от мечей Малушиной дружины, хоть и невелика та дружина была. А ныне, в мирное время… мирное, да. Совсем мирное.
Там, где когда-то было Будятино, самый любимый охотничий стан князя Святослава Игорича, ныне была гарь. В развалинах обгорелых брёвен высились ещё серые глыбы печей. Огромная гора угля и камней на месте терема Святославовой жены и Владимировой матери Малуши. Словно чёрные обломанные зубы, вздымались вверх обгорелые пали частокола. На закопчённой берёзе, как на причудливой шибенице, вверх ногами висел человек.
- Ого, - хмыкнул Волчий Хвост, несколько оживясь. - Это ещё кто таков?
Никто не ответил, да воеводе это и не надо было - он уже и так узнал повешенного. Воевода Блуд, бывший вуй великого князя Ярополка. Достал-таки его Варяжко.
Самовит подъехал ближе и сорвал с груди Блуда приколотый кусок бересты, протянул Военегу Горяичу.
- Собаке - собачья смерть, - прочёл воевода неровные резы, наспех выписанные чем-то бурым. - И впрямь, собакой он был изрядной.
- Кровью писано, воевода, - негромко обронил Самовит.
- Так мнишь? - спросил Волчий Хвост, хотя уже и сам видел, что старшой понял верно. Несколько мгновений он разглядывал бессильно обвисшее мёртвое тело. Блуд такое, вестимо, заслужил, но…
Самовит понял всё сам, по воеводскому взгляду. Его меч со свистом перерубил аркан, навь грянулся наземь, конь воеводы чуть переступил копытами, отодвигаясь от страшного тела. Волчий Хвост молвил ровным голосом:
- Заройте его.
На пепелище не было видно никого. Вестимо, ежели кто и уцелел, ныне, небось, где-нито в лесу прячется. А кто и вылезть успел, так, окольчуженных вершников завидя, вдругорядь скроется - мало ли чьих воев Перун нанёс. Вновь на Руси беспокойное время настало. Старшие, небось, хорошо помнят и печенежский погром - у Кури, по слухам, сотня-другая русичей-перелётов была. Святослав-князь их потом по степи семидиц пять ловил, да только у тех воевода тож не дураком был - беглый древлянский сотник Корняга. Так и не добрались до него - сбежал, собака.
Волчий Хвост вдруг поймал себя на том, что в последние дни всё чаще вспоминает то славное время своей молодости, - блестяще-звонкие Святославовы походы, Князь-Барс, рыцарское "Иду на вы!", время своей юности и войской славы. Именно тогда он, Военег Волчий Хвост из простого кметя стал сперва, в отца место, гриднем, потом сотником, а потом и воеводой.
- Самовит!
В глазах дружинного старшого вперемешку с преданностью стыло лёгкое непонимание - он-то не знал, чего нужно его господину на пепелище Будятина.
- Пошли вестонош в веси, пусть подымают воев. Мне нужны все! В лес - дозоры, пусть пошарят, людей поищут. Не может того быть, чтоб все попрятались так, что никого не найдёшь.
Свенельд и Варяжко, Варяжко и Свенельд… эк как столкнуло их вместях, таких разных. Ну, Варяжко-то понятно - этот от ненависти к Владимиру бесится, а вот Свенельд-то… А что Свенельд? Его после Любечского боя варяги Владимировы к колоде деревянной привязали да вниз по Днепру пустили. Его никто и живым-то не чаял видеть. Он остался в прошлом, даже не в его, Военеговом и Святославовом прошлом, а в том прошлом, в прошлом Игоря-князя да Вольги.
Рядом вновь возник Самовит, глянул вопросительно и требовательно. Военег Горяич поднял бровь.
- Вестонош отправил, - лениво ответил старшой. - Дозорные поймали троих. Двоих мужиков и бабу. Говорят, что будятинцы.
Первым был невысокий кряжистый мужик с серыми глазами чуть навыкате, прямым носом и широкой чёрной бородой, стриженые в горшок чёрные волосы перехвачены на лбу кожаным ремешком. Поклёванный искрами кожаный передник поверх обычных некрашеных портов и рубахи враз выдали в нём коваля. Руки были связаны за спиной, а под глазом наливался кровью свежий синяк.
- Гой еси, - хмыкнул воевода, оглядывая пленника с головы до ног.
- И ты не хворай, - дерзко буркнул он себе под нос.
- Да развяжите вы его! - велел Волчий Хвост кметям. - Куда он денется?
Освободив руки и разминая затёкшие пясти, коваль воровато и прицельно огляделся. Воевода усмехнулся.
- Не зыркай, ровно волк. Я сам волк, пото тебе меня и не перешибить. Слышал, я чаю, про воеводу Волчьего Хвоста?
Мужик, услыхав назвище Военега Горяича, сник, но тут же и заметно ободрился. С чего бы это?
- Коль правду говорить будешь, отпустим, - посулил воевода. - Бежать-то и незачем вовсе.
- Спрашивай, Военег Горяич.
Он почти ничего нового не сказал - всё это Волчий Хвост уже слышал от великого князя, а тот - от Люта Ольстича. Но воевода подивился точности слов мужика. Он дал мало не воеводскую оценку размещению варты на тыне, действиям защитников и нападающих. Описал подробно оружие и снаряжение, назвал троих из нападающих - Свенельда, Варяжко и Жара.
- Воевал? - цепко спросил воевода, когда коваль договорил.
- Воевал, - кивнул он. - В козарских походах был. Киев защищал от печенегов. До десятника дослужил.
Теперь ясно, почто он меня не знает, - понял Военег Горяич. - В козарских-то походах я в стороне был: в первом - на Булгарию ходил с опричной ратью, а в другом - с печенегами в Степи. А он, небось, в пехоте, а стало быть - при князе.
И вдруг Волчий Хвост постиг:
- Эге, да ты никак Юрко Грач?
- Он самый, воевода, - с достоинством кивнул коваль, и впрямь похожий на грача. - Добро слышать, что и вятшие помнят простого воя. Редкий случай.
- Кто ж не слыхал про Юрко Грача да Куденея Два Быка? - криво усмехнулся Военег Горяич. Он не лукавил. Про этих двух друзей - не разлей вода - слышали в его время многие. И про то, как Юрко Грач выиграл в кости у печенежского бека весь русский полон - не менее сотни человек. И про то, как Куденей Два Быка, прозванный так за неимоверную силу, в одиночку пешим перебил десяток конных степняков. И ещё кое про что…
- Не хочешь со мной пойти? - вновь всё так же цепко глянул Волчий Хвост.
- Прости, воевода, - отверг коваль. - Навоевался я. Мне уж на шестой десяток поворотило, что я ныне за вой?
Военег Горяич покивал. Спросил ещё:
- Синяк-то кто тебе навесил?
- Да кмети твои, кто ж ещё? - хмыкнул Юрко. - Борзый я был больно. Да и они таковы ж оказались.
Второй пленный был вовсе не таков, как Юрко. Худой и высокий, как журавль, курносый и светловолосый, он смотрел спокойно, прямо и бесстрашно. Сряда на нём болталась, как на пугале, но была аккуратно и умело постирана, вышита и заштопана. Да и обут он был не в лапти и не в постолы, а в сапоги на толстой подошве, редкие у весян.
- А ты уж не Куденей ли Два Быка? - спросил Волчий Хвост с усмешкой, - любопытно было бы встретить враз обоих. - Всё ещё двух быков за рога валишь?
- Да нет, - он даже не улыбнулся в ответ и добавил с сожалением. - Будь я Куденей Два Быка, твоим кметям меня бы не взять было. Тот кулачник был первый на всё Поросье. Сгинул он, когда Киев от печенегов берегли, шестнадцать лет уж тому…
У воеводы невесть с чего возникло чувство вины.
- Ладно, - пробормотал он, отводя глаза. - Рассказывай, что видел.
И этот мужик ему ничем не помог - он видел и заметил много меньше, чем Лют Ольстич и Юрко Грач. Отпустили с миром и его.
А вот жонка неожиданно рассказала кое-что новое. Сначала она только отмахивалась и плакала, не веря никому, потом вдруг замерла, глядя на Военега Горяича остоялым взглядом. Воевода встревожился было - не тронулась ли умом болезная? - но она вдруг вытянула руку, указывая дрожащим пальцем на его шелом:
- Ты - воевода Волчий Хвост?
Понятно, про что она - все в Поросье знали, что Военег Горяич носит в навершии шелома хвост матёрого волка.
- Он самый, - подтвердил воевода стойно Юрко Грачу.
Она облегчённо вздохнула:
- А я-то ведь мнила - опять тати!
Почти ничего нового она не рассказала, только упоминая Жара вдруг молвила:
- А ещё сосед наш.
- Как… сосед? - сердце Волчьего Хвоста рухнуло куда-то вниз.
- Он в Ирпене живёт, - пояснила она.
- В Ирпене? - это была такая удача, что воевода боялся и поверить. - Дом его показать сможешь?
- Чего не смочь-то?
- Л-ладно, - протянул Волчий Хвост. - Пока отдыхай, завтра с нами в Ирпень поедешь.
Теперь его дело упрощалось. Вестимо, надо ехать в Ирпень, а наживку забрасывать через этого Жара. Но как?
Кмети, меж тем, уже ломали валежник на дрова и рассёдлывали коней - солнце уже коснулось малиновым краем зубчатой тёмно-зелёной кромки леса. На опушке уже трещал, бросая искры и разгоняя синеватые сумерки, костёр, разгоняя сумерки и дразня ноздри запахом мяса.
И тут Волчий Хвост вдруг понял. Понял, какую именно наживку он будет забрасывать Свенельду. Придумка ворочалась в голове и так и сяк, а иного выхода он не видел. Воевода сделал большой глоток и сморщился - сладкое фряжское вино показалось ему горше полыни.