Клодиус Бомбарнак (перевод Е. Брандиса, Н. Брандис) - Верн Жюль Габриэль 5 стр.


Багаж, который будет выгружен на туркестанском участке пути, находится в последнем вагоне, а отправляемый в Китай - в головном. Он открывается не с боков, как пассажирские, а сзади и спереди. Внутренний проход позволяет начальнику поезда в любое время пробраться через площадку с тамбуром к тендеру и локомотиву. Значит, с наступлением ночи я смогу проникнуть в багажный вагон.

Прогуливаясь по платформе, увидел, что таинственный ящик еще не загрузили. Дырочки для воздуха были просверлены в нем со всех сторон, а стенка разделена на две части таким образом, что одна половина заходила за другую. Значит, они могут раздвигаться, и узник имеет возможность покидать свою тюрьму хотя бы по ночам.

В эту минуту носильщики поднимают ящик, и я с удовлетворением убеждаюсь, что они следуют написанным на нем указаниям. Его с большими предосторожностями ставят в вагон, налево от входа, аккуратно прислоняют к стене, причем "верх" оказывается наверху, "низ" - внизу, а передняя выдвижная стенка - снаружи. Остается только узнать, где едет багажный контролер… К счастью, его место в заднем вагоне.

- Здесь этот хрупкий товар будет на месте, - говорит один из носильщиков, убедившись в том, что ящик установлен как следует.

- Да, тут ему ничего не сделается! - замечает другой. - И зеркала в целости и сохранности доедут до Пекина, если только поезд не сойдет с рельсов.

- Или если не будет столкновения составов. И так бывает.

Они правы, эти славные люди. Так бывало… и так еще будет.

Ко мне подходит американец, в последний раз окидывает инспекторским оком весь свой груз, состоящий из клыков, резцов и коренных зубов, и произносит при этом свое неизменное: "Wait a bit!"

- Знаете ли вы, господин Бомбарнак, - говорит он, - что до отхода поезда пассажиры смогут еще пообедать в "Царской" гостинице? Не составите ли компанию?

- Отчего же не составить.

Когда мы вошли в зал ресторана, все знакомые мне попутчики, кроме англичанина, были уже здесь. Этот, конечно, уже заранее решил признать русскую кухню хуже английской.

Господин Катерна ухаживал за своей женой, советуя ей возместить упущенное из-за морской болезни на борту "Астры". Он наливал ей вино и подкладывал лучшие куски.

- Как удачно, что мы не идем под тевтонским ветром, а то бы нам ничего не осталось.

Эта манера выражаться на морской лад заставила меня улыбнуться. Господин Катерна заметил это и слегка подмигнул мне, поведя плечом в сторону барона.

И в самом деле ветер благоприятствует им. Они получают блюда раньше барона Вейсшнитцердерфера.

Французская пара вряд ли относится к "сливкам общества", но они кажутся приятными людьми. Всегда, когда имеешь дело с соотечественниками, становишься не очень-то требовательным.

Обед закончился за десять минут до отправления. Прозвонил колокол, и все бросились к поезду.

Мысленно возношу к богу репортеров последнюю мольбу - не лишать меня приключений. К счастью, все знакомые пассажиры размещаются в вагоне первого класса. Это позволит мне не терять их из виду.

Барон Вейсшнитцердерфер - какая нескончаемая фамилия! - на этот раз поспел вовремя. Ему просто посчастливилось: поезд отошел с пятиминутным опозданием…

Однако немец но этому поводу громко выражает недовольство: жалуется, бранится, угрожает предъявить железнодорожной компании иск на возмещение убытков… Десять тысяч рублей, ни более ни менее, если по ее вине не поспеет… Куда не поспеет, раз он едет до Пекина?..

Наконец воздух прорезают последние свистки, вагоны вздрагивают, поезд трогается, и вслед ему несется дружное "ура" в честь Великого Трансазиатского пути.

ГЛАВА VI

Когда путешествуешь по железной дороге, а не пешком или на лошадях, смена впечатлений настолько быстрая, что мысли вертятся так же стремительно, как колеса вагонов.

Чувствую себя в каком-то приподнятом настроении - хочется все узнать, увидеть, все воспринять со скоростью пятидесяти километров в час, которую наш поезд должен развивать на протяжении всего пути по туркестанским землям, чтобы потом снизить ее до тридцати километров в провинциях Поднебесной империи.

Об этом узнаю из расписания поездов, купленного на вокзале. К нему была приложена свернутая гармоникой длинная карта, по которой можно проследить весь рельсовый путь от Каспийского моря до восточных берегов Китая. Выехав из Узун-Ада, я начал изучать Трансазиатскую дорогу так же внимательно, как, покидая Тифлис, изучал Закавказскую.

На всех железных путях России ширина колеи равна одному метру шестидесяти сантиметрам, что превышает на девять сантиметров общепринятую колею европейских дорог. Говорят, будто у немцев изготовлено огромное количество вагонных осей этого размера на тот случай, если они вознамерятся напасть на Россию. Мне хочется верить, что русские приняли те же меры предосторожности в предвидении возможного вторжения в Германию.

По выходе из Узун-Ада железнодорожное полотно почти вплотную обступают высокие песчаные дюны. Достигнув морского рукава, отделяющего Длинный остров от материка, поезд попадает на дамбу протяженностью в тысячу двести метров, защищенную от ударов волн крепким скалистым бордюром.

Несколько станций, и в том числе форт Михайловский, мы минуем без остановок. Дальше они пойдут одна за другой на расстоянии от пятнадцати до тридцати километров. Станционные здания, которые мне удалось разглядеть, напоминают летние дачи с крышами и балюстрадами на итальянский лад. Странное впечатление производят такие постройки в Туркестане, по соседству с Персией!

Каждая станция - своего рода маленький оазис, созданный в пустыне руками человека. Ценою величайших усилий здесь добыли воду, и ее освежающие струи наполняют теперь искусственные водоемы. Без этих гидравлических работ не выросло бы ни одного дерева, ни одной травинки. Станционные оазисы питают всю железнодорожную линию, ведь паровозы не могут работать без воды.

По правде говоря, мне никогда еще не приходилось видеть таких сухих, бесплодных, не поддающихся культивации земель, какие простираются от Узун-Ада более чем на двести шестьдесят километров. Когда генерал Анненков приступил к работам в Михайловском, он вынужден был дистиллировать морскую воду из Каспия, подобно тому, как это делают на кораблях при помощи специальных аппаратов. Но для получения пара нужна не только вода, но и уголь. Читатели "XX века", вероятно, пожелают узнать, каким же образом ухитряются разжигать топки локомотивов в такой стране, где нельзя добыть ни куска угля, ни полена дров. Быть может, на главных станциях Закаспийской железной дороги есть дровяные и угольные склады? Ничего подобного. Просто здесь осуществляют на практике идею, высказанную еще Сент-Клер Девилем об использовании керосина.

В топки машин нагнетаются остаточные продукты перегонки нефти, которую поставляют в неограниченном количестве Баку и Дербент. На некоторых станциях установлены громадные цистерны, наполненные этой горючей жидкостью минерального происхождения, которую наливают в приемник тендера, распыляют форсунками и сжигают в специально приспособленных для этого паровозных топках. Нефть употребляется как топливо и на пароходах, курсирующих по Волге и другим рекам, впадающим в Каспийское море.

Думаю, мне поверят, если скажу, что пейзаж здесь не очень-то разнообразен. На песчаных местах почва почти ровная и совсем плоская на наносных землях, где застаиваются стоячие солоноватые воды. Зато такая горизонтальная поверхность оказалась как нельзя более удобной для прокладки железнодорожного полотна. Тут не понадобилось ни тоннелей, ни виадуков и других сложных и дорогостоящих инженерных сооружений. Лишь кое-где встречаются небольшие деревянные мосты. При таких условиях стоимость одного километра Закаспийской дороги не превысила семидесяти пяти тысяч франков.

Однообразие пустынного ландшафта нарушается только обширными оазисами Мерва, Бухары и Самарканда.

Так как можно свободно разгуливать по всему поезду из конца в конец, будто по главной улице движущегося поселка, направляюсь в первый пассажирский вагон, где в левом отсеке находится служебное помещение Попова. Замечаю несколько узбеков, важных и гордых, в длинных ярких халатах, из-под которых выглядывают расшитые сутажом кожаные сапоги. У них очень красивые глаза, пышные бороды, тонкие черты лица.

Вагон второго класса, равно, как и третьего, - настоящий дворец для людей, привыкших к стоянкам в степи, к убогим юртам в селениях. Ни их жалкие кошмы, ни их скамеечки не могут сравниться с мягкими обитыми полками, на которых эти пассажиры восседают в чисто азиатских позах.

В этом же вагоне друг против друга сидят оба китайца. Молодой смотрит в окно. Старый - Та-лао-е, что значит "человек зрелого возраста" - перелистывает крошечный томик в плюшевом переплете, напоминающем требник каноника. Когда он закрывается, переплет стягивается резинкой. Меня удивляет, что владелец этой книжечки читает ее не так, как китайцы, сверху вниз. На каком же она языке? Интересно бы узнать.

На двух смежных сиденьях устроились Фульк Эфринель и мисс Горация Блуэтт. Они разговаривают и все пишут и пишут какие-то цифры. Не нашептывает ли при этом практичный американец на ухо деловитой англичанке лирические стихи?

С моей стороны было весьма благоразумно с самого начала не рассчитывать с его помощью скрасить дорожную скуку. Янки, не задумываясь, променял меня на эту костлявую и сухопарую дочь Альбиона!

Открываю дверь на площадку, прохожу через тамбур и попадаю во второй вагон.

В правом углу восседает барон Вейсшнитцердерфер. Этот тевтон близорук, как крот, и водит носом по страницам железнодорожного справочника, следя по расписанию, прибывает ли поезд на станцию в установленное время. При малейшем опоздании нетерпеливый путешественник издает новые возгласы негодования и угрожает принять меры против администрации Трансазиатской дороги.

Здесь и супруги Катерна. Устроились они очень удобно. У мужа отличное настроение: он весело болтает, жестикулирует, то берет жену за руку или за талию, то резко отворачивается и что-то произносит в сторону, задирая голову к потолку. Госпожа Катерна смущенно улыбается, жеманится, всплескивает руками, откидывается в угол, отвечая мужу какими-то репликами. Проходя мимо, я слышу, как из сложенных сердечком уст господина Катерна вырывается опереточный мотив.

В третьем вагоне много туркмен, трое или четверо русских, и среди них майор Нольтиц. Он беседует с одним из своих соотечественников. Охотно присоединился бы к их разговору, сделай они первый шаг. Но пока буду держаться на некотором расстоянии.

Ведь путешествие еще только началось.

Вагоны первого и второго класса разделяет ресторан. Он на одну треть длиннее остальных вагонов. Это настоящий зал с одним общим столом, буфетом и кухней, где хлопочут повар и метрдотель, оба русские. Dining-car я нахожу вполне комфортабельным.

Во второй половине поезда едут преимущественно киргизы. У них выступающие скулы, козлиная бородка, приплюснутый нос и очень смуглая кожа. Они мусульманского вероисповедания и относятся либо к Большой орде, кочующей в пограничных областях Сибири и Китая, либо к Малой орде, занимающей территорию между Уральскими горами и Аральским морем.

Тут же расположились и двое ногайцев, которые едут в восточный Туркестан. Это представители татарской нации. Из их среды вышло немало мусульманских ученых, прославивших богатые местности Бухары и Самарканда. Ногайцы охотно предлагают свои услуги в качестве переводчиков. Но, по мере распространения русского языка, это ремесло становится все менее доходным.

Теперь я знаю, где разместились все мои номера, и, если понадобится, смогу легко их найти. Без сомнения, и Фульк Эфринель, и мисс Горация Блуэтт, и немецкий барон, и оба китайца, и майор Нольтиц, и супруги Катерна, и даже высокомерный джентльмен, чей тощий силуэт я заметил в углу второго вагона, едут до Пекина. Что же касается пассажиров, едущих не дальше границы, то они не представляют для хроники никакого интереса. Не теряю надежды, что романтический герой, которого пока не вижу среди попутчиков, еще объявится.

Решаю неукоснительно отмечать все подробности путешествия из часа в час - что я говорю? - из минуты в минуту. И вот, пока ночь не наступила, выхожу на площадку вагона, чтобы бросить последний взгляд на окружающую местность. Постою часок, выкурю сигару, а там уже недолго и до Кизыл-Арвата, где будет продолжительная остановка.

Переходя из второго вагона в первый, сталкиваюсь с майором Нольтицем и уступаю дорогу. Он кланяется с той учтивостью, которая отличает русских интеллигентных людей. Вежливо отвечаю на его поклон. Этим обменом любезностей и ограничивается наша встреча, но важно, что первый шаг уже сделан.

Попова в эту минуту в служебном отделении нет. Дверь багажного вагона открыта, и я делаю вывод, что начальник поезда прошел к машинисту. Таинственный ящик стоит на своем месте, слева. Еще только половина седьмого и совсем светло, поэтому необходимо сдерживать свое любопытство.

Поезд мчится по пустыне. Это Каракумы, или "черные пески". Они тянутся от Хивы до персидской границы в южной части Туркестана и до Амударьи в восточной. В действительности же пески Каракумов настолько же черны, как черна вода в Черном море, бела в Белом, красна в Красном и желта в Желтой реке. Но я люблю эти цветистые названия, как бы они ни были неточны.

По-видимому, на месте этой пустыни был когда-то обширный водный бассейн. Он постепенно высох, что произойдет со временем и с Каспийским морем из-за большой концентрации солнечных лучей на огромных пространствах, тянущихся от Аральского моря до Памирского плато.

В Каракумах образуются удивительно подвижные песчаные дюны, то разметаемые, то наносимые сильными ветрами. Эти "барханы", как их называют русские, достигают в высоту от десяти до тридцати метров и становятся добычей ужасных северных ураганов, которые с огромной силой отбрасывают их к югу, что создает серьезную опасность для Закаспийской железной дороги. Поэтому нужно было принять решительные меры против песчаных заносов. Генерал Анненков попал бы в очень затруднительное положение, если бы предусмотрительная природа, создавшая удобную для проведения железной дороги почву, не позаботилась одновременно и о средстве, позволяющем остановить перемещение барханов.

На склонах этих дюн растут колючие кустарники - тамариск, звездчатый чертополох, и особенно "Haloxylon ammodendron", которые русские менее научно называют "саксаулом". Его длинные и сильные корни способны скреплять почву так же, как и корни "Hippophac-rhamnoi des", кускового растения из семейства элеагновых, которое используется для задержки песков в Северной Европе.

Кроме того, инженеры, проводившие линию, сделали в разных местах укрепления из утрамбованной глины, а наиболее угрожаемые участки обнесли прочной изгородью.

Предосторожность совершенно необходимая! Однако если дорога защищена, то пассажирам нелегко приходится, когда ветер взметает над равниной тучи раскаленного песка и белой соленой пыли. Хорошо еще, что в эту пору, весной, нет такого сильного зноя, как летом.

Жаль, что майору Нольтицу не приходит мысль выйти на площадку подышать чистым воздухом Каракумов. Я предложил бы ему превосходную сигару "Лондр", которыми до отказа набита дорожная сумка, а он, в свою очередь, рассказал бы то, что ему известно о станциях Джебел, Небит-Даг, Казанджик, Ушак, Кизыл-Арват, обозначенных в железнодорожном справочнике. Но я не решаюсь его побеспокоить. А какой увлекательной была бы эта беседа! Ведь майор Нольтиц, в качестве военного врача, мог принимать участие в походах генералов Скобелева и Анненкова. А когда наш поезд промчится, не замедляя хода, мимо маленьких станций, удостоив их лишь коротким гудком, я узнал бы от него, какие из них относились к театру военных действий. И тут же бы постарался удовлетворить свое любопытстве) об интересных подробностях похода русских войск в Туркестан. В этом путешествии, думается, можно серьезно рассчитывать только на него и… на Попова.

Кстати, почему начальник поезда не возвращается в купе? Надо полагать, что и он не отказался бы от хорошей сигары? Разговор с машинистом явно затягивается…

Но вот Попов наконец появляется на передней площадке багажного вагона, проходит через него, закрывая дверь, и останавливается на минуту на задней площадке, собираясь войти к себе в каморку.

И в тот же миг к нему протягивается рука с сигарой. Попов улыбается и… в воздухе смешиваются душистые клубы дыма от двух сигар.

Я уже говорил, что начальник нашего поезда в течение десяти лет служит на Закаспийской железной дороге. Он хорошо знает эту местность вплоть до китайской границы и успел раз пять или шесть проехать по всей линии Великого Трансазиатского пути.

Следовательно, Попов работал еще на поездах, обслуживавших первый участок Закаспийской железной дороги между фортом Михайловским и Кизыл-Арватом, который начали строить в декабре 1880 года и закончили спустя десять месяцев, в ноябре 1881 года. Пятью годами позже, 14 июля 1886 года, первый локомотив прибыл на станцию Мерв, а еще через восемнадцать месяцев его приветствовали в Самарканде.

Теперь туркестанские рельсы примкнули к китайским, и эта дорога протянулась стальной лентой от Каспийского моря до Пекина.

Когда Попов все это рассказал, я стал расспрашивать его о попутчиках, едущих в Китай, - кто они и что за человек майор Нольтиц.

- Он много лет служил в Туркестанской области, а теперь получил назначение в Пекин, чтобы организовать там госпиталь для наших соотечественников.

- Этот майор Нольтиц вызывает симпатию, - заметил я. - Хотелось бы поскорее с ним познакомиться.

- Думаю, он будет рад знакомству с вами.

- А кто такие эти двое китайцев, которые сели в Узун-Ада? Что вы о них знаете?

- Кроме имен, проставленных на багажной квитанции, ничего, господин Бомбарнак. Младшего зовут Пан Шао, а старшего - Тио Кин. Похоже, они несколько лет путешествовали по Европе.

Думаю, что Пан Шао из богатой семьи, раз его сопровождает личный врач.

- Тио Кин?

- Да, доктор Тио Кин.

- И оба говорят только по-китайски?

- Вероятно, по крайней мере, я ни разу не слышал, чтобы они изъяснялись на каком-нибудь другом языке.

Получив у Попова эту информацию, заполнил позже № 9, предназначенный для молодого Пан Шао, и № 10, оставленный для доктора Тио Кина.

- Что касается американца…

- То его зовут Фульк Эфринель, - подхватил я, - а англичанку мисс Горация Блуэтт. Знаю, знаю. И вряд ли вы сможете сообщить о них что-нибудь новое.

- А хотите знать, господин Бомбарнак, что я думаю об этой парочке?

- Да, было бы интересно.

- В Пекине мисс Горация Блуэтт легко могла бы превратиться в миссис Эфринель.

- И да благословит небо этот союз, ибо они как будто созданы друг для друга.

- Вижу, наши мнения на их счет не расходятся.

- А эти двое французов… эти нежные супруги, что собой представляют?

Назад Дальше