- Разве смерть может дать надежду? - боязливо вскинулся Корнелий. И с болью ощутил опять, как жалобно, по-ребячьи, хочется ему жить. Просто жить: смотреть на небо и деревья, есть хлеб и пить воду, щуриться от солнца и мокнуть под дождем. И ощущать великое счастье оттого, что за плечами не стоит близкая, неумолимая, как чиновник, гибель.
- Я понимаю вас, - без улыбки сказал настоятель Петр. - Однако поступками своими Хранители не раз доказали, что зачастую смерть - продолжение жизни. Прежде всего это Девять Хранителей Главного Круга, во имя которых отчеканены священные щиты, сохраняемые в нашем храме. А также и множество других людей, кто причислен к Хранителям за подвиги во имя защиты своих ближних от всякого зла… Это не красивые слова, а логика их бытия.
- Их бытия, - вздохнул Корнелий, - в их время… А где уж нам, грешным обывателям…
- Но ведь и Хранители были в свое время простыми смертными. Со всеми слабостями и сомнениями. Они - реальные люди своих веков, это нам известно еще из школьных уроков…
При словах о школьных уроках беспокойство снова тяжело колыхнулось в Корнелии. Но все это было не важно ("Да, не важно!"). Главное - удастся ли спастись. Главное - надежда.
Настоятель Петр, однако, продолжал ровным своим тоном:
- Жития Хранителей, кстати, еще не исследованная тема. Целый пласт нашей цивилизации. Масса бродячих, меняющихся сюжетов, сказок, легенд. Не переходят ли они из пространства в пространство? Взять хотя бы легенды о трубачах. Может быть, это кочующий сюжет об одном герое? Смотрите, как можно проследить трансформацию имени: Иту Дэн, Итудан, Итан, Ютан, Юхан… Впрочем, извините. Я начал развлекать вас темою, которая интересна лишь мне.
Корнелий сидел все так же, упираясь ладонями в край топчана. От напряжения болели мышцы предплечий. Особенная, горячая боль ощущалась в точке локтевого сгиба. Корнелий вдруг понял, что разболелся под пиджачным рукавом след от шприца. И сразу вспомнился такой же бурый бугорок на ноге у малыша Чижика. "Сволочи…"
- Я слышал о трубаче Юхане, - медленно, через силу сказал Корнелий. И с натугой поднялся. В брючном кармане нащупал среди легких, как лепестки, алюминиевых монеток одну - тяжелую. Взял на ладонь. Монетка показалась очень теплой, почти горячей. - Настоятель Петр, я должен сказать… я солгал вам.
Тот сделал от стены два легких шага. Наклонил набок голову.
- В чем же?
- Когда сказал, что ничего не держит меня здесь. Помните, я говорил о ребячьей сказке? Вот эти дети…
Подземный ход был, как в кино из рыцарских времен: каменный, извилистый. Лишь вместо факелов - редкие электрические огоньки в желтых плафонах.
Настоятель Петр легко и с шелестом шагал впереди. "Прелат"… Шли молча, и в такт шагам вспоминался Корнелию недавний разговор.
"…А чем вы поможете им, если останетесь? Скрасите им несколько дней или недель? Соразмерна ли цена - собственная жизнь?"
"Я не говорил - остаться. Я подумал: а если взять их с собой? На Луга… Это можно?"
"Это… наверно, можно. Больше дюжины, крупный переход, решать должен Круг Настоятелей, но нет времени. Я обязан рискнуть. В конце концов, наша общая вина, что безындексные дети до сих пор были почти вне нашего внимания. Эта проклятая беспомощность, мы можем так мало…"
"У вас будут неприятности?"
Петр коротко засмеялся:
"Не в этом дело. Нарушение Устава всегда несет опасность непредсказуемых последствий. Но это я возьму на себя. В конце концов, мы все в служении своему делу достаточно эгоистичны. Знать, что сделал больше, чем был обязан, и лишний раз прославил Хранителей - это ли не награда?" Петр опять усмехнулся.
"А ведь я тоже эгоистичен в том, что делаю, - подумал Корнелий. - Так ли уж близки и важны для меня эти ребята? Я боюсь за себя - что не смогу потом жить спокойно, если предам их…"
"Я знаю, о чем вы думаете", - осторожно проговорил Петр.
"Не трудно догадаться", - буркнул Корнелий. И не почувствовал смущения.
"Детям не так уж важны ваши побуждения. Главное, что они увидят Луга".
"Вы уверены, что им там будет хорошо?"
"Я знаю. Я несколько раз встречал мальчика, он приходит оттуда. Он обычный ребенок того мира. Удивительная отвага и ясность души. Если все они такие, можно верить, что дети там не знают обид…"
"Да помогут нам Хранители…" - шепотом сказал Корнелий и сжал в кулаке монетку.
"Да будет так…"
Теперь они шли и шли к тайному выходу, о котором, по уверению Петра, не ведали уланы. Петр оглянулся:
- Это маленькая дверца под аркой каменного моста через овраг, сверху идет монорельс. Дверцу все принимают за вход в каналы коммуникаций, она заперта. Я дам вам ключ… Детей старайтесь подвести незаметно. Для меня это, кстати, главная тревога. Если власти узнают про тайный ход, нашему делу будет нанесен большой урон…
- Я понял. Нельзя ли будет дождаться темноты?
- Нет. "Открытие врат" происходит лишь в течение нескольких минут. До этого момента осталось не более двух часов.
- Я успею.
Он успеет. Он все сделает как надо. Корнелий ощущал нервную решимость, и не было ни капли страха. Была цель. Вот, оказывается, что нужно для жизни, черт возьми! Знать, чего ты хочешь! Тогда возможен любой риск. Тогда удача - твой сторонник.
"Это не твоя мысль. Это говорил бородатый шкипер Галс из фильма "Красный огонь маяка Санта-Клара".
"Не все ли равно! Значит, не зря я смотрел эту ленту. Значит, хоть что-то в моей жизни было не зря…"
Он пробьется! У него талисман - монетка Цезаря… Уланы не успели тогда, на улице, уловить его индекс, а храм крепко экранирован, Петр сказал… Главное, переулками и садами проскользнуть к тюрьме. А на обратном пути вряд ли кто заподозрит воспитателя с ребятишками в школьных костюмах…
Коридор уперся в каменную кладку с железной дверью. Настоятель Петр из складок сутаны вынул тяжелый ключ, вставил в скважину. Замок сработал неожиданно мягко.
- Возьмите…
Ключ оттянул брючный карман. Звякнул о монетки.
- Можно идти?
- Постойте… - Петр прислушался, еле заметно отвел дверь. В сумрак вошел зеленый травянистый свет. - Сейчас пойдет поезд. Как зашумит - шагайте.
Послышался нарастающий свист и гул монорельсовых вагонов. Дверь приоткрылась пошире.
- Ну… давай. Будь осторожен. - Петр неожиданно обратился к нему на "ты". Корнелий коротко вздохнул, кивнул. И когда поезд был уже над головой, шагнул в лопухи.
…Сначала тропинкой по дну оврага, затем через большой заросший парк, а дальше глухими переулками - такой был путь Корнелия до тюрьмы. Хвала городу, где высотные районы со стеклянными офисами то и дело перемежаются путаницей старых кварталов с домами, церквами и бастионами прошлых веков.
Корнелий шел быстро, но с большой оглядкой. Конечно, он понимал, что уланы если и не махнули рукой на беглеца, то караулят его у храма. Но, во-первых, можно было опять напороться на какую-то случайность. А во-вторых, трезвые мысли - одно, а нервы - другое. Они натянуты были так, что порою в ушах начинался обморочный звон.
"А ведь это мой первый в жизни настоящий риск, - скользнула позади лихорадочной тревоги самодовольная мысль. - Мое первое приключение ".
"Дурак! - тут же оборвал он себя. - Это тебе не кино".
"А что делать, если кино въелось в мозг и печенку? - с трезвой насмешкой рассудил он о себе. - Поневоле примеряешь штаны и шпоры киногероя…"
В какое-то мгновение и вправду показалось, что перенесся в глубь стереоэкрана, в середину фильма, где режиссер умело перемешал фантастику, смертельные опасности и надежду на счастливый исход.
"Зато я живу! Черт побери, не гнию, как в последние дни, а живу!"
Возможно, это мысленное соединение с хладнокровным, решительным героем кино и помогло Корнелию Гласу в следующие полчаса.
В квартале от школьной проходной Корнелий увидел, что навстречу ему бежит старший инспектор Альбин Мук.
- Ты где? Ты… куда? - Альбин задыхался. Капли усеивали лоб и скулы. И паника металась в глазах. - Господи, куда ты девался?
Четко понимая, что произошло страшное, Корнелий упруго зажал в себе отчаяние. Не дал растечься по мускулам тошнотворн ой слабости. Сказал с изумительным хладнокровием:
- Чего ты бесишься? В соседнюю лавку ходил, ребятишки попросили.
- Пойдем. Ну, пойдем же! - Альбин ухватился за рукав. - Скорее.
- Да что случилось?
- Комиссия. Будет через сорок минут! Кто-то им капнул. Или про тебя, или что-то другое, не знаю. Но надо это… Ты извини. Все равно когда-то надо. Если тебя обнаружат, мне - хана… - Он трясся. Была в нем смесь жалкой виноватости, отчаянного страха и какой-то хорьковой агрессивности. В рукав он вцепился намертво.
"А ведь что-то такое должно было случиться, - сказал себе Корнелий. - Ты это знал. Ты этого ждал. Ну-ка, не теряй головы, мальчик…"
- Нашел, что ли, исполнителя? - спокойно, даже с каплей насмешки спросил он.
- Нет… Я сам. Ампулу раздобыл. Или - ты сам? А? Ты извини.
- Ну, пойдем, пойдем! Да не цепляйся так, никуда я не денусь. Мужик ты или истеричная девица?
- Да? Вот хорошо. Ты извини. Ты же знаешь, я к тебе всей душой. Все, что мог. А теперь - никак.
- Ладно. - Корнелий изобразил зевок. И в эти секунды сотни (нет, тысячи!) планов рождались и рушились в нем. - Мне самому осточертела эта волынка. Мышиная жизнь. Пошли.
- Ты только не обижайся.
Корнелий освободил рукав. Спросил небрежно:
- Бутылка-то есть? Дашь хлебнуть "на дорожку"?
- Ага. Это мы с милой душой. Ты только… в общем, ты понимаешь…
Мимо сонного улана они прошли на тюремный двор. Корнелий шел теперь чуть впереди. Руки держал в брючных карманах. В правом кармане - массивный ключ от двери под мостом. Все заледенело в Корнелии.
Дорожка вела мимо одноэтажного дома с камерами.
- Вот что, старший инспектор, - снисходительно и даже ласково произнес Корнелий. - Ты только не трепыхайся так. Сорок минут - это масса времени. Сорок человек, а не одного можно отправить в мир иной. Давай все делать благопристойно и по порядку.
Альбин улыбнулся - искательно и недоверчиво.
- Я хочу отдать тебе одну вещь… - раздумчиво объяснил Корнелий. - Берег ее до конца, она вроде талисмана. А теперь уж зачем она мне? Возьмешь на память. Давай зайдем, я спрятал ее в камере. Хорошая штука, будешь доволен.
Он опередил Альбина, вошел в коридор, затем в камеру, где жил первые тюремные дни. Не оглядываясь, лег животом поперек постели, зашарил в промежутке между койкой и стеной.
- Ч-черт, не найду… Помоги-ка отодвинуть эту бандуру. - Он взялся за край тяжелой казенной кровати.
Инспектор Мук, нерешительно дыша, нагнулся и ухватился рядом, справа.
- Раз-два… - сказал Корнелий. Альбин послушно потянул. Корнелий выпрямился и кулаком с зажатым ключом ударил его по затылку. Со всей силой своего скрученного отчаяния.
Инспектор Мук молча упал лицом на одеяло.
Корнелий вышел в коридор, старательно задвинул на кованой двери старинный засов. Ровным шагом прошел через двор. Сердце не колотилось, а как-то всхлипывало. Но он неторопливо шагнул в проходную. Сказал молодому, с круглыми щеками улану:
- Ну, как служба?
Тот криво зевнул: скучища, мол.
- Альбин… то есть инспектор Мук велел пока не тревожить его никакими звонками. А как приедет комиссия, позвоните.
- Понял, - опять зевнул улан.
Корнелий взял со стола стакан, отколупнул крошку. Из обшарпанного сифона плеснул на дно шипучей струйкой, пополоскал, вытряхнул брызги в открытую дверь. Налил полстакана, выпил.
- Да, кстати. Там привезли заключенного, сидит в третьей камере. Он буйный. Если услышите, что орет и барабанит, не обращайте внимания.
Улан проявил некоторый интерес:
- А откуда он взялся? Вроде никого не проводили тут.
- Через школу провели, по внутреннему. Случай особый, он симулирует шизика. Запомни!
- Лады.
- Да не "лады", а "слушаюсь", - лениво сказал Корнелий. - Все-таки с муниципальным советником говоришь, а не с тещей. Ну, черт с тобой, сиди.
Он вышел на улицу, неспешно дошагал до угла, а там, огибая территорию тюрьмы, почти бегом - к школьной проходной. Улан здесь был пожилой, усатый. Снисходительно-почтительный.
- Инспектор Мук не появлялся? - бросил Корнелий.
- Появлялись. Вас искали. Очень они взъерошенные какие-то…
- Будешь взъерошенным! Всех детей зачем-то срочно вызывают в школьный сектор муниципалитета. Только в отпуск собрался, а тут… чиновники чертовы.
Улан сочувственно покивал.
Ребята во дворе стояли у достроенного балагана. Видимо, они давно и с тревогой ждали Корнелия.
- Антон! Бегом ко мне!
И откуда только такое командирство в тоне? Прямо штатт-капрал Дуго Лобман.
Антон подлетел, встал прямо. В глазах: "Что случилось?"
- Всем ребятам переодеться в школьное. Сейчас идем на прогулку. Без вопросов. Это важно и срочно. По дороге объясню.
- Хорошо, господин Корнелий. Только Цезарь, наверно, не захочет переодеваться.
- Пусть. Лишь бы все выглядели прилично…
Ребята убежали в дом. Кроме Цезаря. Цезарь подошел и сказал тихо, но со скрытым вызовом:
- Вы, конечно, не позвонили.
- Не было возможности. И не было смысла. Я объясню… Возьми с собой курточку, мы уходим надолго.
Цезарь молча ушел к балагану, поднял с земли "гусарку". Издалека бросал взгляды на Корнелия. Маленький, обиженный. Упрямый…
А время шло. Корнелий смотрел на часы, плотно сидящие на запястье пониже белых точек - следов индексной прививки. Крупные зеленые цифры менялись, отмеряя секунды и минуты. А ребят все не было…
"Что они возятся, как старые паралитики!.."
"Не трепыхайся, всего три минуты прошло…"
"Интересно, когда очнется и примется орать и колотить в железо Альбин?.. Надеюсь, я не угробил его…"
"Боже ж ты мой, а до появления той самой щели в храме уже меньше часа…"
- Цезарь, будь добр, сбегай, поторопи ребят. А, вот они!
Мальчики и девочки стали шеренгой - аккуратные, молчаливые. Корнелий вереницей вывел их через проходную (Цезарь - позади всех). Небрежно сказал улану:
- Вернемся, вероятно, к ужину.
Пока видна была проходная, шли неторопливо, парами. Когда свернули в переулок у запертой лавки, Корнелий не выдержал:
- Живей, ребята, живей! Нас могут догнать!
- Быстро… - вполголоса скомандовал Антон, и все ускорили шаг. Почти побежали. Никто ничего не спросил, только Цезарь глянул сердито и недоуменно.
Тата с забинтованной ногой захромала, Корнелий подхватил ее на руки. Справа потянулась решетка глухого парка. В одном месте кованые узоры были выломаны. Корнелий сообразил, что, если не огибать парк, а пересечь его, можно сэкономить минут пять и выйти прямо на улицу, что ведет к оврагу.
- Антон, давай туда, в сад!
В тени векового ясеня они остановились, чтобы передохнуть. И тогда звонко и враждебно Цезарь спросил:
- Куда мы идем?! Почему вы не говорите?!
- На Луга… - выдохнул Корнелий.
Они сбились кучкой. Приоткрытые рты, распахнутые глаза. Тата замерла у него на руках.
- На Луга… Есть способ. Есть дорога. Это будет скоро. Надо спешить. Это не сказка, ребята!
Видимо, они поверили. Сразу. А если кто-то и не поверил, привычка к послушанию сделала свое. Молчали, ждали. И вдруг Тышка сказала протяжно и тонко:
- Ой, а я синее платье не взяла. И куклу Анну.
"Они ничего не взяли в дорогу! Я - дурак… А что надо было взять? Как их там встретят, кто нас примет? Ничего не знаю. Теперь не до того…"
- Там все есть, ребята! Там же - Луга. Там все люди живут без индексов и никто никого не обижает!
"Ты уверен?.. Ладно, хуже не будет…"
Цезарь мягко отступил на несколько шагов, к зарослям бузины. И сказал оттуда:
- Тогда прощайте. Я пошел.
- Куда? - метнулся Корнелий. Хотел опустить Тату, но замер. Понял: при лишнем его движении Цезарь рванется прочь без слов.
- Как это куда? Искать маму и папу, - ответил Цезарь. Чуть удивленно и без враждебности. - Не могу же я их оставить.
"Я действительно идиот! Даже не подумал об этом…"
- Но где ты их найдешь? Тебя схватят, вот и все!
- Не такой уж я глупый!
- Куда ты пойдешь?
- Сначала домой. А если там никого нет - к папиным друзьям.
- Ты пойми, что с минуты на минуту в тюрьме подымут тревогу! Тебя, как зайчонка…
- Без индекса-то? Фиг им! - У Цезаря прозвучала сердито-озорная, истинно мальчишечья интонация.
- Ты мог бы уйти с нами, а потом вернуться, - неуверенно сказал Корнелий.
Цезарь глянул печально и снисходительно:
- Зачем? Вы спасаете себя, у вас здесь никого нет. А у меня мама и папа. Вы идите…
Корнелий поймал на себе пристальный взгляд Антона: "А ведь Цезарь прав…"
"Да, но как я могу оставить мальчишку?"
- Чезаре… - осторожно проговорил Корнелий.
Цезарь ответил почти ласково, по-взрослому:
- Если меня поймают, хуже не будет. Посадят опять. А я опять убегу. А если вас поймают - убьют.
- Чек…
Он спиной вдавился в заросли, ветки закачались и сомкнулись. Прошелестел и замер звук стремительного бега. Ребята подавленно молчали. Потом Антон глуховато сказал:
- Не надо его ловить.
"И бесполезно. И нет лишней минуты. Он один, а этих - тринадцать. И я отвечаю за каждого…"
"И боишься за себя…"
"Да! Да! Но прежде всего я боюсь за них! Это правда…"
- Вперед.
С девочкой на руках, прикрывая ее пиджаком, он ломился через кусты. За ним остальные. Антон замыкал.
Потом - улица с тесно стоящими кирпичными домами. Кажется, не та, что в прошлый раз. Но все равно - к оврагу. Крутая тропинка вниз. Кто-то из малышей пискнул, ободравшись в чаще стрелолиста. Кот и Чижик - кубарем. Лючка разорвала подол. Ничего…
Теперь - глухая дорожка на дне оврага, среди сырых, пахнущих болотом ольховых зарослей. Под ногами чавкает.
- Ой, я сандаль потерял.
- Не важно. Быстрее, ребята! Давайте друг за дружкой, гуськом.
"Гуськом… Гуси-гуси, га-га-га…"
"Неужели это правда? Неужели скоро свобода?"
"А Цезарь?"
"А что я мог сделать?"
- Стоп… Присели! Головы в кусты!
Черт, откуда взялся этот мост? Не с монорельсом, а другой, небольшой. В тот раз не было! Значит, сошли в овраге не там, где следовало… А по мосту - ж-жик, ж-жик, ж-жик - один за другим пролетают на дисках уланы… Издалека уланы похожи на черные перевернутые запятые с большими круглыми точками и короткими хвостиками. Кто-то выпустил бесконечную строчку этих запятых, они мчатся, мчатся…
Кого-то ищут? Его, Корнелия? Ребят? Или у них совсем другие дела? Все равно, пока они катятся через овраг, путь к храму закрыт! Да когда же это кончится? До того моста, с дверью, еще идти да идти. А время летит.
Ну, наконец-то! Мост опустел!
- Ребята, бежим!
…Вот он, каменный свод моста, вот она, неприметная железная дверь! Ключ теплый и очень тяжелый. "Бедняга Альбин… Сам виноват…"
- Антон, возьми Тату, я отопру дверь.