* * *
Ра вовсе не собирался ни за кем шпионить. Ему просто не спалось.
После разговора с Ар-Нелем ему было неспокойно и нервно. Ар-Нель непринуждённо, почти шутя, сложил листок из Книги Судьбы пополам – и Ра уже не мог не думать о том, какие имена совпали и соприкоснулись.
"Потайная шестёрка"…
Разговаривать об этом с Родителями казалось бессмысленным. Если бы Мать или Отец хотели, чтобы Ра всё, как следует, понял, они сами завели бы разговор на эту тему. Их молчание означало их шутки или раздражение в ответ на любой вопрос. Братья – не осведомлены и о собственной судьбе. Лишь Старший – порвал свою страницу из Небесной Книги и переписал священный текст заново, ему Ра мог доверять, но Старшего сейчас интересовала только собственная жизнь.
Ра написал письмо Ар-Нелю, пригласив его на прогулку и шуточный поединок. Ар-Нель ответил весело и любезно, пообещав приехать, как только выдастся свободный день – и Ра ждал, боясь вопросов Второго и Третьего Брата и надеясь как-нибудь вывернуться. Впервые ему хотелось общаться с человеком, которого, в общем, не одобряла Семья.
Ну да. Семья – во всяком случае, Родители – одобряла сына Эу-Рэ. И теперь за спиной Ра могли вестись любые переговоры; от этого ему становилось почти жутко.
Босой ногой – на ступеньку из колючей ветви?! Не высший, а высочайший круг?! Ну как, скажите на милость, можно вообще представить себе Наследного Принца в качестве спарринг-партнёра… А если это бред и надуманные Ар-Нелем глупости, то что все эти великосветские господа внезапно делали на свадьбе Старшего Брата? Мы же в опале, мы всегда были в опале… Господин Л-Та, Господин-Неприятности Короны…
И Ра ждал Ар-Неля страстно, как посланника собственного будущего – не в силах заснуть от нетерпения. Когда Ар-Нель, наконец, прислал записку, что заедет завтра, Ра вообще не смог заставить себя лечь в постель.
В спальне казалось несносно жарко от натопленной жаровни рядом с ложем. Ра накинул плащ и вышел в сад, наслаждаясь холодной свежестью осенней ночи.
Осень пришла к повороту. В свете масляных фонарей кружились медленные и мелкие снежинки; изморозь лежала на траве, сделав её стеклянно ломкой, сахарный налет инея похрустывал под ногами – и воздух благоухал тонко и сладко, подобно цветку златоцветника в любовном письме. Обнажённые чёрные ветви деревьев, тронутые морозом, вырисовывались на буром небесном полотне чётко и изящно, словно начертанные тушью. Сад был совершенно пуст, только в далекой будочке привратника горел розовый огонёк; все, кроме сторожей, спали. Одиночество показалось Ра блаженным.
Наслаждаясь свежим холодом и тёмным покоем спящего сада, Ра обошёл дом – и вдруг услыхал приглушённые голоса. В той самой беседке, где Ра разговаривал с Ар-Нелем, кто-то был – там даже зажгли фонарик. Ра показалось, что он слышал голос Госпожи Лью. Это мгновенно изменило его намерения – снова нестерпимо захотелось коснуться хоть краешка той тайны, которая её окружала.
Ра тихо, как тень, стараясь не хрустнуть и не шевельнуть ветви, прокрался к беседке в тени кустов. Акация давно облетела, но густое переплетение веток ночью казалось надёжным прикрытием. Жёлтый фонарик под сводом беседки освещал для Ра фигуры Старшего и Госпожи Лью, но для разговаривающих, очевидно, ночной сад тонул во мраке.
Впрочем, увлечённые разговором, они и не глядели по сторонам. Ра удивился их тону и позам – спорщиков, почти соперников, а не влюблённых. Старший держался за эфес; Госпожа Лью почти отвернулась от него, говорила через плечо и в сторону.
– Я не понимаю, – говорила она, – чем не угодила тебе. Ты – мой сюзерен, я делаю всё, что велит присяга…
– Ты меня презираешь, – сказал Старший с таким странным выражением, что Ра стало холодно. – Презираешь, не принимаешь всерьёз, я тебе смешон… Нет, не отрицай очевидных вещёй! Я люблю тебя – я вижу.
– Как я могу презирать своего сюзерена? – сказала Лью. – Разве я посмею?
Ра тут же вспомнил Ди, и Старший тоже, очевидно, тут же вспомнил Ди; в его тоне послышалось отчаяние с некоторой примесью злости:
– О, Лью, ты хоть знаешь, каково безответно любить собственную жену?!
Ра показалось, что Лью улыбнулась.
– Прости, Н-До, откуда мне знать…
Старший схватил её за плечи, повернул к себе, заглянул в лицо:
– Не можешь мне простить?! Не можешь смириться с тем, что не скрестила со мной клинка?! Сравниваешь с мёртвым, будь он проклят?!
Ра чуть не сел прямо на заиндевевшую траву.
– А, нет! – рассмеялась Лью, и её голос показался Ра совершенно бессердечным. – Как дурно думаешь обо мне! Госпожа Эу-Рэ всегда говорила, что надлежит благоговеть перед благодетелем…
Старший встряхнул её, как зарвавшегося пажа:
– Не смей!
– Прости, Господин, – сказала Лью с насмешливой кротостью. – Я должна молчать и повиноваться, как добрая жена. Мне лишь на миг показалось, что тебе этого, как будто, не хочется…
Старший отпустил её, остановился, опустив руки.
– Лью, – сказал он с мукой, – я не знаю, что делать. Прошлого не изменишь. Я ненавижу мертвеца за то, что ты любила его… но не мне с ним тягаться. Я сильнее – но что такое поединок с ним, когда не было поединка с тобой… я не могу тебе ничего доказать.
– Ты можешь, – возразила Лью, пожав плечами. – Можешь, но не хочешь. И, прости меня, подарок Небес, ты вообще слишком много от меня хочешь. Я всего лишь двойной какой-то трофей. Знаешь ту деревенскую скороговорку: "Татем у татя перекрадены утята"? – и рассмеялась.
– Ты такая скрытная! – воскликнул Старший с досадой. – Ты ничего не говоришь и злишься, когда я ничего не понимаю!
– Я знаю тебя наполовину, – сказала Лью. – Я знаю твое тело, но не знаю твоего клинка. Ты ведь понимаешь, чего это стоит?
– Хок, – пораженно проговорил Старший. – Ты – сумасшедшая.
– Ты тоже, – сказала Лью весело.
– Хочешь поединка со мной? – спросил Старший, кажется, чуточку расслабившись, даже улыбаясь. – Ты, правда, хочешь? На тростнике?
Лью погладила его по щеке.
– Кто же сражается всерьёз на тростнике? Нет, Господин. На остром оружии.
– Ты совсем сумасшедшая. Ты ещё больна.
– Я достаточно здорова, чтобы ты мог брать меня, но больна для поединка? Ты лицемер.
Старший выпрямился, щурясь, взглянул на Лью – и Ра понял, что он принял решение.
– Всё, пойдём, – сказал Старший, взяв Лью за руку.
– В спальню? – спросила она насмешливо.
– В оружейный зал. Меч взять. Для тебя. Острый. И я убью тебя.
– Вместе со своим ребенком? Сильно…
– Это уже неважно. Я убиваю своих партнёров. Чем больше люблю, тем более жестоко убиваю. Но ты – моя жена и, конечно, можешь передумать. И всё будет, как раньше…
Лью, смеясь, влепила Старшему правильную затрещину:
– Я никогда не боялась клинка в чужих руках! Ты убьёшь меня – и я умру счастливой, доказав себе, наконец, что принадлежала победителю!
Старший ткнул её кулаком в плечо, будто она не была женщиной:
– Я посмотрю, чего стоит твоя отвага… и как быстро ты опускаешь оружие. Не надейся, что я пощажу тебя из-за метаморфозы! Мне плевать. Я устал. Я больше не могу лежать у твоих ног и скулить, когда тебе хочется смеяться надо мной.
Лью сняла с крючка фонарик; супруги вышли из беседки и быстро, почти бегом, направились к дому. Ра, уже не в силах уйти, в ужасе, в ажитации, в полном душевном раздрае, шёл за ними, держась в тени – понимая, что им безразлично всё вокруг, как всегда перед поединком.
В ту ночь Ра понял, почему Ар-Нель из Семьи Ча назвал Старшего сумасшедшим – и был готов подписаться под этим определением. Ар-Нель обладал фантастическим чутьем, а безумие Старшего показалось Ра почётным, как золотая кайма вокруг фамильного герба.
"Я тоже так хочу! – подумал Ра, когда Старший и Лью отперли оружейный зал и скрылись в нем. – Я хочу, чтобы было невероятно! Я хочу коснуться ладони Госпожи Ночи, Госпожи Любви-и-Смерти – и будь, что будет! Наверное, надо всех разбудить, сказать, что эти двое решили совершить преступление, как минимум, против нравственности – но, прости мне Небеса, я не могу. Даже если они убьют друг друга".
Они вышли через три минуты. Лью держала меч в руках – не тренировочный клинок, а Разум Стали, принадлежавший кому-то из почивших предков, Ра видел это даже в сумерках. Узнать Лицо Лезвия нельзя было, но уж простую вещицу от благословенного меча любой отличит и в кромешной тьме.
Старший поставил фонарь на каменные перила террасы.
Лью обнажила меч, отшвырнула ножны в сторону и сбросила с плеч накидку из меха лесных котов. В полумраке она казалась воплощением самой Ночи, а Старший нимало не напоминал День, скорее, представившись Ра каким-то сказочным демоном-бойцом.
Он стоял, поглаживая клинок пальцами, будто не воспринимал Лью всерьёз, и говорил:
– Я, конечно, не собираюсь делать скидки на твою метаморфозу и на твоего младенца, которого ещё почти нет. Мне всё равно, ранена ты или здорова. Ты отлично знаешь, что правила везде таковы – слабый умрет.
– Вероятно, мне придется заколоться, если я случайно прирежу тебя, – смеясь, сказала Лью – и атаковала с поразившей Ра стремительностью.
Старший переменил позу быстрее, чем меняется очертание дыма в ветреный день, остановив её клинок. Лью отступила и сделала несколько танцующих шагов – "Полет Ласточки" – прикидывая уязвимые места в обороне Старшего. Она двигалась чётко и упруго, как отличный боец – а лица супругов сделались именно такими, каких Ра совсем не ожидал, несмотря на все жестокие слова: азарт, злая весёлость, та самая, которую ему уже приходилось видеть.
Лью казалась прирождённой убийцей, непредсказуемая и стремительная – но её положение успело измениться, и сказывалось отсутствие тренировок. Старший, когда она запнулась на выпаде, усмехнулся:
– Ты путаешься в юбке!
Почти в тот же миг её клинок разрезал его кафтан, на волос не дойдя до тела – у самой шеи:
– Ты загляделся, Н-До, Господин-Страшная-Смерть!
– На твою грудь! – рассмеялся Старший. – Клянусь Небесами, в бою выглядит восхитительно. Тебе не мешает?
– Мне непривычно, – Лью снова атаковала, очень красивым "Прыжком Кота". – Но пусть это тебя не обманывает!
– Ты задыхаешься. Тебе больно?
– Я терпелива. Дыхание выровняется, – пообещала Лью, но отступила, пытаясь выиграть время.
– Ты хороша в бою не по возрасту, – заметил Старший, остановившись и улыбаясь. – Я вижу, тебя отлично учили. Ты хороша, только слишком молода для меня… и была молода для мертвого, будь он проклят…
Слишком медленный бой, подумал Ра, ей всё же тяжело, они уже закончили. Ра ждал, когда Лью ответит просьбой прекратить игру – но она начала прекрасную продуманную атаку, заставив Старшего сделать три шага назад. В какой-то момент Старший выглядел нерешительно, даже растерянно. Лью уже победительно улыбнулась, сделав в высшей степени опасный выпад – но Старший выбил меч у неё из руки именно в тот миг, когда казался наиболее уязвимым, почти раскрытым.
Клинок отлетел шага на три и упал со звоном; Лью невольно отследила его падение, а Старший сбил её с ног и приставил клинок ей к горлу.
"Укус Паука", да, подумал Ра. Вот как это выглядит. Подло, в сущности – но эффективно.
– Силы ада, – пробормотала Лью с навернувшимися слезами. – Опять…
– Хороша, хороша, – сказал Старший, улыбаясь. – Невезучая только. И ещё наивная. Молодо-зелено.
– Ну давай, убей же меня! – огрызнулась Лью, но Старший сгреб её в охапку, поднял с земли, прижимая к себе сильно и грубо, и сообщил, усмехнувшись:
– Я передумал.
Потом Старший целовал её, она дралась, перестала драться, обвила руками его шею, плакала, стирала слезы щекой Старшего и спрятала лицо у него на груди. И Ра видел именно то, что нельзя видеть вообще никому – не сумев найти в себе силы вовремя уйти.
Он снова думал о трагической любви. А что ещё ждать от жизни, когда у тебя в родне пара сумасшедших, чья жизнь годится в темы для баллады?
Ра жалел только, что это нельзя рассказать. Его собственные волнения и душевные смуты показались мелкими и далёкими перед теми, кто строил судьбу, выдирая целые страницы из Небесной Книги.
Ра возвращался в свои покои в смятении чувств – и его вернуло на землю внезапное появление на пороге Третьего.
Третий Брат стоял, прижимаясь к дверному косяку. В темноте его лицо показалось Ра белым, как бумага.
– Ты не спишь? – удивился Ра.
– Змеи, – сказал Третий хрипло. – Я хочу остаться с тобой. В маленькой спальне, где я спал – змеи, светящиеся змеи…
Ра передернуло. Он схватил Третьего за руки – и его обдало влажным жаром. Третий вцепился в рукава Ра, пошатнулся и чуть не упал.
– А, проклятие, – прошептал Ра в ужасе. – Слушай, драгоценный, я думал, твоя лихорадка прошла ещё до свадьбы Старшего…
– Да, – Третий кивнул и снова кивнул, блестя глазами; Ра теперь ощущал, как дрожат его пальцы. – Я в порядке. Но всюду эти змеи…
И единственное, что Ра догадался сделать – это усадить Третьего на свою постель, почти силой. А больше ничего сделать было нельзя: зимняя лихорадка – такая простая вещь, потрепав несколько дней, она постепенно проходит сама собой… если не возвращается.
А если возвращается – то, может статься, уходя, заберёт с собой. Об этом Ра слышал много раз, но до сих пор не видел – и даже в страшном сне не мог увидеть, что такое случится с Третьим. А что сделаешь? Горячий отвар чок с акациевым сиропом? Натереть ступни козьей шерстью? Обернуть зеркала красной материей? Зажечь курительные свечи, отгоняющие демонов? Разбудить Мать? Послать пажа в город за врачом с патентом Государя? Поехать самому, немедленно?
Врач приедет к полудню, может быть, застанет Третьего в живых, послушает его дыхание и велит заварить чок с сиропом акации…
– Останься здесь, – сказал Ра Третьему и вышел, чтобы разбудить слуг. И это было очень некстати, из-за безумных игр Старшего и Госпожи Лью – но на счастье Ра дикарь, паж Госпожи Лью, проснулся сам собой.
– Согрей воды, – сказал ему Ра, чувствуя намек на облегчение оттого, что кто-то из старших – пусть дикий горец – находится поблизости. – Скорее. Мне надо.
И рассказал, зачем надо, пока вода в котле не зашумела, как ветер в кронах деревьев…
Запись N87-03; Нги-Унг-Лян, Кши-На, особняк Л-Та
Вот чего мне не хватало.
Умирающего мальчишки из Семьи, где я служу. Едва ли не сразу после свадьбы. Везуха.
Вот же не спалось мне этой ночью! Во-первых, какое-то странное напряжение чувствовалось между Н-До и Лью, чертовщина какая-то. Злые искорки в глазах, улыбки непонятные и тоже недобрые…
Мне кажется, что эта сладкая парочка всё-таки не срастается. Что Н-До со своим норовом уже жалеет, что взял чужую девчонку, а Лью тихонько бесится от осознания этого. Мне хочется за ними присматривать, тем более, что вечером они не то, что отсылают меня, а прямо-таки гонят от себя.
И Лью смеётся и краснеет, и в глазах те же чёртики. Я боюсь за неё: всё-таки она – мой ближайший знакомец в этом мире. Из опаски шпионю.
Я наблюдаю, правда, издалека, всю эту компанию ночью в саду: Ра, озабоченного подростка, который вечно смотрит на Лью голодными глазами, а сейчас шпионит вместе со мной, саму Лью и Н-До. Мои юные голубки воркуют на повышенных тонах в беседке за домом, а потом рубятся на боевых мечах.
Выглядит ужасно. Слишком уж напоминает спровоцированную попытку убийства – но Н-До, вроде бы, остывает в последний момент, когда Лью уже обезоружена. А может, его просто возбуждают драки, как и полагается здешнему парню, заклиненному на убийствах: то, что происходит дальше, изрядно похоже на изнасилование – и я мучительно не знаю, ввязаться ли, оставить ли всё, как есть…
В конце концов, решаю, что следует соблюдать букву устава Этнографического Общества: не участвуй в жизни аборигенов, устраняйся и наблюдай, пока это возможно. Всё, что я делаю – это убеждаюсь, что жизни Лью непосредственная опасность, вроде бы, не грозит. После – отправляюсь спать с тяжёлым сердцем.
Задремать не успеваю: Ра выскакивает в коридор, ведущий в людскую. В людской у меня угол, который я делю с горбуном и двумя молодыми конюхами; слуги спят, я выхожу узнать, что случилось.
И узнаю. Ма-И, Третий Брат, вот-вот кончится от осложнения зимней лихорадки.
Дьявольщина.
Зимняя лихорадка – инфекционное заболевание. Возбудитель – вирус, несколько родственный вирусу земного гриппа. Болезнь протекает довольно легко – если не даст осложнение на дыхательные пути. В последнем случае смерть – совершенно обыкновенное дело: в поражённых лёгких начинается тяжёлый воспалительный процесс, горлом идет кровь с гноем, дышать всё труднее – и приветик.
Ра идет со мной на кухню, приносит сироп, приносит лепестки для заварки – роняет крышечку от сосуда с сиропом, руки у него трясутся, а на глазах слёзы. Надо думать…
Мне хочется отослать его. Он тоже элементарно может заразиться.
– Господин Ра, – говорю я, – тебе надо поспать. Ты ничем не поможешь.
– Я пойду к Третьему, – говорит Ра. – Он один.
И исчезает быстрее, чем я успеваю возразить.
Я завариваю "простудный" чай, приторно пахнущий – то ли на анис похоже, то ли на корень солодки. Капли датского короля… Думаю.
Вольно мне было корчить Эскулапа в деревне А-Нор! Я достаточно знаю физиологию аборигенов, чтобы вправлять вывихи, останавливать кровь и заговаривать зубы. Но тут вышел другой случай.
Смертельная болезнь. Местные не знают способов лечения; тот, кто подцепил эту дрянь, предоставлен сам себе. Медицина в Кши-На среднепродвинутая, для такого уровня развития цивилизации – весьма неплохая, но, приблизительно понимая, что такое бактерия, и отменно обращаясь с ранами, здесь ещё понятия не имеют, что такое вирус.
Хуже того: я тоже не знаю, что делать.
Наши биологи не занимаются местной патанатомией. Аборигены сильно отличаются от нас, настолько сильно, что, в сущности, здешнюю медицину землянам пришлось бы создавать с нуля – если бы это только пришло кому-нибудь в голову. Врачебная практика этнографам запрещена: в мире до сих пор действует естественный отбор, нарушать порядок вещей таким образом – почему-то грешнее, чем ввязываться в сложные отношения между разбойником, к примеру, и его жертвой.
Да и то, ведь вступиться за ограбленного – естественный поступок, о котором все, кроме благодарного уцелевшего, забудут через неделю, а вот исцелить смертельно больного – это чудо. Немедленно прослышат, будут болтать; целитель – не костоправ, целитель – полубог, и вот ты благополучно херишь миссию, возясь с больными туземцами. К тому же, я вовсе не медик. Я знаю, как пользоваться аптечкой, мне предоставили информацию о симптомах самых распространенных местных болячек (странно бы смотрелся на Земле соглядатай, не знающий, что такое насморк!) – но и не более того.
Допустим, я понял: у парня осложнение зимней лихорадки. От этого умирают – аборигены, естественно. Земляне защищены биоблокадой, но и так, скорее всего, не передалась бы местная зараза – другая у нас биохимия. Что я должен делать? Погоревать вместе с родными мальчишки и записать похоронный обряд – приличных похорон в банке данных ещё нет.