Мне кажется, что у этого типа воображение дятла, но в кабинете неожиданно уютно. Мне вдруг очень нравится акварелька, наклеенная на доску – уморительная грустная птичка, долгоносая, на тоненьких ножках, похожая на взъерошенного куличка, стоящая в пене прибоя и печально взирающая на далекий горизонт. В уголке каллиграфическая надпись, врисованная в контур сердца: "Счастье, где же ты?" Не важно, рисовал Ар-Нель эту картинку или купил; она выдает такую милую самоиронию, что моё раздражение несколько проходит.
Ар-Нель выдёргивает из пачки листок бумаги с красным обрезом и принимается тереть тушь.
– Сядь, – говорит он мне с насмешливым дружелюбием. – Хочешь чаю?
Я на миг теряюсь. Чёрт знает, что полагается по этикету… Впрочем, плевал я, горец, на этикет! У меня отличная легенда.
– Да. Спасибо, Господин.
– Налей, – кивком показывает на "чайник" на поставце. – Возьми печенья.
Трёт тушь и наблюдает. Интересненько…
Я беру сухое печенье. Откусываю. Осыпаюсь крошками, отряхиваюсь. Фиг ли нам, горцам. Ар-Нель наблюдает с полуулыбкой.
– Ник, – говорит он вдруг, – расскажи мне о своей деревне?
Этот шкет меня поражает. С чего бы такое внимание к моей скромной особе?
– Что рассказать? – спрашиваю я. – Ничего интересного, деревня как деревня.
– Отчего? – возражает Ар-Нель. – Ведь твоя деревня не в Кши-На? Там где-то, в горах Хен-Ер? Никто из моих знакомых там не бывал. Так далеко и люди, я полагаю, живут иначе?
Любопытному на днях прищемили нос в дверях. Я – неразговорчивый дикарь. И мне не положено посвящать кого попало в собственную частную жизнь.
– Люди как люди.
– В чём твоя вера, Ник?
Оп-па!
Об этом ещё не спрашивал никто. Вероятно, по умолчанию считали, что я верю в какой-нибудь вздор. Или – что в День и Ночь, как местные жители. Деревенский люд теософия не занимает, а господам не приходило в голову интересоваться такими вещами у слуги. Точный расчёт был, оправдался – но ведь не разработана религия в легенде, ни пса мы ещё не знаем о здешнем религиозном мышлении, и уж тем более – до такой степени, чтобы создать некую религиозную систему наподобие местных!
Да что ему далась моя вера? Больше всех надо…
Штирлиц посмотрел в небо.
– Зачем тебе, Господин?
– Любопытно.
Ах ты, ёлки-палки! Ладно, попробуем. Чтобы не завраться, будем держаться того, что знаем.
– В сына Творца.
– А кто его мать?
– Земная женщина.
– С ней сражался сам Творец?!
Тьфу ты, дьявол! Год спокойно общался с аборигенами всех сословий! Принесло на мою голову! Чуть не выбил из роли, поганец… Ладно, я сглупил, тут надо тупить. Бубнить ерунду. Да мы тут… в нашей… исконной, посконной…
– Господин, я не умею говорить на такие темы.
– Это тайна?
– Ага. Сакральная тайна.
– Ты вылечил молитвой воспалившееся лёгкое. Я думаю, ты обращался к сильному божеству. Мне жаль, что ты не хочешь мне рассказать, Ник…
Змеёныш… слишком много понимает для аристократика.
– Да не то, что не хочу – я не умею, Господин. Я – человек неучёный…
– У тебя удивительно правильная речь для деревенского мужика. Ты быстро учишься, хоть и немолод.
– Просто память хорошая.
– Ты – Мужчина, Ник?
Час от часу не легче. Может, ему накостылять, всё-таки, чтобы не лез не в своё дело? Или… слишком как-то профессионально вытаскивает на левые темы. Тупим, тупим! Смотрим, как баран на новые ворота:
– Мужчина, Господин.
Улыбается. Жеманно крутит рукой в воздухе:
– Пустяки. Это я так спросил, – обмакивает в тушь кисточку. – У меня красивый почерк, Ник?
Пожимаю плечами.
– Не смыслю в каллиграфии, Господин, – да что ж ты пристал ко мне?
– Мне показалось, что тебе понравился рисунок, – снова улыбается. – Меня учил Господин А-Тох. Я хороший ученик, как ты думаешь?
Усмехаюсь. Барские забавы.
– Хороший. Симпатичная птичка.
– Ты устал от этого разговора – или мне кажется?
С чего бы мужику уставать от дурного трёпа?
– Тебе кажется, Господин. Просто – много дел сегодня. Весь дом на ушах стоит. Младший-то Господин, знаете?
Поднимает с конторки исписанный листок, помахивает им, просушивая тушь. На самом деле, почерк хорош. Лучше, чем у моих князей – креативная каллиграфия, с претензией. У этого типчика, похоже, манеры настоящие.
Подает мне свернутое письмо, запечатанное восковой звёздочкой.
– Иди, Ник. Мы когда-нибудь поболтаем ещё – когда ты будешь меньше занят мыслями о своих сюзеренах. Правда?
Снова усмехаюсь. Обещающе.
– Конечно.
Ага. Щас. Забираю письмо, кланяюсь, разворачиваюсь, чтобы уйти.
– Ник! – окликает Ар-Нель. – Расскажи мне когда-нибудь про сына Творца.
Киваю – "да, да!" – и поспешно ретируюсь. Тянул меня чёрт за язык! Но – каков жук этот Ча… Наблюдателен и умён не по годам, надо отдать ему должное. Пожалуй, сейчас, несмотря на этот рискованный разговор, Ар-Нель бесит меня меньше, чем раньше.
Уезжая из поместья, я уже не злюсь. Тоже мне, Арамис! Манерная цаца с хорошими мозгами – ведь, пожалуй, расколол бы меня, если бы мог хотя бы представить…
Но даже очень разумный парень из местных не вообразит истины – поэтому не догадается, каков тут по-настоящему правильный вопрос. При всём – интересно было бы поговорить с Арамисом; вдруг какая-нибудь его подружка-белошвейка в курсе здешних придворных интриг.
Разве что – милый-дорогой Ча явно мне не доверяет.
* * *
Письмо от Принца Ра получил, когда год пришёл к повороту.
Зимний день, сумрачный, тёмный, весь в глубоких тенях, осветился всеми огнями солнца и звёзд, превратился в радугу, в фейерверк, в сплошной летний жар. Письмо обожгло пальцы.
"Я улыбаюсь, глядя на твой почерк, Ра из Семьи Смутьянов. Мне жаль, что нельзя увидеть тебя до поединка. Я рад, что ты мой Официальный Партнёр. Я целовал клинок, который будет держать твоя рука – след твоей ладони совпал с моим, как отражение в зеркале. Я жду встречи".
Конечно, он улыбается, думал Ра, прижимая письмо к щеке, а меч Дома Государей – к груди. Элегантнейшая каллиграфия, почерк, естественный, как дыхание. Я смешон со своими попытками писать аристократично… но мне простили неопытность. Может, мы будем друзьями? Может, мы будем счастливы?
Сторожевой Пёс Государей ухмылялся с эфеса меча, глядя рубиновыми глазами. Ра тоже поцеловал клинок: "Я держу в руках оружие, совершеннее которого нет. И это – дар любви".
– Да, ты счастливчик, – сказал Старший, улыбаясь. – Это большое везение – сходу влюбиться в Официального Партнёра, получив первое же письмо. Мне не было дано такой радости.
– Просто Младшенький – вообще натура влюбчивая, – съязвил Второй. – И ему ударило в голову официальное разрешение обращаться к Принцу на "ты".
– Не слушай их, – сказал Третий. – Тебя ведёт судьба, следуй за ней, а всё остальное – пыль.
Отец и Мать ничего не говорили – они только улыбались.
Ра чувствовал себя неописуемо счастливым; у него выросли крылья, он смотрел на далёкую землю с горней высоты. Его радость была бы абсолютной, если бы не Ар-Нель, которому Ра никак не мог не рассказать о произошедшем. Впрочем, Ар-Нель, похоже, знал обо всём не хуже, чем сам Ра – а может, и лучше. Письмо Принца лишь усилило его природный скепсис.
– Мой дорогой, – сказал Ар-Нель на следующий день, смахивая перчаткой снег с опушенных ветвей, – восторженность – это очень приятное состояние, но помните: Принц вас не знает, а вы не знаете его. В сущности, у вас не может быть уверенности, что это письмо не написано под диктовку наставника. Имейте в виду, Дитя – если вы не приглянетесь Принцу при личной встрече, то у вас немало шансов быть убитым. Вам надо работать над каллиграфией и фехтовальным стилем – и сделайте милость, мой юный друг, умерьте пыл. Экзальтация – скверный советчик.
– Вы безжалостны, Господин Ча, – выдохнул Ра с досадой, отворачиваясь, чтобы Ар-Нель не заметил его повлажневших глаз.
– Я не могу солгать, что сожалею о сказанном, милый Л-Та, – сказал Ар-Нель с грустной улыбкой. – Я стараюсь не говорить того, о чём пожалею… пожалуйста, не забывайте, что я предан вам, мой юный друг. Считайте, что я причиняю боль, как учитель фехтования – чтобы вы научились парировать смертельные удары. Вы лучше меня, видит Небо… я полагаю даже, что вы лучше Принца – но вам надо выжить, по возможности сохранив сердце не разбитым.
– Вы вообще не верите в любовь? – спросил Ра, глядя в снежную муть.
– Увы – верю. Это чувство причиняет много бед. Оно едва не погубило репутацию и жизнь вашей названной сестры, а любимый паж вашего старшего брата умер из-за него. Пожалуйста, Маленький Л-Та, сохраняйте холодный разум, пока сможете.
– Вы плохо думаете о Принце?
– Принц ещё слишком юн. Он ещё долго будет слушать наставников – и всегда будет слушать Государя. Даже нам с вами, мой милый, тяжело ослушаться отца – для Принца это вообще невозможно, вы ведь понимаете это?
Ра кивнул. В рассуждениях Ар-Неля легко находился жестокий резон. Думать в этой плоскости смертельно не хотелось, но Ра был вынужден признаться сам себе, что на любую вещь необходимо взглянуть, по крайней мере, с двух сторон – если желаешь увидеть её целиком.
– Не унывайте, – сказал Ар-Нель, улыбнувшись. – Когда после пары спаррингов со мной вы сможете безупречно написать любовное письмо в стиле "Ранняя Изморозь" и украсить его цветочной гирляндой, не жалуясь, что у вас дрожат руки – я смогу быть относительно спокойным за вас.
Ладно, решил Ра. Конечно, у Ар-Неля есть привычка выплескивать чашку воды в лицо того, кто кажется ему пьяным – но в чём-то он прав. Например, в том, что лишние уроки фехтования не помешают.
– О да, – сказал он вслух. – Приезжайте ко мне чаще, господин Ча. И – может, сегодня вы позволите мне попробовать вас отлупить? Просто чтобы справиться с грустью?
– Ах, я никогда и никому не мешаю пробовать! – ответил Ар-Нель, смеясь. – Я с наслаждением вываляю вас в снегу, дорогой друг – если это вас действительно утешит.
И Ра побежал в оружейный зал за "тростником", отбросив в сторону все мрачные мысли.
Не то, чтобы после месяца поединков руки Ра перестали дрожать настолько, чтобы закончив бой, он мог тут же нарисовать цветочную гирлянду самой тонкой кистью – но к Последней Луне Года спарринги с Ар-Нелем стали полегче. Более того – Ра впервые в жизни удалось провести бой со Вторым Братом без особенного урона.
– Оэ… – протянул Второй озадаченно, когда Ра набил ему изрядный синяк на плече. – Младшенький, ты кусаешься, или мне показалось?
Госпожа Лью хихикнула в муфту, а Старший одобрительно сказал:
– Младший, Семье не придется краснеть за твой поединок в Столице.
– Знаешь, Второй, – сказал Ра как можно небрежнее, – я ведь могу повторить, если у тебя есть сомнения в истинности происходящего.
– Да ты обнаглел! – рассмеялся Второй и атаковал в стиле "Бегущий Бык".
Его удар сбил бы Ра с ног, как бывало уже много раз – но тело среагировало быстрее, чем Ра успел обдумать оборону. Он только отметил последовательность собственных движений: "Текущая Вода" – "Полет Журавля" – "Косой Дождь" – и…
Второй был вынужден шарахнуться в сторону, едва не поскользнувшись на утоптанном снегу.
– Поединки с Ча пошли тебе на пользу, – сказал он снисходительно, выравнивая дыхание. – Но имей в виду: это грязная техника.
– Цель боя – победа, – фыркнул Ра. – Признай это!
– Маленький плут, – бросил Второй, но не стал продолжать, признавая за Ра ничью в спарринге. – Наши гости в Ночь Последней Луны будут поражены твоим фехтованием в стиле "Котёнок Ловит Моль".
– Ты ведь изобразишь для наших гостей Моль, не так ли? – тут же спросил Ра детским голоском и наивным тоном, рассмешив всех, наблюдавших за боем, и Второму ничего не оставалось делать, как тоже рассмеяться.
До самой Ночи Последней Луны Ра чувствовал себя так, будто мир принадлежит ему. Он казался себе взрослым, сильным и независимым, Небеса как специально осыпали его радостями и надеждами – Ра думал, что детство кончилось, а взрослая жизнь великолепна.
В действительности Последняя Луна этого года оказалась последней луной его детства.
В Ночь Последней Луны стоял прозрачный мороз, и сама луна сияла с бездонных чёрных небес так ярко, что по снегу протянулись длинные голубые тени. Сонный зимний покой разлился по миру; чтобы стряхнуть его, понадобилась громкая музыка.
Семья Л-Та провожала прошедший год с помпой – он принес очень большую удачу. Красные фонарики и плошки горели вокруг замка, и их длинные цепочки выглядели с башни сияющими ожерельями. Мелюзга, под предводительством маленького братца Госпожи Лью и Крошки Ие, сбежала в тёмные уголки парка и играла там в разбойников – с фонариками и "тростником", заглушая воинственными воплями пение храмового причта, благодарящего День и Ночь за ушедший год и просящего счастья и радости в новом. Ряженая молодежь играла в шарады и "связь времен" – и Ра, одетый Вассалом Ону, хихикал над Ар-Нелем в ожидаемом костюме Ведьмака, но три шарады не отгадал…
Ночь уже перевалила за середину, когда тёмные всадники подлетели к воротам замка Л-Та во весь опор. Они спешились и вошли по алее, освещённой фонариками с пожеланиями всех благ, а привратник бежал впереди них – появление укутанных в чёрное фигур в озаренном зале, где пили горячий отвар чок и подогретое вино с пряностями, заставило разом умолкнуть и музыку, и голоса.
– Господин Л-Та, – хрипло обратился к Отцу чёрный человек с седой косой, – вчера утром Кши-На лишилась Государя. В связи с последними событиями и тем доверием, которым покойный Государь одарил вас в последний год своей жизни, Совет не мог не сообщить вам – одному из первых. Выраженная в завещании воля Государя подтверждена. Ваш младший сын – Официальный Партнер нового Государя, который взойдет на престол предков в следующее полнолуние.
На лицо Отца набежала тень. Мать укуталась в платок. В зале, кажется, боялись дышать.
– Гасите огни, – скорбно приказал чёрный гонец. – Следующая луна объявлена Луной Слёз.
Ра стоял посреди зала, чувствуя на себе все взгляды, и оживление стекало с него, как вода. Шлем Вассала Ону с крашеными перьями и панцирь из тонкой жести в сусальном золоте вдруг показались ему тряпками площадного шута, а веселье праздничной ночи вызвало приступ нестерпимого стыда.
Ра растерянно огляделся. Старший и Госпожа Лью, одетые фениксами, встревоженно шептались, спрятав лица в пышные воротники из цветных перьев. Второй разглядывал чёрных гонцов со странной, почти удовлетворенной миной, Третий гасил свечи в ближайшем канделябре. Пажи смотрели на Ра и чёрных с детским страхом. Взрослые, шушукаясь, отводили глаза.
Рука Ар-Неля невесомо коснулась плеча.
– Маленький Ра, – сказал он, впервые назвав Ра освящённым именем, – мне жаль. Моя душа полна скорби, дорогой друг. Кажется, мы с вами ничего не успели. Теперь приготовьтесь: может случиться всё, что угодно.
Ра не выдержал. Он кивнул, бросил быстрый взгляд на Мать – и, не дождавшись позволения или одобрения, выбежал из зала. Поднялся по лестнице к себе, прихватив по дороге свечу. Задвинул дверь, снял глупый шлем, бросил на постель. Торопясь, выдернул из пачки шёлковой бумаги с золотым обрезом листок, брызнул водой на подсохшую тушь.
"Я знаю, что тебе не до тех ничтожных слов, которыми я попытаюсь тебя утешить. Я понимаю – у меня нет сил тебе помочь. Просто знай – я плачу вместе с тобой".
Ра дунул на свеженаписанные слова, свернул письмо в самом простом стиле – как солдату или страннику – и бегом вернулся в потемневший зал, откуда, переговариваясь вполголоса, расходились гости.
Чёрные ушли.
Ра выскочил из дома – лицо обжёг ледяной ветер – и догнал гонцов уже у ворот, исключительно потому, что они шли подобающе медленно. Задыхаясь от холода и бега, поспешно поклонился. Сунул письмо в руку гонца с седой косой.
– Уважаемый Господин… передайте… – запнулся.
– Новому Государю, – закончил гонец с печальной тенью улыбки. – Конечно, Уважаемый Младший Л-Та. Это опрометчиво – как всё искреннее. Я надеюсь, что Новый Государь сумеет оценить ваш порыв по достоинству.
Разве дело в этом, подумал Ра. Будто я пытаюсь заработать на такой ужасной вещи, как смерть его Отца, какие-то преимущества себе… Государь столь высок, что невозможно чувствовать к нему жалость? Нельзя думать, как ему должно быть одиноко и холодно, потому что Отец в Обители Цветов и Молний – это вовсе не то же самое, что Отец рядом…
Может, я не смею сравнивать Государя с собой, даже если у нас совпадают все мыслимые и немыслимые знаки судьбы, вплоть до "потайной шестёрки"?
Но ведь он тоже – живой человек, думал Ра, дрожа от холода, но не ускоряя шаги. Посмеет ли кто-нибудь из Государевой свиты сказать ему: "Плачу вместе с тобой"?
А вдруг на Вершине Горы так же холодно и пусто, как на вершине настоящей горы? Вдруг там нет ничего, кроме льда и далёкого чистого небесного света?
Может, я поступил глупо, подумал Ра, подходя к дому. Но – пусть он знает, что я не побоюсь подойти близко, даже если это почти преступление.
У парадного подъезда фыркали лошади – оседланные и запряжённые в носилки. Гости уезжали.
Ра, остановившись в тени, прислушался к их негромким разговорам – говорили о том, что его очень занимало.
– …Небеса гневаются – страшное горе…
– …теперь Но-Хен неминуемо потеряет всё, что имел, зато Л-Та приобретут больше, чем могли мечтать…
– …на престол уже через луну? Мальчик, неутверждённый в статусе Мужчины?
– …без регента – уже не ребёнок, Время пришло – якобы взрослый. Теперь поторопятся с поединком, чтобы утвердить…
– …да его уже формально объявили Государем…
– …вас удивляет? Поединок Принца – всегда простая формальность…
– …просто – так откровенно…
– …что вы, Уважаемый Господин Мя-Гн, Совет мудр: мальчик-Принц – последний в роду, не дай Небо, с ним что-нибудь…
– …тихо, тихо, бесценный друг. Мы ещё не… тихо…
– …силы Земли и Неба, пошлите Принцу долгих лет – упаси нас от смуты и грызни в Совете…
– …Госпожа И-Вэ выслушала, как член Государева Дома – уже не пытается скрыть, что…
– …тише, тише. Я никого не принимаю с завтрашнего утра и до следующего полнолуния – и вам не советую… разве что – приватно…
Ра прижимался к ледяной стене, мелко дрожа от холода, и тщетно пытался осмыслить услышанное. Из всех слов, выхваченных из фраз, самыми яркими ему показались слова "простая формальность". Ра впервые слушал разговоры взрослых, совсем не предназначенные для его ушей – и взрослые в этих разговорах предстали гораздо более жестокими, чем Ар-Нель. К тому же им не было дела до Ра.
Вернее, Ра потихоньку превращался в их и собственных глазах в отменную сплетню. В разменную монету в сделке между Государевым Домом и Родителями.
Вот интересно, подумал Ра в тоске, Принц чувствует себя так же? Его Отец покинул земную юдоль, а взрослые, все эти Важные Господа, теперь подсказывают любое решение, ведя будущего Государя туда, куда им надо? Его это бесит или он привык?