- Да, профессор, - сказала она. - Продолжайте.
Неруда улыбнулась; наступала кульминация её выступления.
- И, поскольку индивидуализация - это часть юридического определения личности, Карен - теперь уже Карен Бесарян - по-видимому, перестала быть личностью в глазах закона не в тот день, когда её тело умерло на Луне, но в тот более ранний день, когда её разум отсканировали и была создана его копия. Та личность, которой была Карен Бесарян, юридически оказалась возвращена в статус эмбриона возрастом меньше пятнадцати дней; она потеряла свои права личности в момент, когда перестала быть единственным уникальным организмом. Понимаете? Уникальная юридическая сущность, известная как Карен Синтия Бесарян, прекратила существовать в момент завершения сканирования. И, разумеется, когда личность исчезает, она исчезает насовсем.
Если бы я был в своём старом биологическом теле, то наверняка бы в этот момент поражённо осел бы в кресле. Лопес элегантно обошла всю нашу стратегию - и при этом сообщила суду, что если он станет оспаривать её позицию, то ему придётся оспорить всё действующее законодательство об абортах. Одного взгляда на судью Херрингтона мне хватило, чтобы понять - это последнее, чего бы ему хотелось.
- Сделаем перерыв, - сказал судья; вид у него был не менее ошарашенный, чем у меня.
30
Как бы мне хотелось видеть Землю; тогда у меня бы было, на чём сосредоточить свои мысли, когда я думаю о Ребекке. Но Земля была прямо под нами, а созерцание пола не могло удовлетворить мою психологическую потребность. Конечно, и ничто другое не могло, кроме возможности увидеть её по-настоящему.
Ребекка думает, что вселенная шлёт ей послания - по её словам, сначала тактично, но потом, если она их не воспринимает, вселенная начинает дубасить её палкой.
Я не верил в такие вещи. Я знал, что вселенной я безразличен. И всё же, вероятно, из уважения к Ребекке, я иногда обнарудивал, что и правда присматриваюсь, прислушивають, примечаю: если есть способ отсюда выбраться, то, может, вселенная мне намекнёт?
Тем временем я последовал ещё одному совету Брайана Гадеса - тому, которого, как я надеялся, потом не буду стыдиться. Я решил попробовать заняться лунным скалолазанием. На Земле я никогда ничем подобным не увлекался - восток Канады не больно-то богат горами. Но звучало это привлекательно, так что я поинтересовался в бюро развлечений.
Оказалось, что альпинистские экспедиции водил мой старый знакомый Квентин Эшберн, инженер по обслуживанию лунобусов. Никому не позволялось выходить на поверхность Луны в одиночку; те же самые правила здравого смысла, что применяются в дайвинге, действовали и здесь. Так что Квентин, узнав, что я интересуюсь скалолазанием, пришёл в полный восторг.
В прошлом, как мне сказали, скафандры изготовлялись для каждого индивидуально, но новые адаптивные материалы сделали это ненужным: в Верхнем Эдеме имелись скафандры трёх размеров для мужчин размеров и трёх для женщин, и практически сразу стало очевидно, что мне нужен мужской средний размер.
Квентин помог мне облачиться, проверил все соединения. Потом отобрал альпинистское снаряжение, хранившееся тут же на открытых полках. Кое-что из него я узнал: к примеру, мотки нейлоновой верёвки. Другое я видел впервые в жизни. Последнее орудие имело вид настоящего оружия: пистолета с толстым коротким дулом.
- Что это? - спросил я.
- Это горный пистолет, - сказал он. - Для забивания питонов.
- Что ж, надеюсь, нам они не попадутся, - сказал я.
Квентин замеялся.
- Питоны - это такие металлические штыри. - Он открыл толстый магазин пистолета и показал. Штыри были десяти сантиметров в длину. Передний конец был заострён, на заднем имелась проушина, в которую продевалась верёвка. - Мы вбиваем их в скалу и используем как упор для руки или ноги, или закрепляем на них канаты. На Земле питоны обычно забивают руками, но здесь скалы довольно твёрдые, к тому же слишком велик риск повредить рукавицу и выпустить из скафандра весь воздух. Так что мы пользуемся горными пистолетами.
Я никогда не держал в руках никакого оружия - и, как канадец, был горд этим фактом. Однако я взял устройство и последовал примеру Квентина, который опустил другое такое же в объёмистый карман на правом бедре.
Наконец, мы напялили круглые шлемы. Они были начинены, как пояснил Квентин, чем-то вроде электронных чернил: любая часть шлема могла стать матовой и блокировать солнечные лучи. Затем мы прошли через шлюз, который оказался рядом с площадкой, где садились лунобусы.
- Ваша радость и гордость улетела, - сказал я ему по радио, указывая на пустую площадку.
- Уже давно, - ответил Квентин. - Он на обычном маршруте к ЛС-1. Но завтра он возвращается, повезёт несколько человек в обсеравторию SETI.
Обсерватория SETI. Там слушают приходящие из вселенной сообщения. Я тоже пытался их слушать.
Мы двинулись дальше, шагая уже по лунной поверхности. Хотя скафандр весил больше двадцати килограмм, я по-прежнему ощущал себя гораздо легче, чем на Земле. Воздух в скафандре был немного странный - совершенно лишёный каких-либо запахов - но я быстро к нему привык, хотя…
Нет, показалось. На секунду я подумал, что начинается новый приступ головной боли, но ощущение прошло практически сразу же.
Перед нами была стена кратера. Пока мы шли, солнце исчезло за ней, и стали видны звёзды. Я продолжал вглядываться в чёрное-пречёрное небо в поисках Земли, но, конечно же, её отсюда не было видно. А вот…
- Это Марс? - спросил я, указывая на яркую точку света, немного отличавшуюся оттенком от остальных - она могла быть красной либо зелёной, но я никогда не слышал о "зелёной планете".
- Точно, - ответил Квентин.
Нам понадобилось минут десять, чтобы то шагом, то прыжками добраться до кратерной стены, которая теперь уходила ввысь над нашими головами, крутая и неровная. Посколько мы были в тени, Квентин включил фонарь, встроенный в скафандр в центр груди, а потом протянул руку и переключил что-то на моём скафандре, включая такой же фонарь.
- Ух ты, - сказал я, глядя на чернильную стену. - Она выглядит… трудной.
- Ещё бы, - дружелюбно отозвался Квентин. - Когда легко - никакого интереса. - Он не стал ждать ответа, что было хорошо, потому что я не знал, что ответить. Вместо этого он отстегнул клапан на кармане и вытащил из него горный пистолет. - Видите? - сказал он, указывая свободной рукой. - Целитесь в трещину в скале.
Я кивнул.
Он прицелился, потом выстрелил. Звука не было никакого, но пистолет явно разрядился с немалой отдачей, судя по тому, как рука Квентина дёрнулась назад. Металлический штырь беззвучно воткнулся в скалу. Квентин проверил его, чтобы убедиться, что он сидит прочно, и продел сквозь него верёвку.
- Всё очень просто, - сказал он.
- Сколько крюков у него в обойме?
- Восемь. Но в карманах уйма запасных, так что не беспокойтесь.
- Э-э… похоже, у него приличная отдача, - сказал я, указывая на пистолет.
- Зависит от установки мощности, - объяснил Квентин. - Но на максимуме, когда мы работаем с гранитом… - Он подрегулировал что-то на пистолете и выстрелил в сторону от кратерной стены. Штырь метнулся через лунный вакуум и взметнул пыль там, где упал.
Я кивнул.
- Порядок? - спросил Квентин. - Ну, тронулись!
Мы начали взбираться по каменной стене, поднимаясь всё выше и выше, к солнечному свету.
Это возбуждало. Я был под открытым небом, и в отсутствие окружающих меня стен я, похоже, по крайней мере на время перестал чувствовать себя пленником. Мы выбрались на гребень кратерной стены, и…
…и яростный свет солнца ударил мне в глаза, вызвав новый приступ головной боли, прежде чем шлем потемнел. Боже, как бы мне хотелось, чтобы мой мозг перестал болеть…
Мы немного прошлись по серой поверхности, загибавшейся к слишком близкому горизонту. "Величественное запустение" - так сказал об этом Чандрагупта, цитируя кого-то ещё. Так оно и было. Я упивался этой суровой красотой, пытаясь игнорировать боль между ушами.
Вскоре в динамиках шлема послышалось пикание, контрапунктом к пульсирующей боли: нас предупреждали об ограниченности запаса воздуха.
- Ну что же, - сказал Квентин. - Пора домой.
"Домой", подумал я. Чёртов ремонтник лунобусов прав. Пора вернуться домой, раз и навсегда.
Дешон и Малкольм весь перерыв провели, разыскивая информацию и совещаясь, и когда мы вернулись в зал суда, я услышал, как Дешон говорит Карен, что он "готов, и готовее уже не станет". Как только вошёл судья Херрингтон и все мы снова сели, Дешон начал свой перекрёстный опрос Алисы Неруды, биоэтика из Йеля.
- Доктор Неруда, - сказал он, - я уверен, что присяжных очень заинтересовал ваш рассказ о джерримендеринге границ между личностью и её отсутствием.
- Я бы не стала обвинять высший суд страны в джерримендеринге, - холодно ответила она.
- Вероятно. Но в вашем комментарии о людях, которые становятся более чем одной индивидуальностью, имеется зияющий пробел, не так ли?
Неруда посмотрела на него.
- Да?
- Похоже на то, - сказал Дешон. - Ведь клонирование человека технически возможно с какого года? С двадцать второго или вроде того?
- По-моему, первый клонированный человек родился в 2013-м, - ответила Неруда.
- Значит, я ошибся, спасибо, - сказал Дешон. - Но разве клонирование не состоит в том, что мы берём некую личность и делаем из неё две? Ведь оригинал и клон генетически идентичны, и тем не менее они оба обладают всеми правами и являются людьми.
- Вам нужно прослушать мой курс, мистер Дрэйпер. Это действительно интереснейшая теоретическая проблема, но она не имеет отношения к американским законам. Во-первых, разумеется, никто в здравом уме не скажет, что это один и тот же человек. И, во-вторых, клонирование человека всегда было запрещено в США - оно запрещено даже в Канаде - так что американскому законодателю не было нужды инкорпорировать концепцию человеческих клонов в определение личности. - Она скрестила руки на груди, словно говоря "Вот так-то!" - Индивидуализация остаётся частью действующего права.
Если Дешон был обескуражен, он удачно это скрыл.
- Благодарю вас, доктор Неруда, - сказал он. - Вопросов больше не имею.
- И на этом мы сегодня закончим, - сказал судья Херрингтон. - Присяжные, должен вас предупредить о…
Прошло уже немало времени с тех пор, как я общался с другим экземпляром меня, но сегодня вечером это случилось снова, когда я смотрел по телевизору матч "Блю Джейз". Они играли так погано, что, похоже, я позволил своим мыслям отвлечься. Возможно, мой зомби и не возражал против зрелища их разгрома, но моё сознание не могло больше этого выносить, и…
И внезапно у меня в голове появиась другая версия меня. Я приказал телевизору отключиться и напряг слух.
Это странно…
- Привет! - сказал я. - Привет, ты там?
Что? Кто?
Я вздохнул, снова прошёл всю канитель объяснений, кто я такой, закончив словами:
- И я знаю, что ты думаешь, будто сейчас 2034 год, но это не так. На самом деле сейчас 2045.
О чём ты говоришь?
- Сейчас 2045 год, - повторил я.
Само собой. Я и так это знаю.
- Правда?
Конечно.
То есть, это не тот самый экземпляр с проблемами с памятью, с которым я разговаривал в прошлый раз. Чёрт, интересно, сколько их всего.
- Ты вроде говорил про что-то странное.
Что? А, да. Да, очень.
- Что именно?
Я уронил ручку, которой писал.
- И что?
И успел её поймать прежде, чем она долетела до пола.
- Ну, сейчас в твоих реакциях отсутствует медленный химический компонент, - сказал я. - Сейчас всё электрическое и происходит со скоростью света.
Нет, не в этом дело. Я видел, как ручка падает, видел её отчётливо, когда она летела к полу.
- Я не замечал подобного обострения восприятия.
Не думаю, что это обострение восприятия… Вот. Я подобрал её и уронил снова. Она падает как в замедленной съёмке.
- Падает в замедленной… как это может быть?
Понятия не имею, если только…
- О чёрт…
То-то и оно.
- Ты на Луне. То есть, полагаю, это может быть любое место с пониженной гравитацией, в том числе орбитальная станция, которая вращается слишком медленно для земного "же". Но поскольку мы уже знаем, что у "Иммортекс" есть база на Луне…
Да. Но если я на Луне, разве в разговоре не должно быть задержки ситгнала? Луне же в… скольки? - в четырёхстах тысячах километрах от Земли.
- Типа того. А свет движется со скоростью 300000 км в секунду, так что… сейчас прикину… должна быть задержака в секунду с третью.
Может, она и есть. Может быть.
- Давай проверим. Я сосчитаю до пяти; когда ты услышишь, как я говорю "пять", ты подхватишь и сосчитаешь от шести до десяти, а потом я - от одиннадцать до пятнадцати. Хорошо?
Хорошо.
- Раз. Два. Три. Четыре. Пять.
Шесть. Семь. Восемь. Девять. Десять.
- Одиннадцать. Двенадцать. Тринадцать. Четырнадцать. Пятнадцать.
Не заметил никакой задержки.
- Я тоже.
Тогда как?…
- Эндрю Портер говорил что-то об использовании квантового тумана для неивазивного сканирования мозга оригинального Джейка Салливана…
Ты думаешь, что копии квантовано спутаны?
- "Квантово". Правильно говорить "квантово".
Я знаю.
- Я знаю, что знаешь.
Квантово спутаны. То есть мы связываемся мгновенно…
- Именно. То, что Альберт Эйнштейн называл "некими жуткими дальнодействиями".
Полагаю, это возможно.
- Но зачем бы "Иммортекс" стала создавать ещё одну копию меня на Луне?
Я не знаю, сказал голос у меня в голове. Но мне это не нравится.
- Ты ведь не можешь вернуться сюда, на Землю. Здесь может быть только один я.
Я знаю. Везучий чёрт.
Я подумал об этом.
- Похоже, так и есть.
Карен вернулась на место свидетеля, в этот раз вызванная Марией Лопес, а не Дешоном.
- Ранее, - сказала Лопес, - во время перекрёстного опроса Алисы Неруды, ваш адвокат, мистер Дрэйпер, использовал термин "джерримендеринг" в отношении определения границы между жизнью и смертью. Вы это помните?
Карен кивнула.
- Да, помню.
- Вы профессиональный писатель; я уверена, что у вас обширный словарный запас. Не могли бы вы просветить нас относительно значения этого вычурного слова?
Карен наклонила голову набок.
- Оно означает перекраивание границ для получения политического преимущества.
- Этот термин, - сказала Лопес, происходит от имени Элбриджа Джерри, не так ли, который изменил границы избирательных округов в Массачусетсе, будучи губернатором этого штата, так, чтобы его партия получила большинство на следующих выборах, верно?
- Герри, - сказала Карен, - а не Джерри. Мы стали говорить "джерримендеринг", но губернатор - а впоследствии вице-президент - произносил свою фамилию "Герри".
Я улыбнулся способности Карен найти способ вежливо послать кого-то в зад.
- Э-э… да, конечно, - сказала Лопес. - Так вот, губернатор изменил границы округа Эссекс так, что его очертания стали напоминать саламандру. Значит, повторимся, джерримандеринг означает изменение линий границ таким образом, чтобы получить политическую или личную выгоду, правильно?
- Можно сказать и так.
- И адвокат истца обвинил Верховный Суд в том, что он просто передвигал линию, разделяющую жизнь и смерть, пока она не стала политически приемлемой, не так ли?
- Да, мистер Дрэйпер имел в виду что-то такое.
- Но, конечно же, вы хотите, чтобы присяжные этого жюри передвинули другую линию - очевидную, неопровержимую, обозначающую момент смерти мозга - в другое место ради вашего личного удобства, не правда ли?
- Я бы так не сказала, - сухо ответила Карен.
- А ведь вы сами в прошлом занимались играми в джерримандеринг, не так ли?
- Мне о таком неизвестно.
- Нет? Миз Бесарян, у вас есть дети?
- Разумеется. У меня есть сын, Тайлер.
- Ответчик на этом процессе, верно?
- Да.
- А другие дети?
Карен выглядела как… я не мог сформулировать; её пластиковое лицо исказилось таким образом, как я ни разу ещё не видел, и я не знал, какую эмоцию ооно выражает.
- Тайлер - мой единственный ребёнок, - сказала, наконец, Карен.
- Ваш единственный живой ребёнок, - сказала Лопес, - верно?
Иногда вы читаете в книгах о том, как рот человека от удивления образовывает идеальное "О"; лица из плоти и крови на самом деле не могут такого сделать, но синтетическая физиономия Карен изобразила её безупречно, когда Лопес задала этот вопрос.
- Вы сама женщина, - сказала Карен. - Как вы можете быть так бессердечны? Какое отношение к делу может иметь тот факт, что я потеряла дочь, когда она была ещё в колыбели? Думаете, я до сих пор не плачу и не могу уснуть, когда о ней вспоминаю?
Мария Лопес в первый раз оказалась в полнейшей растерянности.
- Миз Бесарян, я…
Карен не унималась.
- Господи Боже мой, миз Лопес, вытащить это…
- Честное слово, миз Бесарян, - воскликнула Лопес. - Я понятия не имела! Я не знала.
Карен скрестила руки на груди. Я взглянул на присяжных; у всех у них были такие лица, словно они ненавидят Лопес всеми фибрами души.
- Правда, миз Бесарян. Я… я глубоко сочувствую вашей утрате. Правда, Карен… пожалуйста, простите меня.
Карен малчала.
Лопес повернулась к судье.
- Ваша честь, может быть, небольшой перерыв…
- Двадцать минут, - сказал Херрингтон и стукнул молотком.
31
Панель управления шлюзовой камерой лунобуса располагалось, как этого и следовало ожидать, рядом с дверью шлюзовой камеры. Пилот ещё не появился, что было очень кстати. Я взошёл на борт первым и дождался остальных. На самом деле мне хватило бы одного, но… но, чёрт побери, следующие два пассажира, две женщины, белая и азиатка, вошли вместе. Ну, что поделаешь.
Я переместился к управлению шлюзом и уже готов был нажать соответствующую кнопку, когда увидел, что не кто другой, а сам Брайан Гадес идёт по коридору, взмахивая в воздухе хвостом своей причёски. Будет лучше с ним внутри или снаружи? Мне нужно было принять решение немедленно, и я решил, что с ним внутри удар будет даже сильнее. Я дождался, пока он пройдёт через шлюз, и затем нажал кнопку аварийной блокировки…
Две женщины уже заняли свои места. Они сели не вместе; несмотря на то, что, входя, болтали друг с другом, подругами они, похоже, не были. Гадес ещё стоял, и он удивлённо обернулся, услышав звук задраиваемого шлюза.
Он обернулся и впервые заметил меня; его глаза стали круглыми.
- Салливан?
Я вытащил горный пистолет из маленького рюкзака, который я положил на сиденье рядом с собой, а потом кашлянул, прочищая горло в сухом воздухе кабины.