30
Дождь перестал.
Крыша стала чистой.
Они сбросили шланг-змею, и она, тяжело ударившись о ночную траву, на тысячу миль вокруг возвестила, что дело сделано.
Далеко за городом шар все еще висел между безнадежной полночью и многообещающим, хоть и невидимым еще солнцем.
- Чего она ждет?
- Может, она унюхала, что мы тут, наверху?
Они спустились вниз через чердак и вскоре уже лежали по своим комнатам в постелях, отдыхая после лихорадочных разговоров, бросавших то в жар, то в холод, прислушиваясь к ударам сердец и к ходу часов, ускорявшихся с приближением рассвета.
На все, что они замышляют, подумал Уилл, мы должны ответить первыми. Ему захотелось вдруг, чтобы шар вернулся назад, чтобы Ведьма догадалась об исчезновении ее знака, чтобы спустилась вниз и снова оставила след на крыше. Почему?
А потому.
Он поймал себя на том, что смотрит на свое бойскаутское снаряжение - большой замечательный лук и колчан со стрелами, висящие на восточной стене комнаты.
Извини меня, папа, подумал он, и, улыбнувшись, встал. Настало время выйти на улицу в одиночку. Я не хочу, чтобы она вернулась к своим и рассказала обо всем, что мы сделали или, может быть, о том, что собираемся сделать.
Он снял со стены лук и колчан, осторожно поднял раму и выглянул наружу. Не нужно долго и громко кричать. Надо просто думать особым образом. Они не могут читать мысли, я знаю, наверняка, иначе не послали бы ее, она тоже не способна читать мысли, но может чувствовать тепло тела, улавливать особые температуры, особые запахи и особое волнение; и если дам ей знать о моих будто бы добрых намерениях, то может быть, может быть…
Далекий, навевающий дремоту бой часов возвестил четыре часа утра.
Ведьма, подумал он, возвращайся.
Ведьма, подумал он еще напряженней, так, что сердце запрыгало, крыша чистая, слышишь!? Мы вымыли ее своим собственным дождем! Ты должна вернуться и снова пометить ее! Ведьма!..
И Ведьма встрепенулась.
Он почувствовал, как земля повернулась под воздушным шаром.
Приходи, Ведьма, я здесь один, я мальчик без имени, ты не можешь читать мои мысли, но я здесь, я плюю на тебя!
И я кричу во все горло, что мы обманули тебя, что наш замысел удался, так приходи же, приходи! Посмей прийти, посмей же!
За многие мили до него донеслось затрудненное дыхание.
Черт побери, подумал он вдруг; ведь я не хочу, чтобы она возвращалась к этому дому! Бегом! Он быстро оделся.
Сжимая оружие, Уилл ловко спустился по лестнице, спрятанной под плющом, и поспешил по мокрой траве.
Ведьма! Сюда! Он побежал, оставляя за собой следы, чувствуя бешеный, прекрасный подъем сил; он бежал, словно заяц, наевшийся какого-то неизвестного сладко-ядовитого корня, заставляющего скакать галопом. Коленки ударяли его в подбородок, ботинки давили мокрые листья, он перепрыгнул через живую изгородь; его руки были полны грозного ощетинившегося оружия, которое страшило и радовало, его зубы стучали, словно рот был набит мраморными шариками.
Он оглянулся. Шар висел совсем близко! Он появлялся и исчезал то за деревьями, то за облаками.
Куда я бегу? - подумал Уилл. Погоди-ка! Дом Редмена! Там давно никто не живет! Еще два квартала - и я у цели.
Слышалось только быстрое шарканье ног по листьям и громкое шипение странного существа в небе; лунный свет заливал снежной белизной всю округу, сверкали звезды.
Задыхаясь, с сильно бьющимся сердцем он подбежал к дому Редмена и молча закричал: Сюда! Это мой дом!
Он почувствовал, как воздушная река переменила в небе свое русло.
Отлично!
Рука уже поворачивала ржавую ручку двери. О Боже, подумал он, а что, если они ждут меня внутри?
Он открыл дверь, ведущую во тьму.
Там в непроглядности взметнулась пыль, словно струны арфы, зазвучала паутина. И больше - ничего.
Перепрыгивая через две ступеньки, Уилл помчался вверх по лестнице, вылез на крышу, спрятал свое оружие за трубой и встал, в ожидании, во весь рост.
Зеленый, словно покрытый слизью, разрисованный громадными изображениями крылатых скорпионов, древних птиц, огней, дыма, грозовых облаков и молний шар, покачивая плетеной корзиной, со свистом спускался вниз.
Ведьма, думал Уилл, сюда!
Влажная тень задела его, словно крыло летучей мыши.
Уилл упал. Закрыл голову руками. Сгустившаяся тень задела его крылом и ударила.
Он лежал, обхватив трубу.
Тень полностью поглотила его.
В этом туманном сумраке было холодно, как на дне моря.
Но внезапно ветер переменился.
Ведьма разочарованно зашипела. Шар поплыл вверх, кружась и словно стараясь стереть Уилла своей тенью.
Ветер! - подумал мальчик с бешеной радостью, - он на моей стороне!
Нет, не уходи! - думал он. - Вернись назад.
Он боялся, что Ведьма пронюхала его план.
И она действительно пронюхала. Его замысел вызывал у нее неодолимый зуд. Она нюхала, она задыхалась от него. Уилл видел, как ее ногти рассекали и царапали воздух, они словно пробегали по восковой табличке, отыскивая на ней какие-то отпечатки. Ведьма повернула ладони вниз, будто он был маленькой печкой, и она прилетела, чтобы погреть над ним озябшие руки. Корзина раскачивалась, точно маятник, и он разглядел ее плотно сжатые, слепые, зашитые глаза, ее уши, заросшие мхом, бледный, сморщенный как сухой абрикос рот мумии, который втягивал воздух, чтобы определить по вкусу, что было обманного в действиях и мыслях мальчишки. Он рисовался ей слишком хорошим, слишком необыкновенным, слишком прекрасным и проницательным, чтобы быть настоящим. Она чувствовала, она знала это наверняка!
И, зная это, она сдерживала дыхание.
А шар между ее вдохом зависал на какое-то время неподвижно, замирал между небом и землей.
Но вот робко, неуверенно, едва осмеливаясь проверить то, что ей было нужно, Ведьма вдохнула. Шар, словно тяжело нагрузившись, снизился. Выдохнула - и он, словно освобожденный от груза, взмыл вверх!
И снова она ждала, сдерживала злобный вздох в перепутанной паутине своего крохотного, как у ребенка тела.
Уилл сделал "нос", передразнивая ее.
Она всосала воздух и тяжелый вдох заставил шар поползти вниз.
Ближе, ближе! - подумал Уилл.
Но она осторожно кружилась над ним, прислушиваясь и прислушиваясь к острому запаху пота. Уилл бегал по крыше по пятам за Ведьмой. Ты! - думал он, - ты хочешь меня измотать! Хочешь, чтобы у меня закружилась голова?
Оставалось попробовать последнюю уловку.
Он встал спиной к шару и замер.
Ведьма, подумал он, ты ничего не можешь.
Он ощутил звук, исходящий из слизистого зеленого облака, наполненного злобным духом, услышал в корзине пронзительные визг и возню, словно в мышеловке, и тут же тень охватила холодом его ноги, спину и шею.
Ближе!
Ведьма втянула воздух, вобрала тяжесть ночи, груз звезд и холодного ветра.
Ближе!
Слоновья тень ударила, и у него заложило уши.
Он слегка придвинул к себе лук и стрелы.
Тень поглотила его.
Словно паучьи лапы задели его - ее рука?
Сдерживая крик, Уилл пытался увернуться.
Ведьма, высунувшись из корзины, была не более чем в футе от него.
Он согнулся. Ухватился за что-то…
Ведьма учуяла, унюхала, поняла, что мальчишка держится крепко, и попыталась завизжать и выдохнуть.
Но вместо этого она устрашающе втянула воздух и вместе с ним всосала вес, отягощая шар. Корзина скрежетала по крыше.
Уилл натянул тетиву, но от волнения слишком сильно.
Лук разломился надвое. Уилл с недоумением рассматривал стрелу, оставшуюся у него в руках.
Ведьма радостно и победно с силой выпустила воздух.
Шар пошел вверх, ударив Уилла тяжело нагруженной корзиной, скрипящей сухими прутьями.
Ведьма опять злорадно закричала.
Тогда, ухватившись одной рукой за край корзины, другой, свободной рукой Уилл размахнулся и изо всех сил метнул стрелу в шар.
Ведьма замолчала. Она пыталась дотянуться до его лица.
Затем стрела, которая, казалось, летела целый час, пробила маленькое отверстие в оболочке шара. Потом наклонилась, и ее наконечник, словно нож, разрезающий головку зеленого сыра, вспорол шар. Дальше оболочка разрывалась уже сама, и отверстие походило на рот, раскрывшийся в улыбке на боку гигантской груши, а слепая Ведьма в это время бормотала, стонала, жаловалась, На ее губах пузырилась слюна, она пронзительно верещала, негодуя и возмущаясь; Уилл висел в воздухе, крепко ухватившись за корзину и болтая ногами, а шар выл и свистел, оплакивая свою быстро приближающуюся газовую смерть; и заключенный в темницу воздух, будто дыхание дракона яростно вырывался наружу, и шар еще поднимался от силы этой струи.
Уилл разжал руки. Ветер засвистел в ушах. Уилл перевернулся, ударился о кровлю старой крыши и покатился вниз по скату, провалился в пустоту и, закричав, в последний миг уцепился за треснувший водосточный желоб, повис на нем и посмотрел в небо, отыскивая шар, который свистел, морщился и полз вверх как покалеченный зверь, изрыгающий в облака свое смрадное дыхание; точно смертельно раненный, но не желающий умирать мамонт, он выкашливал из утробы свои смердящие ветра.
Все это произошло в один миг. Уилл даже не успел обрадоваться счастливому избавлению, как, сорвавшись с крыши, полетел вниз, и дерево, раскинувшее свои сучья и ветви, как мягкий матрац, подхватило его. Словно бумажный змей, он лежал на ветках лицом к луне и волей-неволей вынужден был слушать последние горестные жалобы Ведьмы, по спирали удалявшейся на шаре со своими нечеловеческими печалями и горестями прочь от дома, от улицы, от города.
Улыбка шара, его рана, его смертельный бред теперь кружились над лугами, из которых он прилетел; он опускался вниз позади спящих, ни о чем не подозревающих домов.
Уилл долго лежал, не в силах шевельнуться. Он с ужасом ожидал, что вот-вот соскользнет на черную землю и размозжит себе голову.
Сердце колотилось с такой силой, что, казалось, могло стряхнуть его с ветвей, но он радовался, слыша его удары, сознавая, что жив.
Наконец, немного успокоившись, он собрался с силами и, творя самую проникновенную молитву, спустился по стволу дерева вниз.
31
В остаток ночи ничего больше не случилось.
32
На рассвете оглушительной силы гром прокатился по холодным небесам. Дождь безмолвно упал на городские купола и крыши, и тут же захохотал, закудахтал в водосточных трубах, заговорил на неведомых тайных языках под окнами, за которыми Джим и Уилл досматривали отрывочные сны, выскальзывая из одного и примеряя другой, и все сны казались скроенными из одной и той же темной рассыпающейся ткани.
И под барабанную дробь дождя случилось одно знаменательное событие.
В промокших просторах, где расположился карнавал, неожиданно с судорожным спазмом вновь ожила карусель. Ее орган-каллиопа, извергая музыку, засвистел зловонным паром.
Возможно, лишь один человек в городе услышал и угадал, что карусель опять заработала.
Дверь в доме мисс Фоли открылась, затем захлопнулась, и вдоль улицы послышались торопливые шаги учительницы.
Молния исполнила свой уродливый танец над землей, и дождь превратился в ливень, и земля исчезла под водой.
В доме Джима и в доме Уилла, когда дождь сунул нос в окна, за которыми уже завтракали, сначала разговаривали спокойно, потом кричали, потом снова успокоились.
В четверть десятого Джим, надев плащ, кепку и калоши, прошмыгнул на улицу в воскресную непогоду.
Он стоял, внимательно разглядывая свою крышу, где след гигантской улитки теперь был смыт напрочь. Затем он стал пристально глядеть на дверь Уилла, чтобы заставить ее открыться. Она отворилась. Появился Уилл. Из холла послышался голос его отца: "Хочешь, чтобы и я пошел?" Уилл решительно покачал головой.
Мальчишки шагали в мрачной задумчивости, пасмурное небо напоминало, что надо идти к полицейскому участку, чтобы рассказать о случившемся, к дому мисс Фоли, чтобы еще раз извиниться, но сейчас они просто шли, засунув руки в карманы, раздумывая о страшных вчерашних головоломках. Наконец, Джим нарушил молчание:
- Прошлой ночью, после того, как мы вымыли крышу, едва я уснул, мне приснилась похоронная процессия. Она двигалась вниз по Майнстрит, словно шла демонстрация.
- Или… как парад?
- Точно! Тысяча людей, все в черных пальто, в черных шляпах, в черных ботинках, и гроб сорока футов в длину.
- Врешь!
- Точно! Что можно хоронить в сорокафутовом гробу? - подумал я. И во сне подбежал и заглянул в гроб. Только не смейся.
- Не вижу ничего смешного, Джим.
- В этом длиннющем гробу лежало что-то такое большое, длинное, сморщенное, похожее на чернослив или на громадную виноградину, высохшую на солнце. Это было похоже на большую кожу или на высохшую голову великана.
- Воздушный шар!
- Ой, - Джим остановился. - Ты, наверное, видел такой же сон; Но… ведь воздушные шары не умирают, верно?
Уилл молчал.
- И их не хоронят, правда?
- Джим, я…
- Проклятый шар лежал, как какой-нибудь гиппопотам, выпускающий ветер из…
- Джим прошлой ночью…
- Черные перья качаются, оркестр с черным крепом на барабанах, с черными слоновыми костями вместо колотушек! И вот после такого сна приходится вставать утром и рассказывать маме о вчерашнем. Не все, разумеется, но ей и части было достаточно; она заплакала, закричала, потом опять заплакала, ведь женщины любят плакать, верно? Она называла меня своим преступным сыном, но ведь мы не сделали ничего плохого, правда, Уилл?
- Кто-то чуть было не прокатился на карусели.
Джим шел под дождем, не разбирая дороги.
- Не думаю, что мне еще раз этого захочется.
- Ты не думаешь!? После всего что было\? Черт возьми, сейчас я расскажу тебе кое-что! Ведьма, Джим, воздушный шар! Прошлой ночью, совсем один, я…
Но рассказывать не было времени.
Не было времени рассказать, как он ранил шар и тот улетел умирать в дальнюю сторону, унося с собой слепую женщину.
Не было времени, потому что шагая под холодным дождем, они вдруг услышали какой-то горестный звук.
Они проходили мимо пустыря, в глубине которого высился огромный дуб. От него сквозь дождливый сумрак и пробился к мальчикам этот звук.
- Джим, - насторожился Уилл, - кто-то плачет.
- Нет, - Джим продолжал шагать.
- Там маленькая девочка.
- Нет. - Джим не хотел даже взглянуть. - Что ей делать на улице под деревом в такую погоду? Идем.
- Джим, ты же слышишь!
- Нет, не слышу, не слышу!
Но плач становился все сильнее, он звучал в зарослях осенней травы, летел сквозь дождь, словно печальная птица, и Джиму пришлось повернуть, потому что Уилл уже шагал по пустырю.
- Джим, этот голос - я его знаю!
- Уилл, не ходи туда!
Джим остановился, но Уилл, спотыкаясь, шел, пока не оказался под деревом, пронизанным дождем; казалось, само небо опустилось и смешалось с осенней листвой, потекло серебристыми ручьями по стволу и ветвям; и под ними Уилл увидел маленькую девочку, закрыв лицо руками и припав к земле, она рыдала так, словно потерялась в ужасном лесу, словно не было вокруг ни города, ни людей.
Наконец, Джим подошел к дубу и спросил:
- Кто это?
- Не знаю. - Уилл почувствовал, как слезы подступили к глазам - он догадывался, кто эта девочка.
- Это не Дженни Холдридж, она…?
- Нет.
- Джейн Франклин?
- Нет. - Уилл чувствовал себя так, словно ему сделали укол новокаина в десну - язык не шевелился, губы онемели. - Нет…
Маленькая девочка рыдала, она знала, что они близко, но не глядела на них.
- Я- я… помогите мне… никто не поможет мне… мне… мне… я не хочу так…
Затем она немного успокоилась и подняла заплаканное лицо, с опухшими от слез глазами. Она была потрясена, увидев их рядом.
- Джим! Уилли! О Боже, это вы!
Она схватила Джима за руку. Он отдернул руку и крикнул:
- Нет! Я тебя не знаю, пойдем отсюда!
- Уилл, помоги мне, Джим, о, не уходите, не оставляйте меня! - Она судорожно всхлипнула и вновь залилась слезами.
- Нет, нет! - завопил Джим, заметался, бросился бежать, упал, вскочил на ноги, поднял кулак, чтобы ударить ее, но, весь дрожа, сдержался и опустил руку. - Ох, Уилл, Уилл, давай уйдем отсюда, прости меня, о Господи, Господи!
Девочка под деревом отпрянула, пристально посмотрела на них, потом застонала, обхватила себя руками и, покачиваясь, словно убаюкивая младенца, заговорила, почти пела, одиноко стоя в сумраке темного дерева, навсегда отрешенная от всего, и никто не мог вторить ей, и никто не мог прервать эту песню.
- …кто-нибудь должен помочь мне… кто-нибудь должен помочь ей… - она словно оплакивала чью-то смерть. - …кто-нибудь должен помочь ей… никто не поможет… никто не… помог ей, если бы не я… ужасно… ужасно…
- Она знает нас, - тоскливо сказал Уилл, повернувшись к Джиму. - Я не могу ее оставить!
- Врет она! - с бешенством крикнул Джим. - Врет! Она нас не знает! Я никогда ее не видел!
- Она ушла, верните ее обратно, она ушла, верните ее обратно, - горевала девочка, закрыв глаза.
- Кого найти? - Уилл присел на корточки и робко дотронулся до ее руки. Она вцепилась в него, и тут же поняла, что это неправильно, потому что он начал вырываться. Она разжала руки и снова зарыдала; он стоял около нее, а Джим поодаль, по колено в сырых зарослях, звал Уилла идти, ему не нравилось все это, они должны, должны идти.
- Ох, она потерялась, - всхлипывала девочка, - она убежала туда и никогда не вернется. Вы найдете ее?.. Пожалуйста… пожалуйста…
Дрожащий Уилл погладил ее по щеке.
- Теперь не плачь, - шепнул он. - Все будет хорошо. Я найду ее, - сказал он с нежностью. Девочка открыла глаза. - Я Уилл Хэлоуэй, поняла? Я буду не я, если мы не вернемся. Через десять минут. Жди нас здесь. - Она кивнула. - Ты будешь ждать нас тут, под деревом? - Она снова кивнула. Уилл встал. Это обычное движение напугало ее, и она вздрогнула. Он помолчал, посмотрел на нее и сказал. - Я знаю, кто ты. - Он увидел, как на маленьком жалком личике раскрылись знакомые серые глаза. Увидел намокшие от дождя длинные черные волосы, бледные щеки.
- Я знаю, кто ты. Но я должен проверить.
- Кто в это поверит? - вновь заплакала она.
- Я верю, - сказал Уилл.
Она опустилась на землю, зажав руки между коленок, дрожа от холода, вся такая тонкая, бледная, такая потерянная и маленькая.
- Ну, я пойду? - сказал он.
Она кивнула.
И он ушел.
На краю пустыря Джим ждал его, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Завидев Уилла он яростно крикнул:
- Этого не может быть!