44
Где-то неподалеку, словно в добела раскаленной печи, горела рука Чарльза Хэлоуэя, переплавляясь в боль и напряженность. Он открыл глаза. И в этот миг услышал такой громкий вздох, словно захлопнулась дверь парадного, и в холле запел женский голос:
- Старик, старик, старик, старик?
На месте его левой руки с исступленной болью пульсировала кровавая масса и тем поддерживала его жизнь, его волю, его внимание. Он попытался сесть, но боль страшной тяжестью тянула его вниз.
- Старик?..
Не старик! В пятьдесят четыре года не старость, яростно подумал он.
И тут она пришла, по стертому каменному полу; ее пальцы, как крылья ночной бабочки, хлопали по корешкам книг, вслепую читая названия, из ее ноздрей вырывались ночные тени.
Чарльз Хэлоуэй извивался и полз, извивался и полз к ближайшему стеллажу, превозмогая боль, не в силах пошевелить языком. Он должен подняться, вскарабкаться на полки, туда, где книги станут его оружием, он будет бросать их на того, кто крадется там, в ночной тьме…
- Старик, я слышу твое дыхание…
Она медленно двигалась в сторону, откуда доносилось его дыхание, ее тело улавливало каждый всплеск его боли.
- Старик, я чую твою боль…
Если бы он мог выбросить в окно руку вместе с болью! И она лежала бы там, колотясь как сердце, призывая к себе Ведьму, заставляя ее пойти по ложному пути в поисках этого ужасного костра боли. Он представил себе, как рука, изогнувшись, лежит на тротуаре, и Ведьма направляет свои чуткие ладони к этому бьющемуся, одинокому куску боли.
Но рука оставалась на месте, светилась, насыщая воздух запахом гари, торопя и призывая странную, похожую на монахиню цыганку, которая уже раскрыла свой алчный рот.
- Будь ты проклята! - закричал Чарльз Хэлоуэй. - Я здесь!
И тогда Ведьма, как одетый в черное манекен, быстро повернулась, подкатила, словно на роликах, и закачалась над ним.
Он даже не взглянул на нее. Такая тяжесть, отчаяние и напряжение охватили его, что он весь ушел в себя и видел лишь вихрем несущиеся тени ужаса.
- Все очень просто, - послышался шепот. - Остановите сердце.
Почему бы и нет, рассеянно подумал он.
- Медленно, - пробормотала она.
Да, подумал он.
- Медленно, очень медленно.
Его сердце, только что бившееся в груди, вдруг упало, пораженное странным недугом, оно дрогнуло, затем успокоилось и стало совсем легким.
- Еще медленнее, медленнее… - внушала она.
Как я устал, ты слышишь это, сердце? Он удивился.
Его сердце слышало. Словно недавно еще крепко сжатый кулак, оно стало расслабляться, один за одним разжимая пальцы.
- Остановись - будет хорошо, все забудь - хорошо, - прошептала она.
Ладно, почему бы и нет?
- Медленнее… совсем медленно.
Сердце спотыкалось, хромало.
И затем без всякой причины, разве что для того, чтобы в последний раз посмотреть вокруг, потому что хотел освободиться от боли, хотел уснуть… Чарльз Хэлоуэй открыл глаза.
Он увидел Ведьму.
Увидел ее пальцы, ощупывающие воздух, ощупывающие его лицо, его тело, обшаривающие сердце внутри тела и душу внутри сердца. Ее дыхание обдало его потоком болотных испарений, и в то же время он с безмерным любопытством наблюдал отвратительную слизь на ее губах, разглядывал складки на ее сморщенных зашитых веках, видел шею ящерицы, уши мумии, брови, похожие на грядки из сухого песка. Еще ни разу в своей жизни он не сталкивался с подобным существом, представлявшим сплошную головоломку, разгадка которой могла раскрыть величайший секрет жизни. Разгадка таилась в ней самой, она могла внезапно открыться в эту минуту, нет, в следующую, нет, в следующую, если понаблюдать за ее пальцами, похожими на скорпионов! если послушать ее монотонное пение и почувствовать как она извращала самый воздух. "Медленно! - шептала она. - …медленно!", и его хрипящее сердце стремилось остановиться. Повиноваться ее манящим и щекочущим пальцам.
И вдруг Чарльз Хэлоуэй фыркнул. Тихонько захихикал…
Он ухватился за это. Почему? Почему я… хихикаю… в такое время!?..
И тут же Ведьма уменьшилась примерно на четверть, это выглядело так, словно она сунула мокрые пальцы в розетку и ее ударило током.
Чарльз Хэлоуэй увидел, но не мог рассмотреть что произошло, почувствовал, но не мог убедиться в этом, ибо, почти мгновенно она бросилась вперед и принялась молча, не прикасаясь к нему, рисовать у его груди какие-то знаки, словно пытаясь с помощью чар остановить маятник часов.
- Медленно! - закричала она.
И тут бессмысленная, дурацкая, глупая улыбка, возникшая непонятно почему при воспоминании о воздушном шаре, с беззаботной легкостью остановилась на его губах.
- Совсем медленно!
Этот страх, это ее возбуждение и тревога, сменившиеся злобой, были для него не более, чем занятная головоломка" С небывалым любопытством он потянулся вперед, чтобы разглядеть и изучить каждую пору на ее лице, напоминавшем шутовскую маску, сделанную к празднику Всех святых. И тут же первая мысль, неожиданно пришедшая в голову, была: ничто не имеет значения. Жизнь в самом конце вдруг оказалась шуткой, но шутка эта была такая огромная, что ее следовало выставить в конце коридора, чтобы охватить взглядом и оценить ее бессмысленную длину и не имевший никакого значения вес; эта гора обладала такой нелепой необъятностью, что вы казались карликом в ее тени; и могли лишь потешаться над ее помпезностью. Сейчас, совсем рядом со смертью, в каком-то оцепенении, но очень четко он думал о миллиарде мелочей, совершаемых в жизни, о приездах и отъездах, познавательных поездках, когда он был мальчиком, юношей, затем мужчиной. Он собирал и складывал в кучу все свои недостатки, злые умыслы, игрушки тщеславия, среди дурацких книг, в которых остались безделушки, наполнявшие его жизнь.
И все же там не было ничего более абсурдного чем эта, называемая Цыганской Ведьмой, Читательницей Пыли, щекочущей, вот что, щекочущей воздух! Дурак! Она же не знает, что делает!
Он открыл рот.
И тут у него изо рта вырвался один-единственный хриплый смешок.
Ведьма отпрянула назад.
Чарльз Хэлоуэй не видел этого. Он был далеко отсюда и слишком поглощен, позволив шутке просочиться сквозь пальцы, выдохнув по собственной воле веселье, зажмурив глаза; веселье и шутка разорвались как шрапнель и ударили во все стороны.
- Ты! - закричал он, обращаясь ни к кому, ко всем, к самому себе, к ней, к ним, к этому, ко всему на свете. - Потеха! Ты!
- Нет, - запротестовала Ведьма.
- Прекрати щекотать! - задыхаясь, приказал он.
- Нет! - обезумев, она ринулась назад. - Нет! Спи! Медленно! Очень медленно!
- Щекотка - это да, это да! - захохотал он. - Ох-ха-ха! Стой же!
- Да, останови сердце! - взвизгнула она. - Останови кровь!
Ее собственное сердце тряслось, должно быть, как бубен, руки дрожали. Она замерла, осознав вдруг, что пальцы не повинуются ей, они поглупели.
- Бог мой! - он разрыдался прекрасными радостными слезами. - Оставь мои ребра, ох-ха-ха, бейся, бейся, мое сердце!
- Твое сердце, дааааа!
- Господи! - внезапно он широко раскрыл глаза, жадно глотнул воздух и словно мыльной водой вымыл все вокруг до невероятной чистоты и прозрачности. - Игрушка! - хохотал он. - Из твоей спины торчит ключ! Кто тебя завел?
И громоподобный хохот обрушился на женщину, обжег ее руки, опалил лицо, или, быть может, так показалось, потому что она подскочила, будто ошпаренная, пытаясь остудить свои опаленные руки, она сжала свои иссохшие груди, отскочила назад, на минуту остановилась и начала медленно отступать, проталкиваясь дюйм за дюймом, фут за футом, гремя книжными полками и стеллажами, нащупывая корешки томов, вырывая их с полок и обрушивая на пол. Бестолковые истории, надоевшие своему времени, многообещавшие, но не оправдавшие обещаний годы ударялись об ее лоб.
Затем она понеслась сломя голову, побежденная, преследуемая хохотом, которому вторило эхо, и он звенел, плыл, заполнял мраморные подвалы, где она мчалась вихрем, расталкивая ревущий воздух, и с грохотом свалилась со ступенек.
Минутой позже она все же ухитрилась протиснуться через парадную дверь, и та захлопнулась за ней!
Ее бегство, падение и стук двери истощили его силы, он хохотал до изнеможения.
- О Боже, Боже, помоги мне остановиться! - умолял он свой необузданный хохот.
Наконец, хохот начал стихать, стал замирать в искреннем смехе, сменившемся приятным смешком, напоминавшем кудахтанье, затем слабым хихиканьем и просто глубоким дыханием, принесшим удовлетворение, и счастливо-утомленным покачиванием головой; и в ходе этих перемен, совершавшихся в горле и в груди, страшная боль в руке ослабевала и вскоре ушла совсем. Он лег возле стеллажей, положив голову на какую-то милую, видимо, очень добрую книгу, оросил ее слезами избавления и радости, заливавшими его щеки, и внезапно понял, что Ведьма исчезла.
Почему? - удивился он. - Что же я сделал?
С последним радостным восклицанием он медленно поднялся.
Что же случилось? О Господи, помоги! Сначала нужно лекарство, полдюжины таблеток аспирина, чтобы хоть на час успокоить руку, а потом подумать. В последние пять минут ты что-то выиграл, ведь так? Какая же победа похожа на эту? Думай! Попытайся вспомнить!
И, улыбаясь он оглядел нелепую левую руку, напоминавшую мертвого зверька, покоившегося на правой, согнутой в локте руке, затем спустился вниз в ночные коридоры и вышел в город…
III. Исчезновение
45
Маленькое шествие беззвучно двигалось мимо вечно вращающегося нескончаемого серпантина на рекламном столбе парикмахерской мистера Кросетти, мимо гасящих огни или уже темных магазинов по опустевшим улицам, - люди уже разошлись по домам после вечерни или последнего представления на карнавале.
Уиллу казалось, что его каблуки стучат по тротуару где-то далеко внизу. Раз, два, раз, два, считал он про себя и думал: кто-то говорит мне: левой, правой, левой, правой… Это стрекоза шепчет: раз-два, раз-два…
И Джим тут? Уилл взглянул в сторону. Точно! Но кто там еще, такой маленький? Пропащий сумасшедший, в каждой дыре затычка, всюду сует свой нос, - Карлик? И рядом Скелет. И тогда позади, кто эти сотни, нет, тысячи людей, шагающие по пятам, дышащие в затылок?
Разрисованный Человек.
Уилл кивнул и заскулил высоко, почти неслышно, так что его могли услышать только собаки, совершенно беспомощные, бессловесные.
И посмотрев наискось через улицу, он увидел не одну, не двух, а трех собак, заинтересованных событием и составивших собственную процессию, которая то опережала шествие, то замыкала его, и их хвосты развевались как флажки полицейского отряда сопровождения.
Лайте! - подумал Уилл, глядя на все, словно на киноэкран. Лайте, зовите полицию!
Но собаки лишь улыбались в ответ и продолжали бежать.
Совпадение, подумал Уилл, ну, пожалуйста, одно маленькое совпадение!
Мистер Тетли! Да! Уилл видел, но не видел мистера Тетли! Он вкатывал деревянного индейца в магазин, закрывавшийся на ночь!
- Поверните головы, - проворчал Разрисованный Человек.
Джим повернул голову. Уилл тоже повернул голову.
Мистер Тетли улыбнулся.
- Улыбайтесь, - прошептал мистер Дак.
Оба мальчика улыбнулись.
- Привет! - сказал мистер Тетли.
- Скажите "Привет!" - зашептал им кто-то.
- Привет, - сказал Джим.
- Привет, - сказал Уилл.
Собаки залаяли.
- Бесплатные посещения карнавала, - шепнул мистер Дак.
- Бесплатные посещения… - сказал Уилл.
- Карнавала! - прогоготал Джим.
Затем, словно хорошо отлаженные машины, они разом прекратили улыбаться.
- Веселитесь на здоровье! - пожелал всем мистер Тетли.
Собаки весело залаяли.
Шествие проследовало мимо.
- Забавно, - сказал мистер Дак. - Бесплатная карусель. Когда все разойдутся по домам, через полчасика, мы прокатим Джима на карусели. Ты все еще хочешь покататься, Джим?
Слышавший и не слышавший эти слова, замкнутый в себе, Уилл подумал: Джим, не слушай!
Глаза Джима блуждали, и было трудно определить, какие они, мокрые от слез или просто блестящие.
- Ты будешь путешествовать с нами, Джим; и если мистер Кугер не выживет (а это вполне вероятно, ведь мы еще не спасли его, хотя еще раз, пожалуй, попробуем), так вот, если он не выживет, Джим, как ты насчет того, чтобы мы стали партнерами? Я сделаю так, чтобы ты подрос до самого замечательного возраста, а? Двадцать два? Двадцать пять лет? Дак и Найтшейд, Найтшейд и Дак- прекрасные имена для таких, как вы и для таких представлений, с которыми мы объедем весь мир! Что скажешь, Джим?
Джим ничего не ответил, погруженный в навеянный Ведьмой сон.
Не слушай! - вопил про себя его лучший друг, который ничего не слышал, но услышал все.
- А Уилл? - спросил мистер Дак. - Давай крутанем его назад и еще раз назад, а? Превратим его в грудного младенца, в беби для Карлика, пусть он таскает этого клоуна-младенца, показывает в представлениях каждый день во все следующие полвека; как тебе это понравится, Уилл? Вечно быть младенцем? Не способным болтать и рассказывать все те прелестные вещицы, которые ты знаешь? Да, я думаю, это лучше всего. Игрушка, маленький обмочившийся дружок для Карлика!
Уилл, должно быть, завопил от ужаса.
Но не вслух.
И только собаки залаяли в ужасе, словно их забросали камнями.
Из-за угла показался человек.
Полисмен.
- Кто это? - пробормотал мистер Дак.
- Мистер Колб, - сказал Джим.
- Мистер Колб, - сказал Уилл.
- Игла, - прошептал мистер Дак, - стрекоза.
Уши Уилла пронзила боль. Глаза заросли мхом. Клей схватил зубы.
Он почувствовал, как что-то хлопает и машет возле лица, которое снова совершенно онемело.
- Скажи мистеру Колбу: "Здравствуйте".
- Здравствуйте, - сказал Джим
-. Колб, - проговорил сквозь дрему Уилл.
- Привет, ребята, джентельмен.
- Повернитесь сюда, - приказал мистер Дак.
Они повернулись.
Они обернулись лицом к лугам, отвернулись от приветливых городских огней, от безопасных улиц и влились в безмолвный марш участников карнавала.
46
Растянувшаяся на милю беспорядочная процессия теперь двигалась в следующей последовательности:
По краю дороги, тяжело ступая негнущимися ногами по траве, шли Джим и Уилл, окруженные доброжелателями, которые без умолку расхваливали им иглу-стрекозу, приносящую чудодейственную пользу.
За добрые полмили позади, пытаясь догнать процессию, ковыляла, таинственным образом раненая Цыганка, у которой даже узор на пальцах символизировал пыль.
И еще дальше шел привратник отец, он то отставал, отвлеченный воспоминаниями далекого прошлого, то по-молодому ускорял шаг, когда думал о первой короткой схватке и неожиданной победе. Прижимая к груди левую руку, он на ходу жевал таблетки.
Мистер Дак на обочине оглянулся, словно некий внутренний голос поименно назвал ему отставших солдат, участвовавших в нынешнем маневре. Но голос затих, и он не был вполне уверен в том, что услышал. Он резко кивнул, и Карлик со Скелетом, не отпуская от себя Джима и Уилла, продрались через толпу прохожих.
Джим чувствовал, как поток веселых жизнерадостных людей омывает все вокруг, но не прикасается к нему. Уилл слышал чей-то смех, шумевший как водопад, и шел сквозь этот ливень веселья. Целый рой светлячков танцевал в небе; чертово колесо, освещенное грандиозным фейерверком распростерлось над ними.
Затем они оказались возле Зеркального Лабиринта и неуверенно пошли, сталкиваясь, наклоняясь и скользя по разлившимся перед ними ледяными прудами, в которых ужаленные мальчики, очень похожие на них самих, появлялись и исчезали тысячи раз.
Это я! - думал Джим.
Но я не могу помочь себе, подумал Уилл, и не имеет значения, сколько там моих отражений!
Толпа мальчиков, толпа отраженных рисунков, кишевших на теле мистера Дака, поскольку он снял пальто и рубашку, переполняли теперь лабиринт и двигались к восковым фигурам, выставленным в его конце.
- Сядьте, - приказал мистер Дак. - Оставайтесь тут.
Среди восковых фигур, среди убитых, застреленных, гильотинированных, задушенных мужчин и женщин, два мальчика сидели как египетские кошки, они не шевелились, не мигали и не глотали.
Несколько поздних посетителей с веселым смехом прошли мимо.
Они рассуждали о восковых фигурах.
Они не заметили тонкую струйку слюны, протянувшуюся в уголке рта одного из "восковых" мальчиков.
Они не заметили живого взгляда второго "воскового" мальчика, глаза которого до краев наполнились чистейшей влагой, и капля скользнула вниз по щеке.
А снаружи Ведьма ковыляла, пробираясь через заграждения из колышков и веревок-растяжек между шатрами.
- Леди и джентльмены!
Ночная толпа, состоявшая из трех или четырех сотен заядлых любителей зрелищ, как по команде повернулась на голос.
Разрисованный Человек, обнаженный до пояса, весь в кошмарных змеях, саблезубых тиграх, сладострастных человекоподобных обезьянах, хищниках, готовых к прыжку, весь оранжево-розовый, зелено-желтый, возвестил:
- Последнее бесплатное представление этого вечера! Спешите! Спешите!
Толпа ринулась к главным подмосткам, расположенным около балагана уродов, где уже стояли Карлик, Скелет и мистер Дак.
- Самый Поразительный, Опасный, часто Роковой, Всемирно известный ТРЮК С ПУЛЕЙ!.
Толпа удивленно загалдела.
- Будьте любезны, винтовки!
Тощий человек с грохотом приволок и показал зрителям блеснувший стволами арсенал.
Ведьма замерла, когда мистер Дак громогласно объявил:
- А вот и наш смертетушитель, ловец пуль, рискующая собственной жизнью - мадемуазель Таро!
Ведьма затрясла головой, заскулила, но рука мистера Дака подхватила ее и как ребенка вытолкнула на подмостки; Ведьма упиралась, но Дак вышел вперед и продолжил:
- Пожалуйста, кто желает выстрелить! Прошу!
Толпа смущенно заволновалась.
Губы мистера Дака едва заметно шевельнулись. Вполголоса он спросил у Ведьмы: "Часы остановлены?"
- Нет, - захныкала она, - не остановлены.
- Нет? - он едва не взорвался.
Он бросил на нее испепеляющий взгляд, затем повернулся к зрителям и с треском провел пальцами по стволам винтовок.
- Желающие, пожалуйста!
- Остановите представление, - ломая руки, сдавленно крикнула Ведьма.
- Оно продолжается, будь ты проклята, - трижды проклята, - свирепо прошептал он.
Затем Дак незаметно собрал пальцами кожу на запястье, где красовалось изображение черной монахини, слепой женщины, и принялся давить и щипать его ногтями.
Ведьма скорчилась в судорогах, прижала руки к груди, заскрежетала зубами, застонала и затем вполголоса прошипела: "Спасибо!"
Толпа молчала.
Мистер Дак быстро кивнул.
- Я вижу, желающих нет… - он почесал разрисованное запястье. Ведьма содрогнулась. - в таком случае" представление отменяется и…
- Есть! Есть желающий!