Толпа повернулась на голос.
Мистер Дак отшатнулся, потом спросил:
- Где?
- Здесь.
Довольно далеко, у самого края толпы поднялась рука, и толпа расступилась.
Мистер Дак отчетливо видел одиноко стоящего мужчину.
Чарльз Хэлоуэй, горожанин, отец, супруг, склонный к самоанализу, ночной странник и привратник городской библиотеки.
47
Удовлетворенный рокот толпы затих.
Чарльз Хэлоуэй не двигался.
Он подождал, пока зрители расступились и открылся проход до самых подмостков.
Он не мог видеть выражение лиц стоявших на них уродов. Он окинул взглядом толпу и затем отыскал Зеркальный Лабиринт, наполненный пустым забвением, манивший отражениями, пробежавшими десять раз по тысяче миллионов световых лет, забвение перехватывало их, дважды перевертывало, глубоко погружая в ничто, лица падали в ничто, и желудок с тошнотворной тяжестью тоже обрывался в ничто.
Но, однако, почему в этих покрытых серебром стеклах не было отражений двух мальчиков? Почувствовал или не почувствовал он трепетными кончиками ресниц, если не самими глазами, их шествие по лабиринту, их ожидание там, позади зеркал, теплый воск их тел, посреди стеклянного холода, ожидание минуты, когда их заведут ключом страха, ожидание возможности бегства?
Нет, сдержал себя Чарльз Хэлоуэй, об этом потом. Начнем-ка с другого!
- Иду! - крикнул он.
- Добро пожаловать, папаша! - сказал человек.
- Да, - ответил Чарльз Хэлоуэй. - Я сейчас.
И он прошел через толпу вперед.
Ведьма медленно завертелась, завороженная приближением ночного странника. Под темными стеклами очков дернулись ее веки, прошитые черными вощеными нитками.
Мистер Дак, заполненный изображениями, составляющими целую цивилизацию, наклонился с подмостков, силясь приветливо улыбнуться. Огненные колеса фейерверка крутились в его глазах: что, что, что?
И стареющий привратник с застывшей улыбкой, открывшей ряд целлулоидно-белых зубов, словно с рекламы печенья "Крекер Джек", продвигался вперед, и толпа расступалась перед ним, как море перед Моисеем, и смыкалась позади него, еще не понимающего, что же делать? Зачем он здесь? Но он твердо и уверенно пробирался вперед.
И вот нога Чарльза Хэлоуэя встала на первую ступеньку подмостков.
Ведьма дрожала.
Почувствовав это, мистер Дак бросил на нее резкий взгляд. Затем быстро наклонился, пытаясь подхватить пятидесятичетырехлетнего мужчину под здоровую правую руку.
Но пятидесятичетырехлетний мужчина не позволил не только взять себя за руку, но даже прикоснуться к себе, он покачал головой и бросил:
- Благодарю вас, не надо.
Поднявшись на подмостки, Чарльз Хэлоуэй помахал собравшимся.
В ответ раздались одобрительные хлопки.
- Но, - мистер Дак был поражен, - ваша левая рука, сэр… вы не сможете держать винтовку, целиться и стрелять одной рукой!
Чарльз Хэлоуэй побледнел.
- Я сделаю это, - сказал он. - Одной рукой.
- Ура! - закричал мальчишка внизу у подмостков.
- Валяй, Чарли! - раздался мужской голос.
Толпа засмеялась, зааплодировала еще громче, и мистер Дак покраснел. Он поднял руки, чтобы загородиться от волны ободряющих выкриков, хлынувших со стороны зрителей.
- Хорошо, хорошо! Посмотрим, сможет ли он это сделать!
Разрисованный Человек свирепо щелкнул затвором и швырнул винтовку смельчаку.
Толпа изумленно ахнула.
Чарльз Хэлоуэй напрягся. Он поднял правую руку. Винтовка шлепнулась на ладонь. Он сжал ее. Она не упала. Его движения были точны и уверенны.
Зрители заулюлюкали, осуждая поведение мистера Дака, и тот вынужден был на миг отвернуться, молча проклиная себя.
Отец Уилла, сияя, поднял винтовку.
Толпа неистовствовала.
И пока волна аплодисментов нахлынула, разбилась и откатилась назад, он снова посмотрел на лабиринт, где, хоть и не увидел, но почувствовал, смутные тени Уилла и Джима, зажатые между титаническими гранями отражений и иллюзий, затем он снова встретился взглядом с мистером Даком, смотревшим на него словно Медуза, посмотрел на слепую взволнованную монахиню полночи, робко пробиравшуюся по подмосткам. Теперь она стояла в их дальнем конце, прижимаясь к красно-черному кругу мишени.
- Мальчик! - крикнул Чарльз Хэлоуэй.
- Эй, кто-нибудь! - закричал он.
Несколько мальчиков в толпе нерешительно приподнялись на носках.
- Мальчик! - крикнул Чарльз Хэлоуэй. - Подержи. Мой сын, вон там! Он будет добровольцем, верно, Уилл?
Ведьма взметнула вверх руку, чтобы определить меру отчаянной смелости, которая как взрывная волна ударила со стороны пятидесятичетырехлетнего мужчины. Мистер Дак завертелся волчком, словно пораженный метким выстрелом.
- Уилл! - позвал отец.
Уилл сидел, застывший, в Музее восковых фигур.
- Уилл! - еще раз позвал отец. - Иди сюда, сынок!
Толпа посмотрела налево, посмотрела направо, оглянулась назад.
Ответа не было.
Уилл сидел в Музее восковых фигур.
Мистер Дак наблюдал за всем этим уже с некоторым уважением, даже с известной долей восхищения, хоть и не без досады; казалось, он так же, как и отец Уилла, ждал, что же будет.
- Уилл, иди же, помоги своему старику! - весело крикнул мистер Хэлоуэй.
Уилл сидел в Музее восковых фигур.
Мистер Дак улыбнулся.
- Уилл! Уилли! Иди сюда!
Ответа не было.
Мистер Дак улыбнулся еще шире.
- Уилли! Разве ты не слышишь своего старого папу?
Мистер Дак перестал улыбаться.
Ибо эту последнюю фразу произнес чей-то голос из толпы.
В толпе засмеялись.
- Уилл! - позвала женщина.
- Уилли! - позвал кто-то еще.
- Йо-хо-хо! - закричал какой-то джентльмен.
- Иди же, Уильям! - подхватил мальчишеский голос.
В толпе смеялись все громче, весело толкаясь локтями.
Чарльз Хэлоуэй звал. Они звали. Чарльз Хэлоуэй кричал в даль. Они кричали в даль.
- Уилл! Уилли! Уильям!
Тень шевельнулась и закачалась в зеркалах.
Ведьма покрылась каплями пота, вспыхнувшими на свету как хрустальные подвески.
- Там!
Крики в толпе прекратились.
Чарльз Хэлоуэй тоже замолк, не решаясь больше произнести имя сына.
Ибо Уилл стоял у входа в лабиринт, подобно восковой фигуре, в которую он почти превратился.
- Уилл… - тихо позвал отец.
При этом звуке Ведьма вспотела еще больше.
Уилл как слепой двинулся через толпу.
И, опустив винтовку вниз: словно палку, чтобы мальчик уцепился за нее, отец помог ему взобраться на помост.
- Вот моя левая рука! - объявил отец.
Уилл не видел и не слышал, как толпа взорвалась неистовыми аплодисментами.
Мистер Дак не двигался, хотя Чарльз Хэлоуэй все это время наблюдал за ним, в его голове изрыгали пламя и грохотали пушки, но каждый выстрел лишь слабо шипел и тут же угасал. Мистер Дак не мог догадаться, что он замышлял. И уж коли на то пошло, и сам Чарльз Хэлоуэй еще не знал этого. Все происходило так, словно он написал эту пьесу много лет назад, сидя ночами в библиотеке, потом изорвал текст и вот сейчас пытался вспомнить написанное. Он полагался на тайные открытия в самом себе, обнажая миг за мигом, играя звуковыми воспоминаниями, нет! раскрывая перед собой собственное сердце и душу! И… теперь?!
Его сверкающая улыбка, казалось, нарушила слепоту Ведьмы! Невозможно! Она подняла руку к своим темным очкам, к зашитым векам.
- Попрошу всех подойти поближе! - предложил отец Уилла.
Толпа сбилась вокруг помоста. Подмостки казались теперь островом среди людского моря.
- Смотрите на мишень!
Ведьма медленно таяла внутри своих лохмотьев.
Разрисованный Человек посмотрел налево и не ощутил обычного удовольствия от Скелета, который выглядел еще более тощим; не порадовал его и Карлик, стоявший справа и пребывавший в состоянии полного идиотизма и сумасшествия.
- Будьте любезны, пулю! - дружелюбно попросил отец Уилла.
Тысяча рисунков на подрагивающем, как у лошади теле мистера Дака не слышала просьбы, так почему бы расслышать ее самому мистеру Даку?
- Будьте любезны, - повторил Чарльз Хэлоуэй, - пулю! - И добавил смиренно. - Чтобы я мог попасть в блоху на старой цыганской бородавке!
Уилл стоял неподвижно.
Мистер Дак колебался.
В волнующемся людском море то тут, то там вспыхивали улыбки - сто, двести, триста белозубых улыбок, словно огромная приливная волна, поднятая лунным притяжением. Затем начался отлив.
Разрисованный Человек медленно протянул пулю. Его рука напоминала ленивую струю черной патоки, нехотя вытекающую из посудины; он протягивал пулю мальчику и одновременно наблюдал, заметит ли он; мальчик не заметил.
Но пулю взял его отец.
- Отметьте ее своими инициалами, - бросил мистер Дак привычную фразу.
- Нет, сделаем по-другому! - Чарльз Хэлоуэй вложил пулю в руку сына, чтобы тот ее подержал, а сам здоровой рукой достал перочинный нож, чтобы вырезать на пуле некий знак.
Что происходит? - подумал Уилл. - Я знаю, что происходит. Или я не знаю. Что же?
Мистер Дак увидел на пуле полумесяц, не счел это нарушением правил и зарядил ею винтовку, которую бросил отцу Уилла, и тот во второй раз ловко подхватил ее.
- Уилл, ты готов?
Свежее как персик лицо мальчика было сонным, - он то и дело клевал носом.
Чарльз Хэлоуэй в последний раз быстро взглянул на лабиринт и подумал: Джим, ты все еще там? Приготовься!
Мистер Дак повернулся было, чтобы пойти ободрить свою старую пыльную подругу, но остановился, услышав клацанье затвора; это отец Уилла достал патрон с пулей, чтобы убедить зрителей, что винтовка действительно заряжена. Это выглядело достаточно естественно, но преследовало еще и другую цель - когда-то давным-давно он читал, что в подобных случаях применялись поддельные пули, сделанные из воскового карандаша свинцового цвета. После выстрела такая пуля превращается в дым и пар, не успев вылететь из ствола. Разрисованный Человек, ловко подменивший пулю, уже сунул настоящую, отмеченную полумесяцем, в дрожащие пальцы Ведьмы. Она должна была спрятать ее за щекой. При выстреле она бы притворно дернулась, словно от удара пули, а затем "обнаружила" бы ее, выхватив из-за своих желтых крысиных зубов. Фанфары! Аплодисменты!
Разрисованный Человек, обернувшись на клацанье затвора, увидел Чарльза Хэлоуэя, державшего восковую пулю. Но вместо того, чтобы раскрыть подвох, Чарльз Хэлоуэй просто сказал:
- Давай-ка прорежем нашу метку поглубже, чтобы было лучше видно, а, малыш?
Он положил пулю в бесчувственную руку сына, достал перочинный нож, пометил восковую пулю тем же таинственным полумесяцем и загнал обратно в ствол винтовки.
- Готовы?!
Мистер Дак посмотрел на Ведьму.
Та некоторое время колебалась, потом слабо кивнула.
- Готов! - объявил Чарльз Хэлоуэй.
Вокруг ничего не изменилось - так же стояли балаганы и шатры, волновалась толпа зрителей, озабоченно суетились уроды, в страхе замерла Ведьма, спрятанный Джим должен был отыскаться, древняя мумия, раскаленная голубым огнем, все еще сидела на электрическом стуле, карусель ждала, когда кончится представление, толпа разойдется, и карнавал продолжит свой путь с мальчиками и привратником библиотеки, по возможности обманутым и одиноким.
- Уилл, - доверительно обратился Чарльз Хэлоуэй к сыну, поднимая потяжелевшую вдруг винтовку, - я положу ствол тебе на плечо. Поддерживай его рукой за середину, только осторожней. Бери, Уилл. - Мальчик поднял руку. - Так, сынок. Когда я скажу "Держи", задержи дыхание. Слышишь?
Голова мальчика едва заметно кивнула. Он спал. Он видел сон. Сном был кошмар. Кошмаром было происходящее.
Сквозь сон он услышал выкрик отца:
- Леди! Джентльмены!
Разрисованный Человек сжал кулак. Портрет Уилла, затерянный в нем, был раздавлен, как цветок.
Уилл скорчился.
Винтовка упала.
Чарльз Хэлоуэй сделал вид, что ничего не заметил.
- Я и Уилл в качестве моей здоровой левой руки хотим сделать один и только один самый опасный, подчас смертельный трюк с пулей!
Аплодисменты. Смех.
Пятидесятичетырехлетний привратник, словно сбросив несколько лет, быстро и ловко положил винтовку обратно на дрожащее плечо сына.
- Ты слышишь меня, Уилл? Слушай! Это для нас!
Мальчик слушал. Мальчик успокаивался.
Мистер Дак опять сжал кулак.
Уилл слегка задрожал.
- Мы попадем в самое яблочко, не так ли, сынок! - сказал отец.
Зрители одобрительно засмеялись.
А мальчик вдруг успокоился, ощущая на плече винтовку, а мистер Дак все сильнее стискивал покрытое персиковым пушком лицо, нарисованное на ладони, однако это больше не действовало, мальчик оставался спокоен среди смеха, который разливался вокруг, и тогда отец, придерживая приклад винтовки, громко сказал:
- А ну-ка, покажи свои зубы, Уилл!
Уилл растянул губы в улыбке, показывая зубы старухе, стоявшей около мишени.
Кровь отлила от лица Ведьмы.
Теперь и сам Чарльз Хэлоуэй улыбался во весь рот.
Словно стужа сковала Ведьму.
- Ну, парень, - сказал кто-то в толпе, - да это просто здорово. Гляди, как испугалась! Смотри!
Я-то вижу, думал отец Уилла. Его левая рука беспомощно висела, а правая касалась пальцем спускового крючка винтовки; он прицеливался, пока сын твердо держал ствол, направленный в лицо Ведьмы. И вот наступил последний миг, и в патроннике была восковая пуля, но что могла сделать восковая пуля? Эта пуля испарится в полете, какая от нее польза? Зачем они здесь, что они могут сделать? Глупо, глупо!
Нет! - подумал отец Уилла. - Стоп!
Он отбросил сомнения.
Он почувствовал, что губы беззвучно произносят слова.
Однако Ведьма услышала все.
В угасающем хохоте толпы, прежде чем согревающий звук смеха пропал полностью, он произнес эти слова одними губами.
"Лунный полумесяц, которым я пометил пулю, вовсе не полумесяц".
"Это моя собственная улыбка".
"Я зарядил винтовку моей улыбкой".
Он произнес это один раз.
Он ждал, пока она поймет.
Затем он еще раз повторил свои слова.
И секундой раньше, чем Разрисованный Человек разгадал движения его губ, Чарльз Хэлоуэй слабо воскликнул: "Держи!", и Уилл задержал дыхание. Вдали, запрятанный среди восковых фигур, сидел Джим, и слюна капала с его подбородка. Притянутая ремнями к электрическому стулу, ни живая, ни мертвая мумия сдерживала зубами гудящую энергию. Рисунки на теле мистера Дака корчились от боли, залитые болезненным потом, когда он в последний раз стиснул кулак, но было слишком поздно! Совсем спокойный Уилл задержал дыхание, поддерживая винтовку. Совсем спокойно его отец сказал: "Сейчас". И выстрелил.
48
Один выстрел!
Ведьма со свистом вздохнула.
Вздохнул Джим в Музее восковых фигур.
И спящий Уилл.
И его отец.
И мистер Дак.
И все уроды.
И толпа.
Ведьма завопила.
Джим, сидевший среди восковых манекенов, выдохнул из легких весь воздух.
Уилл пронзительно закричал и проснулся.
Разрисованный Человек со злобным громким криком выдохнул воздух и поднял руку, чтобы остановить события Но Ведьма упала. Она упала с подмостков. Она упала в пыль.
С дымящейся винтовкой в здоровой руке Чарльз Хэлоуэй медленно выдохнул, ощущая каждую частицу воздуха, выходившую из легких. Он все еще смотрел через прицел на мишень, где только что была женщина.
Стоя на краю помоста, мистер Дак смотрел на вопящую толпу и прислушивался к выкрикам.
- С ней обморок…
- Нет, она просто поскользнулась!
- Она… застрелена!
Наконец, Чарльз Хэлоуэй подошел и встал рядом с Разрисованным Человеком, посмотрел вниз. Противоречивые чувства отразились на его лице: удивление, тревога, даже испуг, и некоторое странное облегчение и удовлетворение.
Женщину подняли и уложили на подмостках. Ее рот застыл в беззвучном крике, и лицо было таким, словно она радовалась тому, что произошло.
Он знал, что она мертва. Через мгновенье и зрители узнали бы об этом. Он наблюдал, как рука Разрисованного человека опустилась, чтобы дотронуться, проследить, почувствовать угасшую жизнь. Затем мистер Дак поднял ее за обе руки, как куклу, дергал, словно марионетку, стараясь заставить ее двигаться. Но тело отказывалось оживать.
Тогда он подал одну руку Ведьмы Карлику, другую Скелету, и они трясли, двигали ими, пытаясь создать видимость пробуждения, в то время как толпа зрителей пятилась назад.
- …мертвая…
- Но… раны-то нет…
- Думаешь, просто шок?
Шок, думал Чарльз Хэлоуэй. Боже мой, неужели это убило ее? Или другая пуля? Когда я выстрелил, неужто другая пуля попала ей в горло? неужели она… подавилась моей улыбкой! Господи Иисусе!
- Все в порядке! Представление окончено! Она просто в обмороке! - объявил мистер Дак. - Представление окончено! - Он говорил, не обращая внимания на женщину, не глядя на толпу, но внимательно рассматривая Уилла, который стоял, оглядываясь по сторонам; выйдя из одного кошмара, он очутился в другом, и тут отец встал с ним рядом, а мистер Дак закричал:
- Все по домам! Представление окончено! Свет! Уберите свет!
Карнавальные огни замерцали.
Зрители, столпившиеся под слабеющим светом, повернулись как огромная карусель, и когда лампы совсем погасли, заторопились к нескольким оставшимся поодаль заводям света, словно надеясь погреться в них, прежде чем выйти на холодный ветер. Один за другим, один за другим огни угасали.
- Гасите свет! - крикнул мистер Дак.
- Прыгай! - сказал отец Уилла.
Уилл прыгнул. Уилл побежал вместе с отцом, который так и не выпустил из руки винтовку, выстрелившую улыбкой, сразившей цыганку и уложившей ее в пыль.
- Джим там?
Они были около лабиринта. Позади на подмостках бушевал мистер Дак:
- Убрать огни! Проваливайте домой! Все окончено!
- Неужели Джим там? - удивлялся Уилл. - Да, да, он там!
В Музее восковых фигур Джим не двигался, не мигал.
- Джим! - голос пронизал лабиринт.
Джим пошевелился. Джим моргнул. Задняя дверь, выход, была распахнута. Джим ощупью продвигался в ее сторону.
- Я иду за тобой, Джим!
- Нет, папа!
Уилл удержал отца, который стоял у первого поворота зеркал, чувствуя, как боль возвращается в руку, боль бежала вверх, чтобы взорваться около сердца, как шаровая молния.
- Папа, не ходи туда!
Уилл схватил его за здоровую руку.