Мистер Дак резко повернулся, огляделся вокруг и посмотрел наверх, словно услышал мысли Уилла. Ветер с мрачным неистовством раскачивал деревья. Мистер Дак пожал плечами и отвернулся.
Пронзительно визжа и лязгая, карусель летела наоборот все быстрее и быстрее!
Тем временем огненно-рыжий мистер Кугер, который расхаживал взад-вперед по дороге, вдруг остановился под их деревом. Уилл мог запросто плюнуть ему на голову. Затем орган издал необычайно фальшивый, неистовый вопль, заставивший завыть и залаять собак всей округи; и мистер Кугер резко повернувшись побежал и прыгнул в мир крутившихся наоборот зверей, которые вперед хвостом неслись по бесконечному вращающемуся ночному пути неизвестно куда. Хлопнув рукой по медным стойкам, он бросился на сиденье, и полетел назад по кругу: с вставшими дыбом рыжими волосами, розовым лицом и пронзительными синими глазами; назад по кругу, назад по кругу под пронзительный визг музыки, которая тоже словно засасывалась назад каким-то жутким нескончаемым вдохом.
Музыка, подумал Уилл, что же это за музыка? И как мне узнать, какая она настоящая? Он покрепче уцепился за сук и попытался уловить мелодию, а потом мысленно напеть ее самому себе, чтобы разгадать. Но медные колокола и барабаны били в его грудь, перевертывали сердце так, что он чувствовал, будто самый пульс его перевернулся, кровь двинулась в обратном направлении, сотрясая упрямыми толчками все тело; он был так поражен, что рисковал упасть, и старался лишь покрепче ухватившись, удержаться на ветке и впитать в себя зрелище крутящейся наоборот машины, и мистера Дака, настороженно стоящего у рычагов управления поодаль от карусели.
Джим первый заметил, что происходит, и пихнул Уилла ногой в плечо; тот посмотрел вниз, и Джим в каком-то неистовстве кивнул на человека, сидящего на карусели, когда тот проезжал мимо по очередному кругу.
Лицо мистера Кугера таяло и уменьшалось, словно вылепленное из розового воска.
Его руки становились кукольными.
Его кости сжались под одеждой; затем и одежда уменьшилась, соответственно сократившемуся телу.
Его лицо менялось, с каждым кругом он делался все меньше и меньше.
Уилл заметил, как Джим крутит головой вслед за каруселью.
Карусель двигалась как огромное лунное видение, дрейфующее задом наперед; нелепо толклись пронзенные дротиками лошади; задыхалась в последнем удушье музыка, пока мистер Кугер, простой как тени, простой как свет, простой как время, непрерывно молодел. Он становился моложе. И моложе. И моложе.
С каждым оборотом было видно, как его тело переплавлялось, подобно тому, как горящая свеча, расплавляясь и уменьшаясь, возвращается к своему началу. Он безмятежно вглядывался в пылающие над головой созвездия, смотрел на дерево, где устроились мальчики, и с каждым новым кругом каруселей, уносящих его от них, нос Кугера становился все более вздернутым, а уши все более напоминали прелестные розовые лепестки!
И вот уже нет тех сорока лет, с которых он начал свой спиральный спуск в прошлое, мистеру Кугеру теперь было девятнадцать.
Вместе с ним маршировал вспять по кругу парад лошадей, стоек, музыки; мужчина сделался молодым человеком, молодой человек превратился в мальчика…
Мистеру Кугеру было семнадцать, шестнадцать…
Еще один и еще круг под небом и деревьями, под Уиллом и Джимом, считающим обороты; ночной воздух нагрелся до летней жары от трения блестевшей как солнце латуни, от неистового обратного полета зверей; движение это уносило восковую куклу назад и назад в молодость, в детство, омывало ее музыкой, тихими странными мелодиями до тех пор, пока все не прекратилось, не умерло В- нахлынувшей тишине; орган-каллиопа закрыл свои медные трубы, железные машины умолкли; и с последним, едва слышным жалобным воем, подобным шороху последних песчинок в песочных часах, карусель покачнулась, как морская водоросль на воде, и тихо стала.
Фигурка, сидевшая в белых резных деревянных санях, была очень маленькой.
Мистеру Кугеру было двенадцать лет.
Нет, это невозможно. Уилл не мог выдавить ни слова. Нет, это совершенно невозможно. Джим тоже смотрел на бывшего мистера Кугера и молчал.
Маленькое нечто спустилось из умолкшего мира карусели вниз, его лицо было в тени, но руки, сморщенные и розовые, как у новорожденного, потянулись к тусклому свету карнавальных фонарей.
Странный мужчина-мальчик быстро посмотрел вверх, потом вниз, распространяя вокруг себя волны страха. Уилл съежился и закрыл глаза. Он почувствовал, как ужасный пристальный взгляд стрелой пропорол листья и прошел мимо. Затем маленькое нечто мягко, как кролик, сошло на пустую дорогу.
Джим первый раздвинул листья, чтобы было лучше видно.
Мистер Дак растаял в вечерней тишине.
Казалось, все случившееся так заворожило Джима, что он упал на землю. Уилл упал чуть позже, и они стояли взбудораженные, ошеломленные, потрясенные этой безмолвной пантомимой, а потом побежали в ночь, в неизвестность. Держась за руки, они бежали через луг, не упуская из виду маленькую тень, и Джим смятенно, с дрожью в голосе говорил:
- Ох, Уилл, сейчас бы домой, до чего ж есть охота… Но нельзя - мы же такое увидели! И должны увидеть еще больше! Правда?
- Боже мой, - ответил Уилл печально, - я догадываюсь, что мы увидим.
И они продолжали погоню за странным существом, которое, возможно, помогло бы им понять происходящие вокруг чудеса.
19
Когда они вышли на шоссе, за холмами догорала бледная полоска вечерней зари, и то, что они преследовали, было так далеко впереди, что показалось им бликом, который мелькнул в свете фонарей, и скрылся в темноте.
- Двадцать восемь! - удивленно выпалил Джим. - Двадцать восемь раз.
- Ты про карусель? Это точно! - Уилл кивнул. - Двадцать восемь раз она прокрутилась наоборот, я считал.
Маленькое нечто впереди оглянулось и остановилось.
Джим и Уилл быстро спрятались за деревом, чтобы странное существо не заметило их.
"Оно", думал Уилл. Почему я говорю "оно"? Если сказать "он" - это мальчик, "он" - мужчина… но… это что-то то, что изменилось, не мальчик и не мужчина, вот почему я подумал "оно".
Они миновали городскую окраину; толкнув друга локтем, Уилл сказал:
- Джим, здесь должны быть двое с этой карусели - мистер Кугер и тот другой…
- Наверное. Только я буду следить за этим!
Они бежали мимо парикмахерской. Уилл смотрел, но не видел рекламу. Он прочитал, но не понял объявление. Прочитал и тут же забыл. Он думал о своем.
- Эй! Он повернул на Калпеппер стрит! Быстрей!
Они свернули за угол.
- Он удрал!
Длинная, освещенная фонарями улица была пуста.
Листья падали на асфальт, расчерченный мелом для игры в классики.
- Уилл, на этой улице живет мисс Фоли.
- Знаю, четвертый дом, но…
Джим, засунув руки в карманы, насвистывая, не торопясь пошел по улице, Уилл рядом с ним. Подойдя к дому мисс Фоли, они посмотрели вверх.
В одном из слабо освещенных окон кто-то стоял.
Мальчик лет двенадцати, не больше.
- Уилл, - сдавленно вскрикнул Джим, - этот мальчик…
- Ее племянник?…
- Племянник, черта с два! Отвернись. Может, он умеет читать по губам. Иди помедленней. До угла и обратно. Видишь его лицо? Его глаза, Уилл! Глаза не меняются с возрастом, они одинаковые, хоть у молодого, хоть у старого, у шестилетнего или у шестидесятилетнего! Лицо мальчика, это да, но глаза мистера Кугера!
- Нет!
- Да!
Они остановились, чтобы немного успокоить бешено колотившиеся сердца.
- Нельзя стоять. - Они снова пошли. Джим, крепко сжимая руку Уилла, вел его за собой. - Ты видел глаза мистера Кугера, когда он поднял нас и хотел треснуть головами друг о дружку? Ты видел мальчишку, который спрыгнул с карусели? Когда мы прятались на дереве, он посмотрел вверх почти прямо на меня! Я точно в печку заглянул - такой жар! Я эти глаза никогда не забуду! И сейчас они там, в окне. Поворачивай обратно. Давай пойдем назад, как ни в чем не бывало… Надо предупредить мисс Фоли о том, кто прячется в ее доме, правда?
- Джим, только смотри, не напугай мисс Фоли или того, другого!
Джим не ответил. Идя рука об руку с Уиллом, он быстро взглянул на друга и подмигнул сияющими зелеными глазами.
И Уилл вдруг испытал к Джиму чувство, которое всегда появлялось у него, когда он вспоминал об одной собаке, которая была у них очень давно. Иногда эта собака, месяцами смирная и послушная, вдруг убегала неизвестно куда, несколько дней пропадала и, наконец, с трудом прихрамывала обратно, тощая, вся в репьях, воняющая болотом и отбросами; казалось, она обошла все помойки и свалки этого мира, а затем почему-то вернулась домой с умильной улыбкой на морде. Папа называл собаку Платоном, философом-пустынником, и говорил, что если бы можно было глядеть на мир ее глазами, мы узнали бы о нем все. Возвратившись, собака снова вела примерную жизнь и следовала всем образцам приличий, а затем исчезала, и все начиналось сызнова. Сейчас, идя рядом с другом, он, казалось, слышал, как Джим скулит и подвывает. Он чувствовал, как ощетинились все волоски на его теле. Он чувствовал, как настораживаются его уши, видел, как он принюхивается к темноте. Джим улавливал никому не известные запахи, слышал тиканье часов, показывавших совсем другое, не наше время. Даже язык его двигался как-то странно - он облизывал то нижнюю, то верхнюю губу, когда они опять остановились перед домом мисс Фоли.
В окне никого не было.
- Сейчас поднимусь и позвоню, - сказал Джим.
- Неужели ты хочешь встретиться с ним лицом к лицу?
- Мы должны проверить, разве нет? Пожать ему лапу, поглядеть в его глаза, и если это он…
- Разве мы не предупредим мисс Фоли до того, как с ним встретимся?
- Глупый, мы ей потом позвоним! Пошли!
Уилл вздохнул и заставил себя подняться по ступенькам; ему хотелось и в то же время не хотелось узнать, были ли у мальчика, жившего в доме, глаза мистера Кугера, вспыхивающие между ресницами, как светляки в темноте.
Джим позвонил у двери.
- Что если выйдет он? - спросил Уилл. - Слушай, я так боюсь, что могу напустить в штаны. А почему ты не боишься, Джим, почему?
Джим оглядел свои совершенно спокойные руки.
- Будь я проклят! - сказал он и тут же удивленно выдохнул. - Ты прав! Я не боюсь!
Дверь широко распахнулась.
Мисс Фоли лучезарно улыбалась им, стоя на пороге.
- Джим! Уилл! Как мило!
- Мисс Фоли! - выпалил Уилл, - с вами все в порядке?
Джим свирепо поглядел на него. Мисс Фоли засмеялась:
- А что со мной должно случиться?
Уилл покраснел:
- Да это все те проклятые карнавальные зеркала…
- Какие глупости, я уже забыла про них. Что же, мальчики, может войдете?
Она широко распахнула дверь.
Уилл собрался было шагнуть вперед, но остановился.
За спиной мисс Фоли виднелся занавес из темно-синих, нанизанных на шнуры бусин, он был как грозовой ливень, хлеставший у входа в скромную гостиную.
Там, где ливень касался пола, виднелись носки пары пыльных маленьких ботинок. Там, за стеной ливня, стоял в нерешительности злой мальчик.
Злой? Уилл прищурился. Почему злой? А потому. Этого "потому" было вполне достаточно. Да, мальчик, и к тому же злой.
Мисс Фоли повернулась и позвала сквозь темно-синие непрерывно струящиеся бусины дождя: "Роберт?" Потом взяла Уилла за руку и легонько потянула его к занавесу. "Иди встречать моих учеников".
Стеклянный дождь продолжал литься. Внезапно, из него высунулась конфетная, сладко-розовая рука, она словно бы решила проверить, какая погода в холле.
Хорошенькое дельце, подумал Уилл, ведь он посмотрит мне в глаза! Он увидит карусель и самого себя на ней, и как едет назад, назад… Я знаю - это отпечаталось у меня в глазах, ведь тогда меня будто молнией ударило!
- Мисс Фоли! - сказал Уилл.
Теперь и розовое лицо выглянуло через замерший вокруг шеи ливень.
- Мы должны сказать вам ужасную вещь…
Джим толкнул Уилла в бок.
Теперь вслед за лицом и весь мальчик появился из-за ливня бусин. Дождь зашуршал у него за спиной.
Мисс Фоли внимательно наклонилась к Уиллу. Джим свирепо сжал его локоть. Уилл запнулся, покраснел, потом вдруг выкрикнул:
- Мистер Кросетти!
Совершенно неожиданно он очень ясно вспомнил объявление в окне парикмахерской. Объявление это он заметил, когда они пробегали мимо:
"ЗАКРЫТО.
ПАРИКМАХЕР БОЛЕН"
- Мистер Кросетти! - повторил он и быстро добавил: - Он умер!
- Что… парикмахер?
- Парикмахер? - эхом повторил Джим.
- Видите эту стрижку? - повернулся Уилл и, дрожа, поднес руку к голове. - Это его работа. А мы только что гуляли там, и висело объявление, и нам сказали…
- Какое несчастье. - Мисс Фоли протянула руку, чтобы вывести странного мальчика на середину холла. - Я так огорчена. Ребята, это Роберт, мой племянник из Висконсина.
Джим протянул руку. Племянник Роберт пытливо посмотрел на него.
- Что ты разглядываешь? - спросил он.
- Кажется, я тебя где-то видел, - ответил Джим.
"Джим!" - завопил про себя Уилл.
- Ты похож на моего дядю, - невинным голосом добавил Джим.
Племянник перевел взгляд на Уилла, который упорно смотрел в пол, опасаясь, что мальчик заметит его смятение и увидит отпечатавшуюся в глазах карусель. Ему вдруг безумно захотелось, чтобы загудела исполняемая наоборот музыка.
Ну, подумал он, посмотри ему в лицо?
И он взглянул на мальчика в упор.
Это было так дико и безумно, что пол закачался у него под ногами, ибо вместо лица он увидел розовую сияющую маску милого мальчугана, какие продаются к празднику Всех святых; только через дырки для глаз глядел мистер Кугер, смотрели его старые, старые глаза, светящиеся, как острые синие звезды, свету которых пришлось лететь миллион лет, прежде чем он достиг земли. Через маленькие ноздри, вырезанные в этой сияющей восковой маске, дыхание мистера Кугера выходило как пар, охлажденный льдом. Его язычок, словно пирожное с тем же названием, двигался позади белых, как маленькие конфетки, зубов.
Мистер Кугер, который прятался где-то позади прорезей для глаз, щелкал взглядом, словно "Кодаком". Хрусталики его глаз вспыхивали, как два солнца, обжигали, как красный перец, и замирали.
Он направил взгляд на Джима. Щелчок - вспышка. Он поймал Джима в объектив, сфокусировал, сфотографировал, проявил, высушил и сдал фотографию в архив - в темноту, таившуюся в глубине глаз. Еще один щелчок-вспышка…
И все же это был всего лишь мальчик, и стоял он в холле рядом с двумя другими мальчиками и женщиной…
И пока Джим демонстративно смотрел в противоположную сторону, нечто неосязаемое и невозмутимое делало свои собственные фотографии, снимало самого Роберта.
- Ребята, вы ужинали? - спросила мисс Фоли. - Мы как раз садимся за стол…
- Мы пойдем!
Все посмотрели на Уилла так, словно были поражены тем, что тот не хотел остаться здесь навсегда.
- Джим… - начал он и запнулся. - Твоя мама одна дома…
- Да, верно… - неохотно ответил Джим.
- Я понимаю. - Племянник выдержал паузу, чтобы привлечь их внимание. Когда они посмотрели на него, мистер Кугер внутри племянника принялся делать неслышные щелчки-вспышки, щелчки-вспышки, вслушиваясь через игрушечные уши маски, наблюдая через игрушечно-прелестные глаза, аппетитно двигая ртом, в котором виднелся крохотный как у пекинеса язычок. - Что ж, может, придете попозже, на сладкое? А?
- Сладкое?
- Я приглашаю тетю на карнавал. - Мальчик погладил руку мисс Фоли, и та в ответ нервно засмеялась.
- Карнавал? - вскрикнул Уилл, и тут же понизил голос. - Мисс Фоли, вы сказали…
- Я сказала, что была глупой и испугалась самое себя, - твердо заявила мисс Фоли. - Эта субботняя ночь - самая лучшая для представлений в цирке-шапито, надо обязательно показать их моему племяннику.
- Надеюсь, вы присоединитесь к нам? - спросил Роберт, не отпуская руки мисс Фоли. - Позднее? А?
- Великолепно! - сказал Джим.
- Джим, - напомнил Уилл, - мы весь день не были дома. Твоя мама, наверное, скучает без тебя.
- Ах, я забыл про это, - язвительно ответил Джим и метнул на друга ядовитый взгляд.
Вспышка. Племянник сделал рентгеновский снимок обоих, на котором, без сомнения, было запечатлено, как холодные кости дрожат в их теплых телах. Он протянул руку.
- До завтра. Встретимся около цирка.
- Отлично! - Джим схватил маленькую руку.
- Пока! - Уилл выскочил из двери, затем повернулся к учительнице с последней мучительной просьбой:
- Мисс Фоли?..
- Да, Уилл.
Не ходите с этим мальчишкой, подумал Уилл. Не подходите близко к тем балаганам. Оставайтесь дома, пожалуйста! Но вместо этого он сказал:
- Мистер Кросетти умер.
Она кивнула, погладила его по голове, думая, что он вот-вот заплачет. И пока она так стояла, он с усилием вытащил Джима наружу, и дверь захлопнулась, отгородила их от мисс Фоли и маленького розового лица с линзами вместо глаз, готовыми еще раз щелкнуть двух таких разных мальчиков, неуверенно нащупывающих в октябрьской темноте ступеньки крыльца; в этот миг в памяти Уилла опять закрутилась карусель; ветер с шумом срывал и уносил листья… Уилл сплюнул:
- Джим, ты пожал ему руку! Мистеру Кугеру! Уж не собираешься ли ты встретиться с ним?
- Это мистер Кугер, совершенно верно. Его глаза. Если бы я встретил его сегодня ночью, мы бы объяснили ему, что понимаем, как он фотографирует, как охотится со своей вспышкой. Что тебя гложет, Уилл?
- Гложет меня?
Теперь, спустившись с крыльца, они ругались свирепым неистовым шепотом, поглядывая наверх, на пустые окна, где время от времени мелькала какая-то тень. Уилл остановился. Музыка снова завертелась в памяти. Он ошеломленно прищурил глаза.
- Джим, помнишь, музыка, которую играл орган, ну, когда мистер Кугер стал молодеть…
- Ну?
- Это был "Похоронный марш"! Только наоборот!
- Какой "Похоронный марш"?
- Какой! Джим, его мог только Шопен написать. Этот "Похоронный марш"!
- Но почему его играли наоборот?
- Мистер Кугер двигался прочь от могилы, а не к могиле, и становился моложе, меньше, вместо того, чтобы совсем состариться и упасть мертвым. Так ведь?
- Уилл, ты удивительный и ужасный!
- Конечно, но… - голос Уилла стал жестким. - Он там. Опять в окне. Помаши ему. Пока! А теперь иди и насвистывай что-нибудь… Только ради Бога не Шопена…
Джим помахал рукой. Уилл тоже помахал. И оба принялись насвистывать "О Сюзанна".
Тень тоже помахала им, маленькая тень в высоком окне.
Мальчики почти побежали вниз по улице.