– Вы, Герман, рекомендовали бы рассмотреть оружейной комиссии эти образцы? – подозрительно прищурился герцог.
– Только в качестве образца иноземной изобретательности, ваше высочество… гм… Георг. И то и другое ружье, по моему мнению, излишне сложны в изготовлении и капризны в использовании. Их единственная прелесть – в механике перезарядки. Но и то нижняя скоба станет настоящим проклятием при стрельбе лежа или из-за укрытия.
– Зачем же так издеваться над бедным солдатиком? – хихикнул великий князь. – Что ж мы, изверги какие-нибудь, заставлять стрелка ложиться? Этак-то враг может решить, будто русский солдат его боится!
Снова я со своим языком… Окопов пока еще не роют и по-пластунски по полю боя не ползают. Это я знал, к чему придет военная наука с появлением пулеметных "мясорубок", а нынешние генералы пока легко путают парад с войной.
– Мне говорили, что в датско-прусской войне… да и у отважных североамериканцев, та сторона, что не опасалась ложиться, понесла меньшие потери, – выручил меня Александр. – Но у нашего Германа наверняка и здесь есть собственное мнение. Не так ли? Ты, Георг, должен помнить доклад генерала Мезенцева о странном заказе нашего губернатора в опытных мастерских Московского училища. Кажется, ты даже хотел послать туда кого-нибудь из своих офицеров.
– А! – вдруг обрадовался герцог. – Так это тот самый господин из Сибири? Да-да. Я командировал в училище штабс-капитана Гунниуса. Намедни он телеграфировал о своих первых впечатлениях.
– Ну-ну? – поощрил немца государь, прикурив от свечи.
– Офицер докладывает, что представленные ему собственноручно исполненные господином Лерхе рисунки – это настоящее чудо. Гунниус считает, что предложенная система заряжания, названная изобретателем "магазином", хоть и излишне громоздкая, но остроумная. И что самое главное – позволяет вести непрерывный огонь, не приноравливаясь каждый раз к изменившемуся балансу оружия. Карл Иванович уже испросил дозволения задержаться в Первопрестольной, с тем чтобы участвовать в воплощении опытных образцов в металле. И я уже дал ему на то разрешение.
– Удивительная широта помыслов, – разглядывая меня, как экспонат в Кунсткамере, проговорил царь.
– А зачем вам нужно это ружье? – хмыкнул Николай. – Вы, видно, не слишком обременены заботами там у себя, в Сибири?
– А Герману Густавовичу эта винтовка и не нужна, – опередил меня Александр. – Мезенцев список с его договора к рапорту прикладывал. Так там значится, будто бы господин Лерхе по завершении работ претендует лишь на привилегии по производству новейшего типа патронов. А все разработки касаемо оружия полностью передает на благо Отечества, в оружейную комиссию при Артиллерийском управлении.
– Некоторые ваши эскизы я передал в руки надворного советника, профессора механики господина Вышнеградского, – поторопился герцог вклиниться в разговор. – Так он утверждает, что принципы автоматической, как вы это назвали, поочередной стрельбы достаточно реальны. Откуда у вас, Герман, такие познания в механике? Профессор убежден, что вы попросту срисовали по памяти какую-то уже действующую систему.
– Тем не менее… – начал было оправдываться я, но именно в этот момент с вестью о том, что к ужину все подано, вошел слуга. И, видимо, не только мы с царем были голодны как волки. Потому что скользкий разговор был немедленно отложен ради трапезы.
Удивительно, но в тот день поста не было. Среди кушаний присутствовало много мясных блюд. И зелени. Понятия не имею, откуда взялись свежайшие листья салата, упругие перышки лука и яркая редиска. Это посреди зимы-то! Авитаминоз царской семье не грозит.
Нужно признать, накрытый на пятерых стол не выглядел богатым. Он был совсем не таким, как это принято в Сибири на великие праздники, когда всевозможных угощений столько, что тарелку некуда ставить. Маринованные огурчики и грибы. Капуста в небольшой серебряной плошке. Пара соусниц. Широкая тарелка с зеленью и нарезкой из разных сортов колбас или копченого мяса. Вот, пожалуй, и все.
Но вот что удивительным образом напоминало ужин в Гатчинском дворце с трапезой любой сибирской избы накануне Рождества, так это пельмени и водка. Я запотевший полуштоф-то увидел – глазам не поверил. А когда внесли супницу с парящим, благоухающим лавровым листом приветом из-за Урала, и вовсе…
Чокаться в столице не принято. Слава богу, не решился первым совать рюмочку на середину стола. Просто одетый мужик, тот самый, что ехал в одних санках с Александром, может, меня бы и поддержал. А вот остальные могли и губы презрительно наморщить. Особенно Николай Николаевич. Он и без повода на дядьку купеческого обличия волком смотрел.
А вот герцогу было явно любопытно. Мекленбург-Стрелицкий, как я понял, вообще живо интересовался всевозможными стреляющими приспособлениями, а мужик оказался оружейником Иваном Орловым. И для любого состоятельного охотника того времени было предметом гордости иметь у себя ружье, произведенное этим мастером.
Выпили. Захрустели огурчиками. Слуги в ослепительно-белых перчатках разложили по тарелкам главное блюдо ужина. Я не удержался и сгрыз редиску. И только наколол на вилку первый пельмешек, как Александр заговорил:
– Вот Герман Густавович утверждает, будто бы эти новые многозарядные американские ружья могут быть весьма полезны для охоты на крупного зверя. Что скажешь, Иван?
– Эт, ваше величество, Спенсеровы винтовки, что ли? Али те, что на заводе Винчестера инженер Генри фабрикует?
– Так они тебе известны?
– А чего же нет-то, ваше величество? Как же можно за иными мастерами не смотреть? Где-то я что-то у них подсматриваю, а что-то и они у меня берут. Вот те же изделия из Иллиона от Ремингтона с сынами – насколь простецкие да справные. И прочные, и ломаться там нечему, и не стрельнет когда не надо. Так и то иные жалуются. Мол, лишнее это – при открывании затвора курок взводить. А с затвором Фило Элифалетыч тоже чегой-то намудрил. Коли патрончики свободно не входят, так потом и не вытащишь…
– Эм… любезный… э-э-э… Иван, – переглянувшись прежде с великим князем, начал герцог, стоило мастеру остановиться и потянуться ложкой к пище. – Так что же там со спенсеровскими ружьями?
Видимо, не у меня одного появилась уверенность, что Мекленбург-Стрелицкий с Николаем Николаевичем за что-то оружейника Орлова очень не любят. Александр вон даже нахмурился.
– Господа, – поспешил выручить своего гостя царь, – отложим пока разговоры. После о ружьях поговорим.
Вот спросят у меня какую-нибудь ерунду, и не ответить нельзя будет. Придется сидеть, облизываться и развлекать высокородных рассказами. А в животе кишка кишке била по башке. Я заторопился жевать. С этих станется нас с Ваней без ужина оставить. И царь не поможет. Не станет же он с родней из-за нас, мелких незначительных людишек, ссориться.
Очень неприятная вышла трапеза. Так обрадовался сибирскому кушанью, а ел и вкуса не чувствовал. Жутко было ощущать себя насекомым на ладони. В той жизни даже на приеме у Самого такого не было. Что бы он мне сделал? Уволил бы? Ха-ха три раза. Плох тот чиновник, что себе теплую нору в какой-нибудь госкорпорации не приготовил. Так что еще нужно подумать, хуже мне вышло бы от увольнения или лучше. А вот эти, любой из троих – что герцог, что князь, что царь, – легким движением брови могли отправить на плаху. Просто так! Потом верноподданные прокуроры нашли бы за что.
И даже простое неудовольствие с элементарным увольнением со службы могло повлечь за собой прямо-таки фатальные последствия для моих планов. Со мной попросту никто не стал бы иметь дело. Так что, как говаривали те самые мадагаскарские пингвины, улыбаемся и машем!
К чаю подали простецкое овсяное печенье. Государь не удержался от комментария:
– Отведайте новомодное английское блюдо из овса, господа.
– Ха! – воскликнул Николай. – А мы-то им коней кормим.
Царь слегка поморщился. Даже упоминание о неудачной Крымской войне было ему неприятно.
– С тех пор как продажи хлеба пошли через Голландию и Пруссию, на острове стали кушать всякую ерунду.
Я не удержался – улыбнулся. Нелюбовь к заклятым друзьям из-за моря – еще один привет из моего времени.
– Так что там с заокеанскими ружьями? – гнул свое герцог.
– Потерпи немного, Георг! – Александр Охотник, нечаянно ставший Освободителем, искусно подогревал интерес гостей. – Сейчас доложат – и пойдем посмотрим на это чудо.
Кузьму Ивановича Вышинского Герочка сразу опознал. Чин у этого человека был невелик – всего-то коллежский секретарь, а вот место – вполне в столице значимое. Одно время Вышинский был государевым стременным – по сути, главным конюхом царской конюшни. А теперь числился биксеншпаннером – ответственным за заряжание оружия для участников царской охоты. Учитывая опасения за собственную безопасность и фанатичную любовь императора к этой забаве – не последнее лицо при дворе. Кому попало ружье для российского самодержца не доверили бы.
Биксеншпаннер явился, только чтобы доложить – повеление исполнено. Американские ружья и запас зарядов к ним готовы. Какой уж тут чай с печенюшками! Всю честную компанию словно ураганом на улицу вынесло. Когда и как теплый полушубок на плечах оказался – и не вспомню теперь.
– Хороша игрушка! – поглаживая цевье, воскликнул Орлов. – Механика хитрая, и исполнено по-доброму. Сюда вот трубка с зарядами всовывается. Этот крюк нужно дернуть, а после и курок взвести…
Оружейник сноровисто вскинул американскую винтовку, и один за другим выпалил все семь патронов в установленные шагах в тридцати соломенные чучела. Упругий боковой ветер послушно оттаскивал тяжелые, остро пахнущие клочья порохового дыма.
– Однако! – потер шею герцог. – Впечатляюще!
– Только зарядов на этот бешеный самострел не напасешься, – покачал головой князь. – Но вынужден признать: для кавалерии этот вид оружия мог бы быть весьма полезен.
– Капризная она, – передавая ружье Вышинскому, поморщился Орлов. – Тонкая механика. И трубка эта, в прикладе. Чуть что – соринка попадет, и пульки наперекос идут. Вот у ружья Генри и то надежнее выполнено.
– И патроны что у Спенсера, что у Генри не ахти, – не удержался я. – Боек по краешку должен бить. И гильзы второй раз уже не зарядить. Центральное расположение капсюля было бы куда как удобнее и практичнее.
– Патроны?! – непонятно отчего вспыхнул вдруг Александр. – Под центральный боек?!
– Ваше императорское величество! – вдруг гаркнул за грохотом выстрелов неслышно подбежавший егерь. – Лосиную лежку под Дивенском сыскали!
– Лосиную! – выпучивая глаза, совсем уже заорал царь. – Какую, к хренам собачьим, лосиную?! Лерхе! Марш за мной! Патрон ему надобен… центрального боя!
Император впереди, потом я. Георг с Николаем, как конвой, – сзади. Пробежали анфиладу залов, потом – увешанную знаменами полукруглую галерею и ворвались наконец в кабинет. Александр тут же уселся за огромный, с аккуратно разложенными стопками документов стол и потянулся за коробкой с папиросами. Взмахом руки разрешил присесть и мне, но я благоразумно дождался момента, когда двое других охотников на бедного губернатора устроятся. Потом только рухнул на мягкий стул.
– Когда?! Георг? – раздраженно задал парадоксальный вопрос венценосный прокурор. – Семь лет назад? Или восемь? Игнатьев когда из Лондона был выслан?
– В тысяча восемьсот пятьдесят седьмом году, – блеснул памятью Мекленбург-Стрелицкий. – Осенью.
– Значит, семь! Семь лет назад наш военный агент в Англии, Николай Павлович Игнатьев, по рассеянности положил в карман их новейшую разработку. Цельнометаллический винтовочный заряд с капсюлем центрального боя. Скандал вышел… неприятный. Однако же к нам впервые попал этот ваш патрон. И еще с Николаем Онуфриевичем Сухозанетом, а потом и с Дмитрием Алексеевичем Милютиным мы все спор ведем, стоит ли, подобно американским и английским армиям, принять патронные ружья или, подобно прусским и австрийским, – шпилечно-капсюльные…
Александр прикурил наконец свою папиросу и сквозь дым уставился на меня.
– И тут появляетесь вы, сударь… – Царь нервно дернул кистью, и хрупкая бумага не выдержала, порвалась. Горящий табак рухнул на бумаги, но вместо того, чтобы смахнуть сор в пепельницу, император в ярости попросту прихлопнул уголек ладонью и вскричал: – Являетесь невесть откуда со своим мнением! Картинки свои рисуете. И все-то у вас ладно получается! Смотришь, мнения ученых слушаешь и мыслишь, что это мы – семь! Вы слышите?! Семь лет! Спорим, разные варианты рассматриваем! Когда вот оно. Так и должно быть! Вот как нужно! И если закрыть глаза… – Царь и правда прикрыл на миг глаза ладонью. – Так мы должны вас милостью своей наградить. Но вот ежели взглянуть на вас, господин Лерхе, так что же мы видим? Гражданского чиновника невеликих лет, коий хлопотами заслуженного отца и чин, и место получил. Так откуда это в вас?
У меня живот свело. Я вдруг со всей отчетливостью понял, что все разложенные на обширном столе документы каким-то образом касаются меня. И что нашелся кто-то, потрудившийся собрать обо мне сведения, свести их в единую систему и озадачиться вопросом, откуда это все в обычном, среднем господине, никак прежде себя не проявлявшем. И что вся эта "охота" – заранее хорошо спланированная и организованная акция. И не удивлюсь, если где-то в переходах немаленького дворца ждут своего часа десять крепких мужчин – сотрудников Третьего отделения. Я почувствовал, как горячи налившиеся кровью уши и как холодны побледневшие щеки. И еще этот гад, тот, что во мне сидит, молитву на немецком затянул.
Александр поднял ближе к глазам документ, лежащий верхним в стопке.
– Вы каким-то мистическим образом оказываетесь в подходящее время в нужном месте. – Новая папироса, пока не зажженная, выписывала в нервных пальцах замысловатые фигуры. – Отправились на границу с Китаем именно в тот момент, когда судьба трактата о границах пребывала в большой опасности. Устроили там маленькую войну… Пушки с собой тащили. Мне говорили, Чуйская степь почти недоступна для артиллерии. Но вы все-таки смогли. Крепость построили. Словно знали заранее…
В канделябре пять свечей. Любой другой прикурил бы от крайней. Царь потянулся к средней.
– Горный начальник… Фрезе, кажется, или как его там… Министерство уделов жалобами на вас одолел. А вы в отчете докладываете совершенно иначе. И гражданское правление при вас преобразилось, и торговля оживилась. Новое село, новая ярмарка. Рейтерн от вас без ума за изобретение… – Александр подсмотрел в бумаге, – зоны свободной торговли… У вас в губернии за полгода больше реформ, чем мы тут за десять лет успели… Прожекты эти ваши… Откуда это? Ведь обычный же господин ехал в Сибирь. Что же там нашлось этакое в вашем Томске, что вы так вдруг изменились? К чему вы такое стремление вернуться выказываете, что даже моей немилости не опасаетесь?
– А взрывчатка-то вам зачем? – вставил свои три копейки герцог. – С кем вы намеревались воевать?
– С горами, ваше высочество. – Ноги ослабли, но язык еще не отнялся, слава богу. Я даже как-то приободрился. – У меня тракт к китайской границе не достроен. Надобно горы взорвать.
– Да кто вы такой, черт вас раздери! – рыкнул Николай. – Граф Феникс? Любой иной порохом бы стал запасаться, и лишь для вас одного выдумать новое дьявольское зелье проще показалось. Образцы в Морском министерстве испытали на прошлой неделе. У заслуженных адмиралов картузы посшибало…
Эй, Герасик! Хватит ныть. Мы с тобой в беде, а ты там псалмы свои тянешь. На Бога надейся, а сам не плошай! Переведи лучше с великокняжеского на русский! Кто такой граф Феникс? Калиостро? Уж ты! Это что же? Он меня мошенником обозвал, что ли?
– Из вас сыплет, как из рога изобилия, – снова включился император. – Эти писарские улучшения. Откуда взялись? Карта? Ведомо ли вам, господа, что у сего молодого человека есть карта всяческих ископаемых богатств на всю губернию? Хотя тот же Фрезе докладывает, что исследовательские партии и в половине мест не успели побывать. А этот вот сударь просто тычет пальцем в карту и сообщает, что там скрыто. Слыханное ли дело?!
Гера! Думай! Откуда мы карту взяли? Отец у нас – в масонской ложе не последний человек? Вот это новость… великий секретарь ложи "Астрея". Мама дорогая! Вот родитель наш чудил в молодости! Что, правда? Масоны все еще существуют? А царь к ним как относится?.. Да-а-а?!
– Ну? Что вы там молчите? – бросив раздавленный картонный мундштук, проговорил Александр.
– Опасаюсь вызвать ваше неудовольствие, ваше императорское величество! – Какой-то злой кураж кольнул меня… гм… снизу. Я подскочил и поклонился. – Я мог бы легко объяснить все, но не в силах открыть вам, ваше императорское величество, секрет, который мне не принадлежит.
– И чей же он?
– Нескольких десятков господ, ваше императорское величество. Раскрытие этого секрета может стоить им вашего высочайшего доверия и даже места, на котором они ныне беспорочно вам служат.
– Что же дает вам, господин Лерхе, основание для таких выводов?
– Рескрипт вашего венценосного дяди императора Александра. От первого августа тысяча восемьсот двадцать второго года, согласно которому "все тайные общества, под какими бы именами они ни существовали, как то масонских лож или другими, закрыть и учреждение их впредь не дозволять; всех членов этих обществ обязать, что они впредь никаких масонских и других тайных обществ составлять не будут и, потребовав от воинских и гражданских чинов объявления, не принадлежат ли они к каким тайным обществам, взять с них подписки, что они впредь принадлежать к ним не будут; если же кто такового обязательства дать не пожелает, тот не должен остаться на службе".
– Масоны? – отмахнулся герцог. – Вот уж безобидное времяпровождение. Точно так можно гнать со службы за посещение Английского клуба.
– Прежде они мешали, – поморщился царь. – А ныне, значит, решили послужить на пользу Отечеству?
– Точно так, ваше императорское величество, – снова поклонился я, чтобы спрятать глаза. И чтобы не засмеяться. – Все к вящей славе великой империи.
– А что же вы, сударь, раньше никак себя не проявляли? Пребывая еще здесь, в Санкт-Петербурге? Вы ведь, кажется, и в Морском министерстве служили, и в государственном контроле у Татаринова? Отчего вам нужно было удалиться от столицы на тысячи верст, чтобы начать приносить столь ощутимую пользу?
– Я уже имел честь докладывать его сиятельству графу Строганову, ваше императорское величество. Это можно считать экспериментом. Научным опытом по постепенному и осторожному реформированию одной какой-то губернии. С тем, чтобы потом, когда изменения станут очевидны своей пользой, испросить вашего дозволения распространить опыт на иные места империи.
– Да-да, – вдруг поддержал меня великий князь. – Сергей Григорьевич рассказывал мне что-то в этом роде. У него, кстати, есть удивительной остроумности прожект. Он предлагает позволить крестьянам из губерний, бедных землей, невозбранно переселяться на Урал или в Сибирь. Вы что-то об этом знаете, Герман Густавович?
Вполне себе прозрачный намек. Все-таки в уме младшему царскому брату не откажешь. Как только понял, что гроза мою бедную голову миновала, тут же бросился спасать инвестиции. Интересно, сколько он уже стараниями Асташева в наши предприятия успел вложить?