- Цирк сам по себе чудо, так что ж говорить о моем "наборе", господин Себастиан? Прошлый раз вы упоминали Большой Барьерный риф - вы были там?
- Это самое незабываемое событие в моей жизни, - несколько торжественно ответил Себастиан. - У меня не хватает слов, чтобы описать Большую стену. Башни, господин Уриэль, огромные коралловые башни и коралловые сады, прекраснее которых я ничего не видел. Мы с друзьями ныряли у рифа Индевр, - вы, наверно, о нем слышали…
Он стал рассказывать, как у этого рифа когда-то сел на мель барк "Индевр" капитана Кука - нет, тогда еще лейтенанта! - и Кук приказал выбросить за борт шесть пушек. Многие ныряльщики искали их потом. И не нашли. Не нашел и он, Себастиан…
- А, вот он где загорает, наш несравненный Уриэль! - раздался вдруг сочный женский голос.
Ур из-под ладони взглянул на статную белокурую женщину в пестром сарафане. Это была Марина Морская, дрессировщица собак. За ней стояли два парня, партерные акробаты Бизоновы, постоянные ее спутники.
- А я все думаю: куда он смывается после репетиций? - продолжала Марина Морская, придав красивому своему лицу смешливо-недоуменное выражение. - Оруженосцы! - обратилась она к акробатам. - Раскинем здесь шатер. Не помешаем, Уриэль?
- Нет… Пожалуйста…
Вмиг те трое сбросили одежду, оставшись в пляжном минимуме, и "оруженосцы" принялись сооружать навес из палок и цветастого покрывала. Уру тоже нашлась работа.
- Помоги, пожалуйста. - Марина протянула ему надувной матрас. - Я потеряла насосик.
Ур приложил штуцер матраса к губам, набрал побольше воздуха в легкие. Под мощным его выдохом сморщенный матрасик развернулся, явив взорам изображение дельфина.
- Смотрите, Бизоновы: с одного вдоха! - пропела Марина. - Вот это я понимаю!
Она улеглась рядом с Уром. Тот повернулся к Себастиану в надежде дослушать прерванный рассказ о поиске пушек капитана Кука. Но Себастиан уже приладил к ногам ласты и натягивал маску. Кивнув с улыбкой Уру, он пошел к воде - невысокий, тонконогий, хорошо сложенный.
У Марины Морской был номер, без которого не обходятся цирковые программы. С десяток мелкокалиберных собак ходили на задних лапках, на передних лапках, ездили друг на друге верхом. В конце номера собачек облачали в футбольные трусы, и они гоняли по манежу мяч - гоняли с неподдельным азартом, ибо по натуре своей собаки очень спортивны. Самая махонькая собачка вцеплялась зубами в трусы пса покрупнее - тот в пылу игры как бы не замечал этого. Под раскаты смеха собачка стаскивала с незадачливого "футболиста" трусы и со своим трофеем убегала с арены.
- Жарища адская, - вздохнул один из Бизоновых. - Я Кольку еле удержал на репетиции - скользкий, как угорь.
- Вам-то что, - сказала Марина, переворачиваясь со спины на бок. Вот собаки плохо переносят жару. Прямо беда… Помойте виноград, Бизоновы.
Те послушно взяли целлофановый мешок с виноградом и пошли искать водяной фонтанчик.
- Зачем ты их гоняешь по солнцепеку? - сказал Ур.
Марина посмотрела на него сквозь зеленые очки.
- Солнцепек, - медленно сказала она, - только на тебя не действует. Холодный ты какой-то, Уриэль.
- Температура кожи у меня наверняка не ниже, чем у тебя.
- А может, ты просто притворяешься дурачком? - еще медленнее произнесла дрессировщица. И, не получив ответа, продолжала: - Странный ты человек, Уриэль. И номер у тебя странный, и сам ты… Говорят, у тебя даже паспорта нет. Это правда?
- Да.
- Говорят, ты бежал откуда-то. Не то из Омана, не то из Судана…
- Зачем ты повторяешь этот вздор? - сказал Ур, погрустнев.
- Про тебя ходит много разговоров, ты возбуждаешь любопытство. Не будь ты так скрытен, Уриэль, я бы могла стать для тебя настоящим другом. Я ведь тоже одинока…
- А Бизоновы?
Марина пристально поглядела на него. Вздохнула:
- Нет, ты, кажется, непритворный… этот самый…
И перевернулась на живот.
Вернулись Бизоновы с виноградом. Поели. Потом Бизоновы пошли на руках к воде, вызвав восторженный детский галдеж.
- Первое время ты мне казался этаким жизнерадостным варваром, сказала Марина. - Ты излучал веселье и силу. А теперь… - Она сделала гримаску и поднялась. - Пойдешь купаться?
- Нет. - Ур тоже встал. - Я ухожу.
- К своему Иван Сергеичу? В детское кафе?
- Да.
- Иван Сергеич прекрасный человек, но только не пойму, что у тебя с ним общего. Давай пообедаем в "Жемчужине юга", Уриэль. Там джаз хороший. Потанцуем. Ну, я прошу.
- Спасибо, Марина. Может быть, в другой раз. Не сегодня…
- Ну и иди! Кушай свой протертый супчик. Очень ты мне нужен!
У выхода с пляжа Ура остановила шумная группка молодых людей, вооруженных кинокамерами, транзисторами и магнитофоном.
- Ребята, это Уриэль!
- Точненько! - пискнул девичий голос.
Рыжебородый юноша протянул Уру блокнотик и шариковую ручку, украшенную миниатюрным портретом Муслима Магомаева. Посмеиваясь, Ур широко расчеркнулся в блокноте.
Потом он пошел по плитчатому тротуару вдоль шоссе, по которому неслись переполненные автобусы и легковушки с номерами всех городов страны. Над его головой сухо шелестели растрепанной листвой курортные пальмы в железобетонных вазах древнегреческих форм. Ему навстречу плыл пестрый людской поток. Взвивался к синим небесам смех, звенели женские голоса, трудились неутомимые магнитофоны, словно ликуя оттого, что изобретательская мысль перенесла их из малоподвижных сундуков в изящные портативные коробки.
С круглой афишной тумбы огромными буквами взывала цирковая программа:
ОРИГИНАЛЬНЫЙ НОМЕР!
УРИЭЛЬ
ОПЫТЫ ТЕЛЕКИНЕЗА
Дойдя до этой тумбы, Ур пересек шоссе, купил в киоске газету и поднялся на пологий холмик, где стоял белый домик с верандой. Он был увит диким виноградом и украшен вывеской, извещавшей прохожих, что именно здесь находится детское кафе Курортторга № 182.
В углу тенистой веранды за маленьким столиком на маленьком стульчике сидел лилипут. Он был пожилой, со строгим личиком в тонкой сеточке морщин, черные волосы аккуратно, волосок к волоску, зачесаны на косой пробор. На нем были белые брюки и белая сорочка с галстуком бабочкой. На столике перед ним стояла запотевшая кружка пива и лежала толстая общая тетрадь.
- Добрый день, Иван Сергеевич, - сказал Ур, осторожно присаживаясь на детский стульчик.
- Здравствуй, человек-гора. Проголодался?
- Пить хочется.
- Попроси Галю принести пива. Оно лучше всего утоляет жажду.
- Иван Сергеевич, вы же знаете, что я…
- Ах да: этиловый спирт влияет на психику. Извини, забыл.
На веранду вышла молоденькая официантка. Глянула на Ура прозрачными глазами, спешно поправила на голове кружевной кокошник и скрылась. Вскоре она вернулась с подносом, поставила перед Уром графин с газированной водой, бутылочку с болгарским клубничным сиропом и высокий стакан.
- Здрасте, - сказала она. - Жарко сегодня. Обед подавать или погодить?
Ур посмотрел на ее чистое, не тронутое загаром лицо, на зеленые сережки в маленьких ушах.
- Немного погодя, Галочка. Спасибо за воду.
Он с удовольствием выпил стакан газировки с сиропом.
- Как сегодня писалось, Иван Сергеевич?
- Плохо, всего полстранички написал. Но материал подбирается интересный. Сейчас занимаюсь Якимом Волковым - был такой лилипут, заведовал в походах гардеробом Петра Первого. Яким большим авторитетом пользовался. В 1710 году в Петербург на его свадьбу свезли всех лилипутов, что в Москве насобирали, - больше тридцати человек. Хорошо бы раздобыть о них данные, да очень уж мало писали о лилипутах… А вот знаешь, Ур, "плодомасовские карлики", о которых Лесков писал, - реальные люди, не выдумка. Карлик Иван Афанасьевич оставил очень любопытные мемуары, ими-то и пользовался, верно, Лесков.
- Я не читал Лескова. - Ур развернул газету. - Вы говорите, Иван Сергеевич, я слушаю.
- Да что ж говорить? Трудное дело я затеял, дружок. История лилипутии, так сказать… Начиналось хорошо, весело - с мифических гномов, хранителей подземных сокровищ… С Плиниевых пигмеев… В средних веках тоже основательные разыскания произвел. А вот добрался до нового времени и замедлилось дело. Мало, мало сведений. Да и однообразны они: ну, циркачи, ну, ассистенты иллюзионистов… Спокон века мы, лилипуты, людей развлекаем… нормальных… - Иван Сергеевич отпил пива из кружки, пожевал тонкими губами. - Были, между прочим, исключения. У одного средневекового герцога был генерал - карлик ростом тридцать два дюйма, Митте его звали, стратегом считался.
- Ну, вот видите, - сказал Ур.
Галя принесла картофельный салат, Уру - большую тарелку, Ивану Сергеевичу - детскую. Потом отошла, встала у перил, поправляя передничек. И все поглядывала на странных двух посетителей. Вот уж неделю ходят сюда, в детское кафе. Выбирают время, когда народу мало, - ну, это она, Галя, понимала. На лилипута всегда глазеют, а ему это, ясное дело, неприятно.
А этот, второй, - про него в городе говорят, что он в цирке без помощи рук что хочешь поднимет, хоть человека, хоть слона. Такому, при цирковой-то зарплате, по лучшим ресторанам кормиться, с самыми красивыми девушками гулять - кому такой не понравится? А он, видать, ни с кем не водится, только с лилипутом, с Иван Сергеичем. Какой-то он одинокий…
Между тем Иван Сергеевич ел салат, запивая мелкими глоточками пива, и говорил:
- Вот ты спросил - почему не в другой области. Не привыкнут ко мне люди, чтоб на равных, - вот в чем штука… А не на равных я не хочу. Понял?
Ур кивнул.
- На нас белый свет не рассчитан, - продолжал лилипут. - Вот поместили меня в гостинице на четырнадцатом этаже. Еле допросился, чтоб на десятый перевели. А то приходилось ехать до десятого, а там еще четыре этажа пешочком.
- Верно, вы на десятый перешли. А почему нельзя выше?
- Потому что, если в лифте я оказывался один, то выше десятой кнопки дотянуться не мог. Прыгать - неловко как-то… Все в жизни, дружок, рассчитано на стопроцентно нормальных людей. Так-то.
- Что нести на первое? - подошла опять официантка. - Суп рисовый есть, суп-пюре гороховый протертый…
- Рисовый, - сказал Иван Сергеевич.
- Я что попросить хотела… - Галя смущенно потупилась. - Нельзя ли мне билетик на представление? А то ведь не достать…
- Можно, Галочка. Приходи сегодня за полчаса до начала, у администратора возьмешь два билета на мое имя.
- Ой, спасибо, Иван Сергеич! - Она убежала с веранды.
- Еще одно доброе дело сделали, - усмехнулся Ур. - Значит, все - для нормальных, вы говорите. А если у человека отклонение от нормы? Что ему делать, а, Иван Сергеевич?
Лилипут снизу вверх посмотрел с остреньким прищуром.
- Что-то, Ур, не нравишься ты мне сегодня.
Ур не ответил. Вяло ковырял вилкой салат, согнувшись над маленьким, не по росту, столиком.
- По институту своему затосковал? Я тебя, Ур, силком не тянул. Я предупреждал, когда ты замыслил к нам проситься…
- Да нет же, Иван Сергеевич…
- Предложил я, не отказываюсь, - горячо продолжал лилипут, - потому что видел, как ты к цирку душой тянулся. Я и псевдоним тебе придумал. Но ведь и предупреждал, чтоб взвесил все хорошенько! Предупреждал, а?
- Предупреждали, я помню. Да что вы всполошились? Я не жалею ни о чем. Цирк мне нравится.
- "Нравится"! - ворчливо передразнил Иван Сергеевич тонким своим голоском. - А как может не нравиться цирк? В нем нет этих… знаешь ли… - он помахал ручкой над тарелкой, - неопределенностей всяких. В цирке зритель видит что? Красоту видит, силу, ловкость, изобретательность. Цирк людям глаза раскрывает на их собственные возможности. Так-то.
Расплатившись, они вышли из кафе, и Галя, стоя на веранде, помахала им на прощанье.
Когда впервые готовился номер Ура, цирковой художник по костюмам оказался в некотором затруднении. Он помнил гипнотизеров тридцатых годов великолепного Орнальдо, То-Раму, красавца Семена Дуброва, избравшего себе "наоборотный" псевдоним Сен-Ворбуд, - помнил их элегантные фраки, свидетельствующие о принадлежности к европейской науке, помнил расшитые звездами халаты и тюрбаны с бриллиантовыми эгретами, намекающие на жгучие тайны Востока.
Тюрбан, пожалуй, подходил Уру больше, чем фрак, но все равно - не нравились художнику старые доспехи. Он рылся в альбомах с фотографиями, ворошил ветхие афиши, горестно вздыхал.
- Не знаю, что с вами делать, Уриэль. Мне говорили, вы инженер? Это для цирка не новость, есть у нас артисты из инженеров - всякие иллюзии на технической основе… Так они работают в обычных пиджаках, иначе стесняются… Может, и вы тоже?.. Хотя - вы же не иллюзионист, а этот… вроде гипнотизера… А гипнотизеру в пиджаке нельзя - не адекватно…
- Я не гипнотизер, - сказал Ур, с интересом разглядывая старые афиши.
- Само собой. Вы никак не можете быть гипнотизером, потому что гипноз в цирке давно запрещен… - Художник ожесточенно почесал мизинцем обширную лысину. - Никак не пойму, кто вы, собственно. Как называется ваш жанр?
- Телекинез.
- Телекинез… Напридумывают на мою голову!.. Слушайте, а вам самому какой костюм нравится?
- Мне все равно.
- Все равно - так не бывает! - рассердился художник. - У каждого человека есть что-то любимое - пиджак, кепка, ватные штаны, наконец… Есть у вас что-нибудь любимое из одежды, я спрашиваю?
- Есть, - сказал Ур, - плавки.
- Плавки! Вы еще скажите - сатиновые трусы до колен! - Художник критически оглядел новоявленного артиста. - А ну, скиньте рубашку! приказал он тоном работорговца в день большой распродажи. - Так… Для гладиаторского номера вы не подойдете, но для пластического этюда… при золотистой люминесцентной пудре и подсветочке… Н-ну что ж, пожалуй, такая мускулатура сгодится для гуманитарного номера…
- Почему гуманитарного? - удивился Ур.
- Не силовое - значит, гуманитарное. - Художник, прищурив глаз, разглядывал телосложение Ура. - Черные с блестками плавки… Может, будет адекватно… Ладно, попробуем! Но от золотистой пудры и подсветки вам не отвертеться, молодой человек…
Медленно гас свет, и волны музыки, гонимые мощными усилителями, затопили цирк. Музыка была необычной звучности - не простая музыка, а оркестрованная для электронных инструментов. Вдруг она смолкла. В напряженной тишине белели пятна человеческих лиц, уходящие в смутную мглу задних рядов.
Громкий голос произнес со сдержанным пафосом:
- Сейчас вы увидите уникальный номер - опыты телекинеза…
И после значительной паузы голос дал краткую справку об этом загадочном явлении - строго нейтральную справку, ничего не признавая, но и не отрицая начисто.
- Итак, перед вами - артист Уриэль!
На арену пал узкий конус нежно-фиолетового света, высветив неподвижную фигуру. Золотисто поблескивал обнаженный торс, посверкивали блестки на черном трико. Ур стоял на островке, омываемом морем рукоплесканий. Блестели его глаза, полные губы приоткрылись в улыбке, и ноздри, раздуваясь, вдыхали волшебный запах манежа. И ему хотелось не обмануть ожидание, которое он читал в устремленных на него взглядах, и было немножко жаль, что вот сейчас кончится прекрасное мгновение и надо будет приниматься за работу…
Вспыхнул полный свет. Тот же голос предложил желающим положить на стол любые предметы для опытов. Ассистент Иван Сергеевич, чей строгий костюм хорошо контрастировал с костюмом Ура, пошел вдоль барьера. Вот он принял из первого ряда часы и засеменил к столу. С часов обычно и начинались опыты.
Лицо Ура как бы затвердело, сосредоточенно-неподвижный взгляд уставился на ярко освещенную поверхность стола… Тихо, приглушенно накатывалась электронная музыка… Вдруг часы скользнули по столу. Еще толчок. Часы медленно, покачиваясь, поднялись над столом. Края коричневого ремешка обвисли. Потом так же медленно часы опустились на стол…
Грянули аплодисменты.
Возвратив часы владельцу, лилипут опять пошел вдоль барьера. Кто-то протянул ему авторучку, но Иван Сергеевич пренебрег ею: увидел, как из задних рядов передавали из рук в руки фотоаппарат.
- Осторожно только, не разбейте! - крикнул сверху обеспокоенный голос.
Артист Уриэль был осторожен. Фотоаппарат, поплавав в воздухе и очертив замысловатую петлю, тихонечко, без стука опустился на стол. Потом взмыла вверх дамская сумочка. Неловким увальнем подпрыгнул и завис над столом пузатый портфель, да вот беда: его владелец забыл защелкнуть замочек, и из портфеля вывалилось содержимое - книга, мохнатое полотенце, коробка крекера "Здоровье". По цирку прокатился смех.
Опять умолкла музыка, приугас свет. Нарастала зловещая барабанная дробь - цирковой сигнал, возвещающий, что сейчас будет нечто опасное, необычайное, самое-самое главное…
Отчетливый голос из динамиков объявил:
- Кто желает подвергнуться непосредственному телекинезу - просим на манеж!
Тишина. Тут всегда возникала заминка: уж очень рискованно… Ур стоял в конусе света, терпеливо ждал.
- Просим желающих, - повторил голос. - Опыт совершенно безопасен.
В одном из секторов произошло движение - кто-то спускался по ступеням. Метнулся прожекторный луч, и все увидели: через барьер перелезала тоненькая девушка в бело-розовом брючном костюме. Лилипут поспешил к ней, подвел к Уру.
Теперь они стояли на расстоянии трех шагов друг против друга. Девушка слабо улыбалась, в ее прозрачных глазах была растерянность. Поблескивали в маленьких ушах зеленые сережки. Эти сережки мешали Уру сосредоточиться. Прибывал свет, оборвалась барабанная дробь, а Ур все стоял неподвижно, не начиная опыта. "Зачем она вылезла со своими сережками?" - с досадой подумал он, узнав девушку.
В рядах зашептались, задвигались. Иван Сергеевич беспокойно взглянул на Ура.
Девушка вдруг испугалась: уж очень тяжелым, давящим стал взгляд артиста Уриэля, уж очень изменилось его лицо. Неживым, каменным оно стало каким-то…
В следующий миг она, тихонько ойкнув, оторвалась от мягкого ковра. Беспомощно взмахнув руками, она медленно-медленно поплыла по воздуху метрах в двух от манежа. Вправо… влево…
- Не бойся, - услышала она тихий шепот. - Держись свободней.
Может, ей почудился этот шепот? Но стало немножко легче. Даже приятен был полет. Склонив голову, она посмотрела на артиста Уриэля. Сейчас он казался ей сверхъестественным существом, этот человек со сверкающей кожей и тяжелыми, налитыми силой буграми мышц, и ей не верилось, что всего несколько часов назад он неловко сидел за маленьким детским столиком и ел картофельный салат…
Сколько продолжался ее полет? Минуту, две? Вдруг она ощутила под ногами ковер, лежавший на мягких опилках манежа. Теперь она стояла, беспомощно улыбаясь, а вокруг бушевал прибой аплодисментов, восторженных выкриков. К ней подошел лилипут, чтобы отвести на место, и она благодарно улыбнулась Ивану Сергеевичу за его ободряющий шепот.
Рукоплескания не ослабевали. Ур стоял, еле заметно кивая то в одну сторону, то в другую. Никак не мог он выучиться делать зрителям положенный цирковой "комплимент" - не получалось у него с поклонами. И он уже повернулся было, чтобы уйти с манежа, как вдруг раздался из рядов громкий, излишне громкий голос с нехорошей хрипотцой:
- Одну минуточку, гражданин артист!