- Я-то хотел еще попытать счастья в Общественном Водопроводе, - сказал Клем, - но теперь придумал кое-что получше. Пойдем выпьем.
- Отчего бы и нет? - ответил Скотт. Ждать здесь было бессмысленно.
Они вышли на солнечный свет, и тримобиль подвез их к какому-то дому в районе Семидесятой стрит. На третьем этаже, в уютно обставленной комнате, человек десять тихо сидели над рюмками.
- Мое прибежище, - пояснил Клем. - Здесь я забываю о Программе.
Из-за стойки маленького бара однорукий бармен улыбнулся сначала Клему, потом Скотту. Клем сказал:
- Джо, познакомься со Скоттом Дьюаром.
- Здравствуй, Скотт. - Джо с улыбкой стиснул его руку.
- Джо служил на "Наутилусе-12", - продолжал Клем. - Помнишь, старый добрый "Наутилус-12", Скотт?
- Еще бы, - ответил Скотт. - Заслуженная посудина. Вся изрешеченная осколками.
Джо гордо посмеивался.
Клем отвернул лацкан на пиджаке Скотта, и блеснул золотой значок с изображением поднятой руки - символ мощи и вызова на бой.
- Сто первый! - оживился Джо.
- Этот малый командовал нашим отделением, - сказал ему Клем. - Двадцать лет назад. Джо покачал головой в восхищении.
- Ну и дела! Мы вам обязаны решительно всем. - Так по традиции приветствовали оставшихся в живых воинов Сто первого ракетного - спасителей Нью-Йорка.
- Расскажи это своей Программе, - мрачно пошутил Клем. - Но прежде всего, Джо, приготовь два мартини. Они нам необходимы как никогда.
В ожидании коктейля Клем спросил:
- У тебя есть что-нибудь новое, Скотт?
- Нет.
- У меня тоже ничего хорошего. Ты, кажется, собирался на прием в "Консолидейтед Комьюникейшенз"?
- Точно, - ответил Скотт. - Сегодня утром меня должен был принять Пэйнтер, но он там уже не работает. Я говорил с его преемником. Ничего не вышло.
- До меня дошли слухи о Пэйнтере, - мягко сказал Клем. - Это очень любопытно.
- Что именно?
- Пэйнтер был хороший человек. Помогал людям. Для нашей возрастной группы делал все, что мог. Ему самому было тридцать пять.
- И что же?
- Отправили его на отдых, - докончил Клем. - Сейчас тридцатипятилетних уже не считают надежными. Судя по всем признакам, надо ждать нового возрастного лимита.
- Боже правый! - вскричал Скотт. - Чем же это кончится? Не могут же младенцы править миром. У них нет опыта.
- Потребность в рабочей силе все уменьшается, - пояснил Клем. - Автоматов и вычислительных машин становится все больше, а людей все меньше.
- Значит, будет все больше и больше крушений на монорельсовых дорогах, - загремел Скотт, - все больше и больше ракет будет взрываться при старте, все больше и больше жизней…
- Спокойно, - предостерег его Клем.
Джо осторожно пододвинул им мартини через стойку.
- По крайней мере, - улыбнулся Клем, - о нас-то Программа позаботится. Заслуженные ветераны, и так далее, и тому подобное. Нам совершенно не о чем тревожиться. - Он поднял бокал. - Предлагаю тост, командир, за Пурпурные Поля.
Дрожащим голосом Скотт повторил:
- За Пурпурные Поля.
- Вот ключи, милочка, - сказала Роз своей приятельнице Энн Питере. - Большое тебе спасибо за гиромобиль.
- Как… как сошло?
- Как сошло что, Энн?
- Ну, в… в клинике.
- Ах, там все было очаровательно, милочка, совершенно очаровательно. Такая приятная молодежь. Милее не бывает. Право же, они так внима…
Она была не в силах продолжать, хотя ей очень не хотелось пугать приятельницу. С годами Энн не становится моложе, и в свое время с нею случится то же самое; но пока незачем ей об этом знать, как незачем сообщать кое-какие факты ребенку. Роа повернулась и нетвердой походкой перешла улицу, направляясь к своему дому.
Энн все смотрела ей вслед - смотрела даже после того, как Роз захлопнула за собой дверь.
Скотт успел на обратный моновагон в 5.30, но на этот раз он был пьян и не стал застегивать предохранительный пояс. Какой-то юнец - деятель Программы - вежливо подсказал ему: "Ваш пояс, сэр", а Скотт повторил: "Мой пояс", и юнец отпрянул, словно ужаленный скорпионом.
Но, как ни странно, будущее рисовалось Скотту в розовом свете. Завтра, думал он, завтра возьмусь за дело по-настоящему. Он стал прикидывать, надо зайти: в Общественный Водопровод, Электро-Вычислители, Ай-Эм-Эк, Грейторекс, быть может, даже в Монорелс. И есть десяток других вариантов. Конечно, думал он. Что-нибудь да найду. При такой биографии, как моя, что-нибудь непременно отыщется. Найду! В нем бил ключом новый источник мужества и оптимизма.
Когда он пришел домой, Роз смотрела телераму; она приветствовала мужа веселым голосом, как обычно:
- Милый! Здравствуй, милый! Здравствуй, мой родной!
Он склонился над нею, поцеловал, а она втянула носом воздух и сказала:
- Гм-м… Где ты был, дружок?
- Я встретил Клема.
- Клем славный. Что же ты не пригласил его к обеду, глупыш? - Она заглянула ему в глаза. - Как провел день, Скотт?
- Хвастать нечем, - ответил он. - Но завтра… ты знаешь, у меня предчувствие, что завтра все переменится. - Он сел рядом с нею и обнял ее за плечи. Хмель еще не прошел, и Скотт все больше воодушевлялся. - У меня сотня идей. Завтра расскажу…
Она потерлась щекой о его ладонь.
- Я в этом уверена, милый. Просто убеждена.
Он хотел было поцеловать ее еще раз, но тут экраны телерамы погасли, и трижды громко прозвучал гудок - сигнал местного вещания.
- Выключи, - грубовато сказал Скотт.
- Нет! - испугалась Роз. - Скотт! Ты ведь знаешь, за это штрафуют! - Она удержала его за руку.
Экраны снова осветились, и появился деятель Программы. Он был очень красив и разговаривал мягким, бархатистым голосом.
- Добрый вечер, - произнес он. - На мою долю выпала честь передать особое сообщение Пятого отделения Программы на имя мистера и миссис Скотт Дьюар. Вы меня слышите?
- Да, - прошептала Роз.
- За особые заслуги, - без запинки продолжал молодой человек, - вы сегодня были избраны на Пурпурные Поля…
- Вот как… - прошептала Роз. - Вот как.
Скотт стиснул ее пальцы.
Голос продолжал, тепло, ласково:
- Прекрасная местность… вечное лето… все удобства. Крайне желательно, чтобы ваша жизнь вступила в эту завидную новую фазу без промедления. Транспорт будет вам подан сегодня в двадцать три тридцать, и каждый из вас должен взять с собой смену белья. Власти позаботятся о вашем имуществе, и, разумеется, мы распорядимся им со всей возможной заботой. Будете ли вы готовы в указанный срок, мистер и миссис Дьюар?
- Да, - ответил Скотт.
- Прекрасно. Разрешите вас поздравить. Счастливого, счастливого пути!
Скотт выключил телераму.
- Что ж, пора обедать, - сказала Роз. - Поможешь мне накрыть на стол, милый?
Скотт пошел на кухню вместе с Роз, и она сказала:
- Знаешь, милый, у нас еще осталась бутылка старого бургундского из Калифорнии. Сейчас откупорим или возьмем с собой?
- Давай сейчас, - ответил Скотт.
Роз радостно защебетала:
- Как интересно! Разве это не увлекательно? Избраны на Пурпурные Поля!.. А где они, Пурпурные Поля, милый?
Он тяжело посмотрел на нее, она заколебалась, а потом подбежала к мужу и обняла его крепко-крепко.
Джеймс Макконнелл
Теория обучения
Я пишу это потому, что, насколько могу судить, Он хочет, чтобы я писал. Иначе зачем Он дал бы мне бумагу и карандаш? А "Он" я пишу с большой буквы потому, что это представляется мне наиболее логичным. Если я умер и нахожусь в аду, тогда большая буква - простое соблюдение приличий. Ну а если я только пленник, то малая толика лести еще никогда никому не вредила.
Сидя в этом помещении и размышляя о случившемся, я более всего поражаюсь внезапности того, что произошло. Я гулял в рощице возле моего загородного дома, а в следующую секунду оказался в небольшой пустой комнате, голый, как птенец, и только способность логически рассуждать спасает меня от безумия. В момент "перемены" (в чем бы эта перемена ни заключалась) я не уловил ни малейшего перехода от прогулки по роще к пребыванию в этой комнате. Надо отдать должное тому, кто это проделал, - либо Он изобрел мгновенно действующий наркоз, либо разрешил проблему мгновенного перемещения материи в пространстве. Я предпочел бы первый вариант, так как второй вызывает слишком много опасений.
Насколько помню, в момент перехода я размышлял над тем, как лучше вдолбить моим первокурсникам-психологам некоторые из наиболее сложных положений теории обучения. Какими далекими и незначительными кажутся мне сейчас заботы академической жизни! По-моему, вполне простительно, что меня теперь гораздо больше занимает мысль о том, где я нахожусь и как отсюда выбраться, чем вопрос, какими ухищрениями добиться, чтобы первокурсники поняли Галла или Толмена.
Итак, проблема номер один: где я нахожусь? Вместо ответа я могу только описать это помещение. Оно имеет примерно шесть ярдов в длину, шесть в ширину и четыре в высоту; окон нет вовсе, но в середине одной из стен есть что-то вроде двери. Все оно ровного серого цвета, а стены и потолок испускают довольно приятный неяркий белый свет. Стены сделаны из какого-то твердого материала - возможно, из металла, так как на ощупь они кажутся прохладными. Пол из более мягкого, резиноподобного материала, который слегка пружинит под ногами. Кроме того, прикосновение к нему создает "щекотное" ощущение, откуда следует, что пол, вероятно, находится в состоянии постоянной вибрации. Он чуть теплей, чем стены, - тем лучше, так как другой постели у меня, по-видимому, не будет.
Мебели в помещении нет никакой, кроме чего-то вроде стола и чего-то вроде стула. Это не совсем стол и стул, но ими можно пользоваться и в качестве таковых. На столе я обнаружил бумагу и карандаш. Нет, это не совсем точно. "Бумага" гораздо грубее и толще той, к которой я привык, а "карандаш" - всего лишь тонкая палочка графита, которую я заострил о крышку стола.
Этим исчерпывается все, что меня окружает. Интересно, что Он сделал с моей одеждой Костюм был старый, но судьба ботинок меня тревожит. Эти прогулочные ботинки очень мне нравились, стоили они недешево, и мне было бы весьма жаль их лишиться.
Однако все это не дает ответа на вопрос, где я, черт возьми, очутился - если, конечно, черт меня уже не взял.
Проблема номер два - орешек покрепче: почему я здесь? Будь я параноиком, я, конечно, пришел бы к заключению, что меня похитили какие-то мои враги. А может быть, даже вообразил бы, будто русские так заинтересовались моими исследованиями, что уволокли меня в какой-нибудь сибирский тайник и вот-вот войдут сюда предложить мне сотрудничество с ними или смерть. Но как ни грустно, для подобных фантазий у меня слишком реалистическая ориентация. Исследования, которые я вел, были очень интересны для меня и, может быть, еще для двух - трех психологов, занимающихся на досуге узкоспециальными проблемами обучения животных. Тем не менее моя работа не настолько важна для других, чтобы меня стоило похищать.
И я по-прежнему ничего не понимаю. Где я нахожусь и почему? И кто такой Он?
Я решил не пытаться вести этот дневник по "дням" или "часам". Эти единицы времени в моем нынешнем положении утратили всякий смысл, так как, пока я не сплю, свет не меняется. Человеческий организм в отличие от многих видов низших животных не обладает точными внутренними часами. Многочисленные опыты неопровержимо доказывают, что человек, изолированный от всех внешних раздражителей, вскоре утрачивает ощущение времени. Поэтому я буду просто делать интервалы в моем повествовании и уповать на то, что Он посовестится требовать от меня нормальных записей, раз уж у Него не хватило сообразительности оставить мне мои часы.
Ничего особенного не произошло. Я спал, меня накормили и напоили, и я опорожнил мочевой пузырь и кишечник. Пища стояла на столе, когда я проснулся в последний раз. Должен сказать, что Он отнюдь не гурман. Белковые шарики, на мой взгляд, никак нельзя назвать изысканным яством. Однако с их помощью можно еще потянуть, не отдавать богу душу (при условии, конечно, что я ее еще не отдал). Но я не могу не выразить протеста против того источника, из которого получаю питье. После еды меня начала мучить жажда, и я уже обрушивал проклятия на Него, а также на всё и вся, как вдруг заметил, что, пока я спал, в стене появился небольшой сосок. Я было подумал, что Фрейд все-таки прав и мое либидо подчинило себе мое воображение. С помощью эксперимента я, однако, убедился, что предмет этот вполне реален и что его назначение - служить для меня источником питья. Когда начинаешь его сосать, он источает прохладную сладковатую жидкость. Однако процедура эта чрезвычайно унизительна. Хватит и того, что я вынужден сидеть весь день в моем природном одеянии. Но чтобы профессору психологии приходилось вставать на цыпочки и сосать искусственный сосок, когда ему надо утолить жажду, - это уж слишком! Я подал бы жалобу администрации, если бы только знал, кому ее адресовать!
После того как я поел и напился, естественные потребности стали заявлять о себе все настойчивее. Я уже приучен к современным удобствам, и отсутствие их поставило меня в чрезвычайно тяжелое положение. Но делать нечего - пришлось удалиться в угол и постараться смириться с неизбежным (да, кстати, это стремление удалиться в угол - не является ли оно в какой-то мере инстинктивным?). Однако в результате я узнал возможное назначение вибрации пола - не прошло и нескольких минут, как экскременты бесследно исчезли в полу. Процесс был постепенным. Теперь мне предстоят всякие неприятные размышления на тему о том, что может произойти со мной, если я засну слишком крепко.
Возможно, этого и следовало ожидать, но, как бы то ни было, я начинаю замечать в себе некоторые параноидные тенденции. Пытаясь разрешить проблему номер два и понять, почему я нахожусь здесь, я вдруг заподозрил, что кто-то из моих университетских коллег использует меня для своего эксперимента. Макклири вполне способен задумать очередной фантастический эксперимент по "изоляции человека" и использовать меня в качестве контрольного материала. Конечно, ему следовало бы спросить моего согласия. С другой стороны, возможно, что подопытный не должен знать условий опыта. Но в таком случае у меня есть одно утешение: если все это действительно устроил Макклири, то ему придется вести занятия вместо меня, а он терпеть не может преподавать теорию обучения первокурсникам!
А знаете, тишина в этом месте какая-то гнетущая.
Внезапно я нашел ответ на две из моих загадок Теперь я знаю и где я нахожусь, и кто Он такой. И я благословляю день, когда меня заинтересовала проблема восприятия движения.
Прежде всего следует упомянуть, что содержание частичек пыли в воздухе этой комнаты выше нормального. Я не усматривал в этом ничего знаменательного, пока не обнаружил, что пыль скапливается на полу преимущественно вдоль одной из стен. Некоторое время я объяснял это системой вентиляции, предполагая, что в том месте, где эта стена соединяется с полом, проходит вытяжная труба. Однако, когда я прижал там руку к полу, я не почувствовал ни малейшего движения воздуха. Но даже пока я держал ладонь прижатой к месту соединения стены и пола, пылинки успели тонкой пеленой покрыть мою кожу. Я проделал тот же опыт во всех остальных частях комнаты - ничего подобного там не происходило. Явление это возникало только у одной-единственной стены и на всем ее протяжении.
Но если дело тут не в вентиляции, так в чем же? И вдруг у меня в памяти всплыли кое-какие расчеты, которыми я занялся, когда ракетчики впервые выдвинули идею создания станции-спутника с экипажем.
Инженеры бывают чудовищно наивны, когда речь идет о поведении человеческого организма в большинстве возможных ситуаций, и я вспомнил, как этот безалаберный народ попросту не учел проблемы восприятия вращения станции. Предполагалось, что дисковидному спутнику придано вращательное движение, чтобы центробежная сила заменила силу тяжести. В таком случае внешняя оболочка диска была бы "низом" для всех, находящихся внутри. По-видимому, конструкторы не учли, что человек столь же чувствителен к угловому вращению, как и к изменениям силы тяжести. Тогда я пришел к выводу, что стоит человеку внутри этого диска быстро переместить голову хотя бы на три - четыре фута дальше от центра диска, как она отчаянно закружится. Не так уж приятно, садясь на стул, каждый раз испытывать приступ тошноты. Кроме того, решил я, размышляя над этой проблемой, частички пыли и всякий мусор, по всей вероятности, будут смещаться в направлении, противоположном направлению вращения, и в результате скапливаться у любой стены пли перегородки, оказавшейся на их пути.
Усмотрев в поведении пыли ключ к разгадке, я затем забрался на стол и спрыгнул с него. И действительно, когда я очутился на полу, моя голова гудела так, словно ее лягнул осел. Моя гипотеза подтвердилась.
Итак, я нахожусь на борту космического корабля.
Предположение это невероятно, и все же, как ни странно, в нем есть что-то утешительное. Во всяком случае, я могу пока отложить размышления о рае и аде - убежденному агностику гораздо приятнее сознавать, что он находится на космическом корабле! Вероятно, я должен извиниться перед Макклири: мне следовало бы знать, что он ни за что на свете не решится на поступок, в результате которого ему придется вдалбливать первокурсникам теорию обучения.
И разумеется, я знаю теперь, кто такой Он. Вернее, я знаю, кем Он не является, а это в свою очередь дает пищу для размышлений. Как бы то ни было, я уже больше не могу воображать Его человеком. Утешителен этот вывод или нет - право, не берусь сказать.
Однако я по-прежнему не имею ни малейшего представления о том, почему я здесь очутился и почему этот звездный пришелец избрал своим гостем именно меня. Ну зачем я Ему нужен? Если бы Он стремился установить контакт с человечеством, то похитил бы какого-нибудь политического деятеля. В конце-то концов, назначение политических деятелей устанавливать контакты. Однако, поскольку никто не пытался установить со мной никакой связи, я должен с неохотой отвергнуть приятную надежду на то, что Он хотел бы установить контакт с genus homo.
А может быть, Он - какой-нибудь галактический ученый, скажем биолог, отправившийся в экспедицию на поиски новых видов. Фу! Какая неприятная мысль! А вдруг он окажется физиологом и кончит тем, что вскроет меня, чтобы посмотреть, как я устроен внутри? И мои внутренности будут размазаны по предметным стеклышкам, чтобы десятки юных "Онов" разглядывали их под микроскопом? Бр-р-р! Я готов пожертвовать жизнью во имя науки, но предпочел бы сделать это не сразу, а постепенно.
С вашего разрешения, я, пожалуй, попробую оттеснить все эти размышления в подсознание.
Боже правый! Мне следовало бы сразу догадаться! Судьба - большая любительница шуток, а у каждой шутки есть свой космический план. Он - психолог! Если бы я обдумал этот вопрос как следует, я бы понял, что, открывая новый вид, вы сначала интересуетесь поведением особи, а уж потом ее физиологией. Итак, на мою долю выпало наивысшее унижение… а может быть, наивысшее признание. Не знаю, что именно. Я стал подопытным животным для внеземного психолога!