* * *
В Москве в этот час была еще ночь. И все же, поднятый с постели тревожным сигналом телефона, профессор Бахметьев подошел к микрофону:
- Бахметьев слушает вас.
Послышался далекий, но ясно слышимый в комнате взволнованный голос Одарки:
- Профессор!.. Мальчик замерз…
Бахметьев высоко поднял свои седые, густые брови.
- Не понимаю… Какой мальчик?
- Юра Ветлугин… с Арктании, - еще сильнее волнуясь, пролепетала его невидимая собеседница.
- Ах, это тот самый?! - вспомнил Бахметьев. - Печально очень. Я слышал сообщение…
- Профессор! Мы знаем о ваших замечательных опытах… Конечно, мы понимаем, это не так просто… Но может быть возможно еще что-нибудь предпринять?…
Бахметьев вновь поднял брови.
- Позвольте… я не понимаю… о чем вы говорите?
- Я разговариваю с борта Арктании, - сказала совсем смущенная Одарка. - Я имею в виду ваши опыты с обезьянами…
- Вы шутите? - строго спросил Бахметьев.
- Нисколько, профессор! У нас большое горе. Поэтому я вспомнила о вас, - с жаром сказала девушка.
- Но ведь там было совсем иное, - произнес Бахметьев.
- Я знаю, там был анабиоз. Но может быть Юра еще не совсем замерз?
Бахметьев пожал плечами.
- Надо подождать. Он доставлен в больницу и там врачи определят, наступила смерть или нет.
- Летчики объявили, что Юра мертв. Меня же не покидает мысль: а что если они ошиблись? - взволнованно сказала Одарка.
- На острове Седова есть отличная больница и в ней практикуют не летчики, - с иронией ответил Бахметьев. Однако и него самого уже появилось желание взглянуть на труп замерзшего мальчика.
- Профессор! - сказала Одарка, и в ее голосе послышались слезы. - От имени всех арктанинцев я прошу вас, осмотрите его…
Бахметьев колебался:
- Но если он замера, тогда ничто не поможет…
- Осмотрите его, дорогой профессор! - взмолилась Одарка.
- Хорошо, - решительно произнес Бахметьев. - Я осмотрю его…
- Когда?! - радостно спросила Одарка.
Бахметьев взглянул на стенные часы: стрелки показывали 3 часа 10 минут.
- В пять часов утра я буду уже на острове Седова.
- Родной!.. - дрогнувшим голосом сказала Одарка, но слезы ей помешали.
- Успокойтесь, Одарка, - произнес мужской голос.
- Успокойте ее. Если есть хоть какая-нибудь возможность, мы пустим в ход все, чем располагает советская наука, - сказал Бахметьев.
- Спасибо, профессор, - произнес мужской голос.
На этом разговор между Арктанией и Москвой закончился.
* * *
Профессор Бахметьев тотчас же обратился в высшие органы народного здравоохранения и в его распоряжение был предоставлен реактивный пассажирский самолет. Перед отлетом Бахметьев связался с больницей острова Седова. Вот его разговор с главным врачом больницы:
Бахметьев. В каком состоянии находится мальчик?
Гл. врач. Пульс не прощупывается, но электрокардиограф чертит линию с едва заметными волнами. Волны заметно затухают…
Бахметьев. Значит он не мертв?
Гл. врач. Но я не сказал бы, что он жив. Температура его тела 20 градусов.
Бахметьев. Что у него обморожено?
Гл. врач. По-моему, ничего.
Бахметьев. Я хочу осмотреть его и буду у вас через час.
Гл. врач. Мы ждем вас, профессор. Но боюсь, что к вашему прилету на ленте кардиографа уже ничего не будет.
Бахметьев. Есть у вас биотин?
Гл. врач. Я слышал о вашем чудодейственном препарате, профессор. Говорят, он чуть ли не мертвых воскрешает, но мы его еще не получили.
Бахметьев. Я привезу с собой биотин. Где сейчас мальчик?
Гл. врач. В палате. Изолирован.
Бахметьев. Держите его при температуре, аналогичной температуре тела.
Гл. врач. Слушаю, профессор.
Бахметьев. Дайте ему кислородную подушку. Палату затемните и всех из нее удалите, в палате не должно быть ни одного лишнего кубического сантиметра углекислоты.
Гл. врач. Слушаю, профессор.
Бахметьев. Я и два моих ассистента вылетаем к вам.
Гл. врач. Мы ждем вас, профессор.
VIII. БИЕНИЕ СЕРДЦА
Ирина и Владимир Ветлугины, а с ними дед Андрейчик и Одарка Барвинок со Столяровым прибыли с Арктании на остров Седова на полчаса раньше профессора Бахметьева. В больнице их встретил главный врач Иван Иванович Нестеров, пожилой, сероглазый, очень любезный человек. Увидев тревожные глаза Ирины, он сказал:
- Профессор Бахметьев будет здесь через полчаса.
- Значит, наш сын еще жив? - спросил Ветлугин.
- Жизнь не погасла в его теле, - уклончиво ответил Нестеров и, увидев, как ожили большие глаза Ирины, добавил: Профессор Бахметьев привезет свой замечательный биотин.
- А это что означает? - спросил дед Андрейчик.
- С помощью своего биотина он восстанавливал жизнь у теплокровных животных с температурой тела около пяти градусов, - многозначительно произнес Нестеров.
- У мартышек? - вновь спросил дед Андрейчик.
- Да.
- Значит, вы думаете, что между моим внуком и мартышкой никакой разницы нет? - насмешливо спросил старый радист.
Нестеров не ответил.
- Папа! - укоризненно сказала Ирина.
Дед Андрейчик приложил ладонь к губам:
- Молчу…
- Вы нас допустите к сыну? - спросил Ветлугин.
- Нет. Сейчас нельзя, - ответил Нестеров.
Одарка и Столяров переглянулись.
- Почему?
- Мальчик по предписанию профессора Бахметьева помещен в затемненную палату с особой температурой и изолирован. Сейчас ему вредно даже дыхание окружающих.
Ирина замахала руками:
- Не надо! Не надо! Мы подождем…
Ирина с мужем, дед Андрейчик и Одарка со Столяровым уселись в кресла посетительской комнаты и стали вполголоса разговаривать. Через некоторое время кто-то в коридоре громко сказал: "Прибыл!..". Дверь в коридоре распахнулась, и вошел Бахметьев в меховой шубе и куньей шапке, большой, седовласый, окутанный клубами пара. Завидев спешившего к нему Нестерова, он спросил:
- Где тут мой пациент?…
Ирина взглянула на Бахметьева. Могучие плечи, пышащее здоровьем лицо и рокочущий бас профессора сразу же сняли с ее сердца большую тяжесть. Она поверила, что этот необыкновенный человек совершит чудо, вернет к жизни ее сына, которого все уже считали погибшим.
Бахметьев без промедления надел белый халат и вместе с ассистентами прошел в палату…
В комнате ожидания долго длилось тягостное молчание. Наконец появился главный врач…
Все бросились к нему. Прибежали Ирина и Одарка. К ним присоединились Ветлугин, дед Андрейчик и Столяров.
Окруженный плотным кольцом людей, Нестеров обратил свои внимательные глаза к бледной дрожащей Ирине.
- Не волнуйтесь, - сказал он с большой теплотой. - У нас уже появилась надежда, что ваш сын будет жить…
Учтиво поклонившись, главный врач скрылся за дверью палаты.
Слезы волнения оросили бледные щеки исстрадавшейся матери. Одарка обняла Ирину и тихо заговорила:
- Успокойтесь, Ириночка! Вы же слышали: "Ваш сын будет жить…".
* * *
В этот день люди всех рас и национальностей говорили и думали о необычайном опыте московского профессора, который вот уже два часа как заперся со своими ассистентами в одной из палат больницы на острове Седова. Всех волновал вопрос: будили жив Юра?
В 7 часов 43 минут по московскому времени по радио раздался голос корреспондента "Радио-Правды":
- Слушайте! Слушайте! Говорит остров Седова. Наш микрофон установлен в комнате, где профессор Бахметьев принимает все меры для того, чтобы вдохнуть жизнь в бездыханное тело Юры Ветлугина!..
Затем, после короткой паузы, все тот же ровный голос продолжал:
- Слушайте! Слушайте! Появились первые признаки возвращения мальчика к жизни… Температура повысилась до тридцати пяти градусов!..
Профессор Бахметьев не разрешил поставить в операционной телепередатчик, но те из взрослых радиослушателей, которым когда-либо приходилось наблюдать смерть человека, могли сейчас мысленно восстановить некогда виденное в обратной последовательности: температура в человеческом теле не падала, а повышалась до нормального уровня, и наступала… жизнь.
На далеком арктическом острове этот момент еще, по-видимому, не настал, но он приближался, и ровный голос по радио оповещал об этом:
- Слушайте! Слушайте! Уже ясно слышно биение сердца мальчика! Включаю микрофон, соединенный с грудной клеткой. Слушайте!..
В глухой тишине стал зарождаться в воздухе легкий шорох. Шорох исходил из радиоприемников. Это были даже не удары сердца, а скорее легкие вздохи. Но звуки становились все четче, все ритмичнее, все звонче, и, наконец, послышалось гулкое биение ожившего сердца…
* * *
А в это время в палате больницы острова Седова профессор Бахметьев, стоя над умывальником, мыл руки. Его окружали журналисты. Профессор прислушивался к успокоительному плеску воды. До его слуха будто издалека доносились восклицания корреспондентов:
- Это историческое событие!
- Древние назвали бы это чудом!..
- Мы убедительно просим вас, Владимир Порфирьевич, сказать хоть несколько слов…
В умных молодых глазах Бахметьева жило еще нервное творческое напряжение, которое лишь полчаса назад разрядилось великолепным научным экспериментом.
- Вы просите несколько слов для ваших радиогазет… - сказал он, осушая руки в стенных пневматических перчатках. Но что я могу сказать в этих нескольких словах, если я долго работал, прежде чем совершить то, что я сделал сейчас. А до меня многие поколения ученых веками подготовляли этот мой эксперимент…
Профессор осмотрел свои сухие руки и окинул смеющимися глазами окружающую его молодежь:
- Здесь кто-то из вас произнес одно старинное слово: "чудо". По поводу чудес я могу сказать для ваших газет несколько слов, именно несколько… Можете записать их на пленку. Вот они: "Нет таких чудес, которые не смогла бы совершить советская наука…".
Профессор оглянулся:
- Позвольте, а где же родители мальчика? Позовите их. Пусть они войдут и полюбуются на своего неугомонного путешественника.
* * *
Ирина все еще стояла в коридоре, не решаясь войти в палату. От волнения бледное лицо ее порозовело. В этом волнении видна была еще большая доля страха: Ирина боялась верить, что Юра жив. Но верить этому уже можно было. Она слышала за дверью оживленные голоса, ее обнимал и целовал муж, рядом с нею стояла и плакала слезами счастья Одарка, а дед Андрейчик уже пробирался в палату…
Глубоко вдохнув воздух, не чувствуя пола под ногами, Ирина, поддерживаемая Одаркой, вошла в палату.
Сразу ей показалось, что в комнате чересчур много людей. Среди них не было Юры. Ирина остановилась. И вдруг поняла: "Ах да, он лежит вон там, в углу, на койке… После смерти он еще не совсем здоров… Что за странные мысли приходят в голову!..".
В углу, заслонив своими широченными плечами лежавшего на койке мальчика, профессор Бахметьев прослушивал его пульс. Заметив вошедших, он осторожно положил руку мальчика, стал в сторону и громко сказал:
- Ну, вот он, ваш красавец…
Разметав по подушке густые черные волосы, на койке лежал смуглый, почти темнокожий мальчик с длинными изогнутыми ресницами и с красным пятном на лбу, похожим на силуэт ползущей улитки. Грудь его ровно вздымалась. Мальчик спал.
- А где же Юра?… - тихо спросила Ирина и обвела всех изумленным взглядом.
Из-за ее плеча дед Андрейчик, Ветлугин, Одарка и Столяров с изумлением глядели на незнакомое лицо мальчика.
- Разве вы не видите?… - хмуря густые брови, спросил Бахметьев. - Он перед вами…
- Это… не он! - испуганно сказала Ирина и попятилась к двери, словно видела перед собой страшное видение. - Это не Юра! - крикнула она и добавила тихо, внезапно ослабев: Это… другой… мальчик!..
Потрясенный Ветлугин едва успел подхватить ее на руки: Ирина потеряла сознание…
IX. "ТА ГРА БАЙ НГУНКО"
25 мая утром, то есть в тот же день, когда с острова Седова по радио было передано биение сердца возвращенного к жизни мальчика, корреспонденты радиогазет передали из Арктики пространное сообщение. Вот оно:
Мы уже сообщали, что спасательная экспедиция доставила на остров Георгия Седова (бывший остров Рудольфа) мальчика, застигнутого штормом на льду. Врачи больницы и прибывший на остров профессор Бахметьев обратили внимание на темный цвет кожи почти не подававшего признаков жизни мальчика. Удивление вызвало также и то обстоятельство, что мальчик найден был не на льду, а вмерзшим в лед. Оставалось предполагать, что он попал в полынью, которую во время пурги затянуло льдом. От гибели его предохранил глубоководный скафандр. Даже со своей, вышедшей из строя утепляющей системой этот скафандр все же смог уберечь от полного оледенения мальчика, на котором были надеты одни лишь трусы. Тем не менее, недостаток кислорода и температура, понизившаяся в скафандре до пяти градусов мороза, лишили сознания юного искателя приключений и поставили его на грань смерти. Мальчика спасли лишь своевременные и энергичные действия противоштормовых самолетов и удивительное искусство профессора Бахметьева.
Однако после того, как мальчику полностью была возвращена жизнь и профессор Бахметьев показал его родным, выяснилось, что найденный на льду мальчик… вовсе не Юра Ветлугин. Сейчас уже нет сомнений, что спасательная экспедиция нашла на льду какого-то другого, неизвестного мальчика. Но вот это-то и кажется всем поразительным, так как нам точно известно, что Юра Ветлугин вылетел со станции один. Непонятно, каким образом очутился во льду на 98-й параллели этот загадочный второй мальчик. Мы обратились к участникам спасательной экспедиции. Командир противоштормового дивизиона и пилоты экспедиции утверждают, что все пространство в 23 тысячи квадратных километров, на котором 21 мая свирепствовал шторм, обследовано самым тщательным образом: подобраны не только люди, но даже обломки разбитого вертолета "Полярный жук". Подобрана также и электрокирка Юры. На льду оставлен лишь дохлый моржонок, который служил для Юры Ветлугина своеобразным посадочным знаком во время его поисков Амундсена, норвежского полярного исследователя, погибшего в 1928 году…
Сегодня же утром, как только была обнаружена ошибка, шестьдесят самолетов вылетело на поиски исчезнувшего Юры Ветлугина. Двадцать машин самым тщательным образом обследовали район, где был обнаружен разбитый вертолет "Полярный жук". Остальные сорок машин взяли под наблюдение соседние районы и обследовали в общей сложности двести тысяч квадратных километров поверхности льда и воды. Во всех соседних районах они не обнаружили никаких следов пребывания мальчика. Только в одном месте на льду самолеты сверху заметили какой-то блестящий предмет. Он был подобран и оказался консервной банкой из-под персикового компота.
Отряд, совершавший разведывательные полеты над районом, где был найден разбитый самолет Юры Ветлугина, также не нашел мальчика. Пилоты и альпинисты, участвовавшие в поисках исчезнувшего мальчика, предполагают, что Юра Ветлугин во время пурги попал в трещину и пошел под лед. Тем не менее поиски будут продолжаться.
Нашим корреспондентам удалось переговорить с профессором Бахметьевым. Профессор смог уделить им двадцать секунд. Передаем его собственные слова, записанные магнитофоном…".
Вслед за этим абоненты радиогазет услышали гулкий бас профессора:
"Врачей и пилотов поразила темная окраска кожи мальчика. Должен сказать, что темная кора является для мальчика естественной - он не принадлежит к белой расе…".
* * *
Худенький мальчик, на вид лет тринадцати, в белом больничном белье, укрытый по грудь легким шерстяным одеялом, полусидел на койке, обложенный подушками со всех сторон. Смуглое, будто подернутое загаром лицо его казалось сонным и усталым; большие черные глаза были прикрыты густыми, длинными ресницами; мальчик словно дремал. Он дышал, видел, слышал, осязал, обонял.
Единственное, что отличало его от прочих людей, это общая слабость, постоянная сонливость и апатия. Главный врач больницы Нестеров тщательно исследовал мальчика и пришел к выводу: физически мальчик вполне нормален, апатия же и сонливость его есть следствие общей слабости.
- Вполне возможно, что у мальчика отсутствует полностью или частично память, - сказал он. - Но это мы сможем проверить лишь после того, как кто-нибудь побеседует с мальчиком.
Однако побеседовать с мальчиком оказалось не легко. Мальчик молчал и на все вопросы на всех языках отвечал лишь удивленным взмахом своих изумительных ресниц и долгим напряженным взглядом. Затем его взгляд рассеянно скользил по стенам комнаты, и мальчик впадал в дремоту. За десять дней своего пребывания в больнице острова Седова он не произнес ни слова.
Поиски Юры Ветлугина тем временем продолжались, но напрасно. Оставалось предположить только одно: во время пурги Юра оступился, упал в трещину и пошел под лед…
Как попал под лед (или вернее - в лед) темнокожий мальчик, для всех оставалось загадкой, хотя на земле уже не было уголка, куда не проникла бы весть о таинственном мальчике в скафандре, неизвестно как попавшем на лед в районе Северного полюса. Оставалось предположить, что он был выброшен (или бежал) с какой-нибудь подводной лодки, облаченный в глубоководный скафандр-самоход, и те, кто его выбросил в пучину океана, или те, от кого он бежал столь необычным способом, имеют серьезные основания помалкивать…
Эта мысль не оставляла и Григория Антоновича Серебрякова, комиссара безопасности советского сектора Арктики. Однажды он вызвал к себе Гридина - начальника оперативного отдела, черноволосого человека лет тридцати пяти.
- Так что же вы думаете об этой истории, Андрей Андреевич? - спросил медлительный, грузный Серебряков, словно продолжая прерванный разговор.
- Мальчик в скафандре? - коротко спросил Гридин.
- Да…
- Дело сложное и, я полагаю, серьезное. Сегодня я как раз собирался доложить вам, что наш сотрудник, направленный на остров Седова, ничего нового не узнал. Мальчик молчит. Врачи говорят, что у него полный провал памяти.
- Кто поехал на остров Седова?
- Васенькин.
- Один?
- Один… - нерешительно ответил Гридин.
- Напрасно, - строго сказал Серебряков. - По доброй воле этот темнокожий малыш не стал бы гулять по ледяным полям Арктики. Скорее всего, он выбросился из субмарины, спасаясь от каких-то "злых дядей".
- Возможное дело, - согласился Гридин.