"Иногда я подразумеваю вид хомо сапиенс. Я ведь говорила, что люди употребляют слова неоднозначно. Празы, кажется, более точны в своих речах".
"А когда вы говорите "права человека", что вы подразумеваете?"
"Когда я говорю "права человека", я подразумеваю хомо сапиенса и праза сапиенса. В этом контексте я имею в виду любого сапиенса. Не стала бы гарантировать, что Кларенс употребляет то же самое в таком контексте".
"Вы думаете, что я - человек?"
"Я знаю, что вы - человек. Мы друзья, не так ли? Я же не могу дружить с… ну, с "псевдокроликом", ведь правда?"
Он издал удивительный грохочущий звук, выражая крайнее изумление. И сказал:
"Не могу себе этого представить. Тогда, если я - человек, мне полагается иметь права человека".
"Так, - ответила я. - Совершенно точно, полагается".
Возможно, все это - моя вина. Эсперанца расскажет тебе остальное: последние две недели празы сидят у нее по всему дому, они снова и снова смотрят фильм о Мартине Лютере Кинге, который она достала.
Не знаю, чем это закончится, но до чертиков хочу, чтобы ты был здесь и все видел.
С любовью, Мэри.
* * *
Мэри смотрела, как местный ребенок щелкает орехи своим щелкунчиком-Халемтатом, и холодная дрожь пробегала у нее по спине. Это был уже одиннадцатый за неделю. Очевидно, не один Чорниэн мастерил этих щелкунчиков, кто-то еще затеял производство. Однако, чтобы в челюсти Халемтата вкладывал орехи ребенок - такое она видела впервые.
- Здравствуй, - сказала она, наклоняясь. - Какая чудесная игрушка! Покажешь, как она действует?
Непрерывно треща иглами, ребенок показал ей свою игрушку. Затем он (или она - спрашивать до переходного возраста невежливо) воскликнул:
- Забавная штука! Мама смеется, смеется и смеется.
- А как зовут твою маму?
- Пилли, - сказал ребенок. Потом добавил: - С зелеными и белыми бусинами на иглах.
Так, Пилли. Ее остригли за слова о том, что Халемтат вырубил имперский заповедник столь отчаянно, что деревья никогда уже больше не вырастут.
И тут она осознала: еще год назад ни один ребенок не проговорился бы, что его маму остригли. Даже мысль об этом была бы позорной и для родителей, и для детей. Мэри оглядела базар и увидела не меньше четырех остриженных празов, делающих покупки к ужину. Это были Чорниэн со своим ребенком и двое незнакомцев. Она попыталась узнать их по мордочкам, но не смогла и обратилась за помощью к Чорниэну.
"Удивительно, - отметила про себя Мэри, - еще год назад было неприлично спрашивать о таких вещах".
Едва Мэри успела поблагодарить ребенка, как три праза в окрашенных игольчатых воротниках - униформе гвардии Халемтата - с важностью подошли к ним.
- Вот он, - сказал самый рослый.
- Да, - подтвердил второй. - Пойман во время акции.
Рослый уселся по-собачьи и объявил:
- Ты пойдешь с нами, негодник. Указ Халемтата.
Мэри охватил ужас.
Ребенок щелкнул последний орех, радостно затрещал иглами и спросил:
- Меня остригут?
- Вот именно, - ответил рослый.
Он грубо отобрал и отбросил щелкунчика и повел ребенка прочь. Растерянная Мэри крикнула вслед:
- Я скажу Пилли, что произошло и где тебя искать!
Ребенок оглянулся, снова затрещал и ответил:
- Спросите, будут у меня серебряные бусы, как у Хортапа?
Она взяла брошенного щелкунчика - чтобы не подобрал другой ребенок - и со всех ног бросилась к булочной Пилли.
Пилли, узнав о случившемся, закрыла ставни магазинчика и спросила Мэри:
- Кажется, вы боитесь за моего ребенка?
- Боюсь, - ответила Мэри.
- Вы очень добры, но опасаться не стоит. Даже Халемтат не осмелится сделать ребенку хашей.
- Я не знаю этого слова.
- Хашей? - Пилли загнула хвост вперед и взялась за одну иглу. - Чиппет - значит обрезать вот здесь. - Она положила палец примерно на середину иголки. - А хашей - вот здесь. - Палец соскользнул вниз, к месту в четверти дюйма от кожи. - Не беспокойтесь, Мэри. Даже Халемтат не пойдет на такое!
Мэри все еще держала в руках щелкунчика-Халемтата и теперь внимательно его рассмотрела. Только общими очертаниями он походил на того, что она сделала для Тейтепа. Щелкунчик был вырезан абсолютно в местной манере и - она едва не выронила игрушку - в личной манере Тейтепа. Значит, он тоже их мастерит?
Уж если она смогла распознать своеобразный стиль Тейтепа, то Халемтат - наверняка. И что тогда?
Она осторожно засунула щелкунчика под ставень - пускай Пилли определит, что с ним делать, нельзя решать за нее - и быстрым шагом направилась к дому Тейтепа.
По пути она миновала еще одного ребенка с щелкунчиком-Халем-татом. Остановилась, нашла отца ребенка и сообщила ему новость: гвардейцы увели малыша Пилли. Отец поблагодарил ее и ласково отобрал щелкунчика у сына.
Этот, как поняла Мэри, был вырезан не в манере Тейтепа или Чорниэна. Его выточили какие-то незнакомые зубы.
А праз, отправив ребенка в дом, уселся по-собачьи, на виду у всей улицы взял кружку с орехами, которые ребенок не успел дощелкать, и сам принялся их давить - один за другим, и с такой неспешностью, что Мэри только рот открыла.
Она никогда не встречала наглых празов, но сейчас могла поспорить на любые деньги, что этот - наглец. Он ухитрялся щелкать каждый орех с оглушительным треском, словно из ружья стрелял. С этим звуком, все еще гремящим в ушах, Мэри заторопилась к Тейтепу.
Она застала его дома, притом за изготовлением очередного щелкунчика. Тейтеп проглотил стружку, подал ей фигурку и спросил:
- Что скажете, Мэри? Похоже?
На этот раз это был не Халемтат, а его великий визирь, Кортен. Мэри его улыбка всегда казалась глуповатой. Она знала, что виной тому уродливый зуб, но человек принимал эту мимику за ухмылку. У фигурки была та же гримаса, только утрированная. Мэри не удержалась и захихикала.
- Ага! - сказал Тейтеп и затрещал, что есть силы. - Вы сразу уловили шутку, причем без всяких объяснений! - Он грустно посмотрел на щелкунчика. - Великий визирь заслужил это.
На этот раз опечалилась Мэри.
- Боюсь, остригут вас за такие дела, - вздохнула женщина и рассказала об отпрыске Пилли.
Он не ответил. Вместо этого встал на лапы и прошел в угол, к сундуку, где хранил несколько скульптур и других ценных предметов. Достал из сундука ящичек и на трех ногах вернулся к Мэри.
- Встряхните это. Ручаюсь, вы можете догадаться, что внутри.
Она с любопытством потрясла ящичек.
- Набор бусин, - сказала Мэри.
- Вот видите? Я готов. Звук, как при смехе, верно? Смех Халемтата. Я попросил Киллим изготовить красные бусы, потому что этого цвета был ваш череп, когда вас обрили.
- Я польщена… Но я боюсь за вас. За вас всех.
- Сын Пилли не боялся.
- Нет… Нет, малыш не был испуган. Пилли заявила, что даже Халемтат не посмеет сделать ребенку хашей. - Мэри набрала побольше воздуха в грудь и договорила: - Но вы-то не ребенок…
- Я проглотил семечко талпа, - ответил Тейтеп так, будто это все объясняло.
- Не понимаю.
- А! Тогда я поделюсь. Талп не прорастает, если он не прошел через желудок праза. - Он постучал себя по животу. - Иногда не прорастает даже после этого. Проглотить семечко талпа - значит совершить шаг к взращиванию чего-то важного. Я проглотил семя, называемое "права человека".
Мэри нечего было ответить, кроме одного:
- Спасибо, теперь я поняла.
Медленно, задумчиво брела она в посольство. Да, она поняла Тейтепа - разве не по той же причине она ссорилась с Кларенсом? Но она боялась за Тейтепа, боялась за всех празов. Почти бессознательно прошла она мимо посольства к десятку куполов, где жили этнологи. Эсперанца - вот кто ей нужен.
Эсперанца была дома, писала очередной отчет. Посмотрела на Мэри и сказала:
- Хорошо, что зашла, пора передохнуть!
- Боюсь, не выйдет. Вопрос как раз по твоей части. Ты хорошо знакома с физиологией празов?
- Думаю, да.
- Что будет, если обрезать иглу праза, - Мэри подняла палец, - вот так, близко к коже?
- Примерно, что с кошачьим когтем. Если обрезать кончик, ничего не случится. Если обрезать слишком низко, можно задеть кровеносный сосуд или нерв. Игла непременно станет кровоточить. Может не отрасти до нужных размеров. И будет чертовски больно, я уверена - как если разбить основание ногтя. - Эсперанца вдруг подалась вперед. - Мэри, тебя трясет. Что случилось?
Мэри глубоко вздохнула, но дрожь не унималась.
- Что будет, если кто-нибудь сделает это со всеми иглами Те… - Она не смогла произнести имя. - Со всеми иглами праза?
- Он изойдет кровью и умрет. - Эсперанца взяла подругу за руку и крепко сжала. - Ну а теперь я налью тебе хорошую дозу, и ты расскажешь, в чем дело.
Мэри отчаянно тошнило.
* * *
- Какой идиот рассказал этим подушкам для булавок о правах человека?! - грохотал Кларенс. Он яростно придвинулся к Мэри в ожидании ответа.
Эсперанца встала между ними и сказала:
- Мартин Лютер Кинг - вот кто сказал празам о правах человека. Вы при этом присутствовали. Но вы забыли о своей мечте, а они явно помнят.
- Да там происходит революция, черт побери! - Кларенс взмахнул рукой в направлении центра города.
- Похоже на то, - спокойно ответила Джульет, одна из сотрудниц посольства. - Так почему мы сидим здесь, а не следим за ходом событий?
- Потому, что я отвечаю за вашу безопасность!
- Чушь, - возразил Масимото. - Нас же не станут стричь!
- Кроме того, - добавила Эсперанца, - через пять минут прибудет грузовой корабль. Кто-то должен встретить его, привезти припасы - и Ника. Иначе он угодит в самую гущу событий. Последняя почта ушла два месяца назад, и Ник ничего не знает о том, что ситуация… - она слегка нахмурилась, потом нашла точное выражение: - Что ситуация радикально изменилась.
Кларенс снова свирепо посмотрел на Мэри и распорядился:
- Это входит в ваши обязанности. Привезите припасы и Ника. Мэри, которая уже была готова вызваться добровольцем, подавила в себе желание сказать: "Ох, спасибо!" - и ограничилась казенным:
- Слушаюсь, сэр.
Мэри всерьез беспокоилась о ни в чем не повинных приезжих, которые с легкостью могли наколоться - в буквальном смысле слова - на толпу празов. Когда аборигены сражаются, они пускают в ход зубы и иголки. У Мэри не было ни малейшего желания попасть под удар хвоста с острыми неостриженными иглами.
Она с запозданием поняла смысл стрижки, которую Халемтат применял как наказание. Удар по морде усеченными иглами в сто раз менее эффективен, чем иглами полноценными.
Мэри по радио связалась с кораблем и сообщила экипажу; никому не следует выходить наружу до прибытия машины.
К импровизированной посадочной площадке она прибыла в рекордный срок. Ник помахал ей из люка и шагнул наружу.
"Ну что за парень, - подумала она. - Я же просила подождать, а ему все нипочем".
- Нам надо быстро загрузиться, Ник, - скороговоркой сказала Мэри, едва они успели обняться. - Я тебе все расскажу, пока будем работать.
Когда работа (и рассказ) была закончена, Ник внимательно рассмотрел Мэри и заметил:
- Значит, Кларенс удерживает всех этнологов на территории посольства? - Он с притворной грустью покачал головой и причмокнул.
- Вижу, что не обучил свою команду пра$ильной реакции на указания начальства. - Он улыбнулся Мэри. - Значит, посольство советует мне держаться подальше от улиц, верно?
- Верно, - кивнула Мэри.
- И прекрасно. Ты выполнила свою задачу - я получил предписание. А теперь хочу взглянуть на эту революцию в развитии.
- Он скрестил руки на груди и умолк.
Ник был прав. Кларенс мог издавать предписания, но не более того. У него не было абсолютно никакой власти, чтобы не пускать этнологов на улицы. И Мэри хотела видеть революцию не меньше, чем Ник.
Они поехали в обратном направлении. Ник приник к стеклу и осматривал улицы, весело напевая себе под нос.
- Эй, Ник, а если Кларенс нас вызовет?..
- Тогда и будем беспокоиться.
Она притормозила грузовик у въезда на дворцовую площадь и повернулась к Нику - спросить, хорошо ли ему видно. Но он уже выбрался из машины и пробирался в толпе празов.
- Эй! - крикнула она, спрыгнула на землю и побежала вдогонку.
- Ник!
Он подождал, пока она не схватила его за руку, и сказал:
- Я должен быть здесь, Мэри. Это моя работа.
- А моя работа - заботиться, чтобы тебя не ранили…
- Тогда веди меня.
- Эгей, Мэри! - услышала она голос Чорниэна из толпы. - Сюда! Отсюда хорошо видно!
Мысленно благодаря своего друга за приглашение, она осторожно двинулась в нужном направлении. Несколько игольчатых празов подвинулись, давая им дорогу. Лучше уж быть в окружении стриженых.
- С возвращением, Ник, - сказал Чорниэн. Они с Чейлам расступились, создавая безопасное пространство для людей. - Вы как раз вовремя.
- То-то я и гляжу. Что происходит?
- Халемтат только что остриг сына Пилли за игру со щелкунчиком-Халемтатом. Ему не нравятся щелкунчики-Халемтаты.
Стоявший рядом праз с целыми иглами добавил:
- Халемтату много чего не нравится. Я думаю, что хороший принц должен хотя бы раза два в году потрещать иголками.
Мэри взглянула на Ника, он ухмыльнулся и объяснил:
- Примерный перевод такой: горожанин думает, что настоящему принцу полагается иметь чувство юмора, хотя бы минимальное.
- Потрещи иглами, Халемтат! - прокричали в толпе. - Посмотрим, как тебе это удастся!
- Верно! - послышался другой голос, и Мэри поняла, что кричит Чорниэн. - Потрещи иглами, великий принц щелкунчиков!
Вокруг них, со всех сторон, словно шум дождя по крыше, раздавался треск иголок. Мэри огляделась - по толпе катился смех, приводя иглы каждого праза в вибрирующее движение. Даже великий визирь коротко хохотнул, но быстро опомнился. Воротник его тревожно вздыбился.
Халемтат сохранял величественную неподвижность.
Чорниэн достал из сумки щелкунчика и орех. Сунул орех в ухмыляющуюся пасть куклы, нажал - щелчок прозвучал, словно взрыв. Откуда-то справа отозвался другой щелчок. Третий. Иголки затрещали с новой силой.
Гвардеец Халемтата подскочил к Чорниэну и вырвал щелкунчика из его рук. Потом оглянулся на Халемтата и крикнул:
- Он уже острижен. Что я должен делать?
- Принеси куклу мне, - приказал Халемтат.
Мэри с запозданием узнала ухмылку на деревянном лице игрушки. Гвардеец подал щелкунчика великому визирю - без сомнения, он тоже узнал этот оскал.
- Чьи это зубы постарались? - требовательно спросил Халемтат.
Неостриженный праз пробрался сквозь толпу, гордо уселся на задние лапы и ответил:
- Мои! - И обратился к великому визирю, слегка потрескивая иглами, что означало едва сдерживаемый смех: - Что думаешь о моей работе, Кортен? Удивляешься? У тебя крепкие челюсти.
По толпе снова прокатился треск.
Халемтат уселся по-собачьи. Все его иглы стояли дыбом. Мэри прежде не видела, чтобы праз так ощетинивался.
- Молчать! - проревел Халемтат.
Толпа, удивленная то ли криком, то ли вздыбленной щетиной своего правителя, притихла. Чорниэн придвинулся к Мэри и Нику, чтобы держать их под защитой своего усеянного бусами воротника.
- Это Тейтеп, - тихо сказал Ник.
- Я знаю. - Незаметно для себя она вцепилась в руку приятеля.
Тейтеп… Он невозмутимо сидел на задних лапах - единственный не ощетинившийся праз. С таким же спокойствием он мог находиться в кабинете Мэри, обсуждая разные сорта дерева.
У Халемтата от ярости тряслась каждая игла. Он повернулся к гвардейцам и приказал:
- Остричь Тейтепа. Хашей.
- Нет! - воскликнула Мэри и кинулась вперед. Поняв, что кричала на земном языке, она открыла рот, чтобы повторить протест на местном. Однако Ник схватил ее и закрыл рот ладонью.
- Нет! - прокричал Чорниэн, словно переводя ее крик.
Мэри безуспешно пыталась вырваться из рук Ника, в бешенстве укусила приятеля за ладонь, затыкавшую ей рот. Он отдернул руку, однако хватки не ослабил. Женщина завопила, что есть силы:
- Это его убьет! Он истечет кровью до смерти! Пусти! - Она сильно ударила Ника каблуком, но он ухватил ее еще крепче.
Гвардеец достал ритуальные ножницы и подал их чиновнице, в обязанности которой входила стрижка. Она подняла инструмент вверх и проделала официальную демонстрацию, трижды разрезав воздух. При каждом щелчке ножниц толпа скандировала: "Нет! Нет! Нет!"
Ошеломленная чиновница заколебалась. Халемтат рявкнул на нее, и она перешла к завершению ритуала: повернулась, чтобы трижды щелкнуть в воздухе перед Халемтатом. На этот раз толпа пришла в неистовство. "Нет! - раздавалось после каждого щелчка. - Нет! Нет!"
Мэри задергалась изо всех сил, когда чиновница направилась к Тейтепу.
Но тут вмешался великий визирь.
- Остановитесь, - сказал он чиновнице и повернулся к Халемтату. - Изображен я. И я способен посмеяться над карикатурой. Почему же ты, Халемтат, не можешь смеяться? Какая-то хворь размягчила твои иглы, и они больше не трещат?
Мэри настолько опешила, что перестала сражаться с Ником. Хватка его ослабла, однако он не выпустил Мэри, продолжая прижимать к себе: получалось почти что объятие.
Но что теперь скажет Халемтат?
Правитель выхватил у чиновницы ритуальный инструмент и бросил к ногам Кортена.
- Ты, - сказал он. - Ты сделаешь Тейтепу хашей.
- Нет, не сделаю. Мои-то иглы пока тверды и могут трещать.
Чорниэн выбрал этот момент, чтобы прокричать:
- Потрещи иглами, Халемтат! Дай нам послушать, как они трещат!
И без всякой команды, всякого сговора толпа принялась скандировать:
- Потрещи иглами! Потрещи иглами!
Халемтат свирепо огляделся. Он не был способен трещать иглами, даже если бы захотел - иглы стояли дыбом и не могли соприкоснуться. Правитель уставился на чиновницу, взглядом приказывая поднять ножницы и исполнить приговор. Но, к его изумлению, подданная проговорила в унисон с толпой:
- Потрещи иглами!
Халемтат величественно махнул охраннику, но тот нагло сказал в ответ:
- Потрещи иглами!
Халемтат повернулся и во весь дух кинулся во дворец. Позади него скандировали:
- Потрещи иглами! Потрещи иглами!