- Я никогда не думал над тем, как устроен мир, - продолжал Мейсон. Слова возникали в его сознании будто под чью-то диктовку, оказывались на языке, выпрыгивая, как резвые дельфины из воды, и сразу произносились, не дожидаясь момента, когда Мейсон поймет собственную мысль или чужую, вложенную ему в голову, как вкладывается в голову изобретателя неожиданная идея новой конструкции, а в голову ученого - гениальная мысль о новом законе природы. - Я был уверен, что мир прост. А потом понял… Знаешь, как это бывает: смотришь на картину, висящую на стене, и видишь простой деревенский пейзаж, а потом бросаешь мимолетный взгляд и вдруг понимаешь всю ее глубину… и то, что люди смертны… и то, что изображенный мир - это другой мир, тоже реальный, но где-то там, куда нам никогда не попасть… А когда человек… когда мы умираем, мы, наверно, действительно становимся бесплотными существами и можем возвращаться на место своей смерти, если эта смерть произошла не от естественных причин…
- Значит, она действительно… - проговорила Катарина, и во взгляде ее засветилось беспокойство.
- Нет, подожди… Конечно, есть мир призраков, но, понимаешь, и наш мир - не один, их множество, как много ветвей на стволе дерева. Каждой ветви реальности соответствует свой призрачный мир. И если ветви перепутались… Может случиться так, что призрак попадет не туда, где он… она… погибла, а в другой мир, тот, где осталась жива, потому что… Ну, не знаю, любое событие может произойти, а может не произойти, верно? Я мог успеть схватить тебя за руку, а мог не успеть… Я успел в этом мире, а в другом - нет. Она… она пришла на то место, где погибла… там, а оказалась здесь, где… Прости, я не очень понятно говорю, да? Я и сам плохо понимаю, но мне кажется, нет, я почему-то уверен, что так и есть на самом деле.
- Значит, действительно она…
- И время в разных мирах тоже переплетается, в одном уже наступила зима, а в другом еще продолжается лето… Господи, я представляю, что ты чувствовала, когда оказалась совсем не там и не тогда… И ничего не могла понять… А я тоже… Я знал, что это судьба, такое понимаешь сразу, но понятия не имел, как это…
- Джош, - сказала Катарина, прерывая его монолог, в котором каждое слово было понятно, а смысл ускользал. - Джош, о ком ты говоришь?
- Прости, - пробормотал Мейсон. - Не обращай внимания. Я… Я люблю тебя, Кэтти.
- Меня? - спросила Катарина. - А может, ее? Ту, о которой все говорят? Ту, для которой ты построил замок? Ради которой развелся? С которой проводил… проводишь все ночи?
- Я сделал это для тебя!
- Джош! Эта женщина… Ты любишь ее!
- Тебя! Это ведь ты! Как ты не понимаешь… Твоя душа, твоя суть. Это… Это настоящее, то, что внутри нас. Я полюбил твою душу, твою…
- Ты полюбил призрака, привидение!
- Тебя, Кэтти. Она… Ты, только другая. Из того мира, в котором ты… она…
- Я хочу ее видеть, - сказала Катарина.
- Кэтти… Я знаю: она не придет больше.
- Я должна ее увидеть, - упрямо повторила Катарина. - Я скажу ей…
- Самой себе? - спросил Мейсон. - Не нужно, Кэтти.
- Уходи, - сказала Катарина, отвернувшись к стене. - Я не хочу тебя видеть.
Она лежала, закрыв глаза, до тех пор, пока Мейсон не покинул палату.
* * *
Вечером он позвонил в больницу справиться о здоровье Катарины Хатчингс. "Ей намного лучше, - сказал низкий голос, Мейсон даже не смог определить - мужской или женский. - Завтра, вероятно, ее выпишут".
В полночь Мейсон стоял у подножия лестницы, ведущей на чердак, крепко держался за перила и ждал. Он хотел, чтобы Кэтти пришла. Он хотел сказать ей, что многое понял за этот долгий день. Кое до чего додумался сам, кое-что пришло ему, как озарение, а кое-что подсказала Кэтти… Катарина. Он хотел сказать, что теперь их ночные встречи приобретут совершенно другой - правильный - смысл. И если уж так получилось, что душа Кэтти… погибшей Кэтти… оказалась из-за какого сбоя в законах мироздания не в своей, а в чужой реальности, то это не случайно, это потому, что человек… мужчина… должен сначала полюбить душу, не оболочку, а суть, и тогда это - настоящее.
Он ждал, а Кэтти не приходила. Часы пробили полночь, потом час, потом еще сколько-то… Потом Мейсон обнаружил, что сидит на нижней ступеньке лестницы, положив голову на руки. Должно быть, он спал. В коридоре стоял странный запах - то ли ладана, то ли какой-то болотной плесени, то ли еще чего-то, что невозможно описать словами: чего-то ушедшего, былого, неосуществленного, забытого, но тем не менее вечного и неистребимого.
Неужели Кэтти приходила, пока он спал? Невозможно, решил он. Просто чудится.
Мейсон прошел в спальню и, не раздеваясь, повалился на кровать. Ему казалось, что, когда он заснул, в комнату сквозь закрытую дверь вошла Кэтти. Не прозрачный призрак, а настоящая, из плоти и крови. Постояла над ним, погладила по голове… И никуда не ушла. Осталась. Навсегда.
Он проснулся с ощущением, что рядом с ним в постели лежит женщина, подушка сохраняла запах ее духов, она с головой накрылась одеялом и…
Мейсон вскочил - конечно, он был в спальне один. И в то же время…
"Мы с тобой муж и жена перед Богом".
Это было написано красным фломастером на белой стене.
Кэтти?
Мейсон покачал головой. Почерк был его, фломастер лежал на полу, ящик тумбочки открыт, там - Мейсон знал - лежала коробка фломастеров, купленных на прошлой неделе, и в ней не хватало красного.
Он сам написал это. Когда? Он не помнил.
В больницу он поехал, не дожидаясь, когда появятся Коллинз и миссис Турнейл. Катарины в палате не было, грузная женщина в белом перестилала постель.
- Мисс Хатчингс… - начал Мейсон.
Женщина подняла на него полный любопытства взгляд.
- Вы Мейсон? - спросила она. - Тот, который построил дом… Мисс Хатчингс выписали, она уехала домой с родителями.
По дороге в Нью-Милл Мейсон нарушил столько правил дорожного движения, что первый же патрульный отобрал бы у него права на всю оставшуюся жизнь. Но ему не попались патрульные. Он позвонил, и на звонок вышла высокая женщина с неприступным выражением некрасивого лица, совсем не похожего на нежное лицо Кэтти. Но родинка на левой щеке…
- Я люблю вашу дочь, - сказал Мейсон. - И я прошу у вас ее руки.
Лицо женщины смягчилось.
- Войдите, мистер Мейсон, - сказала она.
* * *
Пастор Шарплесс обвенчал Джошуа Мейсона и Катарину Хатчингс в маленькой церкви Нью-Милла в присутствии самых близких родственников невесты и знакомых жениха. Событие это отметили в "Шервудском лесу" - единственном в деревне заведении, где можно было собрать под одной крышей полсотни гостей. Потом молодых проводили домой. В замок. Катарина впервые за несколько последних недель поднялась с мужем на второй этаж и подошла к чердачной лестнице, с которой когда-то так неудачно упала.
Они долго стояли и смотрели друг на друга. Катарина пыталась представить себе, как ее муж ходил здесь долгими ночами, мерз и воображал себе невесть что, ведь на самом деле это были его фантазии, от которых он теперь избавился наконец навсегда. Мейсон смотрел в глаза жены и видел ее такой, какой она была той теплой августовской ночью, под яркими звездами, освещавшими ее бессмертную душу.
- Я люблю тебя, Кэтти, - сказал Мейсон.
- Я люблю тебя, Джош, - сказала Катарина.
Мейсону показалось, что кто-то невидимый тяжело вздохнул в двух шагах от них. И едва слышные шаги удалились в сторону спальни.
Конечно, это было игрой воображения.
- Я не хочу, Джош, чтобы в нашем доме был музей и здесь весь день топтались чужие люди, - сказала Кэтти, когда они остались одни.
- Конечно, родная, - согласился Мейсон. - Это наш дом. Только наш.
Когда пробило полночь, Катарина подняла голову с подушки и внимательно прислушалась. В доме было тихо, так тихо, что слышно было, как на первом этаже капает в кухне вода из не до конца закрученного крана.
- Что? - сонно спросил Мейсон.
- Нет, ничего, - пробормотала Катарина, опускаясь на подушку.
Если бы Джош не успел подхватить меня, подумала она, засыпая, разве не стали бы мы все равно мужем и женой?
Где-то, в каком-то из миров я не успел подхватить Кэтти, сонно думал Мейсон, и сейчас она вернулась ко мне. Наверно, она рассказала, как попала не в тот мир, где осталась жива… странно все устроено…
Он тихо встал, чтобы не разбудить жену, набросил халат и вышел в коридор, бесшумно прикрыв дверь спальни.
В торцовое окно светила ущербная луна, стоявшие в коридоре рыцари отбрасывали длинные тени, и он увидел…
Белесая фигурка скользнула в лунном свете. "Кэтти", - прошептал Мейсон.
Показалось.
Бесшумно открылась дверь спальни, и темная фигурка остановилась на пороге.
- Джош, - сказала Кэтти, - ты звал меня?
- Да, - сказал Мейсон.
- Я пришла.
Зеленый луч
- Этим делом должен заняться Ярд, - голос был таким громким, что старший инспектор Бронсон отодвинул телефонную трубку от уха, а потом положил ее на стол, слышно было прекрасно, будто собеседник сидел рядом. - У меня нет нужного опыта и реальных улик тоже, и как подступиться, я не представляю…
- Стефан, позволь мне сказать слово, - произнес старший инспектор, но собеседник на другом конце линии не расслышал (трубка все еще лежала на столе) и продолжал бубнить что-то о необходимости срочного вмешательства, потому что исчезновение женщины - это не пропажа овцы, как прошлой осенью у Вудстоков…
Бронсон поднес трубку к уху и сказал:
- Стефан, помолчи минуту.
Голос смолк на середине слова, и старший инспектор продолжил, стараясь не делать пауз, в которые мог бы вклиниться его старый приятель Стефан Кервуд, с которым Бронсон не виделся вот уже лет… сколько же?.. да, восемь, с тех пор, как умерла Конни и приступ глубокой депрессии заставил Кервуда просить начальство о переводе в деревню.
- Я буду задавать вопросы, - сказал Бронсон, - а ты отвечай коротко, не нужно занимать линию.
- Да, - отозвался Кервуд.
- Когда исчезла Элизабет… как, ты сказал, ее фамилия?
- Донахью, но вообще-то…
- Когда она исчезла?
- Никто ее не видел с прошлой пятницы.
- Шесть дней назад, значит. Ее муж…
- Сэр Эндрю Притчард ей не…
- Что он говорит по этому поводу?
- Что леди Элизабет уехала к подруге в Эдинбург.
- Это проверено?
- Майк, у меня нет таких возможностей, как у Ярда! Я даже не могу потребовать, чтобы сэр Эндрю назвал адрес подруги, он имеет полное право не…
- Понятно. Ты спрашивал кассира на железнодорожной станции, он мог запомнить женщину…
- Майк, я, конечно, здесь покрылся плесенью, но все же не до такой степени, чтобы…
- Спрашивал или нет?
- Конечно! Кассирша, миссис Барден, прекрасно знает леди Элизабет, она не видела ее месяца три, последний раз…
- Понятно, - Бронсон наконец принял решение. - Стефан, сейчас я занят, а в пятницу к полудню приеду в Блетчли.
- С Кэтти, ты можешь взять ее с собой, воздух у нас…
- Я приеду один, - Бронсону не хотелось говорить о том, что с женой они расстались два года назад, детей он видит раз в месяц, живет бобылем, и воскресный отдых в деревне нужен ему больше, чем Стефану - помощь Скотланд-Ярда. Скорее всего, ничего криминального в Блетчли-менор не произошло. Сбежала чья-то жена - похоже, даже не жена, а сожительница. Когда уходила Кэтти, она тоже…
- Я приеду один, - повторил Бронсон. - На уикенд. Отдых не помешает, заодно попробую разобраться в твоей истории. Конечно, неофициально. Ты понимаешь, что нет оснований возбуждать уголовное дело, поскольку не найдено тело и не поступило искового заявления об исчезновении человека?
- Да, - после паузы сказал Кервуд. - Я понимаю. Но леди Элизабет не могла просто исчезнуть…
- Поговорим, когда я приеду, хорошо?
- В пятницу поезд прибывает в одиннадцать двадцать семь. Стоит всего минуту, имей в виду. Я тебя встречу.
Старший инспектор Бронсон положил трубку на рычаг и подумал о том, как время меняет людей: когда Стефан работал в Ярде, это был немногословный, вдумчивый сотрудник, не хватавший звезд с неба, но всегда четко выполнявший указания начальства в лице Бронсона. После смерти жены (она умерла от рака, сгорела, как свеча) Кервуд ушел в себя - слова от него невозможно было добиться.
Не время меняет людей, а место, подумал Бронсон. Я бы, наверно, тоже стал болтлив, если бы жил в деревне и каждый день общался с людьми, обожающими сплетничать о своих соседях.
Знаю я этих деревенских…
* * *
Поезд прибыл по расписанию, никто, кроме Бронсона, на станции Блетчли не вышел, а на перроне не оказалось ни одной живой души, кроме грузного мужчины лет сорока, в котором старший инспектор не без труда признал старого друга.
Похлопали друг друга по плечам, обнялись, произнесли дежурные фразы ("Прекрасно выглядишь, старина!", "Ты совсем не изменился за эти годы!"), на привокзальной площади, размером не превышавшей площадку для лаун-тенниса, ждала машина, Стефан сел за руль, Бронсон - на соседнее сиденье, и поехали вперевалку по дороге, которую, похоже, протаптывали кони в веке примерно восемнадцатом, а то и раньше.
Природа, однако, была изумительная - живописные рощи, пруд, липовая аллея, зеленые холмы, на которых паслись коровы.
Блетчли-менор возник за поворотом дороги, когда Бронсон почувствовал, что не в состоянии больше подпрыгивать на жестком сиденье и хорошо бы бросить машину на произвол судьбы, отправившись дальше пешком.
За четверть часа пути старший инспектор успел выслушать то ли исповедь, то ли служебный отчет Кервуда и знал теперь, что живет Стефан один, с женщинами у него проблемы, потому что хочется ему ответственных отношений, а в деревне не то чтобы нет серьезных женщин, но все они разобраны, у всех мужья, молоденькие же, вроде Салли Копленд, к жизни относятся слишком легко, хотя вообще-то здесь действительно спокойно, за все эти годы не случилось, слава богу, ни одного убийства, а пьяные драки происходят частенько, хотя - слава опять-таки богу - без последствий для здоровья драчунов, и разбирать приходится в основном имущественные претензии, а прошлой зимой мальчишка пропал у Дайверов, искали всей деревней и нашли, конечно: парень заблудился буквально среди трех сосен. Поэтому исчезновение леди Элизабет стало событием, о котором все только и говорят, сэр Эндрю, возможно, хотел бы замять это дело, но не получится, а объяснений он давать не желает, уехала, мол, к подруге, и точка, не ваше, мол, дело, при чем здесь полиция, когда Лиззи жива и здорова…
- Может, действительно? - спросил Бронсон, когда машина остановилась наконец у аккуратного одноэтажного домика с черепичной двускатной крышей. - Может, все так и есть?
Старший инспектор вышел из машины и с наслаждением потянулся. Господи, подумал он, какой здесь воздух! Чем пахнет? Трава, понятно, а еще были какие-то запахи, очень приятные, возбуждающие, но определить их происхождение Бронсон не мог, в Лондоне так не пахло, в городе вообще другие запахи, и люди другие, и проблемы. Уехала женщина к подруге - кто станет беспокоить Ярд по такому нелепому поводу?
Кервуд пропустил старшего инспектора в темную прихожую, а оттуда повел в гостиную, где стоял большой стол, окруженный, будто забором, стульями с высокими спинками, и еще в комнате был диван времен Эдуарда VII, а в застекленном книжном шкафу Бронсон увидел корешки книг, которые он читал в юности - ни одного нового издания, сразу видно, что хозяин не ездит в город и вполне доволен своим деревенским существованием. Я бы так не смог, подумал Бронсон.
- Сейчас мы поедим, и я покажу тебе твою комнату, ты сможешь отдохнуть с дороги…
- Пока мы будем есть, - сказал Бронсон, - я бы хотел услышать всю эту историю. Только, если можно…
- Точно и коротко, - усмехнулся Кервуд, перестилая скатерть. - Не беспокойся, Майк, я знаю, ты думаешь, что твой бывший сотрудник стал словоохотлив, как деревенский сплетник. Мой руки и садись за стол, я все изложу в лучшем виде, как делал это восемь лет назад.