Крон мигом сообразил, что сейчас они двинутся наверх и что речь идет о противоперегрузочном устройстве. Учитель рассказывал об опасных перегрузках, которые возникают при ускоренном движении. Да и сам Крон, когда его препарированная память начала понемногу восстанавливаться, часто припоминал сны, связанные с космическими полетами. В этих полетах значительное место занимала борьба с перегрузками. Люди перемещались по кораблю в манипуляторах, без которых были беспомощны, словно младенцы. Но даже хитроумные манипуляторы не спасали их от ужасной силы тяжести, если ускорение звездолета было слишком велико.
Что же ему делать сейчас?.. Как включается антиграв, Крон не знал. Но не обращаться же к лифтеру. Он сразу обнаружит ошибку, и тогда…
Пол дрогнул. По тому, как отяжелели руки, Крон понял, что капсула двинулась вверх.
В одном из фильмов-снов Крон видел запуски первых людей в околоземное пространство. Это были, конечно, не документальные кадры. По старинным рисункам и схемам были воспроизведены первые бустеры. Крону запомнилось, как пилоты пытались преодолеть перегрузки. Они старались лечь в направлении, перпендикулярном движению ракеты.
Этим опытом Крон воспользовался сейчас. Он вытянулся на узком шершавом сиденье. Пахло потревоженной пылью, нагретым металлом и почему-то старой кожей, хотя ее, конечно, и в помине не было в этом маленьком царстве синтетики.
Капсула стремительно набирала скорость - тело мальчика окаменело от тяжести. Рука затекла, но изменить ее положение было невероятно трудно.
Он дышал медленно и неглубоко. Кто-то невидимый накладывал на грудь одну за другой стальные пластины. И когда дышать стало совсем невмоготу, кто-то одним ударом сшиб все стальные пластины. Кровь прилила к голове, и Крон почувствовал, что лежит на мягчайшей перине: наступила невесомость. Он вовремя ухватился за подлокотник - иначе летать бы ему по всей капсуле, словно пылинке в прожекторном луче.
- Остановить на Среднем? - услышал Крон вопрос лифтера.
Крон промолчал - он боялся голосом выдать себя. Да и что он мог ответить?
- Хорошо уж. Остановимся. Я зла не помню. Только смотри недолго там любезничай - шеф к одиннадцати велел быть на месте, - добродушно проворчал толстый лифтер.
Крон изо всех сил вцепился в подлокотники, чтобы не взлететь к потолку капсулы. Подъемник качнулся и замер.
- Значит, догово… - лифтер поперхнулся. Глаза его округлились. Он смотрел на мальчика, словно на джинна, внезапно выскочившего из почтенной бутылки со стандартной невинной этикеткой.
Крон, не отрывая глаз от лифтера, сделал шаг к люку.
- Постой! Кто ты?..
Крон одним прыжком отскочил к люку и рывком открыл его. Выскакивая, он больно ушибся плечом. Рассеянный матовый свет ударил в глаза.
Сзади донесся вопль, от которого у Крона сжалось сердце. Расталкивая людей - часть их была, как Крон, в набедренных повязках, часть - в странных серебристых одеяниях, - Крон бросился к единственному знакомому предмету, который он успел увидеть, - это была бегущая лента, точь-в-точь такая же, как там, в Третьем ярусе. Минуя промежуточные ленты, Крон прыгнул на самую быструю. Одновременно он успел ухватиться за поручень. От рывка потемнело в глазах. И снова - переходы, туннели и стены, стены, стены…
И вдруг, словно по мановению волшебного жезла, стены исчезли. Это было похоже на чудо. Задохнувшийся от восторга Крон вертел головой во все стороны - стен не было. Потолка не было тоже.
Крон сошел с ленты и медленно побрел по упругому пластику. Пластик поглощал звуки. Здесь было безлюдно. Это и есть поверхность Земли, о которой рассказывал Учитель? Странно. Крон представлял ее совсем не такой. Огромные аппараты, упругая поверхность пола - явно искусственного происхождения. Где же птицы и зелень? Где небо и солнце? Где, наконец, люди?
Мальчик обрадовался, когда из-за кубического аппарата, плоскости которого, ежесекундно меняли цвет, отчего казалось, что они подмигивают, появилась согбенная человеческая фигура. Человек был стар, очень стар. Дрожащей рукой запахнул он тунику и поднял на Крона выцветшие глаза.
- Почему ты здесь? - спросил старик, когда мальчик остановился перед ним.
- Я искал путь наверх, - сказал Крон.
- Зачем?
- Увидеть солнце. И небо.
- Небо? Ну и как, видел ты его?
- Но вот же оно. - Крон указал вверх. - Над нами.
Старик прислонился к кубу.
- Какое же это небо, - сказал он. - Это просто пластиковый купол. С меняющейся окраской. И пластиковый пол. И прозрачные пластиковые стены, чтоб им пусто было.
- А это… Разве это не поверхность Земли?
- До поверхности, говорят, еще добрых два десятка миль. Я там не был. Всю жизнь провел в этой проклятой коробке. Знаменитый киберолог. В прошлом! А теперь я им уже не нужен, - старик кивнул на окружающие автоматы. - Сами собой руководят, вот какая штука. Но куда я денусь? Здесь вся моя жизнь. Вот и брожу… без толку, конечно. - Старик махнул рукой. Он вздохнул и продолжал: - А я тоже слышал… Интересно, какое оно, небо?
- Почему же ты пытался пробиться к нему?
- Первый ярус. Как туда проникнешь?
- А это… Разве это не Первый ярус?
- Второй. Да кто ты такой? - спросил старик со вновь проснувшимся подозрением.
- Я… из Третьего яруса, - вырвалось у Крона, и он тут же пожалел о сказанном.
Но старик принял слова мальчика за шутку. Лицо его осветилось улыбкой, отчего неожиданно помолодело.
- Эге, да ты, я вижу, шутник, - сказал старик. Но улыбка тут же сбежала с его лица… - Третий… - медленно произнес он. - Тот, кто туда попал, уже не возвращается. Говорят, человека там лишают памяти… Да мало ли что еще выдумывают.
Старик, видимо, устал стоять. Он опустился на корточки, жестом пригласив Крона присесть рядом.
- У тебя, наверно, свободный день? - сказал словоохотливый старик. Крон промолчал, но старый киберолог, кажется, и не ждал ответа. - Любознательность - похвальная черта, - продолжал он, - я сам когда-то был таким. Давно это было… Но смотри будь осторожен. Ты же знаешь, что никому не разрешается переступать границы своего отсека?
Крон кивнул.
- Хорошо, что тебя встретил я. А если бы это был механический страж? - Старик помолчал. - Слишком много нас, людей. И на Земле, и в космосе.
- Но новые планеты… - решился вставить Крон, с жадностью поглощавший каждое слово старика. Мозг мальчика, лишь недавно освободившийся от пут гипноза, был подобен сухой губке, которая впитывает каждую каплю влаги.
- А, новые планеты… - старик сделал пренебрежительный жест. - Когда-то на них очень надеялись. Но они не оправдали надежд. Слишком долго и трудно приходится обживать каждую.
- Даже с помощью белковых братьев?
- А ты откуда знаешь о белковых братьях? - старик даже привстал от удивления.
- Так… слышал… - смешался Крон.
У мальчика затекли ноги, но он не решался подняться и продолжать путь. Вдруг, только он встанет, старик поднимет тревогу и его схватят? Поэтому Крон продолжал выслушивать разглагольствования случайного собеседника, думая в то же время о далеком небе, ибо мечта, которая жила в нем, была сильнее всего на свете.
- Какой путь ведет на поверхность? - спросил Крон.
- Небо далеко… До него не добраться, поверь мне, малыш, - сказал старик. - Я тоже когда-то мечтал посмотреть на него. Раньше людей на Земле было мало. И они жили под открытым небом. И чувствовали себя счастливыми. Но болезнь развивалась…
- Какая болезнь?
- А, я не объяснил тебе. Сам я понял это давно. Видишь ли, малыш, жизнь сама по себе - это аномалия, понимаешь? Отклонение от нормы. Я бы сказал, что жизнь - это болезнь материи. Поначалу эта болезнь поразила лишь поверхность нашей планеты, но время шло, и болезнь развивалась вглубь. Теперь она глубоко въелась в грудь планеты, проела ее насквозь: ведь Земля теперь - это сплошной клубок жизни. Но мало этого - человек переселяется на другие планеты. Таков, видимо, закон этого странного и удивительного явления - жизни. Кто знает? Может быть, где-то и обитают более разумные существа. И более человечные. Не такие, как человек.
Крон мог бы возразить старику. Рассказать об Учителе, о его мечте - уничтожить позорный Третий ярус и вернуть людям их достоинство. Но Крон промолчал. Слишком большая ответственность - перед всеми, кто остался там, - легла на его хрупкие плечи, и он не имел права рисковать. Кажется, его собеседник - не тот человек, кто мог бы стать его единомышленником. Но такие люди, как Учитель, еще встретятся. Не могут не встретиться! Им он расскажет все, и они вместе решат, с чего начать.
Но сначала нужно увидеть небо. И солнце…
- Небо видят только избранные, - устало произнес старик.
- Но почему? Разве небо не принадлежит всем?
- Ты молод и глуп, - строго сказал старик. - Если человек увидит небо, разве захочет он жить под землей?
- Скажи, отец, есть же все-таки путь наверх?
- Ну, уж если тебе собственная жизнь не дорога…
И старик рассказал Крону о последнем кордоне, о ловушках и опасностях, подстерегающих отважного, который вздумал бы пробиться наверх.
- Но я не слышал о таких смельчаках, - грустно покачал головой старик. - Наверно, ловушки заржавели в бездействии. Нет. Нет теперь настоящих людей!..
…Крон, постигший азы науки бесстрашия, сумел преодолеть все. Возможно, его принимали за избранного - жителя Первого яруса, - настолько уверенно он держался. И вряд ли кто-нибудь догадывался, как отчаянно колотилось при этом маленькое сердце.
Огромные дома-утесы вблизи напоминали медовые соты. В воздухе носились летательные аппараты. Дома уступами сбегали вниз, и на каждом уступе копошились люди-муравьи, счастливые первоярусники.
Кто-то ласково коснулся его щек. "Ветер", - вспомнил Крон. Он поднял глаза. Ненавистного потолка над ним не было. Высоко, насколько хватало глаз, раскинулся ослепительный голубой шатер. Белые облака неторопливо шествовали к горизонту, иззубренному пиками домов. Рассветный пожар пылал на востоке так же безмятежно и раскованно, как тысячу лет назад.
А Крон все смотрел, смотрел не отрываясь на синее переливающееся, бездонное… В этот миг он понял, что человек не может без неба.
ПОГОНЯ
За городом, в пятнадцати минутах езды электричкой, помещался Музей звездоплавания. Прямо под открытым небом стояли ракеты, намертво прикованные к железобетонным постаментам. Одни из них были нацелены в зенит и, казалось, ждали лишь стартового сигнала, чтобы взмыть ввысь, в переливающееся небо. Другие корабли лежали на боку, почти скрытые буйно разросшейся зеленью. Если входной люк помещался высоко, к нему услужливо вела лесенка. Забравшись внутрь, посетитель мог ознакомиться с тем, как жили, на каких кораблях летали пятьдесят, или сто, или двести лет назад. Лучшим экскурсоводом, которого больше всего любили посетители, приезжавшие сюда со всех концов земного шара, был бессменный директор музея Антон Петрович Сорокин. Смуглый и худощавый, он выглядел, пожалуй, моложе своих пятидесяти. Под его началом, кроме многочисленных роботов, находился в настоящее время целый штат - сорок пять слушателей Звездной академии. В основном это были студентки-старшекурсницы исторического факультета, которые проходили в музее преддипломную практику. Работы хватало всем. Ведь сюда приезжали из отдаленнейших уголков земного шара.
Когда очередная ракета возвращалась из дальнего рейса, на Земле протекали, как правило, десятки лет со дня ее старта. Техника за это время продвигалась далеко вперед, люди изобретали более совершенное топливо для ракетных двигателей, в соответствии с этим совершенно менялись конструкции звездных кораблей, и поэтому возвратившийся из полета корабль оказывался безнадежно устаревшим. Да и самих вновь прибывших астронавтов люди Земли подчас понимали не без труда. Земляне со скрытым удивлением разглядывали странную, известную лишь по старым книгам, одежду пришельцев, их неуклюжие, допотопные корабли. Звездолеты, как правило, отправлялись в музей, а космонавты вливались в человеческое общество, и щедрое участие землян быстро растапливало некоторый холодок отчужденности пришельцев.
К музею со стороны вокзала вела неширокая аллея. Красавцы клены, уже тронутые осенью, шелестели под резкими порывами холодного сентябрьского ветра. Антон Петрович поплотнее запахнул крылатку и, бросив взгляд на часы, прибавил шаг: было без трех минут девять. На скамейке возле ворот сидел человек. "Вероятно, ранний посетитель ждет открытия музея", - решил Антон Петрович. Когда он поравнялся с сидящим, человек встал и, вежливо приподняв шляпу, спросил:
- Простите, вы директор музея?
- Я.
- Прекрасно! Очень рад. Я много наслышан о вас, дорогой Антон Петрович.
- Очень приятно. - Антон Петрович едва не охнул от железного рукопожатия гостя.
- Позвольте представиться, - улыбнулся посетитель. - Джордж Стреттон, инженер-конструктор Эдинбургского полигона. Мне бы хотелось ознакомиться со звездолетом капитана Рамо. Меня интересует схема управления кораблем. Вот мои бумаги…
- Что ж, прошу, - сказал Антон Петрович, распахивая дверь.
Широко шагая, гость рассказывал что-то о работе Эдинбургского астроцентра, о том, как он добирался до музея. В его оглушительном басе Антону Петровичу почудилось что-то нарочитое, искусственное, но что именно - он никак не мог разобрать. Лицо посетителя и вся его фигура дышали здоровьем.
- Ты что, Роб? - Эта реплика директора относилась к огромной шарообразной фигуре, преградившей Стреттону вход.
В ответ на вопрос робот пробурчал что-то маловразумительное. Его глаза-фотоэлементы были направлены на раннего посетителя.
- Что с тобой? - изумился Антон Петрович. - Отправляйся-ка на Мельхиоровую площадку и приведи ее в порядок. Немедленно, - добавил он, увидя, что робот почему-то колеблется.
Робот неуклюже двинулся выполнять приказание.
- Не пойму, что случилось с Робом, - извиняющимся тоном сказал директор, обращаясь к Стреттону. - Он всегда отличается крайней исполнительностью. Возможно, это осенние погоды так на него действуют…
- Может быть, - быстро согласился Стреттон.
Вскоре Антон Петрович и Стреттон подошли к колоссальному звездолету, укрепленному на вертикальных стабилизаторах. Как Гулливер, высился он среди своих собратьев. Благородные линии корабля четко вырисовывались на утреннем небе. Титановые бока, потускневшие от ледяного дыхания космоса, казались шкурой невиданного чудовища.
С первого же момента, как только Антон Петрович затворил люк и нажал кнопку пневматического подъемника, на него посыпались вопросы. Стреттон оказался необычайно любознательным экскурсантом. Его интересовало буквально все. Как осуществляется локаторное наблюдение? Как работает пульт управления кораблем? Как мог капитан Рамо один управлять кораблем в беспримерном полете к Юпитеру? Антон Петрович и Джордж Стреттон обходили каюту за каютой, отсек за отсеком, а поток вопросов все не иссякал. Кондиционеры же несколько лет как не включались, и воздух в каютах был душный, застоявшийся. Директор почувствовал, что задыхается, и украдкой глянул на Стреттона. Инженеру из Эдинбурга все казалось нипочем: он что-то быстро шептал в свой диктофон, щупал приборы, заглядывал во все углы. "Вот неугомонный", - подумал директор музея.
- Не отдохнуть ли нам? - сказал Антон Петрович, вытирая обильный пот.
- Простите, пожалуйста, я, кажется, увлекся, - остановился смущенный Стреттон. Лицо его сразу покрылось крупными каплями пота.
Антон Петрович опустился в штурманское кресло, Стреттон подошел к пульту. Он внимательно разглядывал приборы. Затем, убедившись, что директор на него не смотрит, быстро сунул в боковой карман пачку узких бумажных полосок, испещренных цифрами.
Странное впечатление производил этот корабль! Экскурсантов почему-то не привлекал "Кардан". Может быть, потому, что в свое время звездолет капитана Рамо обошел все голубые экраны Земли? Не было, наверно, человека, который не слышал бы о знаменитом капитане, впервые на ракете-одиночке обогнувшем Юпитер. Имя его было занесено в Золотую книгу Земли, памятник капитану высился в Аллее Героев. Новые ракеты, конечно, легко могли повторить путь капитана. Но подвиг Рамо, с выключенными дюзами обогнувшего Юпитер почти на уровне его тропосферы, оставался непревзойденным. Это было все равно что пролететь на реактивном самолете под железнодорожным мостом. Малейшая неточность, один неверный поворот руля - и сверкающая птица превратится в груду дымящихся обломков. "Точность и хладнокровие на грани фантастики", - писали тогда газеты. Собственно говоря, подвиг капитана был вызван необходимостью. На "Марцелле", спутнике-станции Юпитера, произошло несчастье. Старший планетолог, молодой парень, недавно окончивший Звездную академию, получил сложный перелом позвоночника. Его необходимо было срочно доставить на Землю. В районе Юпитера находился лишь капитан Рамо. Но запасы топлива "Кардана" не были рассчитаны на промежуточную посадку корабля. И капитан Рамо принял дерзкое решение. По его радиограмме планетолога, находившегося в беспамятстве, поместили в герметически закрытый стальной контейнер. Контейнер положили на самую верхушку ажурной вышки космической связи. Сила тяжести на "Марцелле" практически отсутствовала, и контейнер привязали к вышке лишь одной-единственной капроновой ниткой. А через полтора часа над "Марцеллой" метеором промчался "Кардан", едва не задев верхушку мачты. На подлете Рамо включил на полную мощность электромагнит, входящий в систему динамической защиты корабля, и контейнер, послушно подскочив, упруго ударился о специальную сетку, амортизировавшую удар. В контейнере имелось противоперегрузочное устройство, и это спасло планетолога. Рамо подхватил его, как джигит на полном скаку подхватывает с земли мелкую пуговицу. Стоило капитану чуть-чуть ошибиться, и нос "Кардана" врезался бы в "Марцеллу". Спланируй капитан немного круче, и корабль был бы поглощен чудовищным полем тяготения Юпитера. Но счастье улыбнулось капитану Рамо! На Земле планетологу сделали операцию, и жизнь его была спасена. Однако летать врачи ему настрого запретили, и планетолог - Антон Петрович, - выздоровев, стал директором музея.
Да, странное впечатление производил "Кардан", огромный и неуклюжий. Когда он создавался, люди не научились еще применять аннигиляционное топливо, позволившее резко уменьшить размеры звездных кораблей. Антону Петровичу припомнились слова капитана Рамо, сказанные по телевидению после возвращения на Землю:
"Точный расчет? Возможно. Но к тому же счастливый случай, удача. У меня был один шанс из тысячи. И все-таки я рискнул, поскольку выбора, в сущности, не было".
Из забытья директора вывел голос Стреттона, звучавший теперь негромко и вкрадчиво.
- Извините, я вижу, что утомил вас.
- Ничего, ничего, - сказал Антон Петрович, поднимаясь. - А вы так и не присели?
- Привычка, знаете ли… Кстати, я хотел спросить у вас. Ракеты в музее хранятся без горючего?
- Да, конечно.
- А вам не кажется, что забирать топливо у "Кардана" - это все равно что… - Стреттон замялся, подыскал сравнение, - все равно что выпустить кровь из жил раненого оленя.