Он свернул наудачу в кривую узкую улочку, и она вывела его на нелепую пятиугольную площадь, причем пятый угол был вогнутым. Оказалось, правда, что площадь родилась на свет нормальной, худо-бедно прямоугольной, и лишь потом злая судьба в лице городских властей отгородила ее кусок громоздким бетонным забором. Видимо, там крылись от глаз и особенно ног граждан долгосрочные раскопки. В нескольких местах забор был расписан граффити. Шлепая по лужам, Джер подошел поближе.
И даже топнул кроссовкой с досады, что обманулся. Тот, кто здесь пачкал бетон, не умел ничего. У него просто был баллончик с краской и свободное время. Кривенькие буквы складывались в убогие тэги и не украшали забор, а делали его еще хуже - хотя, казалось бы, некуда.
Мир был несправедлив и отвратителен. У Джера даже защипало в носу и навернулись слезы. Но он зачем-то медленно двинулся вдоль забора, исчерканного и запачканного без зазрения смысла, - словно исполнял тяжкий долг.
Забор сворачивал. Обогнув непрямой угол, Джер замер.
Здесь побывал совсем другой граффер.
Уверенная, умелая рука расчертила бетон красными и серебристыми линиями так, что плоскость не только обрела перспективу - если смотреть в нужную точку, казалось, ты летишь в четвертое измерение. А Джер умел смотреть! Он замер, впитывая всё - головоломное построение пространства, обдуманную скупость цветов, особую плавность кривых. Стиль рисунка настолько походил на его собственный, что Джер на мгновение поверил… но нет, невозможно, не бывает!
Незнакомый художник знал что-то, о чем Джер пока не задумывался, он был на шаг впереди… и Джер остро, мучительно захотел увидеть его - встретиться взглядами, и тогда…
Он поискал глазами тэг - но там, где он сам поставил бы подпись, было лишь густо замазанное пятно. Странное совпадение. Кодекс граффера не велит рисовать поверх чужого, а уж замазать чей-то тэг - худшее из оскорблений. Значит, мастер сам пожелал остаться без имени? Сначала он подписался, потом передумал… Странно вдвойне.
Кто-то оттолкнул Джера, решительно и грубо - он едва удержался на ногах.
Человек с бледным безумным лицом шагнул к забору, держа в вытянутой руке баллончик. Черная краска, шипя, вырвалась из нажатого кэпа, бичом хлестнула по красно-серебряному лабиринту, оставила черный след - словно рубец, осквернивший его совершенство. Следующий рубец лег на первый крест-накрест. Джер зарычал и бросился на врага. Маньяк, тщедушный и хлипкий на вид, оказался упорным. Джер врезался в него - но не сбил, попытался выкрутить руки - но тот вывернулся и продолжал расчетливо полосовать рисунок черным. Джер повис у него на плечах, замкнул захват под подбородком, рванул. Баллончик в руке безумца наконец захлебнулся. Противники упали.
Они дрались молча, ожесточенно, неумело - катались по лужам, и каждый пытался прижать противника к асфальту, взять верх. Вдруг незнакомец прекратил сопротивляться, стал как ватная кукла. Джер тотчас оказался сверху, придавил коленом живот врага, глянул на него сверху вниз, хрипло дыша.
Человек лежал, со спокойной улыбкой глядя в ночное небо. Только дыхание его тоже было тяжелым после возни.
- Послушай, - хрипло сказал Джер. - Зачем…
Незнакомец посмотрел на него. Просто перевел взгляд.
И перестал быть незнакомцем.
На Джера смотрел Джер.
В глазах лежащего навзничь Джера отражалась чернота неба. Пустота вселенной. Отражалось ничто.
- Уходи, - сказал он спокойным безжизненным голосом.
Джер встал. Машинально вытер руки о мокрые, грязные джинсы. Попятился от лежащего.
- Нет ничего, - сказал тот, не делая попытки встать. - Ничего нет, пойми. И пусть будет ничто.
Джер прижал грязные кулаки к вискам. Там нарастала боль.
- Уходи, - тихо повторил лежащий. - Или убей меня. Сначала убей, потом уходи.
Держась за забор, Джер сделал несколько шагов назад, не сводя глаз с безумца. С себя. Остановился и с трудом оторвал взгляд - как будто струна лопнула.
- Нет! - громко сказал он, сам не зная, чему возражает. - Нет!
Волосы на затылке его стояли дыбом.
Джер пошел прочь, сначала медленно, затем все быстрее; спотыкаясь на негнущихся чужих ногах - потому что силы уходили на то, чтобы не обернуться, ни в коем случае не обернуться…
Теперь он знал, кто смотрит ему в спину из темноты.
Он сам.
Андрей съел остатки леденцов, но черта с два это помогло. Горло болело всерьез. Однако заходить в аптеку за чем-то посущественней было некогда.
Его познабливало, скулы неприятно горели, голова была тяжелой и пустой одновременно. Кашляя, Андрей натянул теплый колючий свитер. Вольно же Джеру по лужам шляться, злобно подумал он. А я теперь должен лечить его простуду. Или это от аэрозоля, которым Джер надышался во время нелепой драки, першит теперь в горле? Бред, как ни поверни.
Ночные события казались ему невозможно далекими, как будто он, переплыв реку, смотрел на прежний, оставленный берег поверх широкой полосы темных вод.
Андрей с трудом дождался лифта. Пованивающая мочой коробка ползла вниз еле-еле, болезненно дергаясь и словно цепляясь за этажи. Почему он не спустился пешком? Андрей не знал.
Он чувствовал себя странно чужим самому себе, как будто потерял связь между собственными причинами и следствиями - и теперь не знал, чего от себя ждать. Простуда, какой-нибудь вирус были тому виной? Или джер? Андрей упрямо надеялся, что простуда. Но в душе инородным телом, как косточка в горле, застрял царапучий страх.
Третий джер оказался совсем не таким, как первые два. Что-то с Джером, как видно, произошло между той точкой времени, когда была снята вторая маска, и той, когда снимали третью. Что? Теперь никто не узнает. Но художник-дитя, беззаботный творец, превратился в пугливого параноика.
Ну, еще не вполне. Это лишь шаг на край того водоворота безумия, куда, видимо, затянет Джера, а четвертая-пятая маски зафиксируют его уход. И растиражируют. Андрей вспомнил жуткий, пустой взгляд того джернутого, с которым он дрался в ночи. Встреча с самим собой, кошмар из кошмаров. Изначального Джера хотя бы он сам во плоти не подстерегал на улицах.
Но отчего-то ведь он…
Андрей запретил себе додумывать мысль. Запретил вспоминать. Запретил себе думать вообще.
Надо было спешить. Надо было предупредить Сью, удержать, не пустить в третий джер. Запереть в квартире, отобрать капсулы, выбросить их вон… Остаться с ней, обнять, не уходить никуда и никогда, пережить ломку вместе. Уйти в себя, друг в друга, загородить ее собой - от джера, от мира, потеряться в ней самому…
Андрей споткнулся на ровном месте. Размахивая руками, пробежал несколько шагов, впечатался пятернями в капот незнакомой поставленной посреди двора машины. Нечеловечески взвыла сигнализация. Охая и прихрамывая, Андрей заспешил прочь. Электронные бесы выли и улюлюкали ему вдогонку, словно подгоняли.
А он опаздывал.
Чувство опоздания появилось внутри, ничем не оправданное, и крепло с каждым шагом. Андрей все убыстрял шаг и наконец сорвался на бег, тяжелую трусцу нездорового человека. Он завернул за угол - и одновременно с ним из-за другого угла вывернула идущая в нужную сторону маршрутка, притормозила. Андрей влез внутрь, плюхнулся на неудобное сиденье, передал за проезд - и запоздало сообразил, что маршрутка ему не нужна, а нужно было ловить машину… но выходить было уже как-то нескладно. Маршрутка везла его в сторону дома Сью, тормозя на остановках и по требованию, задерживаясь подолгу перед светофорами, а Андрею, впавшему в оцепенение, казалось, что он не приближается к цели, а удаляется - словно бежит вниз по везущему вверх эскалатору, а поезд внизу на платформе уже закрыл двери и вот-вот тронется…
Парадоксально, но он едва не заснул от напряжения и тревоги. Вывалился на своей, названной кем-то другим остановке и первую сотню метров одолевал с трудом, как после болезни, - ныли суставы, ноги не хотели идти. Потом опять побежал. "О-поз-дал", - билось болью в висках.
День был какой-то никакой, как стертый рисунок, - серый, бессолнечный, лишенный красок, звуков, запахов и смысла. Дом Сью тоже был никакой, серый и словно заброшенный. Перед подъездом Андрей чуть не наступил на растерзанные кошками останки голубя. Окровавленные крылья распластались в пыли как символ непонятно чего. Андрею стало противно-горько во рту. Хрипло дыша, он взбежал по ступенькам, позвонил в дверь Сью. Подождал, потом позвонил еще.
Квартира молчала.
Андрей оперся спиной о стену, закашлялся. Действия его с самого пробуждения вдруг предстали ему бессвязным бредом. Почему он был так уверен, что Сью дома? Они поссорились и расстались в ссоре - почему же он думал, что она его ждет?
Слабый ритмичный шорох послышался за дверью, словно трепыхание ночной бабочки о стекло. Андрей вздрогнул.
- Сью, - позвал он почему-то шепотом. - Это я здесь. Ты… Открой, ладно? Я хочу объяснить…
Он закашлялся снова.
Дверь приоткрылась. Андрей шагнул вперед - и замер, встретив взгляд Сью.
Дверь была закрыта на цепочку, так встречают чужака. Сью смотрела на него в узкую щель, как в бойницу, пустым взглядом сомнамбулы и молчала.
- Милая, - неловко сказал Андрей. - Любимая… Я… Ну, ты не думай, что мы… Сью! Можно я войду? Мне нужно тебе сказать очень много.
- Ты умер, - тихо сказала Сью.
- Что? - Андрей опешил. - Ну, прости меня, я… Не надо так! Сью!
- Она умерла, - так же тихо сказала Сью. - Все умерли. Это мир мертвых. Теперь уходи.
- Сью! - простонал Андрей. - Да нет же! Мы…
Страшная догадка осенила его. Он замолчал и всмотрелся в лицо девушки по ту сторону двери.
- Джер, - горько сказал Андрей. - Ты - Джер. И уже даже не третий… Четвертый, да? Зачем, Сью? Так быстро… Зачем?
- Джер пока еще жив, - сказала девушка и отступила на шаг вглубь, не делая попытки закрыть дверь.
Светлые волосы ее казались пепельными, почти седыми. Краски лица выцвели. На Андрея смотрел призрак Сью с чужим выражением глаз.
- Не надо!!! - Андрей рванулся, просунул в щель руку, попытался схватить девушку. Она отступила еще на шаг.
- Нет смысла, - сказала она. - Прощай. Уходи. Все умерли - это правда. Остальное ложь.
Девушка повернулась к двери спиной.
- Сью!!! - закричал Андрей и бросился всем телом на дверь. Цепочка выдержала.
Он застонал от отчаяния, попятился, чтобы взять разбег.
Порыв сквозняка захлопнул дверь. Андрей ударился о нее и отскочил как футбольный мяч. Кто-то всезнающий скучно сказал внутри него: "Всё. Вот теперь действительно - всё".
Андрей позвонил. Потом позвонил еще и звонил так долго, что звонок захлебнулся, охрип и умолк насовсем. Дом словно вымер. Склеп, а не дом. Андрей забарабанил в дверь кулаками, но обивка глушила звук, получались дурацкие шлепки.
- Нет, - сказал Андрей тихо и еще раз, громко, отчаянно: - Нет!
Через полчаса или через час он ушел.
Андрей ощущал себя именно так, как назвала его Джер, - мертвым. Не было чувств в душе, не было мыслей, не было ничего. Опустошение. Он бездумно сел на троллейбус и поехал к Таракану.
- Привет, - неприветливо сказал Таракан. - Ну, заходи уже, раз ты здесь.
Он посторонился, пропуская Андрея в квартиру.
Андрей вошел.
Он чувствовал муторную ирреальность происходящего, как это бывает при высокой температуре. Предметы казались непропорциональными, цвета ядовитыми, и вообще все было неправильным, а каким оно должно быть - Андрей забыл. И еще он забыл, зачем сюда пришел.
Таракан, игнорируя гостя, лег наискосок на тахту, на развороченную постель со скомканным пледом, и уставился в потолок.
Андрей опустился на первый попавшийся стул.
- Я, знаешь, простыл, наверное, - сказал он.
- Чайком с малиной напоить? - неприятно осклабился Таракан, не поворачивая головы. - Аспиринчику тебе дать и по головке погладить? Или ты за джером пришел, умник?
Часть реальности вернулась к Андрею. Он вспомнил.
- Зачем ты Вику обидел? - спросил он негромко. - И… и вообще - зачем?
Таракан медленно сел.
- Ага, - сказал он с непонятным удовлетворением. - Значит, ты ко мне за смыслом жизни явился. А нету его! Не завезли.
- Не ёрничай, Толик, - устало попросил Андрей. - Я, знаешь, на тебя злился очень. Даже хуже, чем злился. Я бы тебя убил, наверное, если бы встретил тогда. И если бы смог. Ну, сейчас это уже неважно. Ты только скажи, ты ведь знал, что джер - это смерть? Знал?
- А жизнь - это вообще болезнь с летальным исходом, - сказал Таракан с вызовом. - Хоть с джером, хоть без джера.
- Знал, - утвердительно сказал Андрей. - Ну, я так и думал в общем-то. Так зачем ты меня, а? За что?
Таракан посмотрел ему в глаза тяжелым взглядом хищника за решеткой.
- Ты всегда был такой… - он помотал головой, - …правильный. Катался себе по своим правильным рельсам, соблюдал расписание и правила движения и всегда знал, что делать. Добропорядочный винтик цивилизации.
- И ты меня за это возненавидел? - с недоверием спросил Андрей.
- Я тебя пожалел, - хрипло рассмеялся Таракан. - Ты же внутри художник, Андрюха. Ты бунтарь. Только успешно кастрированный во младенчестве.
- А ты все-таки псих, - горько сказал Андрей. - Твое счастье, что мне теперь все равно. И Вику ты зря…
- Да что ты всё - Вику, Вику? - взорвался Таракан. - Пусть думает, что я сволочь обыкновенная! Я ж подохну послезавтра, чего ей убиваться? Лучше пусть козлом считает - быстрей забудет…
- А ты ее любишь, - потрясенно сказал Андрей. - Любишь ведь?
- Пошел ты! - буркнул Таракан и отвернулся, но тотчас вскочил. - А ну-ка, - неожиданно деловито сказал он, - поднимайся, съездим кой-куда. Покажу тебе напоследок, пока я не сдох - да и ты еще живой. Тебе будет полезно посмотреть. Может, поймешь.
- Куда? - вяло спросил Андрей, продолжая сидеть.
Таракан внимательно посмотрел на него, выдвинул ящик тумбочки, порылся там, нашел какие-то таблетки, сунул пару штук Андрею в ладонь:
- Выпей.
- Что за дрянь? - без интереса спросил Андрей.
- Парацетамол, - хмыкнул Таракан. - Не хочешь - не пей. Береги здоровье смолоду. И вообще - не ходи в зоопарк без гондона. Кстати, тебе какой джер нужен?
- Четвертый, - внезапно осипшим голосом сказал Андрей.
- На!
Таракан полез в другой ящик, вынул капсулу психомаски, вложил Андрею в руку тем же жестом, что и лекарство.
- Тебе же денег надо, - сказал Андрей. - У меня наличными нет, возьми карточку.
Таракан засмеялся. Он смеялся долго и невесело. Андрей проглотил таблетки, оцарапав больное горло; сунул джер в карман и дождался, когда Таракан замолчит.
- Мне теперь мало что надо, - твердо сказал Таракан. - После четвертого, знаешь, очень становится понятно…
Он оборвал фразу и долго молчал.
- Пошли, что ли, - сказал он наконец с прежней брезгливой ленцой. - Вечер уже, скоро стемнеет, фиг что разглядим. Хотя, пока доедем, все равно стемнеет. Ну и барабашка с ним.
Стемнело и вправду быстро. День куда-то делся. Провалился, как мелочь за драную подкладку. Они ехали в разбитом старом автобусе, за грязными окнами мелькали незнакомые темные улицы, автобус заносило на поворотах и трясло на ухабах. Андрей то задремывал, то просыпался от толчков и тряски.
- Приехали, - сказал Таракан, и водитель гнусаво подтвердил: "Пассажиры, конечная".
Единственный в округе фонарь скупо освещал бетонный дот остановки. В автобусе, кроме них, было человека четыре. Пока Андрей стряхивал гадкую дорожную дрему, а Таракан закуривал, прочие пассажиры торопливо канули во тьму. Автобус закрыл двери, погасил огни и остался так стоять - словно умер.
- Нам туда.
Таракан потянул Андрея в сторону железнодорожного полотна. За переездом начинался хилый пыльный лесок. Против ожидания, в нем было достаточно светло - луна взошла, что ли. Временами спотыкаясь, они пересекли лесополосу и вышли на пустырь - неровный, покрытый какими-то кочками. Через долгие несколько минут до Андрея дошло, что это могилы.
- Так это же кладбище! - Он остановился.
Таракан остановился тоже, снова полез за сигаретами, закурил. Андрей молча взял у Таракана пачку, вытряс себе сигарету.
- Возьми. - Таракан протягивал ему фонарик. - Я тебя тут подожду. Что-то расхотелось мне… Я это уже видел.
Андрей затянулся, бросил сигарету, включил фонарик, поймал ближайшую могильную плиту в круг белого дрожащего света.
"Джер" - было там. И даты жизни.
Сердце Андрея ударило в последний раз и замолчало. Он понял, что увидит на следующей могиле. И на следующей.
Медленно, водя фонариком влево и вправо, словно отдавая салют, он пошел по утоптанной тропинке между рядами могил. На одних могилах были каменные плиты, на других металлические, на третьих временные дощатые таблички, но "Джер" - значилось справа, и "Джер" - слева, только даты рождения были проставлены разные, и даты смерти отличались, а год везде был нынешний - видно, Таракан привел его в свежую часть кладбища. Мысли Андрея смешались, чувства замерли, и он все шел и шел вперед, а потом свернул наугад, это было все равно, потому что со всех сторон лежали джеры - те, кто был кем-то другим, но стал Джером и умер как Джер… Фонарик стал светить слабее, а потом мигнул и погас, тогда Андрей остановился и опустился на колени - почему-то это показалось ему уместным.
Он подумал, что Сью будет скоро лежать здесь, и на плите будет написано "Джер". И Таракан скоро будет лежать здесь под той же надписью. И он сам скоро будет…
На этом мысли кончились.
Ущербная луна освещала живого человека среди мертвых джеров.
Человек плакал.