- Ну что, по машинам? - спросил я.
Эта была очень странная поездка очень странной группы людей, девять человек из которой плохо представляли, зачем их собрали вместе, а десятый только делал вид, будто представляет хорошо. В дороге почти не разговаривали, только баба Глаша и Николай изредка о чем-то перешептывались, да у парня по имени Игорь случился короткий сеанс. Обычный сеанс, не широковещательный, "Не видать вам моих денег, сволочи! Ни копейки не видать! Вот сейчас сожгу сберкнижку! И облигации. И ваучер. Где же спички? Почему перестали продавать спички?" и еще пара фраз неразборчиво. Даже водитель маршрутки ничего не заподозрил. Слава Богу, наша двенадцатилетняя мучительница пока молчала, а то бы он сильно удивился.
На место прибыли даже раньше, чем я рассчитывал, без десяти девять. В субботнее утро народу в парке было немного. По пути к стеле мы повстречали только десяток роллеров, десяток байкеров и небольшую стайку готов. От сердца отлегло: на фоне разномастных неформалов наша группа выглядела островком адекватности.
У стелы все остановились, а я испытал еще один острейший приступ неуверенности ни в чем. Необходимо было что-то сказать, но слова путались в голове, и начало вышло заупокойным.
- Спасибо, что пришли… - Я прочистил горло. - Не знаю, что из этого выйдет. Даже если ничего не получится…
- Ближе к делу, - поторопил Николай.
Я почувствовал Ларину ладошку в своей и немного успокоился.
- Да. Давайте возьмемся за руки.
Мы образовали неровный круг, по правую руку от меня встала Лара, по левую - женщина средних лет в косынке, баба Глаша представила ее как Лизавету.
- Сейчас я буду говорить текст, а вы, пожалуйста, повторяйте его за мной, хотите - вслух, хотите - про себя. Лучше, наверное, вслух. Сейчас…
Я на секунду отпустил Ларину руку, чтобы заглянуть в шпаргалку. Слова, повторенные сотню раз за ночь, куда-то улетучились из памяти.
- Здравствуйте, - шепнула на ухо Лара, и я с благодарностью пожал ее руку.
- Здравствуйте. Ну, повторяйте же.
- Здра-а-авствуйте…
Ответ вышел нестройным, как у младшеклассников после летних каникул.
- Если вы меня сейчас слышите, значит, вы один из нас, - продолжил я. - Я называю нас операторами односторонней связи. Кто-то, возможно, по-другому.
- Божьи уши, - сказала Лизавета.
- Что?
- Мы слышим слова, адресованные Ему, значит, мы - Божьи уши.
- Хорошо. Давайте не отвлекаться. На чем я остановился?
- Начни с начала, - подсказала баба Глаша.
- Здравствуйте, - сказал я.
- Здравствуйте!!! - ответило девять голосов, на этот раз более слаженно.
Кажется, они начали понимать, зачем их подняли в такую рань и увезли в такую даль.
- Если вы меня сейчас слышите, значит, вы один из нас.
Эту фразу повторили дважды: сначала мои спутники, а следом за ними - эхо, отразившееся от стен музея.
К моменту окончания речи я испытывал одновременно полный упадок сил и мощный эмоциональный подъем. Что бы ни вышло из нашей затеи, мы хотя бы попытались. Оставалось только ждать.
Правда, ждать было труднее всего.
Мы стояли, глазели по сторонам, пытались о чем-то разговаривать, но минут через десять снова без чьей-либо команды собрались в круг.
- Давайте-ка еще разок, - сказала баба Глаша, и мы взялись за руки.
- Я сотни раз пропускал через себя чужую боль и страх…
- Мы сотни раз пропускали через себя чужую боль и страх…
- Позвольте мне хоть раз поделиться моими собственными…
- Позвольте нам…
Во второй раз у нас получилось лучше. Я чувствовал: мои спутники не просто повторяют мои слова, но прогоняют их через сердце, через собственный жизненный опыт, через годы вынужденного одиночества. Все-таки между нами очень много общего. Куда больше, чем между обычными людьми.
- И если ты устал от этой жизни так же, как я, - приходи. Я жду тебя прямо сейчас. В парке Победы. На Поклонной горе. Возле стелы.
- Мы ждем тебя…
Есть такой способ избавления от икоты: нужно сделать полный выдох. Потом еще один. И еще. Вдыхать между выдохами нельзя. Вот таким я себя и чувствовал - полностью выдохшимся - после нашего группового сеанса обратной связи. Я выпустил наружу все, что очень долго копилось внутри, и теперь мог только сидеть на каменной ступеньке и смотреть на выход из метро.
Иногда оттуда появлялись люди, но, к сожалению, по большей части с роликами или скейтами. Потом одна пара, пожилой мужчина и девушка лет двадцати, по всей видимости, внучка, направились прямо к нам - только для того, чтобы возложить букет к ногам богини победы.
Лара стояла рядом, она обнимала меня за плечи и говорила:
- Дай им время. Им же нужно сюда добраться.
А я думал, что все бессмысленно. Что я только зря взбаламутил столько народу. И как мне теперь смотреть им в глаза?
Божьи уши? К этим бы ушам - хоть капельку Его могущества.
Часовая стрелка перевалила за десять.
- Может, попробуем еще раз? - предложила Лара, и я, опершись на ее руку, попытался подняться с каменной ступеньки.
В этот момент меня окликнули сзади.
- Простите, это вы? Это вы меня звали?
Я обернулся и увидел женщину неопределенного возраста с лицом вечной учительницы и очень выразительными глазами. Ее глаза говорили больше, чем слова.
- Я не сразу решилась, но потом подумала: раз вы зовете, надо ехать. Я приехала бы быстрее, но автобуса долго не было.
Вот так. Я ждал ее из метро, а она приехала на автобусе.
- Здравствуйте, - только и смог сказать я.
Она улыбнулась.
- Мы уже здоровались.
- Эй! - позвал я и замахал руками, как ветряная мельница. - Эй! Смотрите, кто пришел!
Вторым явился депутат. Он был в черном костюме-тройке, с трехцветным значком на лацкане. Только когда он подошел вплотную и протянул руку для пожатия, я заметил, что рукав пиджака в одном месте протерт насквозь, а на значке вместо "Депутат чего-то там" написано "Коми-Пермяцкий округ".
- Степан Геннадьевич, - представился "депутат". - А это… - он скосил глаза на значок, - я для милиции ношу. Если близко не подходить, то они и не трогают.
- Очень, - растерянно пробормотал я. - Очень приятно.
Когда нас набралось пятнадцать, мы снова взялись за руки и повторили наш призыв. Теперь - с воодушевлением. Точно зная, что все не зря.
Она пришла где-то в третьем десятке, ближе к концу. Я уже не считал, только улыбался, как идиот. Не думал, что придет так много.
- Смотри, Она, - сказала Лара, и я кивнул, чувствуя, как с души падает тяжкий груз.
Баба Глаша за спиной ахнула:
- Малолетка!
Белый пуховик, косички и очки. За очками - слезы. Да каждый второй, приходя к нам, плакал.
Вместо "Здравствуйте" сказала:
- Простите меня. Я не знала, что делаю вам больно. - И неожиданно уткнулась лицом в мое плечо.
- Ничего. - Я осторожно погладил ее косички. - Теперь все будет хорошо.
- Я думала, я одна такая.
- Ну что ты. Нас много. Видишь, как нас много? Теперь мы тебя не потеряем.
- Правда?
- Правда, правда. Мы нашли бы тебя раньше, если бы знали о тебе хоть что-нибудь. Кто ты - Таня, Лена?
- Аня. Меня зовут Аня. - Она посмотрела на меня поверх очков. - А вас как зовут?
Я открыл было рот, чтобы ответить, но в этот момент Лара дернула меня за рукав и очень тихо сказала:
- Извините, что прерываю. Кажется, у меня начинаются схватки.
- О ч-черт! - простонал я. - То есть… Хорошо, что мы не отпустили маршрутку. Постой, постой! Я хотел сказать… - Я поднял глаза к прозрачному октябрьскому небу. - Эта осень никогда не кончится!
Николай Горнов
Зародыш
Туманная осень, когда появился на свет будущий гений финансового рынка Ромка Берёзкин, выдалась еще и на редкость холодной, а в сентябре отмечались первые заморозки даже в относительно южном Волгограде, куда на седьмом месяце трудной беременности приехала из своего северного Усть-Кута мать Ромки - Светлана Берёзкина. Знала бы Светлана, что на поддержку волгоградской родни ей рассчитывать не имеет смысла, может, и не трогалась бы с места. Впрочем, Светлана тогда многого не знала. И что рожать ей придется в холодной палате ничем не примечательного роддома номер два на улице Совнархозной, и что имя ее навсегда останется в новейшей истории, поскольку не многим женщинам выпадает честь стоять у колыбели одного из самых крупных капиталов новой России. Она и сына-то своего, Ромку, толком узнать не успела. Судя по официальной биографии магната, Светлана Берёзкина умерла спустя всего полгода после возвращения с новорожденным сыном в Усть-Кут, где папа его, Аркадий, трудился в то время по линии снабжения в местном отделении железной дороги.
Ненадолго, кстати, пережил жену и Аркадий. После похорон любимой супруги известный на весь Усть-Кут острослов, бабник, балагур и просто красавец превратился в бледную тень себя самого, стал сильно пить, шарахался от людей и редко появлялся на работе, вследствие чего Ромку из опасения за его судьбу взяла на воспитание бабушка. А еще через полтора года на одном из многочисленных субботников с Аркадием произошел несчастный случай. Плохо закрепленная стрела башенного крана сорвалась и перебила ему обе ноги. Три дня спустя Аркадий умер. Врачи только развели руками. Сказали: крайне редкий случай. Мол, частицы костного мозга забили кровеносные артерии. Ромке про смерть отца долгое время не сообщали. Сначала придумывали папину занятость, затем врали про какие-то длительные командировки, а потом сироту и вовсе отправили подальше из Усть-Кута - к старшему брату отца, Леониду Берёзкину, который жил в то время в Сыктывкаре, а трудился главным бухгалтером в какой-то лесной конторе Республики Коми.
Вот так и вышло, что один из самых богатых и влиятельных людей планеты, чье состояние оценивается сегодня цифрой с сумасшедшим количеством нулей, провел детство и значительную часть своей босоногой юности в старой панельной пятиэтажке на окраине забытого всеми богами города Сыктывкар. Там он без блеска окончил среднюю школу, поступил в индустриальный институт, а в положенное время был призван оттуда же на службу в военно-строительный полк куда-то под Архангельск. После службы Ромка возвращаться в Сыктывкар не пожелал, только завернул на пару дней к дяде Леониду, после чего рванул в Москву, где воспользовался возможностью пристроиться на проживание к другому дяде - Андрею Берёзкину. Время тогда было странное, мутное, неопределенное. Но Ромка в нем не потерялся. Для начала организовал кооператив по производству игрушек из второсортной пластмассы, а потом стал заниматься, как принято говорить, торгово-посреднической деятельностью. И был в этой деятельности даже успешен. Правда, тогда еще никто не решался предрекать молодому кооператору столь блестящее будущее.
Перелом для Ромки Берёзкина случился в начале девяностых, когда на просторах страны могло бесследно раствориться все, что угодно. В случае с Ромкой растворился железнодорожный состав из пятидесяти пяти цистерн, доверху наполненных государственным дизельным топливом. Состав вполне благополучно выехал из ворот Ухтинского нефтеперерабатывающего завода, сколько-то километров прогромыхал по рельсам родины, но к адресату не прибыл. И хотя достоверно об этом деле ничего не известно до сих пор, но в ходе следствия многие свидетели высказывали подозрение, что придумал успешную операцию Ромка. Во всяком случае, именно он был замечен с подложными документами на станции "Подмосковная", где государственные цистерны видели в последний раз. Впрочем, следственное управление ГУВД города Москвы глубоко в это дело погружаться не стало. Материалы были направлены на доследование в Ухту, где их след затерялся окончательно. А спустя три года уже и спрашивать было не с кого. К тому времени Ромка стал большим человеком - совладельцем нефтяной компании "ХантыНефть".
Примерно на то же время пришелся и расцвет финансовой империи "Бета-Банка", за которой, как известно, стоит Михаил Мартович Фурманов, один из бывших друзей Ромки Берёзкина. Миша был старше Ромки ровно на два года, на два десятка килограммов тяжелее, курс молодого бойца проходил не в Советской армии, а в орденоносном Ленинском комсомоле, но тем не менее нечто общее у этих юношей имелось. Например, странности в их биографиях. Как и в случае с Ромкой, история появления Миши на свет буквально пестрит лакунами. Известно только место рождения - в городе Львове Фурмановы не редкость, - ну а все остальные факты вызывают множество вопросов. Известно, что маме Миши, Марии Львовне, было в момент его рождения уже далеко за сорок. Она долго не могла зачать. И как же она справилась с этой задачей? Как незаметно для окружающих смогла перенести столь позднюю беременность? Как, в конце концов, ухитрилась без особых последствий разрешиться от бремени, да еще таким розовощеким крепышом? Официальные биографы Михаила Мартовича на такие вопросы ответов не дают.
А почему вдруг юный Миша воспитывался в такой пуританской строгости? Обычно в поздних и долгожданных малышей родители вкладывают все силы, без устали балуют их и взращивают в итоге нежных, неприспособленных и самовлюбленных отроков. В случае Миши Фурманова этого не произошло. Мария Львовна, не отличавшаяся до родов крутым нравом, после появления на свет Миши спуску не давала ни старшему Фурманову, ни младшему. Гостей она перестала принимать вообще, да и Мише никого из друзей приводить в дом не разрешалось. И большую часть своего детства отличник Миша проводил в одиночестве, развлекая себя мечтами, чтением приключенческих книг и долгими беседами с двумя любимыми волнистыми попугайчиками - Осей и Мотей, судьба которых сложилась потом, как говорят, печально.
Впрочем, еще неизвестно, как сложилась бы судьба самого миллиардера, останься он чуть подольше под влиянием матери. Но юному Фурманову удалось сбежать из дому буквально сразу после окончания школы. Предлог он нашел весомый - поступление в Московский физико-технический институт. Правда, в этот вуз Миша не попал и забросил свой аттестат в Московский институт стали и сплавов, первым оказавшийся у него на пути. Будущему финансовому гению не исполнилось тогда и семнадцати, в своей студенческой группе он был самым молодым и толстым, что могло бы, по идее, доставить ему множество неприятных минут, но робкий юноша не зажался, не замкнулся в себе, как следовало ожидать, а совсем наоборот - расцвел. Успевал играть на простеньком синтезаторе в факультетской рок-группе "Земляничная поляна", нещадно колотить грушу и даже пробегать ежедневно по пять километров, чтобы сбросить весовые излишества.
Успешно шло продвижение Миши Фурманова и по комсомольско-карьерным ступенькам. Да так стремительно, что к третьему курсу он преобразился до неузнаваемости. Стал тонким, звонким, задиристым, властным. К тому времени он научился стильно одеваться и мог на спор познакомиться на улице с любой красивой девушкой. Многие были уверены, что деньги у Миши возникали сами собой. Но это было не так, конечно. Деньги Миша зарабатывал торгово-финансовыми операциями, которые обязательно завершались успехом. Но из этого вовсе не следует, что каждый ничем не выдающийся паренек из города Львова всего за каких-то десять лет может прибрать к рукам огромные активы во многих ключевых секторах экономики - нефтяном, банковском, страховом, телекоммуникационном. И даже если допустить, что был Миша фантастически упрям, рачителен, педантичен, расчетлив, рассудителен, подозрителен и до крайности умен, то все равно таких людей найдется не одна тысяча. Какая же алхимия помогла именно Мише Фурманову? Нет ответа на этот вопрос.
Не помогут в поисках ответа и старшие Фурмановы. Пожилая чета в конце восьмидесятых покинула Львов и перебралась на постоянное место жительства в Кёльн, а потом, как говорят, еще дальше - на Фиджи. Видимо, они там счастливы. Правда, один любознательный русский паренек, имеющий австралийское подданство, не поленился объехать все триста тридцать два острова этой замечательной во всех смыслах республики и ни в одном из интернациональных поселений Фиджи, где разрешалось проживать иностранцам, следов пожилых родителей русского финансового магната не обнаружил. О чем и поведал на своей страничке в социальной сети "Фэйс-ту-Фэйс". А спустя несколько дней голландские серверы, на которых размещался портал, подверглись массированной DDOS-атаке, после которой владельцы популярной некогда сети почти год собирали обрывки пользовательских файлов по всему DATA-центру.
Ничем не завершились неоднократные попытки поиска родителей Виктора Вайсберга - гражданина Мира с паспортом государства Лихтенштейн. Стоило его старикам, никогда не покидавшим родного Дрогобыча, перебраться на постоянное место жительства в славный город Кобылинск, весь город буквально на корню выкупает транснациональная корпорация, контролируемая Вайсбергом. И после этого поиски стало вести небезопасно. Во всяком случае, именно в Кобылинске затерялся след двух не в меру любознательных журналистов ростовского кабельного телеканала "Юг-ТВ".
Давно недоступны для внешнего мира и многочисленные родственники депутата-миллиардера Руслана Кемирова, главного специалиста России по слияниям и поглощениям. Отец Руслана много лет отработал следователем в уголовном розыске города Дербента, мать занимала должность бухгалтера в городской сберкассе, что на углу проспекта Ленина и бульвара Победы, тем не менее родители Кемирова зачем-то решительно снялись с насиженного места и перебрались в ближнее Подмосковье. Куда именно - неизвестно. Там же, в неизвестности, проживают сейчас две незамужние сестры Кемирова, его двоюродный брат и дядя по отцовской линии.
Непонятно зачем и куда разбежался медперсонал родильного дома в Волгограде, где, как уверяют, появился на свет Роман Берёзкин. Здание было признано аварийным еще двадцать лет назад и тогда же снесено постановлением Волгоградского горисполкома. Странно, правда? Впрочем, никого эти странности не волнуют. И только я иногда о них вспоминаю, когда нужно чем-то голову занять. Как сегодня, например. Пустую комнату я уже давно изучил. Разглядывать белый потолок в желтых потеках и четыре стены с обоями в полоску - бессмысленно. Можно, правда, смотреть в окно. Но сектор обзора уж слишком ограничен. Виден только угол соседнего дома, мрачной серой пятиэтажки, где постоянно ругаются местные жители. Голоса у всех местных гортанные, по-восточному экспрессивные. Из чего нетрудно сделать вывод, что это турки-гастарбайтеры. Значит, с большой долей вероятности я могу предположить, что нахожусь сейчас на окраине восточной части Берлина, в каком-нибудь старом спальном районе типа Карлсхорста.