Единственную заметку, где золота нет впрямую, я нахожу в разделе "Культура". Она про поэтический вечер в киноконцертном зале "Витим", приуроченный к изданию сборника стихов местных авторов - "Бодайбинской земли голоса". Я представляю себе эти голоса и не могу сдержать улыбки. Бодайбо - это город, который строился на костях. И это вовсе не фигура речи. Минимум треть местных жителей - очумевшие и отощавшие от изнурительной работы старатели. Кроме как золотодобычей, заниматься в Бодайбо просто нечем. Даже думать о чем-то, кроме золота, здесь не получается. И если бы свободный оборот золота был неожиданно разрешен, то старожилы Бодайбо вытащили бы из своих закромов далеко не одну сотню килограммов драгоценного металла…
- Простите, вас к телефону. - Львица робко протягивает мне телефонную трубку.
- Алло, - говорю я сдержанно. - Титов слушает.
- Евгений, дорогой ты мой человек, - доносится в ответ знакомый басок заместителя главы. - Ну не маячь ты на ветру. Где остановился?
- Как обычно, - говорю, - в "Угрюм-реке". На улице Первомайская.
- Да знаю я, где эта гостиница, - ворчит мой собеседник. - Давай сделаем так. Ты сейчас пообедай и возвращайся в номер. А ровно в пять я за тобой заеду.
Я небрежно кладу трубку на стол и смотрю на львицу строго. Она заискивающе улыбается. Видимо, подслушивала наш разговор. Впрочем, мне их местные дела - до фиолетовой звезды. Я хотел разворошить этот муравейник, чтобы все фигуранты стали совершать хаотичные движения с нужными мне результатами, и своего, похоже, добился. У Ивана Сергеевича сдают нервы. Значит, мне уже можно с холодной улыбкой покинуть здание администрации, взять такси и спокойно возвращаться в гостиницу.
Вчерашнюю встречу с директором Бодайбинского детского дома номер один я тоже оцениваю высоко. К гадалке не ходи, Семён Валерьевич Самосудов испугался. И своему покровителю бросился звонить сразу после моего ухода. На редкость трусливый и мерзкий тип этот Самосудов. Но выбирать не приходится. Я работаю с тем материалом, который есть. И все равно приятно вспомнить, как позеленел вчера этот Самосудов, как заерзал он по стулу своей мясистой задницей, как заелозил по столу потными ладошками. У него директива из района, ему спустили циркуляр, он ничего не мог поделать. Врал, тварь продажная. Как Самосудов любит деньги - это отдельная тема. Впрочем, в Бодайбо деньги любят все. Иван Сергеевич их тоже любит. В Бодайбо, пожалуй, вообще нет такого человека, который бы не любил деньги. Альтруисты сюда не попадают. Так что лучшего места для появления Зародыша даже и придумать трудно…
Иван Сергеевич, как и ожидалось, в номер подниматься не спешит. Но я вовсе не гордый. Я сам спускаюсь на улицу и падаю на заднее сиденье большого черного джипа с госномером. Руки не протягиваю. Впрочем, Иван Сергеевич делает вид, что моего хамства не замечает. Сегодня он живое воплощение гостеприимного хозяина бодайбинской тайги. Заботливо интересуется, как я устроился, как долетел. Беспокоится о моем самочувствии. Мол, может, помощь требуется?
- Это вы меня спрашиваете про самочувствие? - нервно вопрошаю я. - У меня сейчас самочувствие как у человека, который притащился за семь тысяч километров с несколькими пересадками в самую глубокую задницу своей страны, а теперь узнает, что его здесь даже не ждали. Или я что-то не понял?
Иван Сергеевич морщится.
- Не надо все так драматизировать, Евгений. Ничего непоправимого не случилось…
- Да? - удивляюсь я. - А что тут у вас вообще могло случиться? Поясните, будьте так любезны. Или мне вам напомнить о наших договоренностях? Так это мне нетрудно. Три года назад я предлагал вам чистое и совершенно безопасное дело. Здесь, на вашей территории, под вашим контролем работает некий детский дом. В этом учреждении есть мальчик - Александр Немченко. Он хоть и круглый сирота, но мой дальний родственник, поэтому мне небезразлична его судьба. А от вас я хотел только гарантий. Я просил, чтобы с этим мальчиком ничего не случилось. И за это я три года добавлял к вашей немалой зарплате приличную сумму. А теперь директор этого детского дома меня уверяет, что я не смогу увидеть Сашу. Я интересуюсь: почему? А потому, говорит он мне, что мальчик Саша два месяца назад был переведен в один из детских домов города Иркутска, где сейчас готовятся документы на его усыновление семьей Шишкиных, проживающих в Иркутске.
- Не волнуйся, Евгений. Думаю, что в ближайшее время мы во всем разберемся, - пытается успокоить меня Иван Сергеевич. - Мальчику потребовалось, насколько я знаю, комплексное медицинское обследование. У нас такого оборудования нет, поэтому его и перевели временно в Иркутск. Временно - я подчеркиваю. Так что это недоразумение…
- Недоразумение?! - Я взрываюсь. - Вы тут оглохли все? Ау! Меня кто-то слышит? Мне наплевать на ваши местные недоразумения. Но я очень сильно расстраиваюсь, когда меня принимают за баклана. Какие обследования понадобились мальчику Саше, которые нельзя сделать в Бодайбо? В поликлинике артели "Голец Высочайший" вполне себе современное оборудование. Но у них, насколько я знаю, нет хорошего томографа. Так?
- Ну, я не врач, - смущенно бормочет Иван Сергеевич.
- А кто решил, что Саша болен? Где его медицинская карта? Кому понадобилась его томограмма?
- Да на кой вам всем сдался этот пацан? - не выдерживает моего натиска Иван Сергеевич. - Его что, из золота слепили?
- А вот это уже другой разговор. Более деловой. - Я придвигаюсь ближе. - Смотрите мне в глаза и рассказывайте, кто еще проявлял интерес к мальчику? Говорите, не стесняйтесь…
Иван Сергеевич начинает понимать, что сболтнул лишнего, и сразу сникает. Смотрит в пол, достает из кармана пиджака платок и нервно вытирает рот.
- Мы разберемся… А ты, Евгений, послушай моего совета, ты уезжай сейчас, да. А через три месяца опять приезжай. Если не исправим ситуацию, половину денег сразу отдам, а вторую половину тоже верну, но чуть позже…
Я демонстративно кривлю губы.
- Напрасно вы упрямитесь, Иван Сергеевич. Вы мне просто расскажите, что знаете. Вам даже ничего делать не придется. Только фамилии назовите. Неужели мы наступили на хвост самому авторитетному золотодобытчику Савельеву, в определенных кругах более известному как Сильвестр?
Иван Сергеевич испуганно машет головой.
- Хорошо, - говорю я. - Согласен. Приеду через три месяца. Но не позже. И в следующий приезд мне бы очень хотелось получить от вас приятные известия.
Иван Сергеевич сразу оживляется.
- С тобой всегда приятно иметь дело, Евгений. Три месяца - клянусь! Ровно три. День в день. А о билетах не беспокойся. Мы тебе их завтра с утра в гостиницу доставим с курьером. На вечерний рейс. Из брони администрации…
Мы прощаемся, усиленно делая вид, что остались довольны друг другом. Но он прекрасно понимает, что я недоволен. А я понимаю, что чиновник просто пытается оттянуть время. Он обо мне ничего не знает, поэтому на всякий случай побаивается. Но Сильвестра он боится гораздо больше. Он, как никто другой, понимает справедливость местной поговорки: "Что хорошо для Сильвестра, то хорошо для Бодайбо". Зато я знаю, кто и зачем заручился поддержкой Сильвестра, чтобы вытащить из детского дома мальчика Сашу. Прости меня, Саша. Надеюсь, когда все успокоится, а про тебя все позабудут, ты хотя бы не вернешься обратно в приют…
Улыбаясь пожилой администраторше, я возвращаюсь к себе в номер. Запираю дверь на засов, снаряжаю запасной магазин для "глока". Сегодня я еще в относительной безопасности, но к неожиданностям лучше быть готовым. В восемь мне предстоит еще одна встреча. Потом я хочу немножко помотаться по городу и поздним вечером поужинать в ресторане "Самородок". Возвращаться в гостиницу буду поздно. А вдруг какие-то хулиганы на выходе из ресторана или на входе в гостиницу захотят проверить карманы приезжего лоха? С местных-то что взять - они в большинстве своем бедны, как церковные крысы.
Перед уходом я притормаживаю у стойки администраторши, небрежно перебрасываюсь с ней свежими новостями, почерпнутыми из передач единственного местного телеканала, как бы невзначай предупреждаю, что собираюсь посетить "Самородок", и уже со спокойной душой направляюсь к магазину в трех кварталах от гостиницы и набиваю сумку подарками: апельсинами, конфетами, пряниками, печеньем и вафлями. В ближайшей к магазину подворотне нахожу фамильный УАЗ братьев Максимовых. За рулем самый младший, Кеша. А старший, Пётр, уже ждет меня в приюте, где он за копейку трудится истопником, а по совместительству подрабатывает разнорабочим и ночным сторожем. Пётр - соль бодайбинской земли. Его я очень уважаю. За три года у нас ни разу не возникало разногласий…
- Сторов, Еня! - искренне радуется мне Пётр, сильно шепелявя и улыбаясь беззубым ртом. - Как ывес?
- Да твоими, понимаешь, молитвами! - Я охлопываю по плечам низкорослого якута. - А как там мой паренек? Не скучает?
- Номально, номально, - кивает головой якут. - Сасись, сисяс посову!
Пётр ненадолго исчезает, а когда возвращается в кочегарку, то ведет за руку слегка прихрамывающего шестилетнего мальчишку по имени Боря. В этот момент мое сердце начинает подавать сигналы уже откуда-то из области желудка.
- Сасись, Боя! - Пётр подставляет табурет.
Но мальчик не торопится. Он останавливается на пороге и смотрит на нас исподлобья. Судя по грязным штанам со следами чужих ботинок, рваной женской кофте, свисающей почти до колен, синим кругам под глазами, зеленой скуле и треснутым стеклам очков, жизнь его воспитывает исключительно в строгости.
- Привет, Боря, - говорю я намеренно бодрым голосом, а сам в это время выкладываю на кривоногий столик сладости. - Кто это тебя так разукрасил?
- Пасаны, - коротко комментирует Пётр и гладит хмурого Борю по голове. - Ты не бойся! Ты сасись, кусяй!
- Дело, как говорится, молодое, - киваю я. - Ты, Боря, не теряйся. Все, что видишь на столе, - твое. Что не съешь, то с собой унесешь, с пацанами разделишь. А меня ты совсем не помнишь?
- Ты мой папа? - с надеждой поднимает взгляд Боря.
- Ну, можно и так сказать. Не в буквальном смысле папа, конечно, но все равно…
Боря моих слов не понимает. Да они ему и не требуются, собственно. Он уже услышал в моем ответе желаемое слово "папа", и его уже все устраивает. Он охотно забирается на табурет и жадно набрасывается на конфеты "Полет".
- Ты это, парень, так плотно не налегай, - запоздало спохватываюсь я. - Иначе на неделю в туалете поселишься…
Боря замирает и непонимающе смотрит на старого якута. Но тот лишь гладит Борю по голове и шепчет:
- Пасаны, да…
- Петя, оставь меня с парнем на полчасика, ладно?
Якут бросает взгляд на Борю и исчезает. Мы остаемся одни. В кочегарке зябко. На черных от копоти стенах проступает влага. С потолка сурово взирает голая лампочка в сорок свечей. Пока мальчишка занимается пряниками, я рассматриваю небольшое хозяйство Петра - стол, стул, два табурета, старый шкаф с железной посудой и топчан, накрытый жестким шерстяным одеялом, - а в голову лезут какие-то обрывки мыслей. Но мне все равно хорошо. Я никому ничего не хочу доказывать. Я просто знаю, что Зародыш - это не теория, не бред, не продукт моего больного воображения. И один из Зародышей сидит в данное время передо мной. Мальчик по имени Боря. Он живой, теплый и несчастный. Поедает пряники и печенье, закусывая их конфетами. К апельсинам даже не притрагивается. Видимо, не может понять, что с ними вообще нужно делать. А я не могу понять, что мне делать с ним: обнять несчастного сироту или свернуть шею будущему монстру.
Сегодня биография Бори состоит всего из одной строки: в возрасте двух недель найден участковым уполномоченным в двух кварталах от роддома, по заявлению правоохранительных органов и органов опеки был принят в Дом малютки, а в возрасте трех лет переведен в Бодайбинский детский дом номер один. Выглядит он пока как обыкновенный шестилетний сирота, то есть имеет вид нелепого человеческого детеныша с огромными оттопыренными ушами и непомерно тонкой шеей. Вечно голодное, затравленное, забитое и напуганное до икоты существо. Даже трудно поверить, глядя на сегодняшнего Борю, что очень скоро этот запуганный мальчик вырастет, окрепнет, покинет детский дом или приютившую его семью и превратится в бойкого юношу, которому будет сопутствовать успех во всех его деловых начинаниях.
Со временем Боря станет не просто успешным, а феноменально успешным. Он играючи раздавит все живое, до чего дотянется, пройдется бульдозером по жизням миллионов нормальных людей, аккумулирует в своих закромах огромный капитал, размер которого даже представить будет сложно. Возможно, Боря не забудет про свой детдом и даже как-то его облагодетельствует. Построит, например, для новых воспитанников особняк из желтого кирпича, а на месте старого здания возведет хоккейный стадион с трибунами, куда одновременно смогут поместиться все жители города Бодайбо. И когда люди всего мира будут завистливо повторять, что деньги к Боре так и липнут, это будет абсолютной, стопроцентной правдой.
А все потому что Боря не человек. Он - Зародыш. Его родители не люди, а деньги. И если кто-то скажет, что это метафизика, я не стану спорить. Физиология Зародышей для меня загадка. Обмен веществ - загадка. Сейчас Боря еще вроде бы человек, но уже и не совсем. По сути, я о Боре практически ничего не знаю. Знаю только, что его родители, какими бы странными они ни казались, о своем потомстве обязательно позаботятся. Они найдут способ. И вот это уже никакая, к чертям собачьим, не метафизика…
Дорога ныряет в глубокую ложбину, где еще с ночи залег в засаде густой туман. УАЗ младшего Максимова продвигается вперед почти шагом. Боря спит на заднем сиденье, подложив под голову кроличью ушанку. На нем теплые брюки, зимние ботинки и прожженное в нескольких местах пальто на ватине из толстого драпа в коричнево-серую клетку. Что-то похожее я видел на детских фотографиях своего отца. Да и сам еще успел такое же пальто поносить. Я пытался, конечно, убедить Борю в необходимости оставить все свое имущество в наследство детдому, поскольку передвигаться летом в зимней экипировке не очень просто. Но время поджимало, а Боря отвергал все мои предложения так категорично, что я вынужден был отступить. Видимо, зимние вещи были для него символом будущей стабильности. Что бы, мол, ни случилось, но лето неминуемо закончится. А когда наступят морозы, то хотя бы замерзать не придется. И наличие крепкого философского фундамента в таком логическом построении я не мог не отметить…
- Притормози! - прошу я Максимова и внимательно вглядываюсь в лобовое стекло. Нет, не показалось. Впереди - небрежно припаркованный вездеход. Это тоже УАЗ. Только из новой модификации.
- Сиди на месте! - останавливаю я Максимова и оглядываюсь на спящего Борю. - Никаких резких движений. Просто присмотри за парнем. Я узнаю, что там произошло.
Чужая машина торчит в тумане мертвой глыбой. Стоит с заглушенным двигателем и потушенными фарами. На подножке кто-то сидит. На всякий случай я достаю из сумки свой "глок" и прячу его за брючный ремень. Размахивать оружием вовсе не обязательно, но лучше пусть оно будет в доступности. В окрестностях Бодайбо далеко не все случайные встречи заканчиваются благополучно…
При моем приближении человек встает, сплевывает на дорогу и идет навстречу. Его походка кажется мне знакомой. Да и лицо тоже. Я останавливаюсь. Чего-то подобного я ожидал, если честно. Но не сейчас. Несколько позже…
- Привет, Егор, - говорю я, стараясь выглядеть растерянным.
- Не делай вид, что сильно удивлен, - веселится Егор. - Давай обнимемся, Женя. Мы же так давно не виделись!
Я непроизвольно отступаю на шаг.
- Нет? Не желаешь? - демонстративно удивляется Егор. - Или ты не рад старому другу?
- С такими друзьями и врагов не надо…
Из машины выглядывает Кеша. Я машу ему рукой, чтобы он оставался на своем посту.
- Не желаешь прогуляться? - ехидно интересуется Егор.
- Можно и прогуляться, - соглашаюсь я.
- Да, места здесь знатные. Жаль, туман не успел рассеяться, а так бы мы полюбовались настоящей тайгой. Если подняться из низины, то вид будет просто изумительный. А воздух! Чувствуешь, какой он свежий?! Это потому что река рядом. Не бойся, я не кусаюсь.
- Да я и не боюсь. Просто немного растерялся. Впервые вижу ожившего покойника.
Пока Егор смеется, я быстро осматриваюсь. Похоже, кроме нас, здесь никого нет. Видимо, он рассчитывал на внезапность, поэтому приехал один.
- Наш мальчик с тобой? - как бы невзначай интересуется Егор.
- А я думал, что он с тобой.
- Не надо меня парить, Женя. Я не про Сашу говорю, которого ты мне подсунул, а про совершенно другого мальчика.
Я пожимаю плечами.
- Не понимаю, о чем ты…
- Ну и ладно, - примирительно говорит Егор. - Не понимаешь и не надо. Чего нам с тобой теперь делить, да? Зародыш у нас, и это главное. Мы же интеллигентные люди, Женя. Пора нам забыть о наших творческих разногласиях. Если ты не ошибся - а я надеюсь, что ты не ошибся, - то денег хватит всем. Не об этом ли мы с тобой когда-то мечтали? О временах, когда о проклятых деньгах можно будет наконец не думать…
- О деньгах с моей стороны речь не шла вообще, - перебиваю я. - Моей единственной целью, если помнишь, было уничтожение Зародышей.
- Я все помню, - морщится Егор. - Но что-то я не заметил, чтобы ты сильно торопился с уничтожением. Сколько лет уже прошло, а?
- Извини, раньше все недосуг было.
Мы поднимаемся из низины. Туман становится прозрачнее. Скоро должен показаться и берег Витима. Я здесь еще не бывал, но точно знаю, что Пыхти-гора со стороны реки заканчивается почти вертикальным обрывом…
- Нет, Женя, уничтожать ценный для науки объект - это варварство! - заходится Егор в порыве благородного гнева. - Это какое-то средневековье, в конце концов. Мы сделали открытие, которое тянет на три Нобеля, а ты ведешь себя как полный идиот и собираешься уничтожить единственное на сегодняшний день доказательство нашей с тобой теории.
- Нашей? - удивлюсь я.
- Нашей, не нашей - какая уже разница. Ни Дудкин, ни Райский на нас не обидятся, я тебя уверяю. Просто я пытаюсь уберечь тебя от ошибки. Поэтому не дам совершить множество необдуманных глупостей. Я тебя спасу от них. Хотя, конечно, дураком ты как был, так и остался. Но талантливым дураком. Не таким, как Алик…
- Ну и что мы будем делать с Зародышем? - интересуюсь я. - Приложим к заявке в Нобелевский комитет?
- Не сразу, дружище, не сразу. - Егор захихикал. - Сначала мы проведем с этим объектом серию глубоко научных экспериментов.
- А потом? Ты хоть представляешь, что с нами будет? Или ты собрался вот так запросто объявить на весь свет, что самые богатые люди планеты - это мутанты и всех их нужно сунуть головой в пекло или по крайней мере в ядерно-резонансный томограф?
- А вот умничать не надо, - отрезает Егор. - Мы же в лоб действовать не станем. Если бы ты был таким умным, как пытаешься казаться, я бы тебя вообще не вычислил. Не хочешь, кстати, узнать, как я это сделал?
- Не хочу. Не люблю пафосных детективов с двумя героями, которые стоят в финале друг напротив друга и долго рассуждают о том, кто кого переиграл.
Егор усмехается и небрежно цепляет носком остроносого ботинка небольшой камушек. Тот взлетает высоко в воздух и беззвучно исчезает в близком уже обрыве.