- А ведь это было нелегко, Женя. Но я спинным мозгом чувствовал, что ты не отступишь от Зародыша, поэтому до упора искал твой сервер. Почти два года на это убил. Еще год ушел на то, чтобы незаметно к нему подобраться. Он ведь физически у тебя в Сайгоне, да? Ладно, хотя бы сейчас расслабься. Ты везучий, Женя. И я этого не отрицаю. Но твое везение кончилось. Твои поисковые роботы выдают себя слишком большой аккуратностью. Они так дотошно и тщательно шарят по всей Сети и так аккуратно заметают за собой хвосты, что я сразу их заподозрил. Понимаешь, надеюсь, к чему я клоню? Не нужно быть педантом! - Егор хохочет и панибратски хлопает меня по плечу. - Остальное элементарно. Мне оставалось просеять все мало-мальски подозрительные транзакции, которые проходили в последнюю пару лет через РКЦ нашего милого Центрального банка, и выйти на Бодайбо. А потом уже следить за этим городком внимательно. Ты никак не мог платить здешним чиновникам наличными. Да и не любишь ты наличные, об этом я тоже помню…
Егора завораживают обертоны собственного голоса, и он не успевает среагировать на мой шаг в сторону. Слишком поздно он замечает движение моей руки. И пока его рука тянется за пазуху - к "стечкину" (почему-то я уверен, что у Егора именно "стечкин"), я успеваю восемь раз нажать на курок "глока". Восемь пуль диаметром девять миллиметров с интервалом в четверть секунды разрывают мягкие ткани груди, шеи и живота. У Егора нет ни единого шанса. После восьмого выстрела он валится спиной на камни с грацией подпиленной сосны. Егор все еще пытается мне что-то сказать, но я слышу уже только хрипы. Когда на лице моего бывшего друга застывает маска безмерного удивления, методично проверяю все карманы. Под курткой действительно нахожу "стечкина" в элегантной наплечной кобуре из тонкой кожи. С ним и возвращаюсь на дорогу.
Кеша Максимов распахивает дверцу и бросается мне навстречу.
- Я слышал выстрелы, - шепчет он.
- Показалось, - отмахиваюсь я, маскируя "стечкина" полой пиджака. - Но ты молодец. Хорошие нервы - залог долголетия. Подожди меня еще несколько минут. Мальчишка не проснулся?
- Спит, как бурундук, - смеется Кеша.
Я возвращаюсь через туман к берегу. От обрыва до того места, где лежит Егор, меньше десяти метров. Я подтаскиваю грузное тело волоком и без особого труда спихиваю с обрыва вниз. Егор исчезает в туманной дымке над рекой почти беззвучно. Следом за ним отправляются и камни, на которых я нахожу следы крови. Теперь пусть поработает старина Витим. В Бодайбинском районе люди исчезают часто. А если потом и находят труп, то поспешных выводов не делают. Часто обнаруживают здесь и останки старателей, которые получили расчет в конце сезона, но до Большой Земли так и не добрались. На Крайнем Севере на многое привыкли смотреть спокойнее, чем на Большой Земле.
И даже если кто-то установит каким-то чудом личность очередного погибшего в перестрелке бандита и все узнают, что убитого звали Игорь Васильевич Кузьмин, который постоянно проживал в городе Омске, то все еще больше запутается. Хотелось бы мне увидеть лицо того следователя, которому в ответ на его запрос поступит из Омска официальная бумага, где черным по белому будет написано, что Игорь Васильевич Кузьмин никак не мог быть убит в Бодайбо, поскольку давно скончался от инфаркта.
Жаль ли мне Егора? Конечно, жаль. Как было бы жаль любого человека. Но лучше я буду оплакивать Егора, чем он меня. Я хотя бы изредка стану приносить цветы на его могилку. Мог ли я рассчитывать на такую же любезность с его стороны? Едва ли…
- Так, Кеша, наши планы меняются, - говорю я, возвращаясь к машине. - Прииск "Кучерявый" по боку. Нам с Борей нужно срочно выбраться из города. Самолет не годится. Самый реальный вариант - паровозом из Таксимо. На нем мы легко доберемся до Тайшета. Но проблема в том, что у парома нас могут ждать люди, с которыми мне бы не хотелось встречаться… Отсюда следует вопрос: как еще можно добраться в Таксимо, если не на машине? По реке можно?
Кеша пожимает плечами.
- Можно и по реке. Если на катере, то меньше чем за полдня…
- Отлично, - говорю я. - Тогда мне требуется водный транспорт. Плачу двойной тариф за срочность. Ты поможешь найти катер?
Несколько секунд Кеша думает, после чего утвердительно кивает.
- У Пахомова есть катер. Хороший. Быстрый. Но все Пахомовы очень жадные…
- Кеша, времени в обрез. Давай к твоему Пахомову, - решаю я.
А жадности неизвестного мне Пахомова я даже рад. С жадными людьми всегда проще договориться. Их почти не приходится упрашивать. За деньги они готовы рисковать, быстро думать, корректировать свои планы и подстраиваться под заказчика. И Пахомов меня не подводит. Подумав всего минуту, сморщенный якут называет сумму. Я сразу соглашаюсь. И обещаю ему еще столько же, если он доставит нас в Таксимо не позже шести вечера. Спустя полчаса Пахомов уже находит бочку бензина и спускает катер на воду, а я успеваю только попрощаться с довольным Кешей, которому, кроме денег, достается и трофейный "стечкин".
Еще через час речной ветер уже начинает выдувать из меня остатки тепла и хорошего настроения. Укрываясь мокрым брезентом, я начинаю понимать Борю, который не захотел расставаться с зимним пальто. Спустя еще несколько часов, когда за плоской стрелкой Витима показываются первые дома бурятского поселка, где советская власть успела проложить в свое время Байкало-Амурскую магистраль, холод уже скручивает меня так, что я не могу даже обрадоваться по-настоящему.
- Прибыли, - кричит довольный Пахомов. Ему хорошо. У него есть ватник. И черная вязаная шапочка.
- Т-т-лич-ч-чна! - выжимаю я из себя, натягиваю на негнущиеся пальцы нитяные перчатки и пытаюсь отсчитать Пахомову нужное количество купюр. Боря поправляет ушанку, постоянно спускающуюся ему на глаза, и косится на меня. Наконец не выдерживает и задает прямой вопрос:
- Папа, это деньги?
- Д-д-да, - киваю я. - Д-д-дрянь!
Боря удовлетворен. Я тоже. Это первые его слова с момента отъезда из детдома. И меня радует хотя бы то, что мальчик готов к контакту. Я не хочу постоянно влипать в разные неприятные истории. Одинокий мужчина с маленьким мальчиком и так-то вызывает ненужные вопросы, а с Борей, у которого ко всему прочему нет никаких документов, трудно даже надеяться на поездку без приключений…
К счастью, на вокзале в Таксимо мы долго не ждем. Нас подбирает до Усть-Кута почтовый вагон, где мне удается пристроить Борю подремать на мягких мешках с письмами. От Усть-Кута до Тайшета цепляемся к вагону-ресторану. У директора передвижного пищеблока Севана Арутюновича имеется малолетний внук Севанчик, поэтому с добродушным Севаном мы находим общий язык довольно быстро. Мы с ним даже по рюмке коньяка успеваем опрокинуть за знакомство. Продолжается наше везение и в Тайшете. Мне удается заболтать пожилую кассиршу, и до Красноярска мы отправляемся почти с комфортом - в общем вагоне. Долго пьем чай, разговариваем, смотрим в окно. Боре все в диковинку. И от окна его не оторвать. Он даже соглашается на радостях снять пальто. Но шапку пока не отдает.
- Да, не сладко вам пришлось, - сетует проводница, внимательно разглядывая то Борю, то меня.
Я не возражаю. Нам действительно никто дорогу не сахарил…
В Красноярске мы довольно легко отбиваемся от дежурного лейтенанта на вокзале, которого сильно смущают синяки на Бориной физиономии. Сначала лейтенант пытается вытребовать у меня доверенность на перевозку несовершеннолетнего сына, но в нужный момент Боря так яростно виснет на моей руке и так отчаянно вопит: "Дяденька, не трогайте моего папу", что доблестному сотруднику транспортной милиции не остается ничего другого, как отпустить нас на все четыре стороны. И там я покупаю дешевую пудру и решаю вопрос с синяками кардинально. Боря морщится, но процедуру запудривания синяков терпит.
- А ты молодчага, парень, - говорю я, когда мы устраиваемся на нижней полке плацкартного вагона пассажирского поезда "Иркутск - Казань". Боря смотрит по-прежнему хмуро, но прижимается ко мне уже теснее.
Так мы и едем с ним весь день. Вместе истребляем копченую курицу и консервы "Сайра в масле". В промежутках опять пьем чай и смотрим в окно. Ближе к Новосибирску Боря разрешает снять с себя не только шапку, но и зимние ботинки, после чего мгновенно засыпает. Накрывая его слегка влажной простыней, я ловлю себя на странных ощущениях. Мне уже не впервые кажется, что какими-то отдельными штрихами, едва уловимыми элементами, случайными и неловкими движениями этот затюканный детдомовский мальчик напоминает меня самого в далеком детстве. Но эти мысли я быстро прогоняю. Они высверливают мозг не хуже советской бормашины…
В Омск мы прибываем утром и долго прощаемся со всем вагоном. Сердечно машем рукой двум проводницам. Потом долго машем всему вагону с перрона, а весь вагон - нам в ответ. В Омске установилась какая-то совсем тропическая погода с влажной жарой и плавящимся асфальтом. Я вызываю по телефону такси, и мы, отдуваясь, бредем в сторону привокзальной площади. Боря тащит свое пальто сам. Он плавится от жары вместе с асфальтом, но мужественно терпит.
Таксист оглядывает нас с ног до головы и требует оплату вперед. Я без возражений отдаю последние две сотни, и через двадцать минут мы с Борей уже стоим перед подъездом Вероники. Оба задираем головы и смотрим на два крайних окна.
- Там живет моя мама? - осторожно интересуется Боря.
- Надеюсь, что да, - вздыхаю я. - Давай мы с тобой присядем на пару минут. Смотри, какая здесь лавочка удобная!
Теперь вздыхает Боря, но послушно пристраивается рядом.
Пауза мне нужна как воздух. Я еще не уверен в том, что все сделал правильно. Но при этом я прекрасно понимаю, что иначе поступить не мог…
В кармане оживает телефон.
- Привет, - говорю я в трубку. - Извини, Гера, совсем забыл тебе перезвонить.
- И ты еще называешься друг? - смеется он в ответ. - Ты получил свой новый паспорт?
- Упс, - говорю я. - Паспорт… Совершенно вылетело из головы…
- А что ты сейчас делаешь?
- Культурно отдыхаю. У нас в Омске тоже имеются места, где можно отдохнуть. Есть даже целый Парк культуры и отдыха… Гера, извини, я сейчас немного занят. Я тебе позже перезвоню…
- Погоди, не отключайся. Я тебя вчера во сне видел. Вроде мы были вместе на каких-то похоронах. А кладбище под горой. Все спускаются по дороге, а внизу река. Очень странная река. Вода в ней ледяная, почти черная. Я веду за руку какого-то мальчика. А ты в одиночку гроб несешь… Евгений, ты меня слышишь? Ты когда в Берлин возвращаешься?
Но на этот вопрос у меня пока нет ответа. Я делаю вид, что связь прервалась, и отключаю мобильник…
- Папа, смотри - это деньги? - задумчиво интересуется Боря, демонстрируя мне грязную сотенную купюру.
- Ты где это взял? - удивляюсь я.
- Под лавочкой, - признается Боря.
- Вот и положи обратно, - требую я. - И не хватай всякую гадость. А лучше кинь эту бумажку в урну. Понял?
- Понял, - говорит Боря и послушно избавляется от денег.
- Ну что, потопали домой? А то наша мама уже заждалась, наверное…
Удивленная Вероника застывает в двери. У нее за плечом я вижу свою не менее удивленную дочь Ксюшу. Немая сцена длится не меньше минуты. Все это время Боря переминается с ноги на ногу рядом со мной, но потом не выдерживает и прячется у меня за спиной.
- Титов, ты безнадежен, - вздыхает Вероника. - У меня даже слов никаких нет, одни звуки. Это, конечно, не твой сын?
Я отрицательно мотаю головой.
- Ну надо же! - фыркает Вероника. - И тебя вовсе не смущает, что вы очень похожи?
Я опять мотаю головой и вытаскиваю Борю из-за спины.
- Вика, посмотри внимательнее. Разве мы похожи?.. А можно мы зайдем для начала? Мы очень устали. Как-то все сумбурно вышло… Ксюша, отомри. Поздоровайся с папой и, если тебе не трудно, помоги этому бойцу раздеться.
Недоумение на лице дочери сменяется любопытством. Первую часть моей просьбы она игнорирует, но на вторую откликается: забирает у поникшего Бори пальто и быстро уводит его в комнату.
- Вот и славно, - оживляюсь я. - Вика, это действительно не мой сын. Могу поклясться на чем угодно! Это просто мальчик. Мальчик из детского дома. Мне пришлось его оттуда выкрасть.
- Зачем? - ошарашенно спрашивает Вероника. Глаза у нее становятся большими, как две мишени игры для игры в дартс.
- Ты не поверишь: я хочу, чтобы мы его усыновили.
- А кто его родители? Они алкоголики?
- Нет, они точно не алкоголики, - успокаиваю я жену. - С родителями у него запутанная история вышла, но об этом я тебе чуть позже расскажу. В двух словах не опишешь эту историю.
- Титов, я тебе честно скажу: от твоих выходок я в полном шоке. Я даже не знаю, что в таких случаях следует делать…
- В таких случаях следует жить, - уверенно говорю я. - Шить сарафаны и светлые платья из ситца…
- Вы полагаете, все это будет носиться? - слегка подыгрывает мне Вероника.
- Я полагаю, что все это следует шить. Проблемы, конечно, могут возникнуть, поскольку у мальчика нет документов. То есть вообще никаких. Но я обязательно что-нибудь придумаю. Если ты, конечно, дашь мне еще один шанс…
Я улыбаюсь. Мне все же удается ухватить за хобот мысль, которая изводит меня уже вторые сутки. И теперь я отчетливо понимаю, что смогу многое. И справиться с Борей я тоже смогу. Справились же как-то с Зародышем мои родители. Значит, смогу и я…
Дмитрий Казаков
Проводник
"Срезать" Юрка любил всегда, сколько себя помнил.
Едва первоклашку начали самостоятельно отпускать в школу, как он нашел короткий маршрут - не по асфальтовой дорожке, в обход, вместе со всеми, а через гаражи, где грязно, валяются пустые бутылки и всякие интересные штуки вроде старых покрышек или аккумуляторов, потом сквозь дырку в заборе и по тропке старого, неухоженного сада…
Когда он за компанию с одноклассниками записался в секцию настольного тенниса, то не стал ездить с остальными на троллейбусе, а топал пешком, через тенистый, заросший овраг, по мостику через крохотный ручей и дальше по микрорайону из пятиэтажек-хрущевок.
И потом это повторялось раз за разом - он ходил там, где никто более не любил и не хотел ходить, причем не для того, чтобы сэкономить время, а находил в этом странное удовольствие. Друзья и родственники посмеивались, но относились спокойно - вполне себе милое чудачество вроде собирания марок или интереса к астрономии, пусть уж лучше бродит где-то, чем курит тайком или бьет стекла у автомобилей…
Юркино увлечение не разделял никто, но он по этому поводу не сильно расстраивался.
Оно не исчезло, когда стал студентом, не приказало долго жить, когда окончил институт, женился и вступил в то, что непонятно почему называют "взрослой жизнью". Проблем и забот стало больше, а времени на то, чтобы гулять по потаенным уголкам родного города, раскинувшегося на берегах Волги мегаполиса, - намного меньше.
Но Юрка не упускал возможности "срезать", пройти там, где нет человеческих следов, а только собачьи, и заглянуть туда, где ранее не бывал: на территорию завода "Орбита", ранее секретного, а теперь потихоньку распродаваемого по частям, на стройплощадку по соседству, где начали возводить современный многоэтажный дом, в заброшенный, опустевший детский садик…
Его мало занимало, что там происходит, его интересовали новые дороги и ничего более.
Когда родился сын, Юрка на короткое время забыл о своей страсти, поскольку свободного времени, сил и эмоций не осталось вовсе. Но затем все потихоньку устаканилось, и он, не обращая внимания на ворчание жены, вернулся к необычным прогулкам…
Ворчание меж тем стало хроническим, чередой пошли конфликты, и одним не самым веселым зимним вечером Юрка обнаружил, что вернулся в холостое состояние. Супруга, забрав ребенка и вещи, удалилась к родителям, причем сделала это так, что стало ясно - обратно не вернется.
Обычный мужик в этой ситуации напился бы в одиночку или в компании друзей…
Юрка же оделся и вышел на улицу - под желтый свет фонарей, в нежный, тихий снегопад: огромные хлопья падали с черного неба, и громады домов казались нечеткими, их очертания слегка колыхались в мягкой мгле.
Он побрел прочь от дома - через двор, под фонарем, к той самой школе, в которой учился, и мимо крохотного магазинчика с громким именем "Эммануэль" в третий микрорайон, где не был пару лет. Недавно тут начали активно строить, и привычный пейзаж изменился до неузнаваемости, возникли новые дома и проходы между ними, похожие на заполненные снежной тьмой ущелья.
Ни о чем не думая, Юрка просто шел, а когда мир вокруг почернел, отстраненно, без испуга, подумал, что все, вот он, инсульт или инфаркт на четвертом десятке, и здравствуй, больница…
Но мрак рассеялся, и Юрка понял, что вроде бы жив и ничего у него не болит…
Кружился снег, устилая землю, вот только прикрытые его пеленой дома выглядели странно: черные монолитные стены и похожие на бойницы узкие окна, источающие голубоватое сияние.
И вот тут-то Юрка испугался, завертел головой.
За спиной была вовсе не школа, а сооружение, окруженное высоким забором, украшенное множеством остроконечных башенок, с вершин которых уходили вверх столбы белого света. Справа находилась не старая хрущевка, а нечто размером с океанский лайнер, высотой в неведомо сколько этажей, и такая же громадина располагалась слева, на месте нового, еще не сданного дома.
"Глюки… Я сошел с ума", - подумал Юрка, зажмурился и изо всех сил затряс головой.
Открыв глаза, он испытал облегчение такой силы, что даже вспотел - все на месте, и школа под номером сорок четыре, и здания, пусть не шедевры архитектуры, зато привычные, и асфальтовые дорожки, по одной из которых старушка выгуливает толстую собачку в попоне…
"Точно перенервничал, надо успокоительного купить", - решил Юрка и зашагал в сторону ближайшей аптеки.
Восстановить семью не вышло, хоть он и пытался, но жизнь кое-как вошла в рутинную колею: дом - работа - дом, субботние свидания с сыном, прогулки по городу, звонки матери. О том, что произошло с ним снежной декабрьской ночью, Юрка благополучно забыл - мало ли что может привидеться в момент стресса?
Во второй раз нечто подобное случилось в марте, в то мокрое, слякотное время, когда сугробы начинают умирать, заливая все вокруг бесцветной "кровью", и на свет божий являются собачьи какашки и мусор "чистоплотных" горожан.
В пятницу вечером, измотанный пятью днями работы, он забрался в Кремль, в ту его часть, куда редко заходят гуляющие, между старым трамвайным парком и крепостной стеной. Шел, не думая ни о чем, остановился на мгновение, сам не понимая зачем, и тут тьма упала подобно глухому колпаку, окутала от ног до макушки.
- Что за… - начал Юрка, но внезапно опять стало светло.
Под ногами теперь был не асфальт, а шестиугольные плитки трех цветов - белого, серого и бледно-синего. Стена Кремля оставалась на месте, но выглядела гораздо выше и сменила цвет с красного на черно-зеленый.
Здание трамвайного парка вообще исчезло, и там, где оно находилось, возникло нечто похожее на античный храм - колонны, треугольный фриз, прямоугольник входа, за которым лежала тьма.